Глава 7

После обеда приезжает электрик, входит в дом и щелкает выключателем у входной двери. Раздается треск, свет гаснет и включается вновь. Чертыхнувшись, электрик отдергивает руку. Дом сегодня явно не в настроении. Ему хочется кого-нибудь обидеть.

На кружке красуется надпись «СВОЛОЧЬ № 1». Из нее выйдет отличный подарок ко дню рождения Джейми. Если мы с ним к тому времени помиримся.

Я щелкаю затвором камеры, слегка поворачиваю кружку на белом поворотном столике, делаю еще один кадр, потом принимаюсь за круговую съемку для создания объемного вращающегося изображения. После этого сливаю фотографии на компьютер и присваиваю им серийные номера. Делаю пометку в своем чек-листе. Если я перепутаю, где какая кружка, то сойду с ума. Это медленная, нудная, скрупулезная работа.

Если я буду думать о том, что в двадцать лет выиграла Росбурговскую премию в жанре фотопортрета, у меня дрогнет рука, и тогда вся фотосессия насмарку. Ну вот зачем Том напомнил мне об этом? Я почти оставила это воспоминание под кроватью у Джейми, вместе с напечатанной на холсте фотографией.

– «Сволочь номер один». Может, взять ее себе? – задумчиво говорю я Патти, которая крепко спит на диванной подушке. – Это же прямо про меня.

Я беру кружку в руки и украдкой бросаю в окно взгляд на Тома: он, весь такой ладный в своей ловко сидящей одежде, с деловым видом обсуждает что-то с расхлябанного вида рабочим, указывая на крышу, и тот согласно кивает.

До чего же быстро я потеряла голову. Если бы у меня был мой телефон, я бы посмотрела на фотографию помолвочного кольца Меган, чтобы прийти в чувство. Я закрываю глаза и воскрешаю его в памяти: огранка кушон, льдистая россыпь искр. Кажется, стоит Меган только нажать потайную кнопку сбоку – и выскочит белый световой меч.

Я бы себе такое не хотела. Я бы хотела что-то в стиле кольца Лоретты: черный сапфир. Нет, не так: я хотела бы кольцо Лоретты, точка. То, что она в своем завещании оставила его Джейми, для меня совершенно необъяснимо. Она знала, что я люблю это кольцо. Она неоднократно давала мне поносить его на несколько недель со словами: «О, красота какая, до чего же тебе идет». Может, таким образом Лоретта решила за что-то меня наказать?

Едва выйдя от адвоката, я прямо на парковке перед офисом предложила Джейми выкупить у него кольцо. Это было тактической ошибкой. Его серые глаза немедленно посинели.

– Нет! – отрезал он с садистским удовольствием.

Теперь, когда он знает, как отчаянно я хочу его заполучить, это кольцо стоит дороже, чем «Мона Лиза». На мое счастье, ненормальных, готовых выйти замуж за Джейми, на горизонте пока не наблюдается.

Когда я решаю, что пора повзрослеть и перестать валять дурака, солнце уже садится. Я обнаруживаю Тома в одиночестве на заднем дворе. Он что-то пишет в блокноте, высунув кончик языка.

– О, да ты просто воплощенное усердие.

– Вне всякого сомнения.

Он телефоном фотографирует ступеньки заднего крыльца. Я никогда прежде не обращала на них внимания, но они выглядят живописно рустикальными. С топотом поднимаюсь на крыльцо, и доски пружинят под моими ногами.

– Прости меня, пожалуйста, – начинает он свою, наверное, заранее отрепетированную речь.

– Все в порядке, – взмахом руки прерываю его я, беру у него телефон и смотрю на последний снимок. – С этим кадром ты вполне мог бы победить на каком-нибудь фотоконкурсе. Это совершенно невыносимо! Обратить внимание на эти ступеньки должна была бы я. Интересно, на свете вообще есть что-то, чего ты не умел бы делать?

И я не шучу.

