Книга 2

 

Украли крошку Бриджит

На семь предолгих лет;

Когда она вернулась,

Подруг у ней уж нет.

Ее забрали снова,

Когда еще спала,

Но глазки не открыла,

От горя померла.

Бриджит упокоили

В озерной глубине,

На фиговых листочках

И ждут, проснется ль, не…

 

Уильям Аллингэм, «Фейри»

Глава 22

Прихожу в себя на дне моря.

Поначалу паникую. В легких вода, на грудь страшно давит. Открываю рот, чтобы закричать, и звук выходит, но не тот, что я ожидала. Отказываюсь от таких попыток и сквозь испуг осознаю, что не утонула.

Я жива. Дышу под водой – тяжело, с трудом, но дышу.

Подо мною кровать, вырезанная из кораллового рифа, покрытого водорослями; длинные пряди растений колышутся в текущей воде. Нахожусь внутри какого-то здания, кажется, тоже из коралла. В окна вплывают рыбки.

В ногах кровати плавает Никасия, вместо ног у нее длинный рыбий хвост. Вижу ее словно впервые – в воде сине-зеленые волосы струятся вокруг тела, бледные глаза сверкают металлическим блеском. На земле она была просто красивой, а здесь прекрасна стихийной пугающей красотой.

– Это за Кардана, – говорит она и, сжав кулак, бьет меня в живот.

Не думала, что под водой можно нанести сконцентрированный плотный удар, но это ее мир, и у Никасии получается.

– Ух, – выдыхаю я, пробую коснуться рукой того места, куда она ударила, но запястья схвачены тяжелыми кандалами, так что я не дотягиваюсь. Поворачиваю голову, вижу на полу удерживающий меня железный шар. Снова наваливается паника, все кажется нереальным.

– Не знаю, каким обманом ты его завлекла, но выведаю, – говорит Никасия, заставляя меня нервничать из-за правильности ее догадок. И все-таки это означает, что ей ничего не известно.

Заставляю себя сосредоточиться на происходящем, на здесь и сейчас, на том, что могу сделать, и выработке какого-никакого плана. Но это трудно, когда злишься, а я злюсь на Призрака за то, что он меня предал, на Никасию, на себя и опять на себя – больше, чем на всех остальных. Прямо трясусь от ярости из-за того, что оказалась в таком положении.

– Что с Призраком? – бросаю я. – Где он?

Никасия смотрит на меня, прищурившись:

– А что?

– Он помог вам схватить меня. Вы ему заплатили? – спрашиваю я, стараясь говорить спокойно. Не могу задать вопрос о том, что интересует меня больше всего: известно ли ей о планах Призрака возглавить Двор теней? Чтобы узнать это и остановить его, мне надо бежать.

Никасия касается ладонью моей щеки, потом разглаживает мне волосы:

– Беспокойся о себе.

Может, она схватила меня из-за личной ревности? Может, мне еще удастся отсюда вырваться?

– Ты думаешь, что я обманом заманила Кардана, потому что нравлюсь ему больше, чем ты? – говорю я. – Но ты же стреляла в него из арбалета. Конечно, я нравлюсь ему больше.

У нее бледнеет лицо, рот кривится от удивления, а потом от злости, когда она понимает, на что я намекаю – на то, что все рассказала ему. Может, не такая уж удачная идея – привести ее в ярость, когда я так беспомощна, но, надеюсь, она достаточно разозлится, чтобы сказать, зачем я здесь.

И на какое время должна остаться. Его уже прошло немало, пока я была без сознания. За это время Мадок, знающий о моем влиянии на корону, мог развязать войну; Кардан волен творить все, что душе угодно, а Локк – потешаться над всеми подряд, кого сумеет затащить на свои представления. Совет между тем вполне способен склониться к капитуляции перед морем, а я ничего не могу сделать, чтобы повлиять на происходящее.

Сколько времени я еще здесь проведу? Сколько его понадобится, чтобы пошло насмарку все, сделанное мною за пять месяцев? Думаю про Вал Морена, подбрасывающего предметы в воздух и позволяющего им упасть, рассыпаться вокруг него. Вспоминаю его человеческое лицо, его ко всему безразличные глаза.

Никасия, похоже, овладела собой, но ее длинный хвост так и хлещет туда-сюда.

