Уорнер

Паника, ужас, вина, сорвавшийся с цепи страх…

Не чувствуя ног бегу к нашему недостроенному медицинскому крылу на пятнадцатом этаже. Сердце так колотится, что от этого физически больно. Стараюсь не утонуть в черноте собственных мыслей. Борюсь с инстинктивным желанием зажмуриться, когда одолеваю лестницу через две ступеньки – ближайший лифт, разумеется, не работает в связи с ремонтом.

Никогда еще я не был таким дураком.

О чем я думал? О чем? Заболтаться и умудриться отойти! Я продолжаю совершать ошибки и строить догадки. Вот бы сейчас воспользоваться грубым словарем Кишимото – как я хочу выругаться! Никогда я не был так зол на себя. Я ни минуты не сомневался, что с Джульеттой все в порядке, что она не выйдет на открытую местность без защиты…

Неожиданно меня охватывает ужас.

С трудом подавляю его.

Подавляю, хотя грудь ходит ходуном от быстрого бега и бешенства. Злиться на боль бессмысленно, однако я злюсь. Чувствую свое бессилие. Я хочу видеть Джульетту. Я хочу ее обнять. Я хочу спросить, как она могла пойти без своей силы одна по берегу океана…

В груди что-то готово лопнуть, когда я взбегаю на верхний этаж. Легкие горят огнем, сердце бешено качает кровь. Но я все равно бегу по коридору – отчаяние и ужас несут меня к Джульетте.

Останавливаюсь, и тут меня нагоняет страх. Волна страха обрушивается на спину, и я сгибаюсь пополам, упираясь руками в колени и стараясь отдышаться. Эта непрошеная боль довольно сильна – в глазах начинает предательски пощипывать. Энергично моргаю, борясь с нахлынувшими эмоциями.

Как это могло произойти? – спрошу я Джульетту.

Меня уже трясет, когда я добегаю до нужной палаты. Я почти не отдаю себе отчета в том, чье это вялое, окровавленное тело на металлическом столе. Полуослепленный, я бросаюсь вперед и прошу Соню и Сару снова сделать то, что однажды им уже удалось: помочь мне спасти ее.

Постепенно до меня доходит, что в палате мы не одни.

Я срываю пиджак. Присутствующие вжимаются в стены – люди, которых я, наверное, знаю, но не считаю необходимым помнить их имена. Одна чем-то выделяется из них.

Назира.

Я готов ее задушить.

– Пошла вон, – каркаю я каким-то чужим, хриплым голосом.

Она явно шокирована моими словами.

– Не знаю, как вы это устроили, – продолжаю я, – но это ваша вина, твоя и твоего брата, ваших рук дело…

– Если хочешь познакомиться с виновником, – холодно и ровно говорит Назира, – тебе никто не мешает. Документов при нем нет, но татуировки на руках указывают, что он, возможно, из соседнего сектора. Его труп в конвойном помещении в подвале.

Сердце делает перебой.

– Что?!

– Аарон…

Это Джульетта, моя Джульетта!

– Не беспокойся, любимая, – быстро говорю я, – мы сейчас тебя вылечим! Девочки уже здесь, мы снова все поправим, как в тот раз…

– Назира… – говорит она, не открывая глаз и с трудом шевеля губами.

– Да? – застываю я. – Что Назира?

– Спасла… – губы Джульетты застывают, не закончив фразу, но она с трудом сглатывает и договаривает: – мне жизнь.

Я перевожу взгляд на Назиру и пристально рассматриваю ее. Она будто высечена из камня – неподвижная статуя посреди хаоса – и смотрит на Джульетту со странным выражением лица – я вообще не могу ее разгадать. Но мне не нужна моя сверхспособность, чтобы понимать – c этой девицей не все гладко. Простой человеческий инстинкт подсказывает: она что-то знает, но молчит, и от этого я ей не доверяю.

