Глава 15

На следующий день доставляют наряды – коробки с платьями, накидки и изящные куртки, бархатные штаны и высокие сапоги. Выглядят все вещи так, словно принадлежат кому-то свирепому и беспощадному, кто одновременно и лучше, и хуже, чем я.

Не успеваю одеться, как появляется Таттерфелл. Она настаивает на том, чтобы я зачесала волосы назад и собрала наверху с помощью нового гребня, вырезанного в форме жабы с единственным глазом из цимофана.

Смотрю на себя в плаще из черного бархата, по кромкам отделанного серебром, и представляю, с каким тщанием Тарин подбирала вещи. Хочется думать только об этом и ни о чем другом.

Как-то раз она сказала, что немножко ненавидит меня за то, что я была свидетельницей ее унижения со стороны джентри. Интересно, не потому ли мне пришлось приложить столько сил, чтобы забыть историю с Локком? Она тоже разворачивалась на глазах у Тарин, и когда я вижу сестру, вспоминаю, что чувствуешь, когда из тебя делают дуру.

Но сейчас, глядя на свои новые наряды, я думаю, как это хорошо, когда есть кто-то, понимающий твои ожидания и страхи. Может, я и не рассказывала Тарин про все те ужасные вещи, что натворила, и про смертоносные навыки, которыми овладела, но одела она меня так, как это сделала бы я сама.

В новых одеждах направляюсь на спешно собранное заседание совета и слушаю бесконечные дебаты о том, должна ли Никасия доставить гневное послание Кардана к Орлаг и может ли рыба летать – это уж Фала.

– Не важно, должна или не должна, – заявляет Мадок. – Верховный Король ясно изложил свою позицию. Мы должны принять как факт, что если он не женится, то Орлаг выполнит свои угрозы. Это значит, что она собирается прийти за его кровью.

– Ты слишком спешишь, – говорит Рандалин. – Не следует ли нам пока исходить из того, что договор все еще может быть заключен?

– А какой в этом смысл? – спрашивает Миккел, искоса поглядывая на Нихар. – Неблагие Дворы не живут пожеланиями.

Насекомоподобная представительница Благих морщит свой маленький рот.

– Звезды говорят, что наступает время великих потрясений, – говорит Бафен. – Я вижу приход нового монарха, но означает ли это свержение Кардана или падение Орлаг и воцарение Никасии, сказать не могу.

– У меня есть план, – сообщает Мадок. – Очень скоро в Эльфхейм вернется Оук. Когда Орлаг пришлет за ним своих слуг, я собираюсь устроить им ловушку.

– Нет, – говорю я, и все удивленно смотрят на меня. – Ты не получишь Оука в качестве наживки.

Мадока мой выпад, похоже, не очень-то и задел.

– Можно подумать, то, что я делаю…

– Вот именно. Это ты и собираешься сделать. – Я гневно смотрю на него, припоминая, почему в свое время воспротивилась тому, чтобы Оук стал королем с Мадоком в качестве регента.

– Если Орлаг хочет устроить охоту на Оука, то лучше знать, когда она ударит, чем ждать ее хода. А наилучший способ знать – предоставить ей такую возможность.

– Как насчет того, чтобы просто исключить такую возможность? – спрашиваю я.

Мадок качает головой:

– Это не более чем пожелания, против которых предостерегал Миккел. Я уже написал Вивьен. Они планируют приехать через неделю.

– Оук не должен сюда приезжать, – возражаю я. – Раньше условия были достаточно сложными, но и сейчас не лучше.

– Думаешь, в мире смертных ему ничего не грозит? – Мадок скалит зубы. – Думаешь, Королева Орлаг не достанет его там? Оук – мой сын, я – Главный генерал Эльфхейма и знаю свое дело. Делай, что хочешь, чтобы защитить его, но остальное предоставь мне. Сейчас не время для истерик.

– Истерик? – Я стискиваю зубы.

Он пристально смотрит на меня.