– Что ж, теперь ты наша, смертная. Кардан пожалеет о том дне, когда доверился тебе.

Ей хочется запугать меня посильнее, но я чувствую облегчение. Они не считают, что я обладаю каким-то особым могуществом. Наоборот, думают, что я очень уязвима. Что могут контролировать меня, как любого смертного.

Однако же облегчение – это последнее, что мне следует ей демонстрировать.

– Ну конечно, Кардану определенно нужно было больше доверять тебе. Ты действительно заслуживаешь доверия. Это же не ты постоянно предавала его.

Никасия запускает руку в перевязь на груди и вытаскивает кинжал из зуба акулы. Сжимает его, уставившись на меня гневным взглядом:

– Могу мучить тебя, а ты и не вспомнишь.

– Но ты вспомнишь, – говорю я.

Она улыбается.

– Возможно, я буду дорожить этими воспоминаниями.

Сердце колотится в груди, но я не подаю вида.

– Хочешь, покажу, куда приставить острие? – спрашиваю я. – Это деликатное дело – причинять боль, не нанося серьезных повреждений.

– Ты слишком глупа, чтобы бояться?

– О, я боюсь, – отвечаю я. – Только не тебя. Кто бы меня сюда ни доставил – твоя мать, полагаю, и Балекин, – я им зачем-то нужна. Вот этого я боюсь, а не тебя, бездарной мучительницы, не имеющей отношения к планам ни одной из сторон.

Никасия произносит заклятие, и меня одолевают муки удушья. Я не могу дышать. Открываю рот, но агония становится только мучительнее.

«Поскорее бы это кончилось», – думаю я. Но пытка продолжается достаточно долго.

В следующий раз прихожу в себя в одиночестве.

Лежу, вокруг течет вода, легкие дышат. Подо мной все еще кровать, но я чувствую, что вишу над ней.

Болит голова, живот тоже – это последствия голода и полученного удара. Вода холодная, и холод проникает мне в вены, отчего кровь течет медленнее. Не знаю, сколько времени провела без сознания, сколько прошло после того, как меня похитили из Башни. Время течет, рыбки тычутся в мои ступни, в волосы, в швы на ране, злость проходит, и меня переполняет отчаяние. Отчаяние и раскаяние.

Жалею, что не поцеловала Тарин в щеку перед тем, как уйти. Жалею, что не заставила Виви понять: если любишь смертную, нужно лучше заботиться о ней. Жалею, что не сказала Мадоку, что всегда намеревалась посадить Оука на трон.

Жалею, что недостаточно работала над планами. Жалею, что оставила мало распоряжений. Жалею, что доверяла Призраку.

Надеюсь, Кардану меня не хватает.

Не знаю, сколько я так плавала, сколько раз впадала в панику и билась в кандалах, сколько раз давление воды на грудь становилось невыносимым и я начинала задыхаться. В комнату вплывает мерфолк. У него волосы в зеленую полоску, и такие же полосы покрывают все тело. В тусклом свете вспыхивают большие глаза.

Он шевелит руками, произносит несколько непонятных слов. Очевидно, я не оправдываю его ожиданий, и он заговаривает снова:

– Я здесь, чтобы приготовить тебя к обеду у королевы Орлаг. Если доставишь мне неприятности, могу лишить тебя сознания. Я ожидал найти тебя без чувств.

Качаю головой:

– Никаких неприятностей. Обещаю.

В комнату вплывают еще несколько мерфолков, одни с зелеными хвостами, другие с желтыми, у третьих хвосты черные по краю. Они окружают меня, глядят своими большими мерцающими глазами.

Один освобождает меня от оков, другие поднимают вверх. В воде я почти ничего не вешу. Тело плывет, куда его толкают.

Начинаю снова паниковать, когда меня раздевают, – это что-то похожее на животный ужас. Извиваюсь в их руках, но они держат крепко и надевают на меня через голову прозрачное платье. Оно и короткое, и тонкое, и вообще вряд ли может считаться одеждой. Струится вокруг меня, и, я уверена, все мое тело на виду. Стараюсь не смотреть вниз, чтобы не залиться краской стыда.