– Масса вещей. Почему бы тебе не взять камеру и не снять их? Или, может, ты могла бы снова фотографировать людей?

Кажется, он никогда не был так близок к тому, чтобы попросить меня быть фотографом у него на свадьбе. Он мнется, и я понимаю, что сейчас услышу. Просьбу, в которой не смогу отказать.

– Если тебе так уж приспичило поснимать меня…

Я с трудом удерживаюсь от желания завопить: «Нет, нет, и не проси даже!» – и не даю ему договорить.

– Я и так по уши завалена заказами и никогда в жизни больше не буду снимать людей. Кружки не жалуются. У них не бывает нервных срывов и потекшей туши. И они не оставляют отзывов в Интернете.

– Неужели кто-то оставил отзыв?

Ему никогда не пришло бы в голову погуглить мое имя.

– Разгромный, – коротко отвечаю я.

Судя по всему, я вполне заслуживаю иметь вместо таблички на входной двери лишь дыры от шурупов.

Вела себя непрофессионально. Опоздала. Явилась то ли с похмелья, то ли вообще пьяная. Думала явно о посторонних вещах. Выглядела непрезентабельно. Хамила гостям. Фотографии не в фокусе. Кадрирование никуда не годится. Лишила меня воспоминаний о самом лучшем дне моей жизни. Я намерена связаться со своим адвокатом.

Том благоразумно решает сделать вид, что ни о чем меня просить вовсе не собирался. И правильно, зачем ему рисковать тоже лишиться воспоминаний о самом лучшем дне его жизни.

– Может, если бы я оборудовал тебе студию, ты не бросила бы портретную съемку.

Он устремляет взгляд на длинное узкое здание на той стороне пруда, у изгороди. Чем оно только не служило. Когда-то давным-давно это была плотницкая мастерская дедушки Уильяма, и там до сих пор пахнет сосновыми досками. Лоретта любила сидеть в мастерской в раскладном кресле с чашкой кофе в руке и думать о дедушке. Мастерскую предполагалось переоборудовать в фотостудию для меня, а до этого – в гадальную комнату для Лоретты. Однажды летом Том даже облицевал стены изнутри и постелил ковролин, после чего Альдо перебросил его на другой объект, а за ним на следующий и еще на следующий. А моя недоделанная фотостудия так и осталась висеть у Тома над душой.

– Не вини себя, – говорю я, – но, кажется, уже слишком поздно. Тебе было не до того. Я не из-за тебя решила сменить область деятельности.

Ну, то есть, строго говоря, из-за него, но ему знать об этом вовсе не обязательно. Я и до того уже катилась по наклонной.

– Если бы ты позвонила мне, я бы приехал, – с еле уловимым оттенком упрека в голосе говорит он. – Ты ведь знаешь, что приехал бы.

– Не переживай так. Ты оказываешься рядом ровно тогда, когда нужен мне больше всего. Всегда.

Патти стоит на берегу затянутого тиной пруда. Ее передняя лапка поднимается. Я беру ее на руки и целую маленькую выпуклую головку. Из окна хозяйственной комнаты на меня смотрит Диана с таким выражением морды, которое больше всего напоминает кошачью версию «Крика».

Я прижимаю собачонку к себе:

– Патти, ты должна прекратить заигрывать с опасностью.

– И это говорит девушка, живущая в доме с проводкой, которая в любой момент может загореться. – Том протягивает мне свой блокнот и принимается раскладывать стремянку. – В голове не укладывается, что Лоретта жила в этом доме. Почему она не попросила меня отремонтировать его много лет назад? – Он начинает горячиться. – Как можно было жить в доме с таким количеством проблем?

Я против воли начинаю смеяться.

– Ей не нужен был геморрой с ремонтом. Она говорила, цитирую: «Потом сама со всем этим разберешься».

Я пролистываю последние несколько страниц, исписанных его почерком. Я почти уже забыла, как он выглядит: квадратные буквы, четкие прямые линии, интригующие сокращения. Какие-то стрелочки вверх и вниз, измерения, прикидки по стоимости. Страницы за страницами плохих новостей.

