Я неизбежно анализирую свои провалы и успехи в свете проводимых исследований. Сумрачными зимними днями в Бостоне, шагая в свою лабораторию по обледеневшему тротуару, я снова и снова оцениваю свои заслуги и свои шансы. Дело в том, что наука стала для меня неожиданным путешествием по извилистой дороге, которая всего за двадцать лет привела меня из мира физики к сетям, а затем и к науке успеха. На заре своей карьеры мои студенты и постдоки радуются, глядя на открывающиеся перед ними возможности. Работая с ними, я отдыхаю душой и вспоминаю, зачем вообще пришел в академическую среду.

Однако моя судьба предельно ясна — и это подтверждается результатами многочисленных исследований. Дело в том, что инновации и открытия — дело молодых. Описавший теорию относительности в нежном возрасте двадцати шести лет Эйнштейн сказал об этом прямо: «Если человек не сделал великого вклада в науку до тридцати лет, он уже никогда его не сделает».

Это ощущение «балласта», которое маячит на заднем плане. Идут годы, на смену одним молодым исследователям приходят другие, и это склоняет к лирике даже физиков. Поль Дирак, который, как и Эйнштейн, получил Нобелевскую премию за открытие, которое сделал до тридцати лет, описал его в печальном четверостишии:

А возраст — главный неприятель,

Что может физику грозить.

Когда приходит год тридцатый,

Уж лучше мертвым быть, чем жить.

Хотя Дирак не последовал собственному совету и опубликовал последнюю статью незадолго до смерти в восемьдесят четыре года, его посыл понятен. Они с Эйнштейном не ошибались, ведь данные свидетельствуют, что ученые, как правило, публикуют прорывные работы на заре своей карьеры. К такому выводу мы приходим, изучая карьеры признанных гениев. Например, психолог Дин Кит Саймонтон проанализировал карьерный путь более чем 2000 ученых и изобретателей со времен Античности по сей день, включая таких светил, как да Винчи, Ньютон и Эдисон. Он обнаружил, что большинство из них вписали свое имя в историю до тридцати девяти лет или примерно в тридцать девять, и это наблюдение подтвердило широко распространенное мнение, что творчество — удел молодых (или хотя бы людей раннего среднего возраста). Обратившись к карьерам художников и писателей, Саймонтон увидел, что и они довольно рано совершали прорывы. Вне зависимости от сферы и жанра новаторство — то топливо, которое заставляет меня вставать по утрам и приходить в лабораторию, — казалось не столь действенным для тех из нас, кто был старше и устал от рутины, а потому нуждался в нем больше всего.

Неужели мы неизбежно теряем свою силу с возрастом? Я часто задавался этим вопросом. Посмотрите, как я беру выходной в надежде «расслабиться», и вы поймете, почему меня это беспокоит. К счастью для меня — и всех, кому придется смириться с моим ранним уходом на пенсию, — наше исследование обнажает глубокий парадокс, который дарует мне истинную надежду: нам, старикам, не стоит списывать себя в утиль. Дело в том, что креативность не имеет возраста. Хотя Эйнштейн и Дирак не ошибались, утверждая, что большинство открытий делается молодыми, совершить карьерный прорыв можно в любой момент.

Если вы запутались, не переживайте. Сначала ничего не понял и я. На решение сложнейшей, на первый взгляд, загадки о новаторстве и возрасте у меня ушло целых пять лет.

* * *

Какими бы любопытными ни были исследования Саймонтона, я видел в них огромную проблему. Его работа посвящена гениям, крошечному сегменту творческого племени — восхитительным, в высшей степени достойным людям, которые, раз уж на то пошло, встречаются крайне редко. Возникают важные вопросы: применимы ли выводы Саймонтона к обычным ученым, таким как я и мои седеющие коллеги и соавторы, которым, вероятно, уже не стать гениями? Применимы ли они к людям других профессий, с которыми я взаимодействую каждый день? Стоит ли мне уйти от своего врача, просто потому что он уже преодолел свой интеллектуальный пик? Стоит ли мне отказать опытному архитектору в пользу молодого в надежде, что новичок предложит новые, прорывные идеи за чертежным столом? Стоит ли стартапам Кремниевой долины придерживаться негласного правила нанимать зеленых юнцов вместо опытных, но уже немолодых специалистов? Иными словами, значат ли исследования о гениях хоть что-то для нас, простых смертных?

Именно эти вопросы мы подняли с Робертой Синатрой, которая пришла в мою лабораторию в 2012 году. Молодая сицилийка, Роберта начала свою карьеру с физики, но в конце концов пришла на позицию постдока в сетевую науку. Сразу после ее появления стало понятно, что у нее есть все необходимое, чтобы добиться успеха с помощью усердной работы. Роберта заражала всех энтузиазмом, мотивируя множество сотрудников лаборатории на решение сложных задач. Она великолепно готовила и умела налаживать связи, собирая людей за ужином у себя за столом. Несомненно, обсуждать нюансы сетевой теории за тарелкой спагетти, приготовленных по старинному семейному рецепту, гораздо проще, чем в офисной переговорной. Как на кухне, так и в лаборатории она умела заставить сложнейшие проблемы казаться обманчиво простыми.

Нам с Робертой было любопытно, как возраст влияет на карьеру людей, которые не становятся суперзвездами. Учитывая тенденции, которые мы наблюдали в карьере прославленных ученых, могли ли мы предсказать периоды творческой активности для рядовых слуг науки, делающих скромный, но важный вклад во всевозможные сферы, от биологии до информатики? Мы начали с простого вопроса: на каком этапе своих карьер мы публикуем самые важные статьи?

Порой ответить на простейшие вопросы сложнее всего. Так произошло и в нашем случае. Нам пришлось в точности восстановить карьеры десятков тысяч ученых, определяя принадлежность статей из списка, содержащего около 40 миллионов публикаций. На это ушло примерно два года — и огромную помощь нам оказал специалист по компьютерным наукам Пьер Девилль, также работавший в нашей команде. Когда мы наконец справились с задачей и смогли проанализировать карьеру каждого из ученых в отдельности, мы заметили закономерность.

Успешными, как правило, становились исследования, которые проводились на относительно ранних этапах карьеры — в первые двадцать лет с начала работы в соответствующей сфере. Если быть точным, вероятность публикации лучшей статьи ученого в первые три года карьеры составляла около 13 процентов. Примерно такой же была вероятность опубликовать свою лучшую статью в следующие три года. Фактически на протяжении двадцати лет ученый каждый год имел одинаковые шансы сорвать джекпот. Однако спустя это время наблюдалась перемена: шансы ученого резко снижались. Вероятность публикации самой цитируемой статьи на двадцать пятом году карьеры составляла всего 5 процентов и продолжала стремительно падать. Я приближался к тридцатому году карьеры — каковы были шансы, что я еще сделаю открытие, которое затмит мою предыдущую «лучшую» работу? Согласно нашей кривой, они составляли менее 1 процента. Иными словами, мне можно было перестать пытаться. Одного взгляда на данные было достаточно, чтобы понять, что я теперь мертвый груз. Не стоило и думать о штатной должности — проректору пора было показать мне на дверь.

Получается, Саймонтон был прав. Его выводы применимы и к тем из нас, кто не стал гением, но пошел в науку из любви к ней и не свернул с пути, день ото дня работая и не мечтая почивать на лаврах. Результат анализа был очевиден: гении совсем не отличаются от нас, когда речь заходит о пиках креативности. Мы тоже достигаем пика на ранних этапах карьеры. Мы тоже теряем хватку, когда креативность начинает идти на спад. Гении или нет, мы подчиняемся одним закономерностям.

* * *

Однако, к моему облегчению, этот вывод — что я вполне могу накупить гавайских рубашек, переехать во Флориду и заняться гольфом — был основан на неполном прочтении данных. Изучая причины ранних творческих инноваций, мы наткнулись на нечто неожиданное. Да, вероятность прорыва резко снижается после двадцати лет работы в одной сфере. Но важно, что снижается и продуктивность. Оценив количество статей, которые ученые публикуют на протяжении своей карьеры, мы увидели, что они гораздо более продуктивны в начале пути. Кривая вероятности публикации самой важной работы и кривая вероятности публикации любой работы повторяли друг друга так точно, что мы не могли отличить их друг от друга. Такое нельзя было объяснить случайностью. Нам нужно было понять, что за этим стоит.

Несколько месяцев мы гадали, как объяснить связь между продуктивностью и вероятностью успеха. Я жаворонок — мне лучше думается утром, — поэтому я вставал на рассвете, чтобы изучить новые данные и отправить возникающие вопросы Роберте и ее команде. Днем мы обсуждали свои соображения, и я снова и снова спрашивал: «Что это на самом деле значит для меня? Неужели мой мозг уже мертв?» Роберта, истинная сова, в те же месяцы копалась в Google Scholar, изучая историю цитирования ученых, которые ее восхищали. На кого бы она ни посмотрела — хоть на лауреатов Нобелевской премии, хоть на относительно безвестных ученых, с которыми она работала прежде, — у всех них было кое-что общее: их влияние со временем возрастало. С каждым годом каждый из них набирал все больше цитат.

Возрастало даже влияние таких ученых, как Ньютон, Кюри, Эйнштейн и Дирак, а все они давно умерли. Их работы цитировались снова и снова, словно они были живее всех живых. Затем Роберту осенило. Она задумалась: в чем разница между успехом живых и умерших ученых?

Ответ таков: живые ученые сохраняют продуктивность. Ньютон, Эйнштейн и Кюри не могут двигать науку из могилы. Они не предлагали новых идей десятилетиями и даже веками. При этом мы не перестаем восхищаться их наследием. Несмотря на то что производительность их труда после смерти равняется нулю, их влияние, измеряемое количеством ссылок на их работы, растет с каждым днем. Чтобы изучить взаимосвязь между продуктивностью и успехом, решила Роберта, яблоки нужно сравнивать с яблоками, не пытаясь при этом сравнить живые яблони с умершими. Мы сменили объект нашего исследования на ученых, которые уже вышли на пенсию, чтобы можно было изучить всю их карьеру, а не только истоки.

Ночное озарение Роберты помогло нам по-новому взглянуть на данные. Мы обнаружили, что можем увидеть взаимосвязь продуктивности и успеха, расставив опубликованные работы каждого ученого в хронологическом порядке. Вместо того чтобы сопоставлять каждую статью с возрастом автора на момент ее публикации, мы просто присвоили ей порядковый номер в рамках карьеры ученого. Сделав это, мы смогли объективно взглянуть на публикации, каждая из которых была очередной попыткой совершения прорыва.

Мы ожидали увидеть, что самые важные статьи ученых будут одними из первых в их карьере, ведь именно об этом говорили нам результаты многолетних исследований работы гениев. Как ни странно, все оказалось иначе. Каждая статья — будь она хоть первой, хоть второй, хоть последней в карьере ученого — имела одинаковые шансы оказаться самой важной. Взглянув на данные под таким углом, мы немало удивились. Похоже, возраст не имел значения.

В связи с этим возникал новый вопрос. Если моя креативность не имеет срока годности, а каждая из моих статей получает одинаковые шансы стать прорывом, то почему все мы — хоть гении, хоть обычные люди — достигаем пика на заре карьеры?

Дело было в продуктивности.

Объяснить этот, на первый взгляд, парадоксальный вывод поможет простая аналогия. Допустим, тридцать лет подряд вы каждый год в свой день рождения покупаете лотерейный билет. С возрастом ваши шансы выиграть приз не повышаются. Впрочем, они и не падают. Сегодня они такие же, как и пять лет назад, и десять лет спустя они останутся неизменными. Но что, если в свой тридцатый день рождения вы купите тридцать лотерейных билетов? Если вам вообще суждено выиграть лотерею, велики шансы, что это случится именно тогда. Наши оценки показали, что научные статьи сродни лотерейным билетам в жизни ученого. Каждая из них имеет равные шансы на успех. В результате успех приходит к исследователю в тот период, когда его работы публикуются чаще всего — когда он завершает проект за проектом без передышки. Дело не в том, что на пике активности ученые более креативны, а в том, что они просто совершают больше попыток.

Всплеск продуктивности большинства ученых приходится на первые два десятилетия профессиональной жизни. Окончив университет, мы в первые годы беремся за новые проекты с огромным энтузиазмом. Затем, десять или двадцать лет спустя, наша продуктивность постепенно снижается. То же самое происходит и в других творческих сферах. Появляются новые возможности, которые заставляют нас покинуть работу, студию или лабораторию. Мы сталкиваемся с кризисом среднего возраста. Наши дети попадают в передряги, а стареющие родители требуют внимания. Мы выгораем, отвлекаемся, наши приоритеты смещаются, а темпы работы падают. Иными словами, ближе к концу карьеры люди покупают меньше лотерейных билетов, а потому реже выигрывают.

Итак, проанализировав данные иным образом, мы обнаружили, что новички гораздо чаще совершают прорывы не потому, что молодость — синоним креативности, а потому, что их продуктивность выше. Не пугаясь ни равнодушия, ни провалов, молодые снова и снова пытаются преуспеть. Именно поэтому ученые публикуют самые важные работы между тридцатью и сорока годами, многие художники пишут лучшие картины между двадцатью и тридцатью, а многие композиторы, кинорежиссеры, инноваторы и модельеры совершают прорыв на заре карьеры.

Как ни странно, это хорошая новость для тех из нас, кто уже обзавелся морщинами, и тех из вас, кто обзаведется ими в будущем. Креативность не имеет срока годности, если мы продолжаем покупать метафорические билеты и показывать свои работы миру. Пятый закон успеха прост:

При упорной работе успех может прийти в любой момент.

Анализируя данные, я едва мог сдержать свою радость. Когда мы начали изучать взаимосвязь успеха и продуктивности, по дороге домой из лаборатории я всегда был полон сил и новых идей. Свою роль играло и то, что прогресс в нашем исследовании наметился в начале лета, когда солнце вообще как будто не заходит за горизонт, а когда все же садится, расцвечивает бескрайнее небо яркими красками. Моя радость была глубоко личной, ведь продуктивность всегда была моей сильной стороной. Теперь я увидел, насколько ценным активом обладал всю жизнь. Повторяя пятый закон как мантру, я стал работать вдвое усерднее, превосходя даже самого себя в молодости. Сегодня я знаю, что каждая публикуемая статья представляет собой новый лотерейный билет, а каждый билет дает возможность совершить прорыв. Нам пришлось проанализировать несколько тысяч карьер ученых, чтобы понять мою, но все оказалось очень просто.

* * *

Когда пятидесятилетний Джон Фенн пришел работать в Йель, в научном мире он уже считался старым. Но не стоит забывать, что он начал карьеру очень поздно. Он опубликовал первую статью в тридцать два года, через десять лет после окончания университета, что в академической сфере случается очень редко. Если верить Эйнштейну, ему можно было не надеяться стать звездой. В тридцать пять лет Джон устроился на первую академическую позицию, когда пришел в Принстон и стал заниматься необычными исследованиями атомных и молекулярных пучков, которые продолжил в Йеле спустя пятнадцать лет. Несмотря на усердие, Фенн не был звездой. Должно быть, глава его кафедры в Йеле даже вздохнул с облегчением, когда ученому исполнилось семьдесят, потому что теперь его могли отправить на пенсию. В конце концов, он работал почти двадцать лет, а похвастаться ему было нечем.

Но Фенн не собирался останавливаться. Тремя годами ранее, когда ему было шестьдесят семь и он уже работал на неполную ставку, лишенный лаборатории и помощников, Джон опубликовал статью о новой технике, которую назвал «электроспрей». Он превратил капли в высокоскоростной пучок, что позволило ему быстро и точно измерять массу макромолекул и белков. Поняв, что это прорыв, ученый увидел свой шанс и не прогадал: стремительный рост интереса к молекулярному строению клеток привел к тому, что его техника быстро стала одним из основных инструментов в лабораториях по всему миру. Немного пробыв в должности почетного профессора Йеля, Фенн перешел на работу в Университет Содружества Вирджинии, где никого, очевидно, не смущал его преклонный возраст. Он открыл новую лабораторию и как ни в чем не бывало продолжил исследования.

В последующие годы Джон произвел революцию в науке. Развивая свою изначальную идею, он предложил ученым удобный способ измерения рибосом и вирусов с прежде невиданной точностью, накапливая знания, которые перевернули наши представления о работе клеток. Его поздний прорыв окупился сполна. Пятнадцать лет спустя, в 2002 году, когда Фенну было за восемьдесят, он стал лауреатом Нобелевской премии по химии.

Его счастливая история напоминает нам, что пятый закон работает нам на руку, если мы следуем его предписаниям. В своей надгробной речи подруга и ученица Фенна Кэрол Робинсон вспоминает его безграничный энтузиазм. «Он считал, что наука должна быть в первую очередь интересной, а когда интерес пропадает, нужно прекращать ей заниматься, — написала она. — Но Фенн не прекратил заниматься наукой, продолжая свои исследования и приходя на кафедру почти каждый день даже за несколько недель до смерти. Его последняя статья о механизме электроспрея вышла в свет, когда ему было девяносто лет». Он прожил прекрасную жизнь.

Фенн подтверждает простой посыл пятого закона: ваши шансы на успех определяет не возраст, а ваше желание снова и снова пытаться совершить прорыв. Я очень рад, что понял это. Я стал замечать феннов повсюду. Алан Рикман исполнил свою первую роль в кино, когда ему было сорок шесть. Рэй Крок присоединился к команде McDonald's в пятьдесят три. Нельсон Мандела, который двадцать семь лет провел в тюрьме и вышел, преисполненный желания политических перемен, стал президентом своей страны в семьдесят шесть. Джулия Чайлд впервые появилась на телевидении в пятьдесят — и в ее голосе слышалась радость, которую ей приносила готовка.

В этих историях о позднем успехе, которые можно считать классическими примерами действия пятого закона, было кое-что общее помимо упорства. Пути всех этих людей к успеху определялись скрытым фактором, который проявлялся в ходе их карьер. Мы назвали этот фактор качеством, и в конце концов он помог нам ответить на главный вопрос: откуда берутся продукты и идеи с высоким потенциалом?

* * *

Новые проекты начинаются с идеи. Не важно, в какой сфере вы работаете: к вам приходит озарение, и вы начинаете думать, как поделиться своей идеей со всем миром. Но нам не всегда заранее известна внутренняя ценность идеи. Давайте обозначим ценность случайной идеи буквой и. Открытие еще одного киоска быстрого питания в торговом центре, где за выживание борются пять таких киосков? Значение и будет близко к нулю. Постройка работающего телепорта? Значение и может быть огромным… если вам удастся реализовать идею. Само собой, чем лучше идея — чем выше ее и, тем более вероятно, что она окажет существенное влияние на мир.

Однако хорошая идея не единственный фактор успеха. Венчурные капиталисты часто повторяют избитую фразу: «Идеи стоят дешево». Объем финансирования, который инвестор готов вам предоставить, определяется тем, насколько вы способны превратить эту идею в полезный продукт. Этот принцип действует в любой профессии: в неумелых руках даже блестящая идея редко приносит плоды. Не менее важна ваша способность превратить идею в открытие, а разные люди способны к этому в разной степени.

Мы назвали эту способность К-фактором, и он позволил нам описать процесс инновационных разработок с помощью равенства. Каждый из нас берет случайную идею с ценностью и, после чего, используя свои навыки, превращает ее в открытие, или «успех», У, которым описывается ее влияние на мир. Если мы хотим спрогнозировать силу этого влияния, нам нужно понять, как два этих фактора — еще не установленная ценность идеи, или ее и, и К-фактор человека — работают в тандеме, чтобы определить итоговый успех проекта, или У. Простейшая модель, которую мы предложили, оказалась самой точной. Помножив К-фактор на ценность идеи и, мы получаем следующую формулу для прогнозирования успеха:

У = Ки.

Иными словами, успех продукта, или сделки, или влияние открытия представляет собой произведение К-фактора создателя и ценности идеи и.

Итак, если человек с низким К-фактором предлагает прекрасную идею с высокой и, ему, как ни печально, не удастся оказать существенного влияния на мир, поскольку ценность итогового продукта — Ки — снижается из-за низкого К-фактора. Великолепная идея, плохое исполнение. Вспомните первый Apple Newton, который плохо распознавал почерк, в результате чего Стиву Джобсу пришлось снять его с производства. Случается и обратное: креативный человек с высоким К-фактором выпускает несколько слабых или ничем не примечательных продуктов. Вспомните AppleLisa, NeXT, G4 Cube, MobileMe. Никогда о них не слышали? Они все лежат на кладбище многочисленных провалов Джобса. Если ценность идеи невысока, высокий К-фактор не имеет значения, поскольку Ки итогового продукта все равно будет низким. Прекрасное исполнение, плохая идея. Еще бывают идеальные ситуации, в которых хороши и идея, и ее творец. Если К-фактор и и высоки, они усиливают друг друга, что неизбежно приводит к грандиозному прорыву. Вспомните iPhone — великолепную идею, которая была прекрасно исполнена, в результате чего появился знаковый продукт наследия Джобса.

Такая модель карьеры опровергла многие мои представления о работе творцов. Я полагал, что с течением времени мы учимся максимально эффективно воплощать свои идеи, разрабатывая новые продукты, доверяя чутью на хорошие сделки, превращая мелодии в песни или запечатлевая мерцающий послеполуденный свет на холсте. Иными словами, наш К-фактор явно должен повышаться с течение времени. Однако все оказалось совсем не так. Научившись изменять К-фактор ученых, мы увидели, что он остается неизменным на протяжении всей карьеры. Данные ясно говорили нам: мы начинаем карьеру с высокими или низким К-фактором и он не меняется до самой пенсии.

Мне было сложно поверить, что в двадцать два года, когда я опубликовал свою первую статью, которая не оказала совершенно никакого влияния на мою сферу, в академическом отношении я был ничуть не слабее, чем сейчас. Вероятно, у вас может быть такая же эмоциональная реакция на это открытие, как и у меня. Скорее всего, вы полагаете, что в двадцать лет не были таким хорошим учителем, писателем, врачом или продавцом, каким стали сейчас, даