Прежде чем Эйнштейн превратился в милого гения с растрепанными волосами, большинство американцев считало его заносчивым снобом. О нем услышали только в 1919 году, через четырнадцать лет после публикации его статьи о теории относительности, когда английские ученые обнаружили, что свет отклоняется под воздействием гравитации Солнца. Это стало триумфальным подтверждением теории ученого, и британская пресса пришла в восторг. С американцами все было иначе. В шести редакционных статьях The New York Times, посвященных теории относительности, восхищение перемежалось недоверием и даже враждебностью. Источник этого ехидства неясен, но можно предположить, что свою роль сыграли слова Эйнштейна, который заявил, что его работу до конца понимают «от силы двенадцать человек во всем мире», что показалось многим неприятным и недемократичным. «Сама Декларация независимости поражена предположением, что на земле и в межзвездном пространстве есть нечто, понятное лишь избранным», — возмутился один из редакторов. Эйнштейн был не просто европейским интеллектуалом, оторванным от простых людей, он — учитывая, какую ужасную роль сыграла Германия в Первой мировой войне, — был немцем. Более того, Эйнштейн был евреем, а вся эта драма происходила на волне антисемитизма и ксенофобии в Америке. После краткого всплеска внимания к теории относительности в 1919 году интерес к ней начал спадать. Если бы не подарок судьбы, слава Эйнштейна, вероятно, очень быстро померкла бы, а сегодня его имя было бы известно только в академических кругах.

Когда же Эйнштейн стал символом человеческого гения? Оказывается, его слава родилась в конкретный апрельский день, когда он впервые приехал в Америку. The New York Times и The Washington Post, как положено, отправили репортеров на Нижнем Манхэттене, чтобы те взяли интервью у скандального физика. Однако журналисты немало удивились, когда оказалось, что они не одни пришли к Ист-Ривер встречать пароход. На пристани столпилось около 20 000 человек, которые «ликовали до хрипоты». Когда Эйнштейн сошел на берег, в потрепанном сером плаще, с бриаровой трубкой во рту и скрипкой в руке, его со всеми спутниками провезли в кабриолете по Нижнему Ист-Сайду. В сопровождении полиции колонна «повернула на Вторую авеню, где тротуары почти до самого Верхнего Манхэттена были усыпаны тысячами людей, которые махали руками и носовыми платками, а также выкрикивали приветствия гостям».

Такой массовый прием поразил прессу. Обычно приезд ученого становился одной из незначительных новостей, о которых писали на последних страницах крупных газет. Но огромная толпа, встречавшая физика как героя, превзошла все ожидания журналистов. Это важная новость, решили они. Эйнштейн — важная шишка.

Другой сюрприз им преподнес сам исследователь, когда они пришли взять у него интервью. Они ожидали увидеть надменного интеллектуала или грозного «доктора Эйнштейна» — в конце концов, его теории «разрушили пространство и время», — а вместо этого встретились с человеком в потертой, неброской одежде, который с детским восторгом играл на скрипке и был «застенчив» в разговорах с прессой, часто отвечая на вопросы со смущенной улыбкой. Как можно проще объяснив теорию относительности, он робко добавил: «Надеюсь, я сдал экзамен». Он был простым, забавным и стеснялся направленных на него объективов. Он также сыпал прекрасными высказываниями, которые хорошо смотрелись в печати.

На следующий день имя Эйнштейна появилось в передовице The Washington Post. «Профессор Эйнштейн приехал и объясняет теорию относительности», — объявила на первой странице The New York Times и добавила в подзаголовке: «Тысячи людей часами ждали физика и его спутников, чтобы радушно встретить его в Америке». Тон статей неожиданно поменялся — теперь Эйнштейна описывали исключительно с симпатией. Он перестал быть ученым снобом. Теперь он был мечтателем, художником, «проницательным физиком», остроумным и эксцентричным собеседником. Он был харизматичным и популярным. С этого момента Эйнштейна повсюду встречали как кинозвезду.

Никто не описал природу славы Эйнштейна лучше Чарли Чаплина, который десять лет спустя принимал ученого в Голливуде. Пока они ехали по городу, столпившиеся на тротуарах люди встречали их с огромным энтузиазмом. «Они радуются нам обоим, — сказал Чаплин. — Вам они радуются, потому что никто вас не может понять, а мне — потому что меня понимает каждый».

До приезда в Нью-Йорк Эйнштейн был физиком. Его имя фигурировало только в новостях о теории относительности и научных прорывах. На следующий день после нашумевшей встречи парохода Эйнштейн попал на первые полосы всех газет.