– И потом, она считала проблемы изюминками этого дома. Собственно, так оно и есть.

– Ты так похожа на свою бабушку, что это даже пугает. – Том прислоняет лестницу к стене. – Пожалуйста, дай слово, что не будешь прикасаться к розеткам. И предсказывать мне судьбу.

– Я умею управляться с этим домом. Не забывай, бóльшую часть своей жизни я проводила здесь. Каждый лыжный сезон.

Мои родители обожают скатываться с заснеженных горных склонов в одинаковых дутых комбинезонах. Интересно было бы попробовать, каково это.

– Ты меня ненавидела?

Он отправлялся в эти поездки вместо меня. А я оставалась с Лореттой, фотографировала, пока не уходил свет, и читала книжки у камина в обнимку с вазочкой с конфетами. Неплохое времяпрепровождение, но все же не модный горнолыжный курорт.

– Нет, – качаю я головой, – я радовалась за тебя.

Я радовалась, что все вы получали возможность немножко пожить нормальной жизнью, без оглядки на мои болячки.

– Радовалась за меня, потому что я был бедным, – сухим тоном произносит Том, потом окидывает лестницу взглядом и ставит ногу на нижнюю ступеньку. – Радовалась, что твои родители проявляли невероятное великодушие и всюду брали меня с собой.

– Нет, я радовалась, потому что, когда все куда-то едут, а ты остаешься дома, это страшно обидно, и я ни за что тебе такого бы не пожелала.

Лоретта твердила мне: «Да помаши же ты им, ведь они все могут попасть в авиакатастрофу. И тогда ты будешь жалеть, что не помахала им на прощание». Если подумать, это было крайне странное заявление, в особенности учитывая, что исходило оно от женщины, которая зарабатывала себе на хлеб гаданием. «И улыбнись, пусть они отдохнут со спокойной душой».

Истолковать это я могла одним-единственным способом: кто вообще в состоянии расслабиться рядом со мной, бомбой замедленного действия?

– Я радовалась, что вы все могли хоть немножко отдохнуть от переживаний за меня.

– Мы вовсе не отдыхали от тебя, – говорит Том удивленно и начинает подниматься по лестнице. – Лоретта позволяла тебе верить в некоторые вещи, которые не были правдой.

На какую-то долю секунды меня, точно кипятком, ошпаривает страхом: Том в курсе, что я тогда обо всем рассказала Лоретте и она услала меня из города подальше. Но он никак не мог об этом узнать. Я не говорила об этом ни одной живой душе. Он смотрит на меня с лестницы, и в его взгляде нет ни горечи, ни боли воспоминаний.

– Если тебе понадобится в доме что-нибудь включить или выключить, позови меня. Фен твой я спрятал.

– То есть засунул его куда-нибудь повыше, чтобы мне не было видно? Прятальщик из тебя хреновый.

Он забирается еще на несколько ступенек вверх по лестнице, и я любуюсь его задницей.

– Что ты там вообще делаешь?

– Смотрю на всякое-разное.

– О, и я тоже. – Я с невинным видом ухмыляюсь, и он бросает на меня сердитый взгляд с лестницы. – Что?! Меня интересует состояние моего дома.

Раздается какое-то дребезжание. Том дергает за водосточный желоб и примерно на фут отрывает его от крыши. На меня сыплются склизкие листья. Мы с Патти в один голос взвизгиваем, как тюлени.

– Ну ты и свинья!

– Так тебе и надо, извращенка несчастная! – Он снова дергает желоб.

– Оставь ты эту рухлядь в покое!

– Может, сама сюда залезешь, а я пока постою внизу и полюбуюсь на твою задницу? А? Ну, чтобы прочувствовала на себе, каково это?

Ну вот, я опять спалилась. Если он замечает каждый мой взгляд, я пропала.

– Я ничем не лучше тебя, малыш.

– Ты вчера очень долго пряталась в душе. Я и не подозревал, что бойлер в состоянии это пережить.