– Поставить на кон собственную жизнь легко, не так ли? Примириться с опасностью. Но стратег иногда должен рисковать другими, даже теми, кого любит. – Он бросает на меня значительный взгляд – похоже, напоминает, что однажды я уже отравила его. – Во благо Эльфхейма.

Я снова прикусываю язык. Не собираюсь вести разговор на глазах всего совета. Особенно если не уверена, что права.

Мне нужно как можно скорее узнать о планах Орлаг. Если есть альтернатива тому риску, которому подвергается Оук, то ее надо найти.

У Рандалина возникли вопросы по личной охране Верховного Короля. Мадок желает, чтобы Нижние Дворы прислали больше, нежели обычно, войск. И у Нихар, и у Миккела есть возражения. Я пропускаю их споры мимо ушей и стараюсь собраться с мыслями.

В перерыве заседания появляется паж с двумя посланиями для меня. Одно из них доставлено во дворец от Виви. Сестра просит приехать через день и забрать ее, Оука и Хизер в Эльфхейм на свадьбу Тарин. Даже быстрее, чем предполагал Мадок. Второе от Кардана – он вызывает меня в тронный зал.

Вполголоса ругаясь, выхожу из зала, и тут меня догоняет и хватает за рукав Рандалин:

– Джуд, позволь мне дать тебе совет.

Сдерживаюсь, чтобы не выругаться во весь голос.

– Сенешаль – это не только голос короля, – говорит он. – Ты еще и его руки. Если тебе не нравится работать с генералом Мадоком, найди нового Главного генерала, который раньше не совершал измены.

Я знала, что Рандалин раньше на заседаниях совета часто ссорился с Мадоком, но даже представить себе не могла, что он хочет устранить генерала. И все же я доверяю Рандалину не больше, чем Мадоку.

– Интересная мысль, – как можно более нейтральным тоном говорю я, прежде чем удалиться.

Кардан развалился на троне, перекинув одну ногу через подлокотник.

В большом зале вокруг столов, все еще заваленных закусками, продолжают праздновать сонные гуляки. В воздухе витают ароматы свежевскопанной земли и пролитого вина. Подходя к тронному возвышению, вижу спящую на ковре Тарин. Незнакомый мальчик-пикси дремлет возле нее; стрекозьи крылышки вздрагивают на спине, словно он летает во сне.

У Локка сна ни в одном глазу, он сидит на ступеньках, ведущих к трону, и покрикивает на музыкантов.

Кардан раздраженно шевелится, спускает ноги на пол.

– В чем, собственно, проблема?

Вперед выходит юноша; нижняя часть тела, от пояса, у него оленья. Помню его по вечеринке на празднике Охотничьей Луны, он там играл.

– Прошу прощения, Ваше Величество. – Голос у юноши дрожит. – Всего лишь в том, что у меня украли лиру.

– Ну и о чем тут говорить? – спрашивает Кардан. – Лира либо есть, либо ее нет, правильно? Если ее нет, пусть играет скрипач.

– Ее украл он. – Юноша показывает на еще одного музыканта с волосами, напоминающими траву.

Кардан поворачивается к вору и недовольно хмурится.

– На моей лире были натянуты струны из волос смертных красавиц, которые трагически умерли молодыми, – брызжет слюной зеленый фейри. – Мне потребовались десятилетия, чтобы собрать их, и сохранить тоже было непросто. Когда я играл, голоса смертных звучали печально и скорбно. Прошу прощения, но они смогли бы до слез разжалобить даже вас.

Кардан нетерпеливо машет рукой:

– Если ты закончил похвальбу, то в чем суть вопроса? Я спрашиваю не про твой инструмент, а про его.

Зеленый фейри вспыхивает от негодования, во всяком случае, кожа его темнеет. Очевидно, зеленый – это не цвет плоти, а цвет его крови.

– Он накануне одолжил ее у меня, – говорит фейри, указывая на юношу-оленя, – но потом впал в раж и играл как одержимый, без остановки, пока не сломал. Я всего лишь забрал его лиру в качестве возмещения ущерба; она хоть и хуже, но должен же я на чем-то играть.

