Глава 10

Классическое наследие

Неграмотность среди конных офицеров не помешала изучению, распространению и сохранению целого репертуара знаний о тактике, почерпнутого изначально из книг. Это и в самом деле было важным преимуществом византийцев, собственная военная литература которых внесла важный вклад в их же военную культуру – насколько нам известно, больше, чем римская литература, включая утраченные тексты Катона, Цельса, Фронтина (чьи «Стратегемы» сохранились до наших дней) и Патерна. Более поздние византийские руководства по военному делу следовали одно за другим; и, хотя некоторые из них представляли собою всего лишь сокращённые изложения более ранних трудов, восходящих в конце концов ко греческой античности, начиная с Энея Тактика, писавшего в 364 г. до н. э., другие были, несомненно, трудами вполне оригинальными.

В противовес этому единственное сохранившееся до наших дней римское руководство по военному делу, «Краткое изложение военного дела» Вегеция, было написано учёным, склонным к любованию древностями, не имевшему никакого военного опыта, в самом конце четвёртого века или в начале пятого века – когда от римского войска осталось не так уж много. В отличие от «Муломедицины» (“Mulomedicina”), пособия по ветеринарии, полного здравых практических советов, в его изложении военного дела приводятся увещания и благородные примеры древней славы наряду с тактическими предписаниями и наставлениями, которые иногда непрактичны и зачастую непоследовательны, потому что римская армия, изображённая в этой книге, представляет собою коллаж из более ранних реалий, подаваемых именно как таковые, некоторых современных автору реалий и личных пожеланий автора относительно современной ему римской армии. Подчас Вегеций слишком увлекался копированием того или иного текста.

Например, говоря об упражнениях в стрельбе из лука, Вегеций сначала даёт довольно бесполезный совет, совершенно обходя стороной значение составного лука с обратным изгибом, который к тому времени уже широко использовался:

Третью или четвертую часть молодых новобранцев, которые по отбору являются для этого наиболее подходящими, надо всегда заставлять упражняться деревянными луками и стрелами, предназначенными для игры, тоже на чучелах. Для этого надо выделить специальных искусных учителей…

Таковым Вегеций не был, ибо глупо тренировать стрелков на слабых деревянных луках для боя с очень тугими составными луками. Напротив, основополагающим правилом для римлян было использование утяжелённых щитов, мечей и дротиков, чтобы по крайней мере облегчить физические усилия в бою. Если тренировочные луки вообще существовали, то они должны были быть ещё более тугими, чтобы подготовить людей к сражению.

Другие дошедшие до нас латинские тексты, посвящённые военному делу, небесполезны, но они тоже не представляют собою

систематических военных пособий. «Стратегемы» Секста Юлия Фронтина, как сам он объясняет, не являются трудом по стратегии: ведь он призывает читателя иметь в виду, «что стратегика [стратегия] и стратегемата [военные хитрости], хотя и очень сходны, различаются между собой» – но скорее компиляцией образцовых эпизодов стойкого, отважного, новаторского, умного, хитрого и коварного командования на войне. «Стратегемы» разделены на четыре книги: о стратегемах, начиная с раздела о том, «Как скрыть свои планы»; «О поведении во время боя»; «Об осаде», и последняя, четвёртая книга – скорее о принципах войны, чем о стратегемах. Примеры отобраны удачно и хорошо изложены – можно даже отметить, что современный командир извлёк бы пользу из чтения этой книги. Книга II, о поведении командира в бою, излагает ряд интересных стратегем под заголовками: «Выбор времени для битвы», «Выбор места для битвы», «Построение войска», «Как расстроить ряды неприятеля», «Засады», «Как выпустить врага, чтобы он, будучи заперт, в отчаянии не возобновил сражения» (этот принцип высоко ценился в военном деле в восемнадцатом веке, когда «золотые мосты», пути удобного отхода врага, намеренно оставляли без охраны) – и ещё восемь, завершая разделом «О бегстве».

Особый интерес из-за того света, который они проливают на римский, а в данном случае на византийский образ мыслей, представляют цитаты, отобранные Фронтином для седьмого (и последнего) раздела книги IV, посвященного военным максимам. Некоторые из них взяты из «Достопамятных деяний и изречений» Валерия Максима, от имени которого и происходит само это слово, «максима». Они выказывают отсутствие желания подражать дерзкому натиску, свойственному Александру Великому, сколько бы им ни восхищались. Так, уместно цитируется Юлий Цезарь:

[он] говорил, что он применяет против врага тот же способ, который большинство врачей применяют против телесных недугов, – побеждать их скорее голодом, чем железом.

Цитируются также слова успешного военачальника первого века, Домиция Корбулона, говорившего, что «врага нужно побеждать мотыгой (dolabra)». Следующая максима лишь подтверждает эту точку зрения:

Луций Павел [Луций Эмилий Павел Македонский, 229–160 гг. до н. э.] говорил, что полководец должен иметь нрав старца, желая этим сказать, что надо следовать благоразумным планам.

Равно как и четвёртая:

Сципион Африканский, как передают, когда некоторые говорили, что он мало участвовал в боях, заявил: «Мать родила меня повелителем [imperatorem], а не забиякой [bellatorem]»; это слово противопоставляется названию дисциплинированного воина, miles].