Том сует руку в задний карман и вытаскивает оттуда отвертку.

– Этому бойлеру место в утиле. Вода под конец была уже совершенно ледяная.

Я просто позволила ей остыть, подставляя тело холодным струям и ощущая, как оно заледеневает до костей и теряет чувствительность, потому что это был единственный способ как-то совладать со странной, не находящей себе выхода энергией, переполнявшей меня изнутри, снизить ее градус до переносимого уровня. Пожалуй, еще ни один мужчина в моей жизни не доводил меня до такого состояния, что мне в буквальном смысле пришлось принимать холодный душ.

Том устремляет взгляд на соседскую крышу, и, глядя на его профиль, я отчетливо вижу, как он сглатывает. Наверное, думает: фу, гадость какая! Дарси Барретт, дрожащая в душе, как крыса под дождем, со своим облепившим череп мальчишеским «ежиком».

Он еще немного приподнимается над краем крыши. Раздается скрежет металла по черепице, и лестница начинает угрожающе крениться. Я бросаюсь к ее основанию и обвиваюсь вокруг нее всем телом.

– Черт! Осторожней!

На лицо мне плюхается еще один мокрый лист.

– Все в порядке, – отзывается Том и начинает спускаться.

На меня он не оборачивается, а долго и старательно снимает лестницу и так же долго и старательно ее складывает. Мне это на руку: может, получится скрыть от него болезненный толчок в сердце.

– Я уж думала, придется тебя ловить, – бросаю я и, повернувшись к нему спиной, направляюсь к прудику.

Сердце готово выскочить у меня из горла. Я снова и снова сглатываю, но оно упорно не желает возвращаться на свое место. Кровь, кажется, сейчас потечет по моим жилам в противоположном направлении.

«Ну что, струхнула маленько, да? – говорит мое сердце. – Круто, сейчас я устрою из этого настоящее шоу!» Так, поехали, начинаем колотиться. Тахикардия, мушки в глазах, все как положено.

Думай о чем-нибудь другом, быстро!

Помимо моей ситуации с сердцем, раз за разом повторяется один и тот же, более скверный сценарий: я, по своему обыкновению, дразню его, он парирует мою колкость, я вспоминаю Меган и сплющиваюсь, как пустая пивная банка. Потом я смотрю на него, и внутри меня растет и ширится ощущение радости, и цикл начинается сначала.

Я знаю, какое решение у этой проблемы, и оно включает в себя такси в аэропорт.

– Не сомневаюсь, что ты бы меня поймала. И в результате… – он вскидывает руки к небу, – превратилась бы в лепешку. Эй! – Том наконец замечает мою молчаливость. – Что с тобой?

– Ничего, – на медленном выдохе говорю я.

Мое сердце пытается выкарабкаться из тела наружу, отчаянно трепыхаясь где-то в районе горла.

Руки Тома ложатся мне на талию.

– Твоя шпулька, – произносит он с глубоким сочувствием в голосе. – Что, болтает ее там, внутри?

– Прекрати. Хватит кудахтать. – Я пытаюсь вывернуться, но он не отстает. – Сейчас отпустит, нужно только отвлечься и не думать о нем. Когда ты меня трогаешь, от этого только хуже.

Он отдергивает руки от моей талии, словно обжегся.

От него пахнет так, как пахло всю жизнь: задутой свечкой с именинного пирога, терпко и дымно. Это тот самый запах, который щекочет ноздри, когда закрываешь глаза и загадываешь невозможное, невыполнимое желание, истекая слюной в предвкушении чего-то сладкого.

– Дыши давай, – требует Том, подбадривая меня точно так же, как это делал бы Джейми.

Когда я позволяю себе бросить один-единственный взгляд на его красивое лицо, напряженное выражение в его глазах напоминает мне, почему в детстве, когда они все улетали, я оставалась в аэропорту. Я – стресс. Страх. Неопределенность.

Я – головная боль.

Заставляю себя демонстративно выдохнуть.

