Глава 16

Поздним вечером пятницы, вернувшись со смены в баре, я застаю Тома за новым письменным столом за работой. При виде его в моей комнате, рядом с моей постелью, по всем моим нервным окончаниям точно разбегается электрический ток и всю мою усталость как рукой снимает.

Он поднимает на меня глаза, но их выражение не меняется. Он вымотан до предела.

– Привет! Ты, случайно, не перезвонила Терри?

Он стискивает челюсти, давя зевок. Нет, его слова про то, что я секси, мне точно пригрезились.

– Угу. Он настоящий придурок.

Я вынимаю из ушей серьги и бросаю куртку на кровать. Ноги у меня гудят. И не только ноги. Интересно, от нашей второй пятничной пицца-вечеринки остался хотя бы кусочек пиццы? Я уже успела стать местной легендой. Думаю, если на следующей неделе я не закажу пиццу, то разобью ребятам сердца.

Он с извиняющимся видом поворачивается на стуле:

– Я знаю. Поэтому-то терпеть не могу ему звонить.

– К счастью, он наконец столкнулся с достойным противником. По сравнению со мной он просто дитя малое. – Я заглядываю в свой блокнот. – Он сказал, что даст нам скидку. Я думала, мы уже закончили снос.

– Есть некоторые вещи, которые мы не можем сделать сами, без привлечения сторонних специалистов. Да, – говорит он, видя, что я принюхиваюсь. – Я снова плавал. Не понимаю, каким образом ты каждый раз это учуиваешь. – Он подносит к носу собственную руку. – Я каждый раз принимаю душ после бассейна, честное слово.

– Так вот, значит, почему ты начал приходить в себя. Клянусь, ты прирожденное водоплавающее! Кто бы мог подумать, что, когда мы познакомились, ты вообще не умел плавать. Какая удача, что Джейми тебя научил!

Том погружается в воспоминания.

– Я увидел ваш бассейн и решил, что лучше бы мне научиться плавать, и поскорее. Джейми и дразнить-то меня пришлось всего каких-то пять жалких лет, но кто ж будет считать. – Его губы разъезжаются в улыбке. – Вообще-то, это ты меня научила.

– Нет, это был Джейми.

– Пока он выпендривался, демонстрируя, как хорошо умеет нырять, ты показывала мне, что нужно делать. И тянула меня за руку под водой, чтобы он не увидел. – Том издает вздох. – С ума сойти, Дарси, сколько лет уже я тебя знаю!

Прошлое проносится у меня перед глазами. Терять мне определенно есть что. Поэтому никаких резких движений делать ни в коем случае нельзя.

Он понимает, что лучше бы сменить тему.

– Кстати, к вопросу о прихождении в себя, я тут заглянул в твою камеру.

– А-а. Ясно. – Мне не нравится виноватое выражение в его глазах. – Ну подумаешь, заглянул и заглянул. Это же просто фотографии для того, чтобы держать в курсе процесса Джейми.

– Да нет, не только. Ты и людей тоже снимаешь. Помнишь ту фотографию, где Колин смотрит сквозь пробоину в стене? Это просто бомба. – Том сияет.

– Спасибо. – Я делаю глубокий вдох. – Я имею в виду, там нет ничего серьезного. Знаешь, может, это смешно, но, кажется, Колин – моя муза. Он такой фактурный.

– Вот уж никогда не подумал бы, что он сгодится на эту роль. Я ставил на Алекса.

Кажется, моя дружба с Алексом задевает Тома за живое.

– У Алекса в лице нет костей. – (Том переваривает услышанное.) – Нет костей – нет теней. Дарси такое не вдохновляет.

– Но ты все-таки нашла то, что тебя вдохновляет. Это хорошо.

– Ты ради меня пошел плавать. Я решила тоже попытаться что-то ради тебя сделать.

Я открываю на своем ноутбуке папку и показываю Тому свой новый проект:

– Ну, как тебе? Это то, что я снимала по собственной воле.

В свой получасовой перерыв в баре я нащелкала любопытную серию фотографий байкерских бород, татуировок и взглядов из-под насупленных бровей. Поразительно, с какой легкостью эти все брутальные мачо согласились мне позировать.

– Я поняла, насколько интересней снимать лица людей, которых жизнь уже успела побить. Можешь спать спокойно, я больше не буду тебя преследовать. Ты слишком роскошный.

