Китай и сверхдержавы – новый баланс сил

Подлинная драма 1980-х годов заключалась не во взаимоотношениях между Вашингтоном и Пекином, а в их отношениях с Москвой. Побудительным мотивом стала серия значительных сдвигов в стратегических построениях.

При оценке политики Китая, как правило, сразу можно исключить одну случайность: то, что китайские политики могли бы просмотреть ряд поддающихся обнаружению фактов. Китай согласился с двусмысленностями языка и вольностью в толковании статьи о Тайване в третьем коммюнике только потому, что он рассчитывал с помощью сотрудничества с Соединенными Штатами достичь и других целей.

Когда Рональд Рейган пришел к власти, стратегическое наступление, предпринятое Советским Союзом в конце 1970-х годов, еще не иссякло. За годы со времени краха американских позиций в Индокитае Советский Союз и его союзники предприняли ряд беспрецедентных (и почти хаотичных) бросков в развивающемся мире: в Анголе, Эфиопии, Афганистане и Индокитае. Но американо-китайское сближение создало значительную преграду дальнейшей экспансии. Подкрепленная убеждениями Дэн Сяопина и его коллег, а также умелым сотрудничеством американских деятелей из обеих партий, нарисованная Мао Цзэдуном «горизонтальная линия» фактически обрела свои параметры.

К середине 1980-х годов Советский Союз столкнулся с координированной обороной – и во многих случаях с активным сопротивлением – почти на всех своих границах. В Соединенных Штатах, Западной Европе и в Восточной Европе создалась свободная коалиция практически всех промышленно развитых стран, направленная против Советского Союза. В развитом мире у Советского Союза оставались в союзниках только его восточноевропейские сателлиты, где размещались его войска. В то же самое время в развивающемся мире стали скептически относиться к благам народного «освобождения» при помощи советского и кубинского оружия. В Африке, Азии и Латинской Америке советские экспансионистские усилия превращались в дорогостоящие аферы с тупиковыми ситуациями или в поражения, наносящие ущерб престижу страны. В Афганистане Советский Союз испытывал те же самые проблемы, что и Соединенные Штаты во Вьетнаме, но на этот раз сталкиваясь со скоординированными действиями Соединенных Штатов, Китая, стран Персидского залива и Пакистана, которые поддерживали и натаскивали вооруженное сопротивление. Попытки Москвы через Вьетнам объединить Индокитай под властью Ханоя и поставить его в орбиту Советского Союза встретили мощный контрудар со стороны Китая, усиленный поддержкой со стороны Америки. Пекин и Вашингтон – как Дэн Сяопин очень наглядно описал Картеру – «отрубали» советские щупальца. В то же самое время американское стратегическое наращивание, особенно продвигаемая Рейганом Стратегическая оборонная инициатива, становилось технологическим вызовом, который застойная и перенапряженная советская экономика, несущая уже расходы на оборону, в три раза превышающие американские, судя по их процентному соотношению в ВВП, не могла выдержать.

На этой высокой точке китайско-американского сотрудничества Белый дом Рейгана и высшее китайское руководство сделали приблизительно одинаковые оценки по поводу слабости Советского Союза, но сделали из этого значительно разнящиеся выводы относительно влияния на их политику нового положения дел. Рейган и высшие чиновники его администрации рассматривали вероятный развал Советского Союза как возможность перейти в наступление. Сочетая мощное военное наращивание с новым идеологическим упорством, они стремились давить на Советский Союз как в финансовом плане, так и в геополитическом, желая в итоге добиться победы в «холодной войне».

Китайские руководители, имевшие такие же представления о слабости Советского Союза, извлекли из этого противоположный урок: они увидели в этом повод для пересмотра глобального равновесия. Начиная с 1969 года они изменили направление и пошли на сближение с Вашингтоном, рассчитывая поменять свое шаткое геополитическое положение; их не интересовала победа американских ценностей западной либеральной демократии, достижение которой Рейган объявил своей конечной целью. «Подергав тигра за хвост» во Вьетнаме, Пекин пришел к выводу, что он выдержал кульминацию советской угрозы, и решил перенаправить Китай обратно в направлении возросшей свободы маневра.