– Не волнуйся. Ничего страшного. Отдых где-нибудь на пляже все это поправит в два счета.

Он отстраняется, и в пространстве между нами воцаряется ледяной холод. Я отхожу туда, где он уж точно до меня не дотянется, потом для надежности решаю отгородиться от него еще и прудиком. И уже там хлопаю себя по груди, как это делают с младенцами после кормления, чтобы срыгнули. Если хлопать с достаточной силой, перестаешь чувствовать противное трепыхание в груди.

Вид у Тома немного несчастный.

– Мне очень стыдно за те мои слова. Ты же знаешь это, правда? Ты вовсе не головная боль. Это твой дом, и ты имеешь полное право участвовать в его ремонте. – Он вновь утыкается в свои записи, но взгляд у него невидящий. – Но я считаю, что тебе не стоит путешествовать. Ты явно не в том состоянии.

– Я много лет в таком состоянии. Не вздумай, – предупреждаю я, и он тяжело вздыхает.

– Значит, когда подо мной начинает шататься лестница, ты можешь бросаться на нее, будто это граната, а я, по-твоему, как должен себя вести, когда ты превращаешься в восковую статую? Делать вид, будто ничего не происходит? – Он кладет руку на бедро, и я понимаю, что он близок к точке кипения. – Ты установила такие правила, на которые я не согласен.

– Надо мной всю жизнь все тряслись и кудахтали. Я сыта этим по горло. – Я делаю попытку потянуть себя за косу, но моя рука встречает пустоту. Отличное напоминание! Я теперь совсем другой человек. – Беспокойся лучше о доме.

– Я беспокоюсь о тебе, – говорит он тоном, в котором явственно читается «хватит нести чушь». – Признавайся, что с тобой происходит? Я никогда в жизни не видел такое количество пустых бутылок. – Он тычет большим пальцем в сторону бака, в который я складываю мусор, пригодный для переработки. – С тобой явно что-то не то.

– Не начинай, – вскидываюсь я, но он не дает мне договорить.

– Ты пьешь, хотя я знаю, что тебе нельзя. Твои сердечные лекарства все просрочены, ты это видела? Ты работаешь в таком месте, где мужики хватают тебя за руки. До синяков. И по ночам катаются на машинах мимо твоего дома.

– Все не та…

– В холодильнике у тебя пусто. Ты не занимаешься серьезной фотографией, – произносит он таким тоном, словно это трагедия. – И ты пытаешься держать меня на коротком поводке, как обычно, этими своими штучками.

– Какими моими штучками?

– Сама прекрасно знаешь. Ты морочишь мне голову.

– Каким именно образом я морочу тебе голову?

Я не могу перестать смотреть на то, как коротко подстриженные, аккуратные ногти Тома впиваются в джинсовую ткань на его бедре. Меня бросает в пот. Я отчаянно хочу вытереть лоб рукавом, но он заметит.

– Каким образом Дарси Барретт морочит мне голову? – Том задумывается над моим вопросом. – Она вроде бы шутит, но у меня при этом такое чувство, что она говорит правду. И я никогда не могу понять, чему верить.

Ого! Он действительно меня раскусил.

– Ну, ты же у нас умный мальчик, ты разберешься.

Он запускает руку в волосы. О, этот бицепс! О, эти линии! Он – произведение искусства.

– Ну вот, опять. Это твой способ сбивать меня с толку, чтобы тебе не пришлось отвечать на мои вопросы всерьез.

Том отворачивается и устремляет взгляд на дом, точно ища у него моральной поддержки. Верная Патти немедленно подбегает к нему и, поднявшись на задние лапки, передними опирается на его ногу. Он опускает на нее глаза:

– Я всего лишь резиновая игрушка, Патти. Тете Дарси нравится слушать, как я пищу.

– На месте Меган я бы сейчас дала мне в морду. – Я сжимаю руку в кулак и легонько тычу себе в лицо. – Прости, я не нарочно. Сама не знаю, что на меня находит. Если тебя это хоть немного утешит, я больше ни с кем так себя не веду. Ты… особенный.