Он польщенно смеется, склонившись над моим плечом к экрану ноутбука, и я чувствую, как его футболка касается моей спины. Медленно прокручиваю по экрану портреты.

– Я в любом случае не собираюсь надолго там задерживаться, но я рада, что мне пришло в голову поснимать этих ребят, пока я работаю. Этот малый сказал, что еще никто никогда не изъявлял желания его сфотографировать.

Я запрокидываю голову и смотрю на выражение, с которым Том рассматривает пугающее лицо на экране. Это та часть моей жизни, которую он ненавидит. Этот грязный, мутный, пугающий притон. Защитнику внутри его отчаянно хочется вытащить меня оттуда, но он заставляет себя выдохнуть.

– Уверен, в полицейской картотеке все-таки имеется пара-тройка его снимков, – замечает он, почесывая подбородок. – Он смотрит в камеру с таким выражением, будто его никогда не фотографировала такая красивая девушка.

Сердце у меня замирает. Секунды на две. Может, даже на три.

– Я хочу поснимать этих ребят на закате на парковке у бара. Ты знал, что нашивки у них на куртках имеют определенное значение, что-то вроде кодов? Я хочу их поснимать. Сама не знаю зачем. Наверное, для коллекции.

– Дарси, осторожно, пожалуйста. Я знаю, ты способна за себя постоять, но все-таки… – Он обрывает себя на полуслове. – Не обязательно тебе это говорить. Для чего тебе могли бы сгодиться эти фотографии?

– Ну, может, для выставки, – с неохотой говорю я.

Тогда, на вручении Росбурговской премии, глядя на Джейми, который очаровывает аудиторию, я почувствовала, как рушится моя мечта о славе и признании. Просто поразительно, насколько отчетливо я это помню до сих пор, несмотря на то что прошло уже столько лет. Мое достижение – пожалуй, пик моей карьеры – было результатом существования моего брата. Глядя, как он позирует под собственным портретом, я почувствовала, как что-то внутри меня надломилось.

– Я только что поняла, что та премия – это худшее, что со мной случалось. Она заставила меня поверить, что без Джейми я ни на что не способна.

Том наклоняется и берет один из отпечатанных экземпляров каталога Трули. Они удались просто на удивление хорошо. Он кладет его мне на клавиатуру.

– Ну, мы оба знаем, что это не так. А что ты скажешь про альбом?

Я задумываюсь. Какой же Том умница!

– Можно начать публиковать часть из них в соцсетях, набрать аудиторию, потом попытаться заключить с каким-нибудь издательством договор на альбом. Я могла бы снимать разные клубы во всех уголках мира.

Его рука обхватывает меня за плечи.

– А еще ты могла бы сосредоточиться на этом клубе и каждую ночь возвращаться в собственную роскошную постель.

– Не волнуйся, паспорта у меня до сих пор так и нет. – Я провожу пальцами по запечатанному конверту. – Все никак руки не доходят купить марку.

Я позволяю себе слегка отклониться назад и прислониться к нему. Самую капельку. И чувствую, как волна удовольствия, пульсируя, начинает изливаться из него в меня. Просто невероятно, что мы способны создать вместе, когда перестаем стараться. Кладу ладонь поверх его запястья и закрываю глаза.

– Ты знаешь, что с тех пор, как мне исполнилось восемнадцать, я никогда не жила на одном месте так долго?

– Да, я это знал. Ну и как тебе оседлая жизнь?

– Неплохо. Но я не хочу это признавать. – Я открываю глаза. – Ты ведь тоже не живешь на одном месте.

– Да. И наверное, еще долго не буду.

Его рука соскальзывает с моей ключицы, и мне становится холодно.

– Ты ведь завтра вечером не работаешь, да? – Он резко меняет тему. – Мне тут недавно поставили на вид, что у меня в жизни нет ничего, кроме работы.

– У меня тоже нет. Не надо слушать человека, который не в состоянии ни двух лестничных пролетов пройти, ни салат в холодильнике не сгноить.

В этом полумраке я могу признать правду. Поднявшись, я пытаюсь сбежать от этого неловкого признания – может, нырнуть в пруд, чтобы охладить пылающее лицо? – но он лишь крепче прижимает меня к себе, и это совершенно восхитительно.

– Я с ума схожу от беспокойства за тебя, – шепчет он поверх моей головы.

– Я в полном порядке, – сообщаю я его идеальному сердцу, ровно и сильно бьющемуся рядом с моей щекой.

– Мне всего лишь хочется о тебе заботиться, но с тобой это так трудно.

– Знаю-знаю. Но если это будет так приятно, может, стоит позволять тебе со мной нянчиться. Совсем немножечко. Изредка, когда никто не видит.

– Только не надо пудрить мне мозги. – Он привлекает меня к себе, проводит рукой по моей спине и обхватывает ладонью мою голову. – Я в состоянии понять, что судьба подарила мне уникальный шанс, когда его вижу.

Он всегда был умнее меня.

– Но нянчиться со мной можно только тебе, – шепчу я. – И никому больше.

– Мне трудновато будет с тобой нянчиться, когда ты будешь в другом полушарии.

Я думаю о зале вылета в аэропорту, и эта мысль почему-то больше не будоражит мою кровь так, как раньше. Маршруты автобусов, поездов и самолетов разветвляются в моем воображении из каждого международного аэропорта, в который мне доводилось прилетать. И мысль об этом не вызывает у меня ничего, кроме усталости.

– А тебе разве не хочется повидать мир?

– Дарс, я не такой отважный, как ты. Когда я возьму отпуск, то начну с малого. – Он застенчиво улыбается, как будто ему неловко за свою глупость. – Самым близким подобием отпуска за всю мою жизнь был пляж перед домом твоих родителей. А я даже ни разу не окунулся. Наверное, для человека вроде тебя это очень грустно. – Он отстраняется от меня. – Может, мы с тобой как-нибудь даже сможем куда-нибудь выбраться вдвоем, пока ты не уехала.

Этого я не ожидала.

– Чем бы ты хотел заняться?

– Даже не представляю. Я уже очень давно ничего такого не делал. Но из всех, кого я знаю, ты самая лучшая кандидатура на роль моего учителя. Давай просто сходим куда-нибудь выпить. Как-никак, ремонт идет уже две недели, есть что отметить. К тому же у меня к тебе серьезный разговор.

– О господи! – Я застываю от ужаса. – Выкладывай прямо сейчас.

Он качает головой:

– Доверься мне.

Наше свидание понарошку назначено на вечер. Том хочет о чем-то со мной поговорить, и я считаю, что это что-то важное, связанное с сексуальным дурманом, в котором мы с ним оба пребываем. Никогда еще в жизни я так не нервничала в ожидании мужчины.

Он беседует о чем-то с какими-то мужиками, стоя рядом с домом. Все, как по команде, задирают головы и смотрят на крышу. Мне сложно свыкнуться с тем, что мой дом – новый групповой проект. Один из них что-то говорит, и Том оборачивается в мою сторону.

– Да, эту девушку лучше не заставлять себя ждать, – слышу я его ответ. – Позвоните мне, если возникнут какие-то проблемы.

– Не заставляй меня тебя тащить! – кричу я ему.

– С нее станется, – замечает Том со смехом.

Они пожимают друг другу руки, и вот он уже идет ко мне по дорожке, в чистой одежде «на выход», и я думаю о том, как ему идет быть взрослым.

В подростковом возрасте он был милым и безыскусным и даже не догадывался о собственной привлекательности, хотя, когда он вылезал из бассейна, все до единой девчонки – и некоторые ребята – на трибунах выключали музыку и подавались вперед. Если подумать, я была без ума от него.

А теперь он вымахал совершенно громадный, и я никак не могу привыкнуть к тому, какая у него фигура, аккуратно упакованная во всю эту одежду. У него впалый живот под поясом ладно сидящих джинсов, и на каждом его шагу грубая ткань туго обтягивает бедра. Господи, какая же длинная эта дорожка! К тому времени, когда он доходит до меня, мне нужен дефибриллятор.

– Ты хорошо себя чувствуешь?

– Угу. Все в полном порядке. Чем это они там заняты? – Я с подозрением смотрю на лестницы, прислоненные к стене дома. – И вообще, что они делают здесь в субботу? Это странно.

– Оценивают состояние дома. – Он увлекает меня за собой по дорожке. – Мы им тут не нужны.

– Слава тебе господи! Потому что я намерена вывести тебя в люди хорошенько повеселиться.

Забавно, но я почти ощущаю рядом присутствие Лоретты. Кажется, стоит только повернуть голову, как я увижу бабушку у входа и почувствую на себе ее внимательный взгляд. Меня вдруг охватывает гнев. Она сказала мне, чтобы я отпустила его. Она купила мне билет на самолет. Что во мне было такого ужасного, что меня непременно надо было услать прочь? Пока я не навредила этому прекрасному, чистому человеку?

– Давай возьмем такси. Кажется, я никогда в жизни не видела тебя даже капельку пьяным.

Пытаюсь представить, что будет, если его самоконтроль хотя бы самую малость ослабнет. Получится ли вытащить его танцевать? А целоваться?

– Мне завтра утром рано вставать, – говорит он, как говорит каждый божий вечер.

Его рука ложится на мою талию, меня слегка приподнимают и усаживают на пассажирское сиденье, и не успеваю я опомниться от его неожиданного прикосновения, как мы уже едем по Марлин-стрит.

Он бросает на меня взгляд:

– Пожалуйста, только не говори, что мы едем в твой бар. Я хотел бы сегодня остаться в живых.

– Мы поедем в бар «У Салли». – Я указываю направление, и он подчиняется. – Там мы немного выпьем, а потом сможем попрактиковаться флиртовать с незнакомцами. Только если я кого-нибудь убью, сам будешь договариваться, чтобы меня выпустили под залог.

Он смеется, и я принимаюсь переключаться с радиостанции на радиостанцию. Во всех песнях поют про сердца.

– Звонил ли тебе сегодня мой братец?

– Разумеется, звонил. – Том вздыхает. – И не единожды. Твои фотографии – единственное, что удерживает его от того, чтобы не прыгнуть в самолет и не прилететь сюда.

– И что ты будешь делать, если он нагрянет?

Я поворачиваюсь на своем сиденье исключительно ради того, чтобы полюбоваться его профилем.

Мы выезжаем на перекресток, и я смотрю, как он пережидает поток встречных машин, держа руку на ручке переключения скоростей. Какая роскошь иметь возможность закрыть глаза и почувствовать, как машина плавно и уверенно входит в поворот! Ни тебе визжащих шин, ни желания вцепиться ногтями в обшивку сиденья.

– Если он нагрянет? – Том задумывается. – Буду делать то же, что и всегда. Договариваться.

– Никогда этого не понимала. Ну, то есть с ним, конечно, забавно, когда он в хорошем настроении. Но неужели все это стоит того стресса, которому он тебя подвергает? Как ты умудрился за все эти годы с ним не рассориться?

Я не ожидаю от него ответа, и он ничего мне и не отвечает.

Мы пробираемся сквозь толпу и находим два свободных табурета за барной стойкой. Том придерживает меня за талию. Какая-то группа на сцене вживую играет старые хиты восьмидесятых, и бармены никого не вышвыривают за порог. «Тупик дьявола» по сравнению с этим заведением просто клоака.

Я пытаюсь сосредоточиться на текущей задаче: показать Тому, как надо хорошо проводить время. Это нелегко, потому что я нервничаю, а он молча смотрит на меня.

– Так, ладно. Выход в люди, шаг первый: взять выпивку.

– Думаю, с этим я в состоянии справиться без посторонней помощи, – говорит он и заказывает себе пиво, а мне бокал вина.

Барменша, оценив его великолепие, хлопает глазами, потом бросает на меня уважительный взгляд.

– Я заплачу.

Принимаюсь рыться в карманах, но он уже протягивает деньги.

– Готов побиться об заклад, ты только и делаешь, что платишь за других. Но сейчас моя очередь. Позволь мне немного побаловать Дарси Барретт. – Он берет сдачу. – Дай мне попробовать это ощущение на вкус.

Я уступаю и беру свой бокал. Том прямо-таки лучится счастьем. Оно бьет из него через край. Он бросает взгляд на свой телефон, что-то пишет кому-то и ставит его на беззвучный режим. Потом устремляет на меня взгляд:

– Ну вот, я куда-то выбрался после работы. – Он улыбается мне, и все вокруг отступает на задний план. – И никому даже не надо перезванивать, с ума сойти! Ты хорошо себя чувствуешь? Кажется, ты немного нервничаешь.

Он убийственно хорош. Я хочу его. Очень трудно вести вежливый разговор, когда в твоем мозгу крутятся только эти две мысли. Но Том замечает, что я словно воды в рот набрала, и я заставляю себя сделать умственное усилие.

– Я просто вся уже изнервничалась. Ты хотел о чем-то со мной поговорить. Я не очень хорошо переношу всю эту таинственность.

Чувствую себя до странности юной и совершенно неискушенной. Тягучий, дурманящий голову адреналин циркулирует в моей крови. Том решает вести себя так, будто в этой нашей вылазке нет ничего необычного и мы только и делаем, что занимаемся подобными вещами.

– Джейми переслал мне селфи, которое сделала твоя мама после того, как ты подстриглась.

Он прокручивает в обратном направлении примерно миллион сообщений от Джейми. Потом показывает мне фотографию моей мамы, по щеке которой ползет слеза. Я смеюсь, и напряжение вдруг резко меня отпускает.

– Ох, зачем она вообще только научилась делать селфи. Представь себе, как она пыталась сидеть неподвижно, сохраняя позу, чтобы слеза не успела скатиться, пока она ищет свой телефон. – Я качаю головой. – Однажды утром она прислала мне селфи, чтобы продемонстрировать свой макияж, но не обратила внимания на то, что на заднем плане засветился папа. У меня теперь до конца жизни будет психотравма.

На фотографии видны весьма впечатляющие стрелки на маминых веках. На заднем плане восседает на унитазе мой отец со спущенными штанами и удрученным выражением лица.

– Твой папа на своем троне, – смеется Том. – Не представляю, каким образом мне удалось пробраться в столь царственное семейство.

Я блаженно потягиваюсь на своем табурете и болтаю ногами. Мне никогда не было так хорошо. Пусть бы следующие три месяца все так и было. Вот это была бы жизнь.

– Тигры – благородные животные, – напоминаю я ему.

Прозвище, которое приклеилось к нему с легкой папиной руки, всегда было для него источником одновременно смущения и удовольствия, хотя он старательно делал вид, что не придает ему никакого значения.

– Я настоящий везунчик, – только и может сказать он, касаясь пальцами часов с гравировкой на запястье.

Понимаю, что надо поскорее сменить тему.

– А давай будем вот так ходить куда-нибудь каждый вечер, пока идет ремонт? – Он бросает на меня убийственный взгляд искоса, и я улыбаюсь. – Ладно-ладно. Попробовать-то можно было.

Лямка моей майки съезжает с плеча раз уже, наверное, в десятый, и мне надоедает ее поправлять. Бретелька лифчика достаточно хороша, чтобы можно было без смущения продемонстрировать ее миру.

Том берет мой телефон и снова смотрит на фотографию моих родителей.

– Ты знаешь, а ведь это благодаря им я понял, что у нас с Меган ничего не получится.

– Что они тебе наговорили? – вскидываюсь я.

– Они мне вообще ничего не говорили. Ты же их знаешь, – произносит он с теплотой в голосе.

О да, мне ли их не знать. Когда мы росли, воскресные утра проходили под неофициальным девизом «Дверь родительской спальни закрыта? Делай вид, что ничего не слышишь».

– Я тогда заканчивал ремонтировать им террасу. Твоя мама делала мне сэндвич, и тут твой папа подходит к ней сзади и… ну, вроде как нюхает ее шею. – Том смущается. – Ладно, проехали.

– Нет, продолжай, – с неохотой говорю я.

– В общем, было совершенно очевидно, что ему очень нравится, как она пахнет. У нас с Меган к тому времени уже давно все разладилось. Ну, то есть, конечно, кольцо немного исправило ситуацию. Но я решил, что, когда в следующий раз буду дома, тоже подойду к ней сзади и понюхаю ее шею. И посмотрю, что будет. Ну, вдруг это внесло бы в наши отношения свежую струю.

Подкрасться и обнюхать. Как это в духе Валески!

– И что? Нет, стой. Не уверена, что хочу это знать.

– Ну, в общем, ее запах показался мне неправильным. Не неприятным, просто… неправильным. Она оттолкнула меня и сказала, что я потный. И тогда я понял, что у нас ничего не выйдет. Мы никогда не будем, как твои родители, любить друг друга на пенсии, как в первый день. От моих прикосновений Мег никогда… никогда не пробивало током, а она этого заслуживает. – Признание явно далось Тому нелегко. – Мы с ней проговорили всю ночь, и она согласилась. Пожалуй, больше всего она была расстроена из-за кольца.

– Она вернула его тебе?

Джейми сказал, что не вернула.

Том утвердительно кивает. Теперь я не знаю, кому из них верить. В обычных условиях этот вопрос у меня даже не возник бы, но сейчас Том старательно смотрит куда-то поверх моего плеча, упорно отказываясь встречаться со мной взглядом.

– Ты, наверное, очень по ней скучаешь. Я знаю, каково это – потерять человека, который столько времени был частью тебя. Ну, то есть это, конечно, не совсем одно и то же. – Я морщусь. Не слишком-то много от меня поддержки. – И как ты себя чувствуешь после разрыва? Ты же знаешь, со мной ты можешь это обсудить. В любое время, ведь мы друзья.

– Ты не теряла своего брата. И да, я очень по ней скучаю. Но просто в силу привычки. – Он какое-то время молчит. – Она уже встречается с кем-то другим.

– Что?! – восклицаю я чересчур громко.

Внутри у меня все кипит. Как можно было променять его на кого-то еще? Но я должна держать себя в руках.

– Так, ладно. И какие эмоции ты испытываешь по этому поводу?

– Да… никаких особенно. Я знаю, что должен что-то чувствовать, когда думаю о том, что она с ним, но ничего такого не чувствую.

Я вспоминаю, как он повел носом вдоль ложбинки между моей шеей и плечом в самое первое утро ремонта и как задержал дыхание. Его теплый выдох, защекотавший мою кожу под майкой. Ну и как, счел ли он мой запах правильным? Решаю, что надо выполнять программу вечера.

– Я сказала, что мы с тобой попрактикуемся флиртовать с незнакомцами, но что за дела? Мы, кажется, никому не интересны. Ты такой роскошный, Том. – Боюсь, у меня не хватит выдержки сидеть и смотреть, как он будет говорить с другой женщиной. – А я, наверное, сделала ошибку, когда подстриглась.

Я замечаю, что обутая в кроссовку нога Тома покоится на нижней перекладине моего табурета, образуя недвусмысленный барьер.

– Странно, – с невозмутимым видом произносит он, потом его лицо становится серьезным, и на нем отражается новая тревога. – Флирт с незнакомцами. Каким образом, по-твоему, я должен вспомнить, как это делается?

– Импровизируй. Будь самим собой.

Аккуратно отвожу его ногу в сторону. Я должна попробовать. Должна дать ему шанс посмотреть, какова жизнь после Меган.

Мы отворачиваемся друг от друга в разные стороны и сидим, пока толпа вокруг нас, всколыхнувшись, не выплевывает к барной стойке новые лица. Я замечаю устремленный на Тома взгляд какой-то девушки. Она миниатюрная и хорошенькая. Она улыбается ему, и он нерешительно улыбается в ответ.

Нет. Это не в моих силах. Я в упор смотрю ей в глаза и одними губами произношу:

– Отвали.

Ее словно ветром сдувает.

– Поставь ногу обратно, – требую я, и он смеется в ответ.

Однако в его глазах мелькает какое-то непонятное выражение, словно его всего пробивает дрожь.

– Ты ведешь себя как волчица, – произносит он мне на ухо, но вовсе не так, будто это что-то плохое.

– Так, практиковаться во флирте ты будешь со мной, если не хочешь, чтобы я угодила за решетку за убийство, – говорю я и заливаю в себя вино.

Том кого-то или что-то замечает. Брови его сходятся на переносице, потом он поворачивается ко мне, явно что-то задумав. Он протягивает руку к моему табурету и, ухватившись за сиденье между моих ног, подтаскивает его поближе, пока я не оказываюсь в кольце его туго обтянутых джинсовой тканью бедер. Это лучшее место во всем этом чертовом заведении.

Меня обволакивает исходящее от его кожи тепло, и гул бара немедленно отступает куда-то далеко-далеко на задний план. Том одной рукой берет меня за подбородок и, повернув мое лицо к себе, шепчет мне на ухо:

– Не оборачивайся.