Потом меня опутывают веревками, унизанными жемчугами, волосы убирают в корону из раковин и покрывают сеткой из водорослей. Рану на ноге закрывают повязкой из морской травы. Наконец меня сопровождают в огромный коралловый дворец. Полумрак внутри разгоняют светящиеся медузы.

Мерфолки доставляют меня в банкетный зал без потолка. Взглянув вверх, вижу косяки рыб и даже акулу, а еще выше – мерцающий свет, идущий от поверхности моря.

Догадываюсь, что сейчас день.

Королева Орлаг восседает в громадном кресле, напоминающем трон, во главе стола; по всей его поверхности ползают раки, моллюски с раковинами, крабы и морские звезды. Веерообразные кораллы и яркие анемоны шевелятся в струях подводного течения.

Сама она выглядит царственно. Окидывает меня взором своих черных глаз, и я вздрагиваю при мысли о том, что передо мною владычица, правящая в течение многих поколений смертных людей.

Возле нее, только не в столь впечатляющем кресле, сидит Никасия. На другом конце стола Балекин в самом маленьком кресле.

– Джуд Дуарте, – говорит он, – теперь ты знаешь, что значит быть пленницей. Каково это, жить в камере? Думать, что ты там умрешь?

– Не знаю, – отвечаю я. – Я верила, что выйду оттуда.

Королева Орлаг запрокидывает голову и смеется.

– Полагаю, что верила, в некотором смысле. Подойди ко мне. – Слышу чары в ее голосе и вспоминаю, как Никасия говорила, что я забуду, делала ли она что-нибудь со мной. На самом деле я очень рада, что она ничего особенно плохого не сделала.

Благодаря прозрачному платью они видят, что на мне нет оберегов. Про заговор Дайна присутствующие не знают. Думают, я беззащитна перед их колдовством.

Нужно притворяться. Это я сумею.

Подплываю, следя, чтобы лицо ничего не выражало. Орлаг заглядывает мне в глаза, и так мучительно трудно не отвести глаза, смотреть открыто и искренне.

– Мы твои друзья, – говорит Орлаг, касаясь моей руки длинными ногтями. – Ты очень любишь нас, но за пределами этого зала никому не должна говорить о том, как сильно ты нас любишь. Ты нам верна и сделаешь абсолютно все для нас. Правильно, Джуд Дуарте?

– Да, – с готовностью отвечаю я.

– Что ты сделаешь ради меня, рыбешка? – спрашивает она.

– Все, что угодно, моя королева, – говорю я.

Она смотрит через стол на Балекина:

– Видишь? Вот как это делается.

Балекин выглядит угрюмым. Много мнит о себе и не любит, когда его ставят на место. Старший из сыновей Элдреда, он негодовал на отца, что тот не рассматривал его как серьезного претендента на трон. Уверена, ему не нравится, как Орлаг с ним разговаривает. Если бы он не нуждался в подобном союзе и не находился в ее владениях, не сомневаюсь, что он не потерпел бы такого обращения.

Возможно, здесь намечается раскол, которым я могу воспользоваться.

Вскоре вносят вереницу блюд, накрытых колпаками с воздухом, так что даже под водой они остаются сухими вплоть до самого употребления.

Сырая рыба, искусно нарезанная в виде розеточек и другими затейливыми способами. Устрицы, сдобренные жареными водорослями. Икра – ярко блестящая, красная и черная.

Не знаю, позволено ли мне есть без приглашения, но я проголодалась и решаю рискнуть, даже если получу выговор.

Сырая рыба нежна и посыпана какой-то пряной зеленью. Не ожидала, что она мне так понравится. Быстро проглатываю три дольки тунца.

Голова еще болит, но желудок уже чувствует себя лучше.

Во время еды думаю про то, что должна делать: внимательно слушать и вести себя так, будто доверяю им, будто я им предана. А чтобы это удалось, нужно испытывать хоть какое-то подобие этих чувств.

Смотрю на Орлаг и представляю себе, что это она, а не Мадок меня вырастил, что Никасия мне почти как сестра, которая подчас вела себя подло, но в конце концов присматривала за мной. Труднее всего приходится с Балекином, но я пытаюсь думать о нем, как о новом члене семьи, которому нужно верить, потому что верят остальные. Потом от чистого сердца одариваю их щедрой улыбкой.

Со своего трона на меня смотрит Орлаг:

– Расскажи мне о себе, рыбка.