В силу сложившихся таким образом обстоятельств в 1980-х годах эйфория времен начала открытия Китая для США стала сходить на нет, всепоглощающие озабоченности времен «холодной войны» были преодолены. Китайско-американские отношения вошли в некий ритм, более или менее привычный для взаимоотношений между крупными державами, с меньшим количеством взлетов и падений. Начало падения советской мощи сыграло свою роль, хотя главные актеры и с американской, и с китайской стороны так привыкли к шаблонам «холодной войны», что они этого сразу и не заметили. Слабая советская реакция на китайское вторжение во Вьетнам ознаменовала начало на первых порах постепенного, а затем и ускоренного падения Советского Союза. Три смены власти в Москве – от Л. И. Брежнева к Ю. В. Андропову в 1982 году, от Андропова к К. У. Черненко в 1984 году и от Черненко к М. С. Горбачеву в 1985 году – означали по меньшей мере, что Советский Союз будет занят решением собственного внутреннего кризиса. Американское перевооружение началось при Картере, усилилось при Рейгане, постепенно нарушив баланс сил и затруднив готовность Советского Союза осуществлять вмешательства по периметру его границ.

Многие из советских приобретений 1970-х годов были утрачены, хотя некоторые из этих отступлений случились только после прихода к власти администрации Джорджа Буша-старшего. Вьетнамская оккупация Камбоджи завершилась в 1990 году, выборы прошли в 1993 году, беженцы готовились возвращаться домой. Кубинские войска покинули Анголу к 1991 году, в 1990 году рухнуло поддерживаемое коммунистами правительство в Эфиопии. В 1990 году сандинистов в Никарагуа заставили провести свободные выборы – риск, на который ни одна из правящих коммунистических партий никогда не была готова пойти. И возможно, самое главное – вывод советских войск из Афганистана в 1989 году.

Отступления Советского Союза придали китайской дипломатии дополнительную возможность свободного маневра. Китайские руководители стали меньше говорить о военном сдерживании и начали изучать возможности новой дипломатии с Москвой. Они продолжали выдвигать «три препятствия» в качестве условия нормализации отношений с Советами: вывод вьетнамских войск из Камбоджи, прекращение размещения советских войск в Сибири и Монголии вдоль границ с Китаем, вывод советских войск из Афганистана. Эти требования находились в процессе выполнения прежде всего из-за изменения баланса сил, из-за которого Советскому Союзу стало тяжело защищать передовые рубежи и которое сделало неизбежным решение об уходе с этих рубежей. Соединенные Штаты получили заверения в том, что Китай не собирался перейти на сторону Москвы. Китайцы подтверждали: обе стороны могут играть в дипломатию «треугольника». Заверения в любом случае имели двоякую цель: они подтверждали продолжающуюся приверженность установленной стратегии недопущения советского экспансионизма, но также означали растущую ценность Китая для Соединенных Штатов.

Китай вскоре начал реализовывать свои новые преимущества в глобальном масштабе. В беседе, состоявшейся у меня с Дэн Сяопином в сентябре 1987 года, он применил новые концептуальные рамки для анализа ирано-иракской войны, длившейся к тому времени уже пятый год. Соединенные Штаты поддерживали Ирак – по крайней мере так, чтобы не допустить его поражения от революционного режима в Тегеране. Дэн Сяопин говорил о необходимости некоего «люфта» для Китая для занятия более «гибкой позиции» в отношении Ирана. Тогда Китай мог бы играть более значительную роль в дипломатии, направленной на завершение войны.

Дэн Сяопин осуществлял концепцию «горизонтальной линии», выдвинутую Мао Цзэдуном во время конфронтации с Советским Союзом. Сейчас же она трансформировалась вновь в политику «трех миров», где Китай стоял в стороне от соперничества между сверхдержавами и где приверженность независимой внешней политике позволяла бы получать свои преимущества во всех трех секторах, а именно: в отношениях со сверхдержавами, в мире развитых стран и в «третьем мире».

Ху Яобан, протеже Дэн Сяопина и руководитель партии, на XII съезде КПК в сентябре 1982 года определил основополагающую внешнеполитическую концепцию. Ее главным положением стала фраза Мао Цзэдуна «Китай поднялся!». «Китай никогда не присоединится ни к какой великой державе или группе держав и никогда не поддастся давлению со стороны какой-либо великой державы». Ху Яобан начал обзор с критического анализа американской и советской внешней политики и перечня требований, обязательных для выполнения и США, и Советским Союзом, если те хотели бы продемонстрировать свою добрую волю. Неспособность решить тайваньскую проблему означала, что «туча легла на весь комплекс отношений» Китая с Соединенными Штатами. Отношения станут «бурно развиваться», только если Соединенные Штаты прекратят вмешиваться в то, что Китай рассматривает как свои сугубо внутренние дела. Ху Яобан одновременно с высокомерием отметил: «Мы заметили, что советские руководители не раз высказывали желание улучшить отношения с Китаем. Но важны дела, а не слова».

Со своей стороны Китай укреплял позиции в «третьем мире», выступая отдельно, а в ряде случаев и против обеих сверхдержав: «Главными силами, угрожающими мирному сосуществованию между странами сейчас, являются империализм, гегемонизм и колониализм… Самой главной задачей народов мира сегодня является борьба с гегемонизмом и защита мира во всем мире».