Назира поворачивает голову ко мне. Взгляд у нее глубокий, неподвижный и пугающе серьезный. От этого взгляда моя паника лишь усиливается.

Джульетта спит.

Я никогда не был еще так благодарен за свой противоестественный талант красть и использовать энергию других людей. Мы надеялись, что теперь, когда Джульетта научилась управлять своей смертоносной силой, Соня и Сара могут прикасаться к ее телу, не опасаясь за свою безопасность, но Касл напомнил, что в процессе лечения незатянувшиеся раны Джульетты могут случайно запустить прежний защитный механизм, и в критической ситуации ее кожа может снова стать смертоносной. Это рискованный эксперимент, от которого любой предпочел бы воздержаться.

Что, если бы меня не было рядом? Что, если бы у меня не было моего странного дара?

Не хочу, не могу об этом думать.

Сижу за дверью палаты, опустив голову на руки. Джульетта восстанавливается во сне. Исцеление тела еще не закончено.

А до тех пор я, как в осаде, отбиваюсь от бушующих эмоций. Я подавлен и расстроен. Взбешен поведением Кенджи, оставившим Джульетту одну. Возмущен отрядом охраны из шестерых солдат, которых запросто разоружил и вывел из строя неизвестный убийца. Но главное, я еще никогда не был так зол на себя.

Это моя ошибка.

Я это допустил, мой просчет. Моя дурацкая любовь к отцу, душевный раздрай из-за его гибели, патетические переживания из прошлого – я позволил себе отвлечься на личные проблемы.

Это моя вина.

Я неправильно оценил ситуацию.

Я решил, что с Джульеттой все прекрасно и от меня больше ничего не требуется – ни поддержки, ни мотивации, ни ежедневного обучения. Джульетта демонстрировала завидный прогресс, и я преждевременно успокоился. Только сейчас понимаю, что ошибался. Ей нужно больше времени и возможностей укрепить свою новую силу. Ей нужно тренироваться – и чтобы ее заставляли тренироваться. Она должна быть упорной, несгибаемой, уметь за себя постоять.

Джульетта проделала огромный путь.

Сегодня в ней почти не узнать ту дрожащую юную девушку, какой я ее впервые увидел. Она сильная. Она уже ничего не боится. Но ей по-прежнему всего семнадцать лет, и она совсем новичок в нашем деле.

А я все время забываю об этом.

Надо было дать ей совет, когда она сказала, что готова занять пост Верховного главнокомандующего. Следовало вмешаться еще тогда, разъяснить масштаб обязанностей, которые она берет на себя. Предупредить о неизбежных покушениях на ее жизнь…

Мне приходится буквально отдирать руки от лица – бессознательно я вдавливал пальцы с такой силой, что у меня едва ли не впервые в жизни разболелась голова.

Со вздохом я откидываюсь на спинку стула и вытягиваю ноги. Голова ударяется о холодную бетонную стену. Во мне сочетаются странное онемение чувств и непривычная наэлектризованность – гневом, бессилием, желанием на ком-нибудь сорваться. Кулаки сжимаются. Я закрываю глаза. Она обязательно поправится. Она должна поправиться ради нас, потому что она мне нужна…

Рядом кто-то кашляет.

На соседний стул опускается Касл. Я даже не смотрю на него.

– Мистер Уорнер, – начинает он.

Я молчу.

– Как ты, сынок?

Идиотский вопрос.

– Это, – он машет рукой на палату Джульетты, – проблема куда серьезнее, чем многие готовы признать. Надеюсь, ты это понимаешь.

Я напрягаюсь. Я буквально на дюйм поворачиваю к нему голову и встречаюсь с пристальным взглядом. Впервые я замечаю тонкие морщинки вокруг глаз и поперек лба Касла и серебристые нити, проглянувшие в аккуратных дредах, связанных в хвост. Не знаю, сколько Каслу лет, но, думаю, он годится мне в отцы.

– У вас есть что сказать?