– Накажи их обоих, – подсказывает Локк. – За то, что докучают Верховному Королю такими мелочами.

– Итак? – Кардан поворачивается к юноше, первым заявившему о краже лиры. – Должен ли я огласить свое решение?

– Прошу прощения, пока нет, – говорит юноша-олень, прядая ушами от волнения. – Когда я играл на его лире, умершие, из чьих волос он изготовил струны, разговаривали со мной. Настоящими собственниками лиры являлись они. Я, сломав лиру, спас их. Понимаете, лира была их тюрьмой!

Кардан откидывается на спинку и в раздражении бьется о нее головой; корона сползает набекрень.

– Довольно, – говорит он. – Вы оба воры, к тому же не особо искусные.

– Но вы не понимаете! – эти мучения, эти вопли… – Юноша-олень зажимает рот ладонью, вспомнив о том, что перед ним Верховный Король.

– Разве ты не слышал про то, что добродетель – сама по себе награда? – мягко интересуется Кардан. – Потому что не требует других наград.

Юноша переминается с копыта на копыто.

– Ты украл лиру, и твоя лира была украдена взамен, – терпеливо объясняет Кардан. – В этом есть какая-то справедливость. – Он поворачивается к музыканту с зелеными, как трава, волосами: – А ты взял дело в свои руки, поэтому мне остается сделать вывод, что оно устроилось к твоему удовлетворению. Но вы оба рассердили меня. Дайте мне этот инструмент.

Оба музыканта выглядят недовольными, но зеленоватый выходит вперед и отдает лиру стражнику.

– Каждому из вас будет дана возможность сыграть на ней, и тот, кто играет лучше, заберет ее себе. Потому что искусство выше и добродетели, и порока.

Мальчик-олень начинает играть, а я тем временем осторожно поднимаюсь по ступеням. Не ожидала, что Кардан проявит такую дотошность и решит послушать музыкантов; никак не могу понять, принял он блестящее решение или опять дурачится. Беспокоит, что я снова вижу в его поступках то, что хочу видеть, а не то, что они есть на самом деле.

Тревожная, мучительная музыка пробегает по моей коже, проникает внутрь до костей.

– Ваше Величество, – говорю я, – вы за мной присылали?

– Ах да! – Черные как вороново крыло волосы падают ему на глаз. – Так мы воюем?

Секунду мне кажется, что он говорит о нас с ним.

– Нет, – отвечаю я. – По крайней мере до следующей полной луны.

– Нельзя бороться с морем, – философски замечает Локк.

Кардан усмехается:

– Бороться можно с кем угодно. Другое дело – победишь ли ты. Правильно, Джуд?

– Джуд – настоящая победительница, – с ухмылкой говорит Локк. Потом смотрит на исполнителей и хлопает в ладоши: – Достаточно. Меняйтесь.

Кардан не возражает своему Магистру Увеселений, и юноша-олень неохотно передает лиру фейри с зелеными волосами. Волна свежей музыки омывает внутренности холма, дикий мотив заставляет учащенно биться сердце.

– Ты собирался уходить, – говорю я Локку.

Он скалится в улыбке:

– Мне и здесь очень хорошо. Тебе же не нужно сообщать королю что-то очень личное или приватное.

– Как ни жаль, но ты об этом не узнаешь. Уходи. Сейчас же. – Вспоминаю совет Рандалина насчет того, что у меня есть власть. Может быть, но я уже полчаса не могу избавиться от Магистра Увеселений и не в состоянии устранить Главного генерала, который в той или иной мере доводится мне отцом.

– Иди, – велит Кардан Локку. – Я пригласил ее сюда не для твоего удовольствия.

– Ты такой неблагодарный. Будь я дорог тебе, ты именно так бы и поступил, – говорит Локк и спрыгивает с возвышения.

– Забери Тарин домой, – бросаю я ему вслед. Если бы не она, влепила бы ему пощечину.