Улыбка чуть не сходит с моего лица, но я сосредоточиваюсь на полном желудке, на чудесах и красотах подводного пейзажа.

– Рассказывать почти нечего, – говорю я. – Я смертная девушка, выросшая в Фейриленде. Это самое интересное из того, что касается меня.

Никасия хмурится:

– Ты целовалась с Карданом?

– Это так важно? – интересуется Балекин. Он ест устриц, нанизывая их одну за другой на крошечную вилку.

Орлаг не отвечает ему, просто кивает Никасии. Мне нравится, что она так делает, ставит свою дочь выше Балекина. Хорошо, что в ней нашлось нечто, мне понравившееся; я на этом концентрируюсь, чтобы мой голос звучал по-настоящему тепло.

– Важно, если по этой причине он отказался от альянса с подводным королевством, – поясняет Никасия.

– Не знаю, должна ли я отвечать, – запинаюсь я, стараясь выглядеть действительно смущенной. – Но… да.

Никасия кривится. Теперь, когда я «зачарована», она больше не считает меня человеком, перед которым нужно разыгрывать невозмутимость.

– Больше, чем один раз? Он тебя любит?

Я даже не представляла, до какой степени она надеялась, что я вру, рассказывая про поцелуй с Карданом.

– Больше одного раза, но нет, он меня не любит. Ничего подобного.

Никасия смотрит на мать и склоняет голову, показывая, что услышала все, что хотела.

– Отец, должно быть, очень сердит на тебя за то, что разрушила все его планы, – говорит Орлаг, переводя разговор на другую тему.

– Сердит, – отвечаю я. Коротко и ясно. И лгать нет необходимости.

– Почему генерал не рассказал Балекину про родителей Оука? – продолжает она. – Разве так не проще, чем разыскивать принца Кардана по всему Эльфхейму после захвата Короны?

– Он мне не доверял, – отвечаю я. – Ни тогда, ни тем более сейчас. Мне только известно, что у него была причина.

– Несомненно, – отзывается Балекин. – Он собирался предать меня.

– Если бы Оук стал Верховным Королем, то Эльфхеймом в действительности правил бы Мадок, – говорю я потому, что они и так это знают.

– А ты этого не хотела. – Входит слуга с небольшой шелковой салфеткой, заполненной рыбой. Орлаг протыкает одну рыбину длинным ногтем, и по воде в мою сторону плывет тонкая струйка крови. – Интересно.

Поскольку это не вопрос, я молчу.

Еще несколько слуг начинают убирать блюда.

– Ты отведешь нас к жилищу Оука? – спрашивает Балекин. – Возьмешь в мир смертных, чтобы забрать его у твоей старшей сестры и передать нам?

– Конечно, – лгу я.

Балекин бросает взгляд на Орлаг. Если они заберут Оука, то смогут вырастить его здесь, в море, могут женить на Никасии и сделать династию Зеленого Вереска своей, преданной Королеве Морской. Они смогут получить доступ к трону без Балекина; это не должно ему нравиться.

Долгая игра, но вполне подходящая для Фейриленда.

– Этот Гримсен, кузнец, – обращается к дочери Орлаг. – Ты действительно думаешь, что он сумеет сделать новую корону?

На мгновение у меня замирает сердце. Радуюсь, что на меня никто не смотрит, потому что в этот момент не могу справиться с чувством ужаса.

– Он изготовил Кровавую корону, – замечает Балекин. – Если он ее сделал, то наверняка сумеет сделать и другую.

Если им не нужна Кровавая корона, то не нужен и Оук. Не надо его воспитывать, уговаривать, чтобы возложил корону на голову Балекина; Оук вообще не нужен живым.

Орлаг смотрит на Балекина с упреком. Она ждет ответа от Никасии.

– Он кузнец, – говорит Никасия. – Не может ковать под водой, поэтому навсегда останется на суше. Но Алдеркинг умер, и Гримсен жаждет славы. Хочет такого Верховного Короля, который предоставит ему возможность прославиться.

«Вот что они задумали, – говорю я себе, справляясь с приступом паники. – Теперь я знаю их план. Если сумею бежать, то остановлю их».

Нож в спину Гримсена до того, как он сделает корону. В своих способностях сенешаля я подчас сомневаюсь, но убийцы – никогда.

