Глава 23

Просыпаюсь в страшных судорогах и с головной болью. На лбу каплями выступил пот, все тело непроизвольно содрогается от спазмов.

Большую часть года я ежедневно травила ядами свой организм. Кровь привыкла к дозам гораздо более серьезным, чем те, с которых я начинала. Тело пристрастилось к ядам и теперь требует того, что раньше отвергало. Я не могу обходиться без отравы.

Лежу на каменном полу и пытаюсь привести мысли в порядок. Стараюсь вспомнить, как много раз Мадок уходил на войну и рассказывал мне, что всегда терпел неудобства. Иногда спал на земле, положив голову на обрубок дерева или на собственную руку. Бывал ранен и все равно продолжал сражаться. И не пропал.

И я не собираюсь пропадать.

Твержу себе это, но особой уверенности уже нет.

Проходят дни, но никто не появляется.

Сдаюсь и начинаю пить морскую воду.

Пока лежу, то и дело думаю о Кардане. Размышляю, каково это – вырасти членом почитаемой королевской семьи, могущественным и нелюбимым. Вырасти на кошачьем молоке, в небрежении. Постоянно терпеть побои от брата, на которого ты так похож и который вроде бы должен о тебе заботиться.

Воображаю себе всех этих придворных, которые тебе кланяются, позволяют шлепать и шипеть на них. Но сколько бы ты их ни унижал, сколько бы ни вредил им, ты всегда знаешь, что они найдут кого-то более достойного любви, а тебя никто не сочтет достойным.

Я выросла среди Воздушного народа и никогда не могла понять, как они мыслят или что чувствуют. Очень похожи на смертных, хотя не желают в этом признаваться. И всякий раз, когда я позволяла себе забыть, что они не люди, тут же они что-нибудь вытворяли. Уже по одной этой причине глупо предполагать, что я постигла душу Кардана, раз знаю его историю. Но я думаю о нем.

И гадаю: а что бы произошло, если бы я сказала ему, что не выбросила его из головы?

Наконец они приходят за мной. Дают немного воды, немного еды. К тому времени я слишком слаба, чтобы волноваться, похожа ли я на зачарованную.

Рассказываю им, что помню, про кабинет военного планирования Мадока и его предположениях о намерениях Орлаг. Детально описываю убийство моих родителей. Вспоминаю про день рождения, клятву верности, объясняю, как лишилась пальца и как наврала про это.

Даже лгу им – по их же приказанию.

Потом приходится делать вид, что забыла – когда они велят забыть. Изображать из себя наевшуюся до отвала, когда мне говорят, что я сытно поела и напилась воображаемого вина, хотя все, что мне досталось, – это кубок с водой.

Позволяю бить себя по щекам.

Мне нельзя плакать.

Иногда, лежа на холодном каменном полу, спрашиваю себя: есть ли предел моему терпению, что еще я позволю им с собою сделать, найдется ли такое, чему я воспротивлюсь, даже если это обречет меня на смерть.

Если найдется, то я буду дурой.

Но если не найдется, то, может быть, я чудовище.

– Смертная девушка, – обращается ко мне Балекин как-то днем, когда мы с ним оказываемся наедине в покоях подводного дворца. Он не любит называть меня по имени – может, не хочет его запоминать, поскольку считает меня расходным материалом, как тех смертных девушек, что прошли через Холлоу-Холл.

Я ослабела от обезвоживания. Они постоянно забывают кормить и поить меня свежей водой, а когда я прошу, наколдовывают иллюзорную пищу. Я уже с трудом могу концентрироваться на чем-то.

Хотя мы с Балекином в коралловом зале одни, а плавучие патрули, как я машинально отмечаю, появляются лишь периодически, я не могу ни напасть на него, ни сбежать. У меня нет ни оружия, ни сил. Даже если бы я сумела убить Балекина, я не такая хорошая пловчиха, чтобы достичь поверхности прежде, чем меня поймают.

Все мои планы свелись к терпению и выживанию – час за часом, день за днем.

Допустим, зачаровать меня нельзя, но это не значит, что я не могу сломаться.

Никасия говорила, что у ее матери много дворцов в подводном мире, и этот, построенный в камнях Инсуила на морском дне у побережья, только один из них. Меня постоянно мучает мысль, что дом совсем рядом, – я на несколько лиг ниже.

По всему дворцу в воде висят клетки – некоторые пустые, но во многих содержатся смертные с посеревшей кожей; выглядят они как мертвые, но время от времени шевелятся. Утопленники, называют их иногда стражники, и я больше всего боюсь стать одной из них. Вспоминаю, как на коронации Дайна вывела из дома Балекина одну из его служанок, а она бросилась в море и, конечно, утонула. Теперь я почти уверена, что тогда не ошиблась.