– Думаю, ты ему именно такой и нравишься, – замечает Кардан. – Рассерженная, с румянцем на щеках.

– Мне дела нет, что ему нравится, – огрызаюсь я.

– Похоже, тебе до слишком многого нет дела. – Голос его звучит сухо, и когда я смотрю в лицо Кардана, не могу понять, о чем он думает.

– Зачем позвал?

Он сбрасывает ноги с трона и встает.

– Тебе, – он указывает на юношу-оленя, – сегодня повезло. Забирай лиру. Ступайте и больше мне не докучайте. – Юноша-олень кланяется, фейри с волосами цвета травы дуется, а Кардан поворачивается ко мне: – Идем.

Стараюсь не обращать внимания на его высокомерный тон и следую за ним. Мы проходим за тронное возвышение, где в каменной стене я вижу дверцу, полускрытую плющом. Никогда здесь раньше не была.

Кардан отводит плющ рукой, и мы проходим.

Небольшая комната явно предназначена для интимных встреч и любовных свиданий. Стены покрыты мхом, в котором гнездятся маленькие, карабкающиеся вверх светящиеся грибы, бросающие на нас бледный свет. Здесь же низкий диван, на котором можно сидеть и лежать – в зависимости от ситуации.

Мы давно не оказывались наедине, а сейчас совершенно одни, и когда он делает шаг ко мне, мое сердце замирает.

Кардан поднимает брови.

– Мой брат прислал записку. – Он достает ее из кармана и читает:

Если хочешь спасти свою шею, навести меня. И держи на привязи своего сенешаля.

– Итак, – говорит он, протягивая послание мне, – что ты на это скажешь?

Я облегченно вздыхаю. Немного же времени понадобилось леди Аше, чтобы передать информацию Балекину, и Балекин очень быстро отреагировал. Один-ноль в мою пользу.

– Я перехватывала некоторые адресованные тебе сообщения, – признаюсь я.

– И решила не упоминать о них. – Кардан смотрит на меня без особой злобы, но уж точно недовольно. – Так же как не уведомила меня о встречах Балекина с Орлаг и о планах Никасии относительно меня.

– Послушай, ну конечно, Балекин хочет увидеться с тобой, – говорю я, стараясь увести разговор от опасной темы, от того, сколько всего я утаиваю. Список получился бы внушительный. – Ты его брат, жил в его доме. Ты единственный, кто властен освободить его. Я подумала, что, если у тебя появится тяга к всепрощению, ты можешь поговорить с ним в любое время, когда захочешь. А в его наставлениях ты не нуждаешься.

– Так что же изменилось? – спрашивает он, помахивая листком. Теперь голос у него сердитый. – Почему мне позволено получить вот это?

– Я предоставила ему источник информации, – отвечаю я. – С которым могу заключить соглашение.

– И я должен ответить на эту записку? – спрашивает он.

– Пусть его доставят к тебе в цепях. – Я забираю у него бумажку и засовываю в карман. – Интересно будет узнать, что он рассчитывает от тебя получить при личной встрече, особенно с учетом того, что он полагает, будто ты не в курсе его переписки с Орлаг.

Кардан щурится. Хуже всего то, что я опять его обманываю, обманываю по умолчанию. Скрываю, что источник информации, с которым я могу пойти на компромисс, – его мать.

«Я думала, ты хочешь, чтобы я сама занималась этим, – так и не терпится мне сказать. – Думала, мы договорились, что я буду править, а ты будешь веселиться и все так и останется».

– Подозреваю, что он станет орать на меня, пока я не дам того, что он хочет, – говорит Кардан. – Возможно, удастся его спровоцировать и он сболтнет лишнее. Возможно, но необязательно.

Я киваю, и мой мозг, отточенный стратегическими играми, дает подсказку:

– Никасия знает больше, чем говорит. Заставь ее сказать остальное, а потом используй это против Балекина.

– Ну, думаю, ломать морской принцессе пальцы было бы политически недальновидно.

Снова смотрю на него, на этот мягкий рот и высокие скулы, и невольно любуюсь жестокой красотой его лица.