Фактически Китай высказал претензию на уникальный моральный статус крупнейшей из «нейтральных» держав, стоящей над соперничеством сверхдержав:

«Мы всегда твердо выступали против гонки вооружений между сверхдержавами, за запрещение использования ядерного оружия и за его полное уничтожение, требовали от сверхдержав первыми значительно сократить свои арсеналы ядерных и обычных вооружений…

Китай считает своим священным интернациональным долгом решительно бороться с империализмом, гегемонизмом и колониализмом совместно с другими странами “третьего мира”».

Перед нами образец традиционной китайской внешней политики, преподносимый на партийном съезде: опора на собственные силы, моральная беспристрастность и превосходство вкупе с обязательством нейтрализовывать все намерения сверхдержав.

В направленной в 1984 году Государственным департаментом президенту Рейгану памятной записке объяснялось, что Китай позиционирует себя «как страну, поддерживающую [американское] военное наращивание против советского экспансионизма, но и выступающую против соперничества сверхдержав, которое он считал главной причиной глобальной напряженности. В результате Китай может преследовать стратегические интересы, созвучные интересам США, но одновременно укреплять свои отношения с тем, что он считает поднимающимся блоком стран “третьего мира”».

В 1985 году в докладе ЦРУ Китай характеризовался как «пытающийся маневрировать в треугольнике»: стали поощряться более тесные связи с Советским Союзом, осуществлявшиеся во время ряда встреч на высоком уровне, в ходе протокольных обменов между коммунистическими партиями и с частотой, ранее не встречавшейся со времени китайско-советского раскола. В этом анализе отмечалось, что китайские руководители возобновили обращение к своим советским партнерам как к «товарищам» и вновь стали называть Советский Союз «социалистической» (в противоположность прежнему названию «ревизионистской») страной. Высокопоставленные китайские и советские официальные лица проводили значимые консультации по вопросу контроля над вооружениями – немыслимая вещь в предыдущие 20 лет, – а во время недельного визита в 1985 году китайского заместителя премьера Яо Илиня в Москву обе стороны подписали знаковое соглашение о двусторонней торговле и экономическом сотрудничестве.

Представление о накладывающихся друг на друга кругах более или менее соответствовало тому, что Мао Цзэдун продвигал к концу своей жизни. Но в практическом плане сделано было мало. Понятие «третьего мира» характеризовалось тем, что входящие в него страны никак не хотели быть ассоциированы с двумя сверхдержавами. Этот статус будет утерян, если «третий мир» однозначно сместится к той или другой стороне, даже под прикрытием включения в свой состав одной из сверхдержав. На практике Китай шел к преобразованию себя в сверхдержаву, и он вел себя как таковая даже тогда, когда всего лишь начинал свои реформы. Короче говоря, «третий мир» мог бы оказывать какое-то сильное воздействие только в случае присоединения к нему одной из сверхдержав, но тогда он по определению переставал бы быть «третьим миром». До тех пор пока Советский Союз являлся ядерной державой и отношения с ним оставались непрочными, Китай не имел никакого стимула уходить от Соединенных Штатов. (После развала Советского Союза осталось только два круга, и вопрос заключался в том, войдет ли Китай на освободившееся после Советского Союза место как противник или предпочтет сотрудничать с Соединенными Штатами.) Одним словом, китайско-американские отношения в 1980-е годы оказались в переходной стадии от отношений образца «холодной войны» к отношениям периода глобального международного порядка, создававшего новые проблемы для китайско-американского партнерства. При всем том подразумевалось, что Советский Союз остается главной угрозой безопасности.

Архитектор открытия Китая Ричард Никсон понимал мир именно таким образом. Никсон в памятной записке на имя президента Рейгана после частного визита в Китай в конце 1982 года писал:

«Я полагаю, в наших интересах поощрять китайцев играть большую роль в «третьем мире». Чем они будут успешнее, тем менее успешным будет Советский Союз…

Главное, что нас объединило в 1972 году, – общая озабоченность по поводу угрозы советской агрессии. И поскольку данная угроза сегодня гораздо сильнее, чем в 1972 году важным фактором, способным связать нас еще теснее в следующем десятилетии, с успехом может стать наша экономическая взаимозависимость».

Никсон далее настаивал на том, чтобы в следующем десятилетии Соединенные Штаты, их западные союзники и Япония работали сообща над ускорением экономического развития Китая. Он учитывал вероятность появления совершенно нового международного порядка, основанного в первую очередь на использовании китайского влияния в деле выстраивания стран «третьего мира» в антисоветскую коалицию. Но даже в никсоновских предвидениях речь не могла идти о мире, где произойдет крах Советского Союза, а Китай в течение жизни одного поколения окажется в положении, когда экономическое благополучие мира будет зависеть от его экономических достижений. Или когда будет поднят вопрос о том, станут ли международные отношения снова биполярными с возвышением Китая.