И все же, когда я читаю пожелтевшие страницы, на которых описывается прибытие Эйнштейна в Америку, у меня возникает вопрос: почему 20 000 обычных ньюйоркцев устроили «массовые волнения» по случаю прибытия относительно безвестного физика? Почему они взяли отгулы, чтобы приветствовать скандального ученого?

Правда в том, что они собрались не ради него. Стоя на тротуарах, люди махали немецкому физику, но немногие знали, кто перед ними. Непреходящая слава Эйнштейна основана на колоссальной ошибке: люди встречали не его.

* * *

Двадцать лет назад я совершил открытие, которое изменило направление моей карьеры. Я ехал на первую в своей жизни научную конференцию в статусе преподавателя и был преисполнен страха. Меня пугала не дорога, а конференция.

Мне было двадцать семь лет. Я всего несколько месяцев работал доцентом в Университете Нотр-Дам. Я всегда был целеустремленным и не терял времени даром, а потому окончил аспирантуру менее чем за три года. Пожалуй, только эти два фактора и могли помочь мне устроиться на преподавательскую должность. Я сделал на них ставку не потому, что они были моими лучшими достоинствами, а потому, что других у меня просто не было. Скорость требует жертв. Хотя формально я стал преподавателем, по сути я оставался нервным и застенчивым ребенком. Да, я опубликовал сорок статей, но не знал, как спросить у незнакомца дорогу. Время от времени мне приходилось заходить в здание администрации, чтобы заказать ключи или забронировать аудиторию для лекции, но я быстро перестал туда наведываться, поскольку выглядел там таким потерянным, что всем казалось, что я просто студент, который зашел не туда. Вместо этого я звонил всем по телефону, задавал вопросы неуверенным, совсем не своим голосом, а затем старался как можно быстрее положить трубку.

Подъезжая к Сент-Луису, где в тот год проходила конференция Американского физического общества, я издалека увидел знаменитую арку. Я обрадовался ей, потому что она была мне знакома по открыткам и давала крошечный луч надежды, что я сумею проехать по маршруту, который заранее записал. Раньше я не бывал в Сент-Луисе, но, хотя это было до повсеместного распространения навигаторов, я не слишком волновался о том, как найти отель. Я больше переживал о том, с кем говорить на конференции и куда садиться за обедом. Со стороны город казался совсем маленьким — сетка улиц и переулков, немного зелени, приятные парки, — а потому найти дорогу не представляло труда. «В конце концов, я стал преподавателем, — твердил я себе. — Если я собираюсь рассказывать своим студентам об устройстве мира, мне пора повзрослеть».

Само собой, я нашел дорогу в отель и даже понял, как добраться до конференции. К обеду я решился на кое-что совсем для себя нехарактерное. Если уж мне придется есть свой сэндвич в компании незнакомца — что уже вселяло в меня ужас, — то почему бы не познакомиться с одним из моих кумиров, уважаемым ученым, присутствующим на конференции? Вопреки желанию сердца, которое гулко стучало у меня в груди, я представился и спросил, есть ли у него планы на обеденное время.

«Боюсь, что да», — ответил он, и я мысленно дал себе подзатыльник за то, что вообще посмел предположить, что светоч науки захочет поболтать с юнцом, которого в жизни не встречал раньше.

Но затем, словно между делом, он приветливо улыбнулся и сказал, что свободен за ужином.

Следующие пять дней были полны сюрпризов. Люди не просто хотели поговорить — они часто с интересом меня слушали. Они были открыты новым идеям и не скрывали своего любопытства. Ученых интересовали те же вещи, что и меня. Они делились опытом, давали мне советы и диктовали телефонные номера. Эта конференция стала моим первым практикумом по сетевой науке, которая стала работой всей моей жизни.

Некоторые люди рождаются с талантом к налаживанию связей. Я не из них. Мне пришлось учиться заводить знакомства. С той самой конференции в Сент-Луисе я упорно развивал этот навык. Хотя тогда я еще не знал этого, та поездка стала моим первым практическим уроком по механизмам, подталкивающим успех. Одной результативности было недостаточно. Если я хотел, чтобы моя работа имела вес, мне нужно было налаживать связи с людьми, которые могли признать мои заслуги. Если я хотел обеспечить успех другим, мне нужно было открыто аплодировать их достижениям. Я был участником обоих аспектов Формулы — как индивид и как часть коллектива. Именно принцип «ты мне, я тебе» обеспечивает нам успех и определяет наши судьбы.