– Она не может руководить Сопротивлением, – говорит Касл, глядя прищуренными глазами куда-то вдаль. – Она слишком молода, неопытна и горяча. Это понятно?

– Нет.

– Стать во главе Сопротивления должен был ты, – продолжает Касл. – С того дня, когда ты пришел в «Омегу пойнт», я в глубине души надеялся: передо мной будущий главнокомандующий. Ты станешь одним из нас и возглавишь борьбу… – Он качает головой. – Ты рожден для этого, ты бы превосходно справился!

– Я не хотел этим заниматься, – отрывисто говорю я. – Нашей стране нужны перемены, нужен лидер с пламенем в сердце. Я не такой. Джульетта переживает за людей, прислушивается к их надеждам, чаяниям и страхам и будет бороться за них так, как никогда не стану делать я.

Касл вздыхает.

– Сынок, она ни за кого не сможет бороться, если умрет.

– Джульетта поправится, – зло отвечаю я. – Она сейчас отдыхает.

Касл молчит.

Наконец он нарушает молчание.

– Надеюсь, ты скоро перестанешь притворяться. Я слишком уважаю твой интеллект, чтобы подыгрывать, – говоря это, Касл смотрит в пол. – Ты прекрасно понимаешь, к чему я веду.

– И к чему же?

Он поворачивается ко мне. Карие глаза, коричневая кожа, каштановые волосы, и на этом фоне сверкают белые зубы, когда он отвечает:

– Ты говоришь, что любишь ее?

Сердце вдруг тяжело забилось – кровь зашумела в ушах. Мне очень трудно признаваться в чем-то подобном вслух – и практически перед незнакомцем.

– Ты ее любишь? – повторяет Касл.

– Да, – шепчу я, – люблю.

– Тогда останови ее. Останови, прежде чем они ее остановят, прежде чем этот эксперимент нас уничтожит…

Я отворачиваюсь, усиленно дыша.

– Ты мне не веришь, – упрекает Касл, – не веришь, хотя и понимаешь – я прав.

– Это ваше мнение.

Касл качает головой.

– За Джульеттой едут ее родители, – говорит он. – Когда ты убедишься, что я не вводил тебя в заблуждение, будет поздно.

– Не улавливаю смысла, – не сдаюсь я. – У меня есть документы, подтверждающие, что биологические родители Джульетты давно умерли.

Касл прищуривает глаза.

– Документы ничего не стоит подделать.

– Только не эти. Это невозможно.

– Уверяю тебя, еще как возможно.

Я упрямо качаю головой.

– Вы не понимаете. У меня есть полное досье на Джульетту, там четко проставлена дата смерти ее биологических родителей. Может, вы путаете с приемными родителями?

– Приемные родители оформили опеку только над одним ребенком?

– Да.

– Тогда как объяснить наличие второго ребенка?

– Что? – я внимательно смотрю на Касла. – Какого второго?

– Эммелины, старшей сестры Джульетты. Ты же помнишь Эммелину?

Мне кажется, что Касл сошел с ума.

– Боже мой, – вырывается у меня, – вы не в себе?

– Чушь, – отрезает он. – Ты много раз видел Эммелину, Уорнер. Может, не знал, кто она такая, но ваши пути пересекались, ты с ней плотно… общался.

– Боюсь, вас кто-то дезинформировал.

– Попробуй вспомнить, сынок.

– Попробовать вспомнить что?

– Тебе шестнадцать, твоя мать при смерти, ходят настойчивые слухи, что твоего отца, регента Сорок пятого сектора, вот-вот назначат Верховным главнокомандующим Северной Америки. Ты понимаешь, что через пару лет он переведет тебя в столицу, но не хочешь бросать мать, поэтому соглашаешься занять место регента, принять на себя руководство Сорок пятым сектором. Ты тогда был готов на все…

Я почувствовал, как кровь отхлынула от щек.

– И тогда твой отец дал тебе поручение.

– Нет, – шепчу я.

– Помнишь, что он от тебя потребовал?

Я смотрю на свои открытые, пустые ладони. В голове начинается кавардак.

– Помнишь, сынок?

– Что вам известно? – спрашиваю я, еле шевеля языком – лицо будто парализовало. – Обо мне – и об этом?

– Меньше, чем тебе, но больше, чем другим.

Я обмякаю на стуле. Коридор медленно кружится. Представляю, что сказал бы отец при виде меня сейчас. Жалкий сопляк. Тебе некого винить, кроме себя самого, ты вечно все портишь, ведешься на эмоции, забывая о долге…

– Что вам известно? – я смотрю на Касла. От тревоги спину то и дело заливает неприятным жаром. – Почему вы так долго молчали?

Касл ерзает на стуле.

– Не знаю, должен ли я говорить на эту тему, можно ли тебе доверять…

– Мне?! – срываюсь я. – Вы столько времени утаивали эту информацию… Кишимото знает? – вдруг спохватываюсь я.

– Нет.

На лице у меня, по ощущениям, проступило удивление.

Касл вздыхает.

– Но скоро узнает, как и все остальные.

Я недоверчиво качаю головой:

– То есть вы хотите сказать, что та… девушка… сестра Джульетты?

Касл кивает.

– Это невозможно!

– Но это факт.

– Как такое может быть? – я выпрямляюсь. – Я бы знал, будь это правдой. Мне бы доложили. В моем распоряжении были секретные данные…

– Ты еще почти ребенок, Уорнер, ты об этом часто забываешь. Твой отец не все тебе докладывал.

– А что вам известно? И откуда?

Касл осматривает меня с головы до ног.

– Ты вот считаешь меня простачком, – говорит он, – но я не такой дурак, как тебе кажется. Я когда-то тоже мечтал встать во главе континента и тщательно собирал информацию, пока жил в подполье. Я создавал «Омегу пойнт» несколько десятилетий – думаешь, я это делал, не зная своих врагов? Да у меня материалов в три фута толщиной на каждого Верховного командующего вместе с его родней, личными пристрастиями и любимыми цветами! – Он прищуривает глаза. – Или ты считаешь меня наивным? У лидеров оказалось множество секретов. Я добрался далеко не до всех, но сведения, которые попали ко мне сразу после прихода Оздоровления к власти, оказались правдой.

Я непонимающе моргаю.

– Мне в руки попали сведения о молодой девушке, обладающей смертоносным прикосновением, которую держали в психиатрической лечебнице Сорок пятого сектора. Наша команда уже планировала ее освобождение, когда о ее существовании под именем Джульетты Феррарс стало известно тебе. Ты сразу сообразил, насколько полезной она может оказаться для твоего эксперимента… Тогда мы в «Омеге пойнт» решили выждать и выиграть время, а я завербовал Кенджи – он несколько месяцев снабжал нас ценнейшими сведениями. Наконец Андерсон одобрил твою просьбу о переводе мисс Феррарс из лечебницы, и Кенджи по моему заданию внедрился на базу Сорок пятого сектора. Изначально его задачей было спасти Джульетту… Примерно с того же времени я ищу Эммелину.

– Все равно не понимаю… – шепчу я.

– Уорнер, – в голосе Касла слышится нетерпение. – При Оздоровлении Джульетту и ее сестру держали в изоляции для генетического тестирования и разного рода манипуляций. Подробности этого эксперимента я до сих пор пытаюсь узнать…

Голова готова взорваться.

– Теперь ты мне веришь? – спрашивает Касл. – Я доказал, что знаю о тебе больше, чем ты думал?

Я пытаюсь ответить, но в горле пересыхает, и слова обдирают язык:

– Мой отец был больным человеком, садистом, но на такое он бы не пошел. Со мной он так не поступил бы!

– А вот поступил, – пожимает плечами Касл. – Он позволил привезти Джульетту на базу, отлично зная, что она такое. Покойный Андерсон отличался патологической склонностью к пыткам и бесчеловечным экспериментам…

Я будто отсоединяюсь от своего тела и мозга, хотя и заставляю себя дышать.

– А кто ее настоящие родители?

– Не знаю, – качает головой Касл. – Пока не удалось узнать. Кто бы они ни были, их верность режиму поистине безгранична – девочек у них не похищали. Детей для эксперимента они предложили добровольно.

Меня внезапно тошнит.

Касл подается вперед. Взгляд его становится твердым, напряженным:

– Уорнер, я не для того делюсь этой информацией, чтобы сделать тебе больно. Мне это тоже нелегко.

Я поднимаю взгляд.

– Мне нужна твоя помощь, – продолжает Касл, не сводя с меня глаз. – Я хочу знать, что ты делал в те два года. Нужны подробности задания с Эммелиной. Что тебе поручили, почему ее изолировали, как ее использовали?

– Не знаю, – качаю я головой.

– Знаешь, – настаивает Касл. – Должен знать. Подумай, сынок, попытайся вспомнить…

– Я не помню! – почти кричу я.

Касл отстраняется.

– Он мне не говорил, – вырывается у меня. – Это было задание… Приказы не обсуждаются… Я был обязан сотрудничать с Оздоровлением, чтобы доказать мою верность…

Касл сник, явно очень разочарованный.

– Ты был моей последней надеждой, – признается он. – Я-то думал – наконец решу и эту головоломку…

– Я все равно не имею понятия, о чем вы говорите.

– Должна быть причина, почему никто не знает правды об этих сестрах. Эммелину не просто так содержали в обстановке повышенной секретности – отчего-то она крайне важна ни много ни мало для самой структуры Оздоровления, а я до сих пор не знаю, как и почему. У меня нет информации, что она для них делает. – Он смотрит мне прямо в глаза, сверля взглядом насквозь. – Пожалуйста, попытайся вспомнить! Что он заставлял с ней делать? Все, что ты сможешь вспомнить, любая мелочь…

– Нет, – шепчу я, хотя мне хочется закричать, – не хочу вспоминать.

– Уорнер, я понимаю, тебе трудно…

– Мне трудно? – я вскакиваю. Меня трясет от ярости. Стены, стулья, столы вокруг вибрируют. Светильники опасно раскачиваются, лампочки мигают. – Думаете, мне трудно?

Касл молчит.

– Вы пытаетесь сказать, что Джульетта попала в мою жизнь как часть большого эксперимента, одним из авторов которого изначально был моей отец. Вы пытаетесь сказать, что Джульетта не та, кем я ее считаю, что она даже не Джульетта Феррарс. Вы пытаетесь сказать, что у нее не только живы родители, но и что я два года мучил ее сестру! – задыхаясь, я смотрю на Касла. – Я прав?

– Есть и еще кое-что.

Я громко смеюсь. Смех кажется безумным.

– Мисс Феррарс скоро обо всем узнает, – говорит Касл. – Я советую тебе опередить чужие откровения и рассказать ей все немедленно. Ты должен признаться, сделай же это, не откладывая!

– Что? – поражаюсь я. – Почему я?

– Потому что если ты ей не скажешь, найдутся другие охотники…

– Мне все равно, – отрезаю я. – Сами ей и говорите.

– Ты меня не слушаешь. Она обязательно должна услышать это от тебя. Она тебе доверяет и любит. Если она выяснит сама из менее надежного источника, мы ее потеряем.

– Я этого не допущу. Я предотвращу любые покушения, и если мне придется охранять ее лично…

– Нет, сынок, – перебивает Касл, – ты меня неправильно понял. Я не сказал, что мы потеряем ее физически, – он улыбается, но улыбка получается странной. Испуганной. – Мы ее потеряем здесь, – он стучит себя по лбу, – и здесь, – он указывает на грудь, где сердце.

– То есть?

– Перестань жить в отрицании. Джульетта Феррарс не та, кем ты ее считаешь, и шутить с ней не стоит. Она кажется беззащитной, наивной и даже невинной, но нельзя забывать о кулаке гнева, сжатом в ее сердце.

У меня даже губы приоткрываются от удивления.

– А-а, ты читал ее дневник? – уточняет Касл. – Значит, ты знаешь, куда ее заводили мысли, насколько мрачными они бывали?

– Как вы…

– А я это видел, – перебивает Касл. – Я собственными глазами видел, как она вышла из себя. Она чуть не разнесла «Омегу пойнт» еще до бомбардировки, которую устроил твой отец. Она зашлась в припадке ярости из-за простого недоразумения – ее расстроила проверка, которой мы подвергли Кента. Она запуталась, немного испугалась, ничего не желала слушать – и едва не поубивала всех нас.

– Тогда все было иначе, – качаю я головой. – Это произошло давно, она уже изменилась… – Я отвожу взгляд, не в силах справиться с отчаянием при этих едва завуалированных обвинениях. – Сейчас она счастлива…

– Как она может быть счастлива, если не разобралась со своим прошлым? У нее не было ни времени, ни возможностей о нем узнать. А такая ярость не может просто исчезнуть в никуда, – качает головой Касл. – Джульетта непредсказуема из-за взрывного темперамента, и помяни мои слова, сынок: это не последняя вспышка гнева.

– Неправда.

Он уничтожает меня одним своим взглядом:

– Ты же сам в это не веришь!

Я не отвечаю.

– Уорнер…

– В прежнем виде – нет, – перебиваю я. – Если даже гнев и вернется, все будет иначе. Гнев – возможно, но не ярость, прорвавшаяся, давно копившаяся ярость…

Касл улыбается – так неожиданно, что я замолкаю, не закончив фразу.

– Уорнер, – говорит он, – а как ты думаешь, что произойдет, если правда о ее прошлом откроется внезапно? Думаешь, Джульетта примет новость спокойно? Насколько я знаю, а знаю я много, – ходят слухи, что ее время истекло. Эксперимент подошел к концу. Джульетта устранила командующего целым континентом. Система никогда ее не отпустит с такой безграничной, неудержимой силой. Мне известно о планах стереть Сорок пятый сектор с лица земли… – Он колеблется: – А Джульетту либо убьют, либо перевезут в новую лечебницу.

Все вокруг плывет. В мозгу что-то взрывается.

– Откуда вам это известно?

Касл коротко смеется.

– Ты же не думаешь, что «Омега пойнт» была единственной группировкой Сопротивления в Северной Америке? У меня большие связи в подполье. Я тебе в сотый раз повторяю: скоро Джульетта получит информацию о своем прошлом и так или иначе узнает о твоей роли в ее судьбе.

Я невольно отвожу взгляд, но тут же снова смотрю на Касла.

– Вы не понимаете, – треснувшим голосом шепчу я. – Она меня никогда не простит.

Касл качает головой.

– А если она узнает от кого-нибудь другого, что тебе давно известно – ее удочерили? Если она узнает, что ты мучил ее сестру? – Он кивает: – Да, тогда она, вероятно, тебя не простит.

На одну страшную секунду у меня подкашиваются ноги. Приходится сесть – кости будто крошатся внутри меня.

– Но я же не знал, – начинаю я, и мне самому становится противно – оправдываюсь, как щенок. – Я не знал, кто эта девушка, не знал, что у Джульетты есть сестра, не знал…

– Это не имеет значения. В отсутствие контекста, объяснений и извинений простить такое гораздо сложнее. А если ты скажешь ей сам – и не откладывая, у ваших отношений будет шанс… В любом случае, ее нужно предупредить о том, что готовится, и продумать необходимые шаги. Твое молчание грозит обернуться катастрофой.