Джордж Шульц, прославленный государственный секретарь Рейгана и квалифицированный экономист, предстал с совершенно иной американской концепцией концентрических кругов, в соответствии с которой китайско-американские отношения перестали ставиться в зависимость от советско-американского конфликта. Он возражал, говоря, что чрезмерный упор на исключительность Китая в противодействии советской угрозе создавала ему излишнее преимущество в переговорном процессе. Отношения с ним должны строиться на основе строгой взаимности. В такой дипломатии Китаю пришлось бы играть свою роль ради собственных национальных мотивировок. Добрая воля Китая должна происходить от общих проектов, представляющих совместный интерес. Цели китайской политики должны разрабатываться в соответствии с совместными интересами. Одновременно Соединенные Штаты будут стремиться придать новую жизненную силу альянсу с Японией, которой Мао Цзэдун несколькими годами ранее просил американских официальных лиц «уделить побольше времени» – стране с аналогичным демократическим строем, а ныне, за десятилетия ускоренного развития в период после Второй мировой войны, ставшей крупной глобальной мировой державой. (Десятилетия экономических неурядиц заслонили тот факт, что в 1980-е годы экономическая мощь Японии не только намного превзошла китайскую, но и, по мнению многих экспертов, приближалась к тому, чтобы обогнать американскую.) Этим отношениям новый фундамент придали личные товарищеские отношения между Рейганом и премьер-министром Японии Ясухиро Накасонэ – или, как стали называть это в СМИ, «шоу Рона и Ясу».

И Соединенные Штаты, и Китай стали отходить от прежнего построения, когда они видели себя в качестве стратегических партнеров, сталкивающихся с общей жизненной угрозой. Теперь же с уменьшением советской угрозы Китай и Соединенные Штаты стали фактически партнерами по интересам в отдельных вопросах.

Во время пребывания Рейгана у власти не происходило никаких новых фундаментальных напряженностей, а унаследованные от прошлого проблемы типа тайваньской решались относительно спокойно. Рейган продемонстрировал характерную для него энергичность во время государственного визита в Китай в 1984 году: в нескольких случаях вставлял фразы из классической китайской поэзии и старинного пособия по гаданию «Ицзин», или «Книги перемен», стараясь описать отношения сотрудничества между Соединенными Штатами и Китаем. Он пытался произносить больше фраз на пекинском диалекте китайского языка, чем кто-либо из его предшественников, и даже цитировал китайские идиоматические выражения «тунли хэцзо» («всестороннее сотрудничество») и «хуцзин хухуэй» («взаимное уважение, взаимное благоприятствование») для характеристики американо-китайских отношений. И тем не менее Рейгану не удалось установить такой высокий уровень тесных связей с кем-либо из китайских партнеров, какой у него сложился с Накасонэ; если на то пошло, то ни один американский президент не имел таких связей с китайскими коллегами. Во время его визита не было предложено для урегулирования каких-либо крупных проблем, а визит в целом ограничился обзором международного положения. Когда Рейган подверг критике некую неназванную «крупную державу» за концентрацию войск на границе с Китаем и угрозы в адрес соседей, то эту часть его выступления изъяли из передач китайского вещания.

К концу президентского срока Рейгана в Азии укрепилась самая спокойная за десятки лет ситуация. Полвека войн и революций в Китае, Японии, Корее, Индокитае и прибрежных районах Юго-Восточной Азии уступили место системе азиатских государств в духе Вестфальского урегулирования по примеру суверенных государств, возникших в Европе в конце Тридцатилетней войны в 1648 году. За исключением периодических провокаций со стороны обнищавшей и изолированной Северной Кореи и партизанского движения против советской оккупации в Афганистане, Азия стала теперь миром отдельных государств, имеющих собственные правительства, признанные границы и почти универсальное негласное соглашение об отказе от вмешательства во внутренние дела политических и идеологических группировок. Проекты экспорта коммунистических революций – активно осуществлявшиеся то китайскими, то северокорейскими, то вьетнамскими поборниками – закрылись. Сохранялось равновесие между различными центрами сил, частично из-за ослабления сторон, частично из-за американских (а затем и китайских) усилий отбить охоту у некоторых желающих добиться господствующего положения. При таких обстоятельствах стала укореняться новая эра азиатских экономических реформ и процветания – эра, в XXI веке вполне способная вернуть региону историческую роль самого производительного и процветающего континента в мире.