– В самом деле?

В его глазах, когда он смотрит на меня в ответ, загорается какой-то незнакомый огонек. Мне немедленно вспоминается Кит с его излияниями. Сердце Тома – несокрушимая скала, но все-таки лучше не рисковать.

– Я бы на твоем месте не радовалась так, – напоминаю я ему. – Про битье морды не забыл?

– Ей все равно.

Этой же самой фразой он ответил мне, когда я спросила его про палатку. Он пытается мне что-то сказать про Меган, а я не уверена, что хочу это слышать. Она явно такая же хладнокровная, как льдисто-белый бриллиант в ее кольце. Она уверена в себе, и у нее самый верный мужчина на свете.

Он подтверждает мои мысли:

– Мы с ней не в тех отношениях.

– Ее оправдал бы любой суд. – Кажется, я опять говорю тем самым, морочащим ему голову голосом: вроде бы и шучу, но на самом деле серьезно. – Если бы я заарканила такого красавца, как ты, я бы вела себя как тигрица.

Том смеется, но смех этот отнюдь не веселый.

– Наверное, не стоит упоминать о том, что ты и так ведешь себя как тигрица. – Он умолкает, потом смущенно говорит: – Она совсем не такая, как ты.

– Ну, надо полагать. – Я провожу пальцами по моему несовершенному лицу и телу, и он приходит в замешательство. – В любом случае испытывать ее выдержку я не стану. Найду себе новую жертву. Ты вне опасности. Пожалей моего несчастного будущего мужа.

Я снова вспоминаю про кольцо Лоретты и, поднеся к лицу левую руку, принимаюсь внимательно разглядывать голые пальцы.

– Ты никогда не выйдешь замуж, – фыркает он недоверчиво.

– Еще как выйду. – Его слова задевают меня за живое, но я не показываю виду. – С чего бы это вдруг я не могла выйти замуж? Я что, такая ужасная?

Запускаю обе руки в волосы и ставлю их торчком. Жаль, что это не шипы.

– Я просто никогда себе этого не представлял.

Он вздыхает и, вновь оглянувшись на дом, ссутуливается, будто внутри его щелкнули выключателем. Я делаю несколько осторожных шажков в его направлении. Он что, расстроен?

Не представляю, что за новости из тех, которые он услышал сегодня, могли его огорчить.

– Что сказали электрик и водопроводчик?

– А ты как думаешь? – Он совершенно убит. – Это будут самые дорогостоящие заказы за всю их карьеру. Тут все надо переделывать. Бóльшая часть труб под замену. Новая гидроизоляция. Новый кафель. Новая проводка. Да все новое. Во всем доме нет ничего, что не требовало бы замены.

– В бюджет Лоретты уложимся?

Он заминается. Это означает: «Не исключено, что нет».

– Я составлю для вас подробную смету в виде электронной таблицы.

– Значит, это будет стоить невменяемых денег. Настолько невменяемых, что без электронной таблицы не обойтись. И все это будет потрачено на хром и серую краску. Джейми добьется своего. Ты же знаешь, ведь ты – весь его, с потрохами.

Том косится в мою сторону:

– Мы с ним в совершенно разных категориях.

– Ты – его на сто процентов. – Я стучу пальцем по ногтю на его мизинце. – Хорошо, если бы он вот такую малость оставил мне.

– Его сейчас здесь нет. – Том пожимает плечами. – Сим я дарую тебе вот это.

Он протягивает мне вторую руку, и до меня доходит, что он имеет в виду ноготь своего второго мизинца. Теперь их у меня два. И это меня до смешного радует.

– Я буду их беречь.

Мы вместе заходим в дом, по пути захватив Патти.

– А что я получу взамен?

– Ну, душу там, сердце. Все как полагается.

– Ох, Дарси, – вздыхает он, как будто я так и не сделала никаких выводов, – ты опять морочишь мне голову.