И пятая:

Гай Марий [консул и военный реформатор в 157—86 гг. до н. э.], когда тевтонец вызывал его и требовал, чтобы он вышел вперед, ответил, что, если ему хочется умереть, он может покончить с собой посредством веревки…

Не случайно сам Фронтин был удачлив на войне как командир легиона и военный правитель [legatus] в воинственной Британии с 74 г., где он подчинил опасных силуров в Уэльсе и построил дорогу Виа Юлия, следы которой до сих пор можно видеть в графстве Монмутшир. Значительно позже, в 97 г., император назначил его ответственным за все акведуки города Рима, и его очень точное описание того, как они действовали («О водах города Рима», “De aquis urbis Romae”), на диво поучительно. К сожалению, его пособие по тактике, «Военное искусство», было утрачено, и сам Фронтин отмечает, что в те дни в Риме не было другого труда, сопоставимого с этим, что весьма показательно: «Поскольку лишь я один из тех, кто интересовался военной наукой (militaris scientia), решился свести её правила в систему…»

Живший во втором веке юрист-литератор Полиен из Вифинии в северо-западной Анатолии посвятил свой трактат «Стратегика», написанный по-гречески (посвященный всё же стратегемам, а не стратегии, невзирая на заглавие), императорам Марку Аврелию и Луцию Веру по случаю их войны с аршакидской Персией, или Парфией, начавшейся в 161 г. Он заискивал перед власть имущими – возможно, надеясь на хорошо оплачиваемую синекуру, вроде той, что Адриан пожаловал плодовитому писателю Плутарху Имея в виду эту цель, Полиен заявлял о своём македонском происхождении: «Я же, муж-македонянин, у которого способность побеждать несущих войну персов – в обычае отцов, не хочу быть бесполезным для вас при нынешних обстоятельствах».

Примеры, избранные Полиеном, почерпнуты частью из собственно классических текстов о древних временах и о малозначительных битвах, которые вели греческие города классической эпохи (после чего ко времени Полиена прошли уже сотни лет), частью из эллинистической эпохи (причём Полиен сохранил некоторые исторические данные и детали, из других источников неизвестные), а частью из римской истории вплоть до Юлия Цезаря; во всех примерах упор сделан определённо на «штучки», а не на какие-то иные формы проявления одарённости.

Это не вдохновляющий труд. Кажется вполне очевидным, что у Полиена не было личного военного опыта (никаких характерных признаков этого нет), и если он действительно написал утраченный труд по тактике, как утверждает византийская энциклопедия «Суда», составленная в десятом веке, то потеря невелика. Но некоторые византийцы ценили Полиена очень высоко. Высокоучёный Константин Порфирородный рекомендовал его труд как ценный источник исторических сведений, а успешный военачальник Никифор Уран – из-за изложенных в нём стратегем; сочинение Полиена то и дело подвергалось пересказам с изменениями или без таковых, а также служило источником цитат и выписок. В новом издании Полиена два таких опыта переведены: трактат IX в. «Выдержки из Полиена» (“Excerta Polyaeni”) и сочинение X в. «Стратегемы» (“Strategemata”), ошибочно приписываемое императору Льву и составляющее последнюю часть (разделы 76—102) труда, опубликованного под заглавием «Собрание тактиков» (“Sylloge Tacticorum”), речь о котором пойдёт ниже.

Можно даже сказать, что оба они полезнее оригинального труда: частью потому, что выборки действительно предпочитают лучший материал, частью же потому, что истории классифицированы в них по темам: выявление трусов и шпионов, разбивка стана и т. п. в «Выдержках», включая «тактику», хотя в посвящённом ей разделе мы обнаруживаем всего три довольно банальных примера: о том, как афиняне изумили лакедемонян, стоя на месте с вытянутыми копьями, когда от них ждали атаки; о том, как спартанец Клеандрид перехитрил левканийцев, сперва уплотнив фалангу, чтобы её обошли с флангов, а затем развернул её вширь, чтобы поймать врагов в ловушку; и о том, как Александр Великий разбил Пора, то есть пенджабского раджу Пуру, применив новое тактическое разворачивание сил: конница выступала под углом с правого фланга боевого строя, причём и фаланга, и легковооружённые воины находились также справа – это была, наверное, самая тяжёлая битва из всех, что ему довелось вести. Что же касается «Стратегем», то их составитель отбирает совсем иные предметы, начиная с того, как надлежит передавать секретные сообщения, что предполагает изощрённейшую хитрость – хотя она действительно применялась:

[Луций Корнелий] Сулла [Феликс] взял мочевой пузырь свиньи и, туго надув его и завязав, дал ему высохнуть, после чего написал на нём восковой [несмываемой] краской то, что хотел написать. Затем он развязал пузырь, скомкал его и положил в кувшин для масла; после чего, снова надув пузырь и наполнив его маслом, он отдал кувшин одному из самых доверенных людей и отправил его [к получателю] с наказом: разбить кувшин в укромном месте.

Другие предметы включают в себя парную хитрость: как сделать, чтобы маленькое войско выглядело большим (добавить людей на ослах или мулах прямо перед немногочисленной конницей), и как сделать, чтобы большое войско показалось маленьким (разжечь всего несколько костров в стане ночью и т. п.).

Что Полиен может развлечь и увлечь читателя – это несомненно, но его труд, разумеется, не представляет собою систематического руководства наподобие «Стратегикона».

Это вполне верно (и куда менее простительно) по отношению к труду другого, лучше образованного и гораздо более высокопоставленного римского гражданина, Луция Флавия Арриана, друга Адриана до того, как тот стал императором, впоследствии же назначенного Адрианом на высокую должность наместника Каппадокии в северо-восточной Анатолии. Он тоже писал без особой пользы, но в его случае это объяснялось его же дурным выбором, потому что у него был широкий и крайне интересный военный опыт: ведь он служил на нескольких фронтах, занимая командные должности. Но он предпочёл принять позу собирателя древностей – несомненно, для того, чтобы угодить своему патрону, эллинофилу Адриану.