Я не просто цинично рекламирую «нетворкинг» в поверхностном и упрощенном смысле. Если мой успех определяется коллективом, а не отдельными людьми, то хочется предположить, что моя результативность, талант или страсть к работе не играют никакой роли. Мне нужно лишь связаться с верными людьми и сказать им ровно то, что они хотят услышать, после чего успех будет нарастать снежным комом. Однако, как гласит третий закон, такой подход работает лишь до определенного момента. Если вы хотите долгосрочного успеха, нужно показывать результаты. Ваш продукт должен обладать прекрасным потенциалом и конкурентоспособностью.

Вы также можете переиграть своих соперников, умело используя маркетинг или так хорошо устанавливая связи, что никто не усомнится в качестве вашего продукта. Но истинный двигатель успеха — третий закон: потенциал усиливает принцип предпочтительного присоединения. Они укрепляют друг друга, а потому надеяться на успех, имея в активе лишь один из этих факторов, — все равно что умножать число на ноль. Это не дает вам… ничего.

До конференции в Сент-Луисе я год работал постдоком в IBM. В соседнем кабинете работал успешный ученый, штатный исследователь престижной лаборатории. Считая его своим наставником, я однажды спросил, какой проект в своей карьере он считает самым важным. Он сделал несколько открытий и мог назвать любое из них. Я немало удивился и даже расстроился, когда ученый сказал, что важнее всего был проект, над которым он работал в то время. «Самый важный проект? Это всегда тот проект, над которым я работаю», — добавил он.

В то время я не понял исследователя и решил, что он просто решил уйти от ответа на неинтересный вопрос. И все же я запомнил его слова, как запоминаются все великие идеи. Сейчас мне пятьдесят, и я наконец понял, что он имел в виду. Эта книга — самая важная вещь, которую я когда-либо делал. Статья о взаимосвязи нейронов в мозге, которую я пишу сейчас, определит мою карьеру. Проект Foodome — попытка понять закономерности персонализированного питания, — к которому мы только что приступили, — изменит мир. Я искренне верю в исключительную важность каждого из моих текущих проектов. Если вы готовы слушать (и да поможет вам Бог), я с радостью не только целый час, а то и три, буду рассказывать вам об этих проектах, но и постараюсь убедить вас, что все они произведут революцию в своих областях. Спросите меня через год, и я уверен, что скажу вам то же самое… о проекте, которого еще даже нет в планах.

Держа в уме пятый закон, я не считаю себя оторванным от реальности. Невозможно предсказать, когда именно нам удастся преуспеть. Любой из наших проектов может стать самым важным. Силу воздействия каждого из них определяют удача, продуктивность и К-фактор. Наверняка можно сказать, что чем больше я пытаюсь, тем больше мой К-фактор получает возможностей блеснуть.

Все это вселяет надежду в меня и во всех упорных трудоголиков. Мне нравится представлять, как поздний гений Джон Фенн получает Нобелевскую премию, стоя перед королем Швеции. На нем черный фрак с красной бабочкой, на его стариковском лице играет улыбка — его заслуги наконец признали в восемьдесят пять, после целой жизни усердной работы.

Я также вспоминаю статью, которую Эйнштейн написал в 1935 году, в возрасте пятидесяти шести лет, далеко перешагнув тот возрастной лимит, что сам установил в качестве сумерек креативности. В статье говорилось, что квантовая механика, господствующая теория физики, неполноценна. В ней предсказывался странный феномен квантовой запутанности, а эта идея шла вразрез с теорией относительности Эйнштейна. Несколько десятков лет ученые списывали статью 1935 года со счетов, считая ее необоснованной ересью стареющего гения. Однако в 1990-х все изменилось, когда физики поняли, что запутанность представляет собой ключевое свойство квантовой механики. Вновь поднятая статья Эйнштейна легла в основу квантовых вычислений. Сегодня она стала самой цитируемой работой физика и обошла даже статью о теории относительности.

Вспоминая об этой статье, я бегу в лабораторию, беру капучино и возвращаюсь к работе.

История Эйнштейна также показывает, какой извилистой порой бывает дорога к успеху. В конце концов, лицо ученого стало одним из самых узнаваемых в мире, а его личность занимает в нашей культуре такое исключительное положение, что журнал Time даже назвал его «Человеком столетия». Так и хочется сказать, что такое внимание к его персоне заслуженно — что физик показывал великолепные результаты и пожинал плоды своего труда, — но на самом деле все не так просто. Да, никто не сомневается в исключительной результативности Эйнштейна в науке, а потому логично предположить, как это сделали журналисты, которые встречали его пароход на Ист-Ривер, что апрельским утром тысячи людей собрались, чтобы чествовать ученого за его достижения.