– Ломать не нужно. Справишься сам. Пойдешь к Никасии и очаруешь ее.

Он вскидывает брови.

– Ах, перестань, – говорю я; план складывается в голове по мере того, как я его излагаю. Пусть он не очень мне нравится, но в его эффективности сомнений у меня нет. – Всякий раз, когда я вижу тебя, придворные дамы так и вьются вокруг.

– Я – король, – говорит он.

– Они вьются вокруг тебя гораздо дольше. – Меня раздражает, что приходится объяснять это. Он наверняка и сам знает, как относится к нему народ.

Кардан делает нетерпеливый жест.

– Ты имеешь в виду, с тех пор, когда я был простым принцем?

– Используй свои уловки, – смущаясь, говорю я сердито. – Уверена, они у тебя есть. Она тебя хочет. Это будет нетрудно.

Брови у него так и лезут вверх, хотя выше уже некуда.

– Ты серьезно предлагаешь мне так поступить?

Вздыхаю, понимая необходимость убеждать его в том, что это сработает. Я знаю, что мне поможет, и выкладываю свой аргумент:

– Это Никасия прошла по тайному ходу и стреляла в девушку, которую ты целовал.

– Хочешь сказать, она пыталась убить меня? – спрашивает Кардан. – Скажи честно, Джуд, сколько еще секретов ты хранишь?

Я снова думаю о его матери и прикусываю язык. Слишком много.

– Она стреляла в девушку, не в тебя. Увидела тебя в постели с кем-то и выстрелила дважды. К несчастью для тебя и к счастью всех остальных, стрелок из нее никакой. Теперь веришь, что она тебя хочет?

– Я не знаю, чему верить, – отвечает он, явно сердясь, может, на нее, может, на меня, а может, на нас обеих.

– Она рассчитывала своим появлением в твоей спальне поразить тебя. Дай ей то, чего она хочет, и забери информацию, которая поможет нам избежать войны.

Он направляется ко мне и останавливается так близко, что я чувствую, как от его дыхания шевелятся мои волосы.

– Ты мною командуешь?

– Нет. – Я изумлена и не смею смотреть ему в глаза. – Конечно же нет.

Его пальцы касаются моего подбородка и поднимают голову, так что я смотрю вверх, в его черные глаза, и вижу, что они пылают гневом, как угли.

– Ты только думаешь, что я должен. Что я могу. Что я в этом хорош. Ну что же, Джуд. Расскажи мне, как это делается. Значит, ты считаешь, что ей понравится, если я подойду к ней вот так, если загляну ей в глаза?

Все мое тело трепещет, оно охвачено каким-то болезненным желанием, и я смущена его глубиной.

Он это знает. Я знаю, что он знает.

– Наверное, – отвечаю я, и мой голос слегка дрожит. – Ты же обычно так делаешь.

– Ну, давай же, – говорит он, а в его голосе слышится едва сдерживаемая ярость. – Если решила сыграть сводню, то по крайней мере не оставь меня без твоих советов.

Он проводит окольцованными пальцами по моему лицу, очерчивает губы и скользит вниз по горлу. Я ошеломлена, у меня голова идет кругом.

– Я должен трогать ее так? – спрашивает он, опуская ресницы. На его скуластое лицо ложатся тени, и оно смотрится как застывший рельеф.

– Не знаю, – отвечаю я, но голос меня выдает. Он звучит неправильно, высоко и прерывисто.

Потом он касается губами кожи возле моего уха и целует. Руки его скользят по моим плечам, вызывая дрожь.

– А потом вот так? Вот так я должен соблазнять ее? – Я чувствую, как его губы произносят эти слова, не отрываясь от моей кожи. – Думаешь, это сработает?

Чтобы удержаться и не прильнуть к нему, я вонзаю ногти себе в ладони. Все мое тело дрожит от напряжения.

– Да.

Рот его прижимается к моему, и мои губы раскрываются. В ужасе от того, что вот-вот случится, я закрываю глаза. Пальцы погружаются в его черные кудри. Он целует не так, словно злится. Поцелуй его нежен и страстен.