Этот плодовитый писатель, более известный своим повествованием о походе Александра Великого до самой Индии, написал также «Тактическое искусство» («Техне тактике»). Заглавие многообещающее, ибо слово «техне» означает практическое знание/умение, но содержание разочаровывает, поскольку вместо того чтобы написать о римской тактике, которую Арриан отлично знал из первых рук, он предпочёл подражать другому греческому литератору, жившему в Риме чуть раньше, в начале второго века, Элиану Тактику, чья «Теория тактики» («Тактике феориа») представляет собою подробнейшее описание упражнений и базовой тактики давно уже вышедшей из употребления македонской фаланги; труд Элиана был широко известен в Европе начиная с XVI века, когда беспорядочные средневековые толпы, пригодные лишь для рукопашного боя, уступили место устойчивым воинским формированиям, предназначенным исполнять тактические указания. Арриан единственный раз прерывает свой пересказ этого текста, чтобы описать… не римскую тактику, нет, но скорее парадное упражнение конницы, которым он, очевидно, командовал – или просто созерцал его, сидя рядом со своим патроном Адрианом (117–138 гг.). В этом отрывке он опять же не даёт никакого описания того, что в действительности происходило, а сохраняет лишь команды – причём со смехотворными извинениями за экзотические слова, уродующие его греческий текст: точно так же римляне брали иберийские и кельтские термины, как они брали «троны правителей…».

В 136 г. Арриан повёл большую полевую армию из двух легионов с сильными вспомогательными войсками в римскую Армению, чтобы отразить нападение конников-алан с Северного Кавказа и лежащих за ним степей. Сохранилась лишь часть его рассказа о построении сил, которыми он командовал, «Диспозиция против алан» («Эктаксис ката аланон»), и она опять же искажена стремлением Арриана подражать античности: вместо легиона у него выступает давно уже не существующая фаланга, классические скифы вместо незнакомых алан (хотя в заглавии они появляются) и другое в том же роде, вплоть до отождествления командующего (то есть себя самого) с Ксенофонтом, жившим за пятьсот лет до этого, которым Арриан, очевидно, восхищался и как писателем, и как военным (между прочим, в качестве заглавия своего труда о походе Александра Арриан взял название самого известного сочинения Ксенофонта: «Анабасис»).

Несмотря на то что сам автор старался избегать малоизящной точности, для его «Диспозиции» (известной также под латинским заглавием, “Acies contra Alanos”) были реконструированы вполне точные определения каждого из построений, и результат получился весьма интересным: и сам по себе, и как пример строя настоящей римской полевой армии, готовой к бою, и как основа для сравнения с более поздними византийскими полевыми войсками – поскольку некоторые стандартные римские формирования появляются в них заново в качестве предписанных византийской тактикой. Но основные силы двух легионов были сугубо римскими: имеются в виду XII легион «Фульмината» (“Fulminata”) и XV «Аполлинариев» (“Apollinaris”), каждый из которых располагал камнемётной и стреломётной артиллерией, 120 легковооружёнными всадниками для обеспечения связи и для разведки, а также различными специалистами, равно как и десятью когортами пехоты, что давало в сумме 5000 вооружённых пехотинцев при полном укомплектовании.

Обычно принято утверждать, что в римской армии той поры силы легионеров, состоявшие из тяжеловооружённой пехоты, инженерных войск и артиллерии, дополнялись примерно таким же числом вспомогательных войск, набиравшихся по большей части из людей, не являвшихся гражданами империи, на её окраинах и даже за её пределами. Они, конечно же, дополняли тактически доминирующую, но медленную и неповоротливую тяжеловооружённую пехоту за счёт различных подразделений пехоты легковооружённой, а также лёгкой и тяжёлой конницы, что прибавляло недостающей легионам оперативной гибкости, подвижности и искусства метания камней и стрельбы из лука. Но если действительно верно, что эти пропорции были примерно равны в римской армии в целом (а убедительных доказательств этому нет), тогда они непременно должны были быть равны в каждой полевой армии, иначе не было бы смысла собирать экспедиционные полевые войска, не предприняв попытки отобрать вспомогательные подразделения, тесно связанные с основными силами и при этом подходящие именно для этой местности и именно для этого врага.

В данном случае Арриан сражался с аланами, пришедшими из степи со своими лошадьми, как ранее гунны и авары (хотя эти народы проделали более долгий путь), но аланы не были вооружены составными луками с обратным изгибом, как и римские вспомогательные подразделения лучников. Кроме того, конные гунны и авары объединяли свои силы с воинами из покорённых ими народов, сражавшихся пешими: гунны – с готами и гепидами, авары – со славянами. В отличие от них аланы, с которыми столкнулся Арриан, были, похоже, исключительно конниками и не располагали никакой пехотой (аланы, сведения о появлении которых в Европе восходят примерно к 400 г., были вытеснены к западу гуннами. Кавказские аланы продолжали жить в средневековом государстве Алания, а их потомки, осетины, до сих пор живут в Грузии и в России).

Этим объясняется высокий процент конных воинов во вспомогательных силах его экспедиционного войска: сначала подразделение конных разведчиков, которое должно было идти впереди основных сил, «отряд разведчиков» (numerus exploratorum), состоявший, возможно, из 300 всадников; затем главный конный контингент, четыре алы по 500 всадников в каждой при полной комплектации; затем следовал особый тип римского вспомогательного подразделения, «когорта с конницей» (cohors equitata), в которой всадники были смешаны с пехотой в составе одного формирования, чтобы обеспечить и патрулирование, и защиту крепостей, а также лёгкая конница и пехота для наступления: три удвоенных по численности (miliaria) подразделения из 240 всадников и 760 пехотинцев при полной комплектации, включая одно подразделение лучников, и пять смешанных подразделений стандартной численностью по 120 всадников и 380 пехотинцев в полном комплекте.