Но дело в том, что Эйнштейн приехал в Нью-Йорк не в качестве ученого. Он приехал в составе делегации, сопровождающей Хаима Вейцмана, президента Всемирной сионистской организации. Вейцман со свитой прибыл в США, чтобы пропагандировать создание нового еврейского государства на территории, где в те годы находилась Палестина, и многие нью-йоркские евреи всем сердцем поддерживали эту идею. Но ведь корабль встречали 20 000 человек? Ни одного из них не заботила теория относительности, но сионизм заботил их всех. Лидеры еврейских общин призывали людей выйти на улицы. Вейцмана, впоследствии ставшего первым президентом Израиля, встречал сам мэр, который должен был вручить ему ключ от города. Он стал первым евреем, удостоенным такой чести. Это был важный момент для религиозного меньшинства, которое постоянно сталкивалось с преследованиями. Целые толпы людей пришли встретить героя сионизма. Сопровождавшего его физика никто и не заметил.

Мы знаем это благодаря еврейским газетам, которые также осветили событие на первых полосах. Газета Forward вышла с заголовком «Большой парад для сионистских делегатов в Нью-Йорке». В статье описывается тот же самый парад, который попал на передовицы The New York Times и The Washington Post, вот только сотрудники Forward, как и остальная еврейская пресса, прекрасно знали, почему на пристани собралась огромная толпа. Эйнштейн не только не фигурировал в заголовке — его имя вообще было упомянуто в статье лишь вскользь, при перечислении свиты Вейцмана.

Сравните это с первой строчкой статьи в The Washington Post: «Несколько тысяч человек собрались сегодня на пристани, чтобы встретить профессора Альберта Эйнштейна, знаменитого ученого и автора теории относительности». Хотя в статье упоминалось, что ученый «прибыл в составе делегации выдающихся евреев», другим членам делегации уделяется примерно столько же внимания, как ответу жены Эйнштейна на вопрос о теории относительности. Только процитировав ее: «Он много раз излагал мне свою теорию, но для меня она — потемки», — репортер наконец формально упоминает, что сионистскую делегацию возглавил Вейцман.

Ошибочно поместив Эйнштейна на первые полосы, нееврейская пресса сделала для него то же самое, что Арноут сделал для проектов Kickstarter и редакторов «Википедии»: журналисты подтолкнули его на дорогу к успеху. С того самого дня физик стал знаменитостью — отныне посмотреть на него неизменно собирались целые толпы. Слава Эйнштейна, с которой не сравниться славе никакого другого ученого в истории, была случайностью, никак не связанной с его научной работой. Он просто оказался на нужном пароходе в нужное время.

* * *

История Эйнштейна удивительно точно показывает в действии законы успеха, которые обсуждались на страницах этой книги. Наше определение успеха — что успех зависит не от вас, а от нас? Именно так произошло с Эйнштейном, повсеместное признание которого за пределами научного сообщества связано скорее с необычной реакцией общества, чем с результатами его работы.

Первый закон — результаты приводят к успеху, однако, если оценить результаты невозможно, к успеху ведут сети? Эйнштейн зарекомендовал себя как выдающийся ученый, поэтому журналисты хотели взять у него интервью. Однако именно сеть ученого — его связи с деятелями и ключевыми организациями за пределами научного сообщества — привела его на тот пароход. Когда мы рассказываем историю успеха Эйнштейна, эта сеть, как правило, остается невидимой.

Второй закон — результативность ограничена, но успех безграничен? Как бы мы ни превозносили Эйнштейна, несколько ученых — Ньютон, Бор, Планк, Гейзенберг — повлияли на физику не меньше него. Чтобы обосновать огромное место, которое отводится ученому в нашей коллективной памяти, одной результативности недостаточно. Однако его безграничный успех неоспорим. Просто покажите фотографию Эйнштейна любому прохожему на улице.

Третий закон — прошлый успех × потенциал = будущий успех? Оба этих фактора сыграли роль в истории Эйнштейна. Поместив его имя на первые полосы, журналисты придали ему импульс, после которого его успех стал нарастать как снежный ком. При этом блестящие результаты ученого в физике сыграли решающую роль в уравнении.