– Рыбешка, – говорит Орлаг, обращая на меня внимание. – Расскажи, что Кардан обещал тебе за помощь?

– Но она… – начинает Никасия. Королева Морская взглядом заставляет ее замолчать.

– Дочь, – наставительно произносит Орлаг, – ты не замечаешь того, что прямо у тебя под носом. Кардан получил от этой девушки трон. Прекрати доискиваться, как она им управляет, и задайся вопросом, как он управляет ею.

Никасия бросает на меня обиженный взгляд:

– Что ты хочешь сказать?

– Ты говорила, что Кардан не очень заботился о ней. И все же она сделала его Верховным Королем. Пойми – возможно, он сообразил, что она может быть полезной, и использовал ее с помощью поцелуев и лести. На маленького кузнеца ты воздействовала теми же приемами.

Никасия выглядит озадаченной, словно все ее представления о мире перевернулись вверх дном. Вероятно, ей и в голову не приходило, что Кардан способен плести интриги. И все же видно, что она осталась довольна. Если Кардан соблазнил меня ради собственных интересов, то ей можно не беспокоиться. Остается только решить, какая от меня польза.

– Что он обещал тебе за Корону Эльфхейма? – с изысканной небрежностью спрашивает Орлаг.

– Я всегда хотела занять достойное место в Фейриленде. Он сказал, что сделает меня своим сенешалем и правой рукой, как Вал Морена при Дворе Элдреда. Позаботится о том, чтобы меня уважали и даже боялись. – Само собой, я лгу. Он никогда мне ничего не обещал, а Даин обещал гораздо меньше того, что я сказала. Но если бы кто-нибудь – например, Мадок – сделал такое предложение, то отказаться было бы очень непросто.

– Хочешь сказать, что предала отца и посадила этого дурака на трон в обмен на работу? – недоверчиво произносит Балекин.

– Быть Верховным Королем Эльфхейма – тоже работа, – возражаю я. – Вспомните, какие жертвы ради этого были принесены. – Я умолкаю, подумав, не слишком ли резко для заколдованной разговариваю с ними, но Орлаг только улыбается.

– Правильно, дорогая, – говорит она, помедлив. – И разве мы не возлагаем надежды на Гримсена, пообещав ему более чем скромную плату?

Балекин выглядит недовольным, но не спорит с Королевой Морской. Гораздо легче поверить, что верховодит всем Кардан, а не смертная девушка.

Успеваю съесть еще три кусочка рыбы и выпиваю что-то вроде чая из водорослей с жареным рисом; пить приходится через хитрую соломинку, чтобы напиток не смешивался с морской водой. Потом меня уводят в пещеру. Никасия сопровождает мерфолков, доставляющих меня к месту заточения.

Теперь это уже не спальня, а какая-то клетка. Когда меня в нее заталкивают, обнаруживаю, что, хотя сама я мокрая, все вокруг сухое и заполнено воздухом, а я опять не могу дышать.

Тело сводит судорогой от кашля. Из легких выходит вода вместе с кусочками частично переваренной рыбы из желудка.

Никасия хохочет, а потом произносит чарующим голосом:

– Разве не замечательная комната?

Вижу под ногами только грубый каменный пол – ни мебели, ничего.

Голос ее звучит завораживающе:

– Тебе понравится эта кровать с балдахином, убранная покрывалами. И затейливый прикроватный столик, и твой собственный чайничек с еще горячим чаем. И когда бы ты его ни пила, он будет все таким же восхитительно ароматным и согревающим.

Никасия ставит на пол стакан с морской водой. Полагаю, это и есть чай. Если ее пить, организм быстро обезвоживается. Смертные могут несколько дней обходиться без пресной воды, но поскольку я дышала морской водой, то, может быть, мне уже грозит опасность.

– Ты знаешь, – говорит она, пока я восторгаюсь комнатой, обвожу ее благоговейным взглядом, чувствуя себя при этом полной дурой, – я не сумею причинить тебе большего вреда, чем ты сама себе.

Поворачиваюсь к ней и хмурю брови, чтобы выглядеть растерянной.

– Не обращай внимания, – говорит принцесса и уходит, предоставляя мне остаток вечера крутиться и ворочаться на жестком полу, пытаясь изобразить, будто я на вершине блаженства.