Все эти конные и смешанные подразделения сопровождала единственная сугубо пехотная когорта, притом необычная, изначально составленная из римских граждан: I Италийская когорта римских граждан-добровольцев (Cohors I Italica voluntariorum civium Romanorum) в 500 человек при полной комплектации; при общем составе в 4680 человек вспомогательной пехоты в противоположность 3620 всадникам. Если бы все наличные вспомогательные подразделения были полностью укомплектованы (что наименее вероятно в любой армии в любое время), то их общее число должно было бы составить 8300 человек (значительно меньше, чем 10 000 снабжённых надёжным оборонительным вооружением пехотинцев в двух легионах), но, конечно, ещё менее вероятно, что они могли быть полностью укомплектованы: отчасти потому, что базы легионов нельзя было оставить вообще без воинов, учитывая присутствие там их семей, а также и находящихся на лечении и обучающихся новичков, отчасти же потому, что воинам легионов, которые обычно умели читать, писать и считать, всегда приходилось исполнять самые разнообразные поручения в помощь гражданской власти.

Что же касается соотношения всадников и пехотинцев в войске Арриана, то оно составляет один к четырём, если распределить отсутствующих поровну, то есть гораздо меньше, чем в византийских полевых армиях, статистическими сведениями о которых мы располагаем. Больше конницы, чем пехоты, притом конницы элитной, многоцелевой – вот что лучше подходило для менее решительного и более гибкого византийского стиля ведения войны.

Изобрести новый стиль войны – именно такова была цель анонимного сочинения “De rebus bellicis”, «О военном деле», последнего римского руководства по военному делу – ибо Западная империя близилась к своему концу в то время, когда он был написан.

Этот памфлет, дошедший до нас в единственном экземпляре с существенно важными иллюстрациями, – не упражнение в ностальгической любви к древностям в манере Вегеция и не литературный экзерсис. Он написан смертельно серьёзно, и его автор действительно боялся за выживание своей цивилизации.

Заявив о том, что империя разрушается из-за неимоверно дорогостоящего содержания многочисленного войска, которое тем не менее не способно отразить опустошительные вторжения варваров, и признав при этом, что простое снижение численности войска стало бы причиной ещё больших разрушений, автор предлагает на диво современное решение: механизацию. Он даже приводит нечто вроде анализа стоимости/выгоды, чтобы доказать, что военную силу римлян можно увеличить, снизив численность воинов, но повысив при этом боеспособность каждого отдельного бойца. Это нужно сделать, вкладывая деньги в лучшее оборонительное и личное оружие (включая лёгкие дротики, которые впоследствии действительно станут излюбленным оружием в византийских войсках), а также в новые военные машины, включая установленные на колёса многозарядные стреломёты, различные виды боевых колесниц с вращающимися лезвиями, а также корабли, приводимые в движение быками (их изображение впоследствии часто воспроизводилось). Одни из этих машин вполне осуществимы практически, другие – всего лишь плод вымысла; но если автор и не был практикующим инженером, то он, несомненно, был трезвым и последовательным аналитиком своего трагического времени.

Лет за пятьсот до этого гораздо более практичные военные машины были описаны Марком Поллионом Витрувием, военным инженером, жившим в первом веке до н. э., при Юлии Цезаре, автором популярного впоследствии трактата «Об архитектуре» (“De architectura”), оказавшего сильное влияние на Андреа Палладио, который жил в XVI в., но был известен притом и в Византии; последнее явствует из того, что живший в двенадцатом веке свободный писатель и поэт Иоанн Цец упоминает пассаж из этого труда.

Большая часть этого сочинения посвящена подробным разъяснениям методов и проектов строительства, греческим и римским, а также их истории, с такими добавлениями, как осмотр печени местных овец, цель которого – решить, пригодно ли данное место для жилища: если печень у всех животных синеватая и повреждённая (livida et vitiosa), то данное место опасно (I. 4. 11). Характерная для Витрувия особенность: этот метод действительно мог применяться для определения химически загрязнённой почвы. Книга X в основном посвящена машинам: лебёдкам, шкивам, водяным насосам, транспортным средствам, рычагам, подъёмникам, механическим мельницам, сифонам, водяному органу и повозке, измеряющей пройденное расстояние, – всё это можно построить, соблюдая его размеры, и всё это будет работать.

Это верно и по отношению к описанию стреломётных катапульт (все их размеры определяются длиной предполагаемой стрелы), открывающему десятую главу книги. Витрувий объясняет, как сконструировать катапульты, приводимые в действие торсионным усилием верёвок и/или скрученных человеческих волос, а также сухожилий, приводя точные размеры каждой из составных частей; много подобных машин было построено в наше время по его указаниям. Затем, в главе XI, даются столь же полные указания по постройке камнемётной баллисты, тщательно продуманная конструкция которой является производной от предполагаемого веса снарядов. Они предназначены для людей, несведущих в геометрии, которым некогда тратить время на расчёты (cogitationibus detineantur) среди опасностей войны, т. е. воинам в поле; лишь неясности обозначений затруднили бы современную реконструкцию опытными любителями. В главе XII следуют указания о том, как готовить оба эти устройства к битве.

Затем Витрувий пишет об истории и концепциях проекта осадного тарана (очевидно, на основе утраченных греческих текстов), о передвижных башнях, речь о которых пойдёт ниже, о сверлильных и подъёмных машинах (ascendentem machinam), поднимающих осаждающих воинов на высоту стены (см. описание самбуки ниже), и об иных подобных вещах. Затем он переходит к подробным указаниям о том, как построить передвижной защищённый таран, или «баранью черепаху» (testudo arietaria). Глава XIV начинается с описания передвижной крытой «черепахи» для засыпки рвов, защищённой от тяжёлых снарядов прочными балками, а от зажигательных – сшитыми в две совершенно сырыми бычьими шкурами, набитыми водорослями или соломой, смоченной в уксусе. Далее следуют концептуальные модели других древнегреческих машин, включая защитные сооружения из главы XVI: такие, как кран, способный захватить осадную башню, приближающуюся к стене, поднять и перетащить её внутрь города; и метод, применённый архитектором Диогнетом Родосским, которому сначала платили из казны жалованье за его искусство; ему пришлось придумать, как справиться с гигантской передвижной осадной башней, построенной для царя Деметрия (Деметрий I Македонский, 337–283 гг. до н. э.), прозванного Полиоркетом («Осаждающим города»). Эта башня была более 41 м высотой и 18 м шириной, прочна настолько, что выдерживала удар камня весом примерно в 163,5 кг, и сама весила около 163,5 тонны. Диогнет велел жителям города выливать воду, нечистоты и помои через пролом в стене, из-за чего передвижная башня застряла в образовавшемся болоте, и Диогнет получил заранее оговорённую плату: саму машину. Далее идут ещё несколько подобных рассказов, хороших историй и примеров здравой инженерной мысли.

Впоследствии более эллинизированные византийцы отказались от всего этого как от наследия древнегреческого инженерного дела; в сущности, так оно и есть, но достоинствами трактата Витрувия являются краткость и практичность.

Те же самые достоинства в ещё большей мере присущи труду третьего века н. э. «Об устройстве военных лагерей» (“De munitionibus castrorum”), который некогда приписывали автору второго века Гигину Громатику (Hyginus Gromaticus, «землемер»); потому автором этого сочинения считается ныне Псевдо-Гигин. Сохранившаяся часть («фрагмент» – то есть полный текст, казалось бы, должен быть гораздо длиннее, но это не представляется правдоподобным) этого трактата состоит из 58 разделов, по большей части длиною всего в несколько строк, то есть около десяти печатных страниц; но написано это предельно кратко и ясно, так что «фрагмента» оказывается достаточно для точных, последовательных инструкций по устройству римского походного лагеря – “Marschlager”, как называл его издатель, переводчик (на немецкий) и комментатор этого текста, знаменитый Альфред фон Домашевский.

Римский лагерь (castrum) был, несомненно, одним из секретов военных успехов римлян – и этот секрет не был утрачен в Византии: написанный в десятом веке труд «О военном деле» (“De re militari”), заново изданный под заглавием «Организация и тактика кампании» (“Campaign Organization and Tactics”) и рассмотренный ниже, начинается с подробного описания расположения походного лагеря.

Устраивая окружённый рвом и палисадом лагерь для самих себя, при необходимости ежевечерне, когда приходилось идти маршем по неспокойным территориям, римляне, а за ними и византийцы не только ограждались от опасных ночных атак, но и обеспечивали себе спокойный сон, не тревожимый ни внезапными набегами, ни лазутчиками. Когда тысячи бойцов и лошадей скапливаются внутри укреплённого периметра, который должен быть как можно короче, чтобы охранять его как следует, строго определенное расположение палаток, груза и лошадей в каждом подразделении, со свободными проходами между ними, ведущими на широкие «улицы», – вот единственная альтернатива хаосу, толкотне и сумятице, которые воцаряются в случае вражеской атаки или даже просто при срочном выходе из лагеря. Кроме того, только таким образом можно помещать уборные вдали от рек или источников и ниже их. В основополагающем пособии по военному делу, известном как «Стратегикон» (императора) Маврикия, который подробно рассматривается ниже, рекомендуется совершать ночные атаки на лагеря сасанидских персов, если идёт война с ними (XI. 1. 31); высокосведущие во всём остальном, в лагерях они совершали серьёзное упущение. Хотя они тоже обносили их рвом и охраняли периметр, но к внутреннему дисциплинированному расположению одного подразделения за другим они не принуждали – воины располагались, где им заблагорассудится .

Лагерь, описанный в труде «Об устройстве военных лагерей» (“De munitionibus castrorum”), действительно очень велик (слишком велик, обычно они были гораздо меньше), потому что он должен вместить три легиона в полном составе, четыре конные «тысячные алы» (alae miliariae) по тысяче всадников в каждой, пять «пятисотенных ал» по пятьсот всадников в каждой и ещё тридцать три легионных подразделения и единицы вспомогательных войск, при широком разнообразии представленных видов войск, включая 1300 моряков или «морских пехотинцев» на лодках (500 моряков Мизенской флотилии и 800 – Равеннской), 200 разведчиков (exploratores), 600 мавританских всадников, 800 паннонских лёгких конников и многие другие, что даёт в сумме невероятную цифру: более 40 000 солдат и 10 000 лошадей. Вполне очевидно, что перед нами своего рода учебное упражнение по устройству лагеря, и каждому подразделению в общем плане отводится своё место, то есть когорты легионной тяжеловооружённой пехоты расставляют палатки по внешнему периметру, который они должны были защищать в первую очередь, с обычной двойной штаб-квартирой квестория и претория в просторном центральном сегменте. Несмотря на свой малый объём, этот труд чрезвычайно поучителен, и вполне возможно, что именно благодаря ему сохранилась концепция походного лагеря, которую, как нам известно, изучали и практиковали ещё в течение по меньшей мере семисот лет.

Для византийцев римская военная литература, будь то по-гречески или по-латински, не могла быть классической: только древнегреческие тексты могли притязать на этот статус, начиная с безупречно древнего Энея, жившего в четвёртом веке до н. э. и обычно известного по прозвищу Тактик, который написал труд об обороне укреплённых позиций. Дошедший до нас текст – лишь часть более пространного труда, упоминаемого и цитируемого Полибием («История», X. 44), но с притворной похвалой методу подачи сигналов, предлагаемому Энеем.

Содержание трактата было, несомненно, оригинальным для тех времён; но, хотя это сочинение достаточно практично, особой одарённости в нём не проявляется, и оно не оказало сколько-нибудь ощутимого влияния на византийскую практику, хотя этот труд помнили, цитировали и использовали как источник выписок, которые делал, в числе прочих, и Юлий Африкан (речь о нём пойдёт ниже), и фрагменты, сохранившиеся в его сочинении, дополняют доступный нам текст. Это верно и в отношении утраченных пособий по военному делу той эпохи, известных нам лишь по имени авторов, включая одного, которого мы вполне можем обойти вниманием: Полибия, который мимоходом рассуждает о тактике в своих заметках в «Истории» IX. 20; в этом подробном и достойном доверия труде разговор о военном деле выдаёт проницательность и опытность, которые, видимо, были в ещё большей степени свойственны утраченному труду по тактике.

От третьего века до н. э. у нас есть очень интересный технический трактат некоего Битона, о котором более ничего не известно; автор посвятил свой труд Атталу I Сотеру («Спасителю») Пергамскому, тем самым датировав своё сочинение, поскольку Аттал взошёл на трон в 239 г. до н. э.

Битон описывает шесть артиллерийских орудий: маленький камнемёт, изобретённый Хароном из Магнесии на Родосе и действовавший по принципу арбалета; большой камнемёт Исидора Абидосского, построенный в Фессалонике и действовавший по тому же принципу; передвижная осадная башня (гелеполь, «градобор»), приводимая в движение людской силой при помощи кабестана, вращавшего колёса, с осадными разводными мостами, изобретённая для Александра Великого Посидонием Македонским – причём этот проект вполне практически осуществим в отличие от других образцов больших размеров, снабжённых катапультами, которые, однако же, оказывались слишком тяжелы для того, чтобы подвозить их к самым вражеским стенам; самбука (названная по имени треугольной арфы), то есть осадная лестница, прикреплённая на шарнире к основанию, чтобы её можно было опустить на стену осаждаемого города, – её изобрёл Дамид Колофонский; гастрафеты, артиллерийские орудия средней мощности, в действительности представлявшие собою большие арбалеты, – их сконструировал Зопир Тарентский в Милете; а также меньший, «горный» гастрафет, построенный тем же Зопиром в Кумах.

Текст Битона настолько точен в описаниях и в совершенно реальных размерах, что все эти шесть военных машин можно без особого труда реконструировать, даже без рисунков, сохранившихся в дошедших до нас рукописях. Сама сохранность текста Битона служит свидетельством непрекращающегося интереса к его труду, хотя его цитирует и гораздо более известный инженер, Герои Византийский, речь о котором пойдёт ниже.

В своём рассказе об осаде римлянами Сиракуз (замечательная история с реальным военным и техническим содержанием) Полибий описывал морскую самбуку в действии:

…делается лестница в четыре фута ширины и такой длины, чтобы и при установке она достигала верхнего края стены; с обеих сторон ее ограждают и закрывают высокими перилами, потом кладут ее наискось вдоль соприкасающихся стенок связанных между собой судов, так что лестница выступает далеко за корабельные носы. На вершинах мачт укрепляют блоки с канатами. Когда нужно действовать, канат привязывают к верхнему краю лестницы, и люди, стоящие на корме, тянут его на блоке, а другие, находящиеся на передней части корабля, следят за правильным подъемом лестницы и подпирают ее шестами. Наконец, при помощи гребцов, размещенных по обеим наружным сторонам, римляне подходят с кораблями к суше и стараются только что описанное сооружение приладить к стене. На вершине лестницы находится доска, с трех сторон огороженная плетнем; на ней стоят четыре человека, которые и ведут борьбу с неприятелем, находящимся на зубцах стены и мешающим установке самбуки. Как только лестница установлена так, что эти четыре воина возвышаются над стеной, боковые стенки плетня снимаются, и воины тотчас с двух сторон взбираются на зубцы или башни…

Вот каким образом кажущиеся неприступными приморские стены можно было атаковать с кораблей, стоящих под ними, и у римского командира Марка Клавдия Марцелла были все основания для того, чтобы положиться на самбуки для быстрого взятия Сиракуз в 211 г. до н. э., в ходе Второй пунической войны, – но, к несчастью для римского военачальника, главным инженером на стороне противника оказался Архимед, у которого были свои устройства против самбуки, способные перевернуть её с ног на голову, причём вместе с кораблём, на котором она устанавливалась. Осада длилась более двух лет. Между прочим, Марцелл заслуживает нашего уважения за его реакцию на поражение, сопровождавшееся издёвками осаждаемых: «Архимед угощает мои корабли морской водой, а мои самбуки будто с позором прогнаны с попойки палочными ударами».

Филон Византийский был ещё одним инженером, жившим в третьем веке до н. э., но обладавшим куда более широким кругозором. В число множества его сочинений входили труды по инженерной математике, о рычагах, об устройстве гаваней, о строительстве метательной артиллерии («Белопоэика»), а также по другим темам, включая трактат о пневматике, дошедший только в арабском переводе. Сам он свёл свои сочинения в полное собрание (синтаксис) механики, но большинство из них были утрачены – к счастью, не книга о метательной артиллерии, «Белопоэика»). В предисловии Филон признаёт: сложно вполне точно объяснить, как построить предлагаемые им машины, чтобы добиться неизменных результатов:

…многие из тех, кто брался за строительство машин того же размера, использовали ту же самую конструкцию, схожую древесину и тот же металл, даже не меняя её вес; но одни орудия получались дальнобойными и мощными, а другие – наоборот.

Как средство против этого он предлагает очень тщательные расчёты, то есть делает упор на математику как основу инженерного дела, хотя сам Филон, наряду с другими, ошибочно прочёл Аристотеля и полагал, что более тяжёлые грузы падают быстрее, чем более лёгкие, – долго державшаяся ошибка, которую опровергли экспериментальным путём лишь много спустя, хотя и до Галилея, в противоположность устоявшейся легенде. Слабость византийцев состояла в том, что они слишком охотно следовали авторитетам; но они, конечно, понимали огромное значение математики как в архитектуре, так и в военной инженерной науке.

«Белопоэика» Филона включает в себя описание действующих на торсионном принципе катапульт, метающих стрелы или иные снаряды, в которых для эластичности использовались волосы или сухожилия; стреломётной машины с натяжным устройством (её описание сопровождается критикой обычных катапульт, действие которых, как он пишет, обесценивается за счёт хлипких составных частей; о халкентоне (chalcentonon) Ктесибия, жившего в третьем веке до н. э. математика, который, возможно, возглавлял Александрийскую библиотеку: эта машина приводилась в действие бронзовыми пружинами в двусторонней торсионной коробке; о его «воздухонатяжном катапультном камнемёте» (аэротонос катапальтес литоболос), совершенно оригинальном пневматическом устройстве, приводимом в действие бронзовыми цилиндрами и клапанами; а также о многозарядной стреломётной катапульте (полюболос катапальтэс), сконструированной Дионисием Александрийским, из других источников не известным – это была удивительная машина, способная запускать снаряды в 19 дюймов (25 дактилей) длиной, один за другим, на большой скорости; снаряды поступали из расположенного сверху магазина под действием силы тяжести; подача регулировалась особым вращающимся устройством. Это не выдумка: из текста ясно, что Филон рассматривал такую машину, и его описание вполне точно: основываясь на нём, изобретательный издатель Филона, Э. У. Марсден (Marsden), начертил её схему во всех деталях (оригинальный рисунок был утрачен); между прочим, Марсден замечает, что в войне 1894–1895 гг. китайцы крайне неудачно применяли самозарядные арбалеты против японской пехоты, вооружённой магазинными винтовками со скользящим затвором, причём их оружие с бамбуковыми стрелами было далеко не таким мощным, как полюболос катапальтес Дионисия Александрийского, которую, возможно, использовали при осаде Родоса в 304 г. до н. э.

В обзоре Дэна (Dain) упоминается трактат о военных машинах, написанный в первом веке до н. э. Афинеем-математиком, после чего Дэн переходит к не столь вторичному и более точному Герону Александрийскому, который известен как Древний и как Механик, – к одарённому ученику знаменитого Ктесибия. Дэн относит жизнь Герона к рубежу второго и первого веков до н. э., тогда как более современный издатель Герона помещает его двумя столетиями позже; но если учесть, что технологически за это время мало что изменилось, византийских читателей это едва ли занимало.

До нас дошли два труда Герона: «О метательных машинах» («Белопоэика»), где даются описания метательной артиллерии, дополненные 76 иллюстрациями, изображающими в основном их составные части и отличающиеся удивительной точностью; и дошедший во фрагментах труд «Хиробалистра»; судя по заглавию, в нём описывалась передвижная стре-ломётная катапульта – и об этом можно ещё кое-что поведать. В 1870-х гг. французский архитектор Виктор Пру (Prou) действительно построил модель катапульты на бронзовых пружинах; новое рассмотрение дошедшего до нас текста, произведённое воинственным немецким издателем, показало, однако, что в нём описано не орудие, а только некоторое число механических составных частей, все греческие названия которых начинаются с буквы «каппа» (каноны, клисис, камвестрия…), из-за чего этот издатель утверждал, что данный фрагмент – всего лишь раздел на «к» некоего словаря по механике. Но последний и самый авторитетный издатель, Е. W. Marsden, пришёл к выводу, что эти детали всё же собираются в орудие, а именно в катапульту, приводимую в действие натяжением жил и изображённую на колонне Траяна. Сам трактат «Белопоэика», где, несомненно, описываются цельные орудия, предваряется смелым доводом в пользу изучения военного дела, который затем часто повторяли:

Самая большая и существенная часть философии имеет дело с безмятежностью [это было до того как лингвистика, увы, покорила философию]… и я думаю, что в поисках безмятежности никогда не достичь окончательного вывода, используя метод аргументов. Но механика посредством одной из самых малых своих отраслей – я имею в виду, конечно же, ту, что занимается конструкциями метательных машин, – превзошла в этом отношении любое обращение с аргументами и научила человечество тому, как жить безмятежной жизнью. С её помощью людей в мирное время никогда не будут беспокоить нападения врагов.

Иными словами, si vis pacem para bellum, «хочешь мира – готовься к войне».

От жившего в первом веке до н. э. Асклепиодота Философа, ещё одного грека времён Римской империи, дошла «Тактика» («Техне Тактике»), чьё многообещающее заглавие оказывается обманчивым. В ней ничего не говорится ни о современной автору римской тактике, ни вообще о тактике какой-либо должным образом определённой эпохи. Этот текст состоит из чрезмерно подробного, даже навязчивого описания рангов, званий, структур, иерархий, диспозиций и тренировочных перемещений македонской фаланги, и за это «Тактика» ценится как лексикографический источник: ведь многие слова, приводимые в ней, более нигде не засвидетельствованы. В рукописях есть также многочисленные рисунки упражнений, в которых используются бесчисленные значки, чтобы можно было следить за предписанными позициями при каждом перемещении. Но всё это было бы совершенно бесполезно для византийских воинов, поскольку ничто не могло возвратить к жизни устаревшую фалангу (швейцарские копейщики и алебардщики, главенствовавшие на полях сражений в Европе в XIV и XV веках, сражались глубокими колоннами, как и их византийские предшественники с их копьями).

Архаизирующий характер этого труда подтверждается далее его VIII разделом, о боевых колесницах («две колесницы называются парной зигархией, две пары – двухпарной сизигией…»), что полностью устарело уже в то время, и разделом IX, о боевых слонах («…погонщик одного слона называется животноначальником, зоархом; погонщик двух – звереначальником, фирархом…»), которые в последний раз использовались, притом безуспешно, против Юлия Цезаря в 46 г. до н. э. в битве при Тапсе в современном Тунисе, где легионеры V легиона «Жаворонков» (Alaudae) удостоились чести изображать на своих значках слона, потому что пустили в ход боевые топоры, подрубая слонам ноги.

Гораздо более известный труд, «Стратегикос» («Военачальник») Онасанадра или Онесандра, жившего в первом веке н. э., вызывает сильное недовольство Дэна (Dain). Он высмеивает автора как «гречишку» (graeculus, так римляне презрительно называли мелких выскочек-греков, которых было немало в раннем императорском Риме) и очерняет его как льстеца, заискивающего перед своими хозяевами-римлянами и лишённого какой бы то ни было оригинальности; его книга, как пишет Дэн, полна неясных советов и пустых увещаний.

Византийцы не согласились бы с этим, поскольку этот труд упоминает Иоанн Лидиец (I. 47. 1) в шестом веке; его полностью включил в свою «Тактику» Лев VI; его упоминает в десятом веке Никифор Уран. Мы знаем, что многие другие в Европе после эпохи Возрождения также не согласились бы с этим, потому что сам Дэн перечисляет многочисленные издания и переводы, начиная с 1494 г. и далее, и упоминает похвалы, с которыми отзывался об этой книге такой успешный и вдумчивый воин, как маршал де Сакс (эти похвалы цитируются в нескольких французских изданиях). Современный читатель, скорее всего, решит, что этот труд не следует ни хулить, ни превозносить. В нём налицо изрядный здравый смысл, проявляющийся в выборе военачальника и в характеристике хороших военачальников (в голову сразу приходят случаи, которые следовало бы рассматривать как исключения), а также в суждении (III) о совете военачальника:

…поскольку опасно принимать мнения единственного человека, основанные единственно на его суждении… Однако военачальнику не следует ни быть столь нерешительным, чтобы совсем не доверять себе, ни столь упрямым, чтобы не думать, что кому-то другому может прийти в голову более удачная мысль, чем ему самому…

Столь же новаторским был для его эпохи и совет (IV) о том, что война должна иметь благовидное оправдание:

Должно быть вполне очевидно для всех, что они сражаются за правое дело… ибо, сознавая это, [бойцы] ведут не наступательную, а оборонительную войну, их совесть чиста, что придаёт им немало храбрости.

Итак, перед нами вовсе не гомеровская война ради личных почестей и не та, что беззастенчиво ведётся ради добычи или имперской экспансии, – это определённо рабочий довод в пользу справедливой войны, сформулированный раньше своего времени, и именно это, возможно, высоко оценил маршал де Сакс.

С тактическими советами дело тоже обстоит совсем неплохо: они полезны, хотя не являются ни оригинальными, ни подробными. Они следуют в таком порядке: продвижение воинского формирования через проход в опасном горном ущелье (VII), устройство и смена лагерей (по гигиеническим причинам), забота о доставке фуража, пойманные шпионы (их надо убивать, если войско слабое, и отпускать, если оно впечатляюще сильное) – и ещё кое-что в том же духе, включая такое, чего нельзя было бы ожидать от такого автора, которому Дэн отказывает в каком бы то ни было военном опыте (“nullement verse dans Tart militaire”, «совсем не опытен в военном искустве»), например, наличие резервных сил в сражении, которые стоят в стороне, чтобы вмешаться в критический момент; ведь именно это позволяет военачальнику определять ход битвы, а именно не введённый в бой резерв, без которого он остаётся всего лишь зрителем. В целом читатель склонен согласиться скорее с византийцами и с маршалом де Саксом, чем с Дэном, несмотря на всю его блестящую учёность.

Многоязычный, многоодарённый и многонациональный Секст Юлий Африкан (или, точнее, Секстос Иулиос Африканос, поскольку писал он по-гречески), который родился в Иерусалиме около 180 г. и был, возможно, евреем, обратившимся в христианство, посвятил собрание своих сочинений («Кесты», букв. «Узоры», но возможно, и «Амулеты») на самые разнообразные темы императору Александру Северу (222–235 гг.). До нас дошли только части этого труда, включающие в себя некоторые, посвящённые военным вопросам, хотя подлинный талант Африкана проявлялся в логике и математике, которые он применял ко всему на свете, став основателем христианской хронографии, которого часто цитировал Евсевий и другие отцы Церкви, – и, что самое любопытное, к изучению полёта стрелы.

Он начинает со следующего утверждения: стрела может пролететь расстояние в 25 000 стадиев (4675 километров) за сутки, т. е. за 24 часа. Затем он объясняет, как можно доказать это посредством тщательно продуманного эксперимента, при котором измерение расстояния заменяется замером времени, и расчёты в конце концов основываются на предпосылке, согласно которой не более 6000 стрел можно выпустить одну за другой в течение часа. Этот эксперимент вполне состоятелен, как и проистекающие из него расчёты, если пренебречь снижением начальной скорости: 4675 километров за 24 часа соответствуют 194,8 километра в час, что примерно равно измеренной начальной скорости современных луков средней мощности категории 50–55 фунтов, и это лишь немногим больше скорости современных реконструкций древних составных луков.

Первая великая эпоха византийской военной литературы начинается в шестом веке, но начало это было малообещающим: имеется в виду «Тактика» («Тактикой») Урвикия, или Орвикия, посвящённая Анастасию I (491–518 гг.) – простая переделка сочинения Арриана о фаланге, по большей части всего лишь терминологическая. Другое, ещё менее значительное сочинение того же автора, «Практическое пособие» («Эпитидивма»), посвящено его чудесному изобретению, призванному справиться с неудержимым натиском варварской конницы: канонам. Они представляют собою сборные устройства, состоящие из переносных треножников, которые можно расставлять впритык друг к другу, чтобы защитить пехоту – в тексте имеется в виду лёгкая пехота, вооружённая луками и метательными снарядами, не снабжённая прочными пиками и большими щитами, способными отразить конные атаки.