Хотя первая часть четвертого закона, которая гласит, что командный успех требует многопрофильности и баланса, к Эйнштейну неприменима, поскольку большинство своих статей он написал в одиночку, вторая часть закона применима и к нему. Признание обеспечивают не результаты, а восприятие? Эйнштейн прославился из-за ошибки. Тысячи сионистов записали в ряды поклонников ученого не потому, что он был главным поборником сионизма. В лучшем случае он был проходной фигурой движения. Однако, поскольку для представителей нееврейской прессы он был самым узнаваемым человеком в составе делегации, его имя попало в заголовки.

Наконец, пятый закон — при упорной работе успех может прийти в любой момент? Вспомните написанную на закате карьеры статью Эйнштейна о квантовой запутанности. В итоге она стала самой цитируемой из его работ и превзошла каждую из пяти статей, написанных в 1905 году — в тот год чудес, когда он рассказал миру о таких поразительных открытиях, как теория относительности и квантовая механика. Он не переставал работать до самой смерти, обдумывая идею за идеей и публикуя статью за статьей. Все это напоминает нам, что в сочетании с высоким К-фактором упорство творит чудеса.

Такой простой список поразительно точно описывает историю успеха самого знаменитого ученого в истории. Но он не один. Кого бы вы ни назвали — от Пэрис Хилтон до Мика Джаггера и Нельсона Манделы, их путь к успеху будет описываться теми же законами. Дело в том, что эти законы универсальны. Если мы хотим взрастить успех в своей жизни, они применимы и к нам.

* * *

Я начал эту книгу с утверждения, что научные законы непреложны — их нельзя переписать на свой лад. Зная эти законы, мы можем использовать их, чтобы делать обоснованный выбор на благо мира. Точно так же и с законами успеха. Мы не можем их изменить, но можем использовать, чтобы оценивать, когда результативности достаточно для успеха, а когда нет. Выводы из этих законов помогут нам найти баланс между совершенствованием своих навыков и налаживанием связей, научиться понимать, как происходит распределение заслуг в проектах, над которыми мы работаем, а также стратегически выбирать соратников, чтобы подпитывать креативность. Раскрывая секреты успеха с помощью научных инструментов, мы понимаем, что нам под силу контролировать, а что не поддается нашему контролю. Но главное — мы получаем возможность комбинировать различные законы, чтобы максимизировать свои шансы на успех. Мы также можем использовать это знание, чтобы анализировать истории успеха других людей и обнажать механизмы, которые работают на благо тех, кого мы почитаем, и тем самым очеловечивать своих героев.

Как и в случае с Эйнштейном, в основе многих историй успеха лежит одна или несколько случайностей. Голливудские знаменитости часто рассказывают о своих прорывах — о счастливых встречах или удачных знакомствах, которые помогли им прославиться. Само собой, удача играет в этом определенную роль — обычно она дает толчок, который запускает принцип предпочтительного присоединения, — однако, как напоминает нам К-фактор, удача бесполезна, если только не использовать все шансы, которые представляются нам в жизни.

Теперь мы знаем, что законы лежат в основе всех историй успеха, практически незаметно руководя всем тем, что кажется случайным. Это значит, что у нас есть уникальная возможность настроиться на успех. Мы можем выйти за пределы типичных советов по самосовершенствованию, которые слишком много внимания уделяют улучшению результативности, и разработать для себя стратегию развития с учетом своих целей и нужд. Используя законы успеха, мы можем достигнуть большего, точно так же, как, используя законы движения, мы можем сконструировать лучшие самолеты.

Кроме того, мы видим, как эти законы объясняют неравенство, с которым мы сталкиваемся, и можем использовать свое знание механизмов успеха для создания более равноправного общества. Как? Придавая импульс успеху множества достойных людей вокруг нас. Помогая менее видимым узлам наших сетей налаживать важнейшие связи. Замечая детей в стесненных обстоятельствах и подталкивая их к успеху. Признав, что успех зависит не только от результативности, мы можем предложить подающим надежды людям целый арсенал практических стратегий.

Вместо того чтобы ждать у моря погоды, теперь мы можем достигать общественных и личных целей, вооружившись наукой. Возможно, эта наука еще совсем нова, но законы успеха стары как мир. Как и все научные законы, они универсальны и непреложны. Они лежат в основе миллионов историй об успехах и провалах, каждый из которых теперь можно изучить под другим углом. Ни один гений — от Мартина Лютера Кинга до The Beatles и Эйнштейна — не знал законов, обеспечивающих головокружительный успех. Теперь они нам известны. И это может стать огромным преимуществом, которое мы сможем использовать, чтобы достичь их заоблачных высот.