– Расскажи мне, – говорит Балекин сегодня, – почему Кардан украл мою корону? Орлаг считает, что знает ответ, потому что она понимает только жажду власти, но она не понимает Кардана. Он никогда не годился для упорной работы. Конечно, ему нравилось очаровывать людей. Он любил причинять неприятности, но необходимость предпринять настоящее усилие повергала его в отчаяние. Никасия не хочет этого признать, но она тоже его не понимает. Кардан, которого она знает, мог манипулировать тобой, но не всем этим.

«Это проверка, – вяло думаю я. – Проверка, в ходе которой мне придется лгать, но, боюсь, способность улавливать смысл покинула меня».

– Я не оракул, – отвечаю ему, думая про Вал Морена и то прибежище, которое он находил в загадках.

– Попробуй, – говорит он. – Когда ты выставляла себя напоказ перед моей камерой в Башне забвения, ты предположила: все из-за того, что я воспитывал его твердой рукой. Но тебе лучше других известно, как ему не хватало дисциплины и как я старался его перевоспитать.

Должно быть, он напоминает о турнире, где мы с Карданом сражались, и о том, как он меня мучил. Я запуталась в воспоминаниях и вранье. И слишком истощена, чтобы выдумывать истории.

– Когда я познакомилась с ним, он пьяный въехал верхом на урок очень уважаемого преподавателя, пытался скормить меня никси и на кого-то набросился на пиру, – рассказываю я. – Не думаю, что его наказывали. Похоже, он всегда добивался своего.

Балекин как будто удивлен.

– Кардан жаждал внимания Элдреда, – наконец говорит он. – К добру или к худу, но чаще к худу.

– Тогда, возможно, он хотел стать Верховным Королем ради Элдреда, – предполагаю я. – Или чтобы насолить ему после смерти.

Это, кажется, привлекает внимание Балекина. Хотя я высказала только предположение, которое могло бы отвлечь его от мыслей о мотивах Кардана, слова эти, едва слетев с губ, заставляют меня задуматься. Нет ли в них правды?

– Или он разозлился на вас за то, что вы отрубили Элдреду голову. Или за смерть всех его родных. Или испугался, что вы и его можете убить.

Балекин вздрагивает.

– Замолчи, – приказывает он, и я с готовностью умолкаю. Секунду спустя он бросает на меня высокомерный взгляд: – Скажи, кто из нас достоин быть Верховным Королем, я или принц Кардан?

– Вы, – я с легкостью кривлю душой, глядя на него с нескрываемым обожанием. Не указываю ему на то, что Кардан больше уже не принц.

– А ты сама сказала бы ему об этом? – спрашивает Балекин.

– Я сказала бы ему все, что вы пожелаете, – отвечаю со всей искренностью, на какую только способна из-за усталости.

– Ты смогла бы войти в его покои и раз за разом вонзать в него кинжал, пока вся кровь не вытечет наружу? – задает вопрос Балекин, склонившись ближе. Он шепчет слова тихо, словно любовнице. Не могу сдержать дрожи, охватившей меня; остается надеяться, он не подумает, что это проявление отвращения.

– Ради вас? – спрашиваю я, закрывая глаза, словно его близость меня волнует. – Ради Орлаг? С радостью.

Принц Балекин хохочет:

– Какая жестокость!

Я киваю, стараясь сдержать восторг при мысли о том, что меня пошлют с заданием на землю, что у меня появится возможность спастись.

– Орлаг дала мне так много, обращалась, как с дочерью. Я хочу отплатить ей. Хотя у меня здесь роскошные комнаты и изысканные яства, я не собираюсь бездельничать.

– Замечательные слова. Посмотри на меня, Джуд.

Открываю глаза и смотрю вверх, на него. Черные волосы струятся вокруг лица, и здесь, под водой, шипы на костяшках его пальцев и по всей длине рук смотрятся как заостренные рыбьи плавники.

– Поцелуй меня, – говорит он.

– Что? – Я по-настоящему удивляюсь.

– Не хочешь? – спрашивает он.

«Это пустяк, – говорю я себе, – определенно лучше, чем пощечины».

– Я думала, вы – любовник Орлаг, – объясняю я. – Или Никасии. Они не обидятся?

– Ни капельки, – отвечает он, внимательно наблюдая за мной.

Любые мои колебания покажутся подозрительными, поэтому двигаюсь к нему сквозь воду и прижимаюсь губами к его рту. Вода холодная, но его поцелуй еще холоднее.

Выдержав достаточное, по моему мнению, время, отстраняюсь от него. Балекин вытирает рот тыльной стороной ладони – явно испытывает омерзение, но когда снова смотрит на меня, в глазах его светится алчность.

– Теперь поцелуй меня так, будто я Кардан.

Чтобы выгадать момент на размышление, заглядываю в его совиные глаза, глажу его усеянные шипами руки. Это явно проверка. Ему хочется знать, до какой степени он меня контролирует. Но, думается мне, он хочет узнать что-то еще о своем брате.

Заставляю себя прильнуть к нему. У них одинаковые черные волосы, те же самые скулы. Остается только притвориться.

На следующий день мне приносят кувшин чистой речной воды, который я с жадностью осушаю. Еще через день меня начинают готовить к возвращению на поверхность.

Чтобы вернуть меня, Верховный Король пошел на сделку.

Вспоминаю все распоряжения, какие ему давала, но ни в одном не говорится о выкупе за мое возвращение. Он от меня избавился, а теперь по своей воле берет обратно.

Не понимаю, что это значит. Возможно, этого требуют политические соображения, а может, он действительно не любит посещать заседания совета.

Знаю только, что от облегчения у меня голова идет кругом, и дико боюсь, что это какой-нибудь розыгрыш. Если меня не отправят на сушу, я скорее всего не сумею скрыть разочарования.

Балекин снова «зачаровывает» меня, заставляет поклясться в любви и преданности им, в злодейских замыслах касательно Кардана.

Когда он приходит, я меряю шагами пещеру – взад-вперед, взад-вперед; каждый шаг голыми ступнями по камням терзает тело. Никогда не испытывала такого одиночества, никогда не играла роль так долго. Чувствую себя опустошенной и униженной.

– После возвращения в Эльфхейм мы не сможем часто видеться, – говорит он таким тоном, словно я должна сильно об этом сожалеть.

Я так нервничаю, что не доверяю своему голосу, и молчу.

– Приезжай в Холлоу-Холл, когда будет возможность.

Меня удивляет его предположение, что он не вернется в Башню, а будет жить в Холлоу-Холле. Догадываюсь, что его освобождение – часть выкупа за меня, и еще больше удивляюсь, что Кардан на это согласился.

Я киваю.

– Если ты мне потребуешься, я подам сигнал – найдешь на своем пути красную тряпку. Когда увидишь ее, должна немедленно приехать. Полагаю, придумать оправдание сумеешь.

– Сумею, – соглашаюсь я, но, по-моему, слишком поспешно.

– Ты должна вернуть доверие Верховного Короля, застать его одного и найти способ убить. Не совершай попытки, если кто-то рядом. Будь терпелива, даже если потребуется больше одной встречи. И, возможно, тебе удастся узнать больше о кознях твоего отца. Когда Кардан умрет, нам придется действовать быстро, чтобы обезопасить себя от военных.

– Да, – говорю я и, глотнув воздуха, осмеливаюсь спросить про то, что действительно хочу знать: – У вас есть корона?

Балекин мрачнеет:

– Скоро будет.

Долго молчу, не заговариваю. Даю молчанию затянуться.

Наконец Балекин не выдерживает:

– Чтобы Гримсен сделал свою работу, нужно, чтобы ты сделала свою. Необходимо, чтобы мой брат умер.

– Ага, – говорю я, и мысли несутся вскачь. Когда-то Балекин рискнул собою, чтобы спасти Кардана, но сейчас Кардан стоит на пути к трону, и он, кажется, готов пожертвовать братом. Пытаюсь разобраться с этим, но не могу сосредоточиться. Мысли уносятся куда-то.

Балекин скалит зубы в акульей улыбке:

– Что-то не так?

Я почти теряю сознание.

– Чувствую слабость. Не знаю, что со мной. Помню, что ела. По крайней мере, мне так кажется.

Он озабоченно смотрит на меня и зовет слугу. Через несколько минут мне приносят блюдо с сырой рыбой, устрицами и черной икрой. Он с недовольным видом наблюдает, как я все это поглощаю.

– Ты избавишься от всех оберегов, понятно? Никакой рябины, ни дуба, терновника и ясеня. Ты не должна их носить. Не должна даже к ним прикасаться. Если тебе их дадут, скрытно брось в огонь при первой возможности.

– Понимаю, – отвечаю я. Слуга принес не пресной воды, а вина. Жадно пью, не заботясь о странном послевкусии и о том, что оно ударит мне в голову.

Балекин продолжает читать наставления, и я пытаюсь слушать, но к тому времени, когда он уходит, голова кружится от вина, усталости и истощения.

Сворачиваюсь на холодном полу камеры и в какой-то момент, перед тем как закрыть глаза, почти верю в то, что я в роскошной комнате, сотворенной для меня колдовством. В эту ночь камни кажутся мне пуховой периной.