Все вокруг замедляется, плавится и растекается. И мысли тоже.

Я этого хотела и боялась, и теперь это происходит. Не знаю, как я могла хотеть чего-то иного.

Качнувшись назад, мы оказываемся возле дивана. Он опускает меня на подушки, и я тяну его вниз, на себя. В его лице, как в зеркале, отражается то, что я чувствую, – изумление и легкий испуг.

– Скажи снова, что говорила мне на празднике, – просит он, прижимаясь к моему телу и плавно двигаясь.

– Что? – Я почти ничего не понимаю.

– Что ненавидишь меня, – говорит он хриплым голосом. – Скажи, что ненавидишь меня.

– Я тебя ненавижу, – легко говорю я. Повторяю опять, снова и снова. Как молитву. Как заклинание. Как заговор против того, что на самом деле чувствую. – Я тебя ненавижу. Я тебя ненавижу. Я тебя ненавижу.

Он целует меня крепче.

– Я тебя ненавижу, – выдыхаю ему в рот. – Ненавижу так сильно, что больше ни о чем и думать не могу.

Резкий, глухой стон вырывается из его горла.

Его рука скользит по моему животу, отслеживая изгибы тела. Он снова целует меня, и это как падение с утеса. Как лавина, набирающая ход с каждой секундой и сметающая все на своем пути.

Никогда еще я не чувствовала ничего подобного.

Кардан начинает расстегивать на мне камзол, и я стараюсь не остолбенеть, не выдать своей неопытности. Мне не хочется, чтобы он останавливался.

Это похоже на наваждение. Острое удовольствие, как от бегства из дома, и возбуждение, как после удачной кражи. Напоминает то чувство, которое я испытала перед тем, как пронзить себе кинжалом ладонь, – изумление перед своей способностью к самопожертвованию.

Он привстает, чтобы сбросить жилет, а я стараюсь избавиться от своего. Он смотрит на меня и моргает, как в тумане.

– Это совершенно безумная мысль, – говорит он с изумлением в голосе.

– Да, – соглашаюсь я, пытаясь скинуть сапоги.

На мне рейтузы, и я раздумываю над тем, как бы мне поэлегантнее их снять. Само собой, ничего не приходит в голову. Запутавшись в материи и чувствуя себя дурой, осознаю, что сейчас еще не поздно остановиться. Могу схватить свои вещи и уйти. Но не делаю этого.

Одним ловким движением Кардан стаскивает через голову рубашку, обнажая тело, покрытое шрамами. У меня дрожат руки. Он хватает их и покрывает пальцы благоговейными поцелуями.

– Я хотел сказать тебе так много лжи, – говорит он.

Вздрагиваю, сердце колотится, а его ладони скользят по моей коже, и одна опускается между бедер. Повторяя его движения, начинаю возиться с пуговицами на его бриджах. Он помогает мне снять их; хвост сначала обвивается вокруг его ноги, потом касается моей и охватывает ее кольцом, мягкий, как шепот. Протягиваю руку и глажу его плоский живот. Не позволяю себе колебаться, но моя неопытность очевидна. Я скольжу мозолистыми ладонями по его горячей коже. А у него искушенные пальцы.

Чувствую, что тону в собственных ощущениях.

Широко распахнутыми глазами он наблюдает за моим разгоряченным лицом, отмечает прерывистое дыхание. Стараюсь сдержаться и не издать удивленного возгласа. Этот взгляд даже интимнее, чем прикосновения рук. Ненавижу его за то, что он знает, что делает, а я – нет. Ненавижу свою беспомощность. Ненавижу себя за то, что закидываю голову, подставляя горло, прижимаюсь к нему, впиваюсь ногтями ему в спину. Сознание расщепляется, и в голове остается одна, последняя, мысль: он мне нравится больше, чем кто-либо еще, и из всех вещей, что он когда-либо делал со мной, заставить полюбить его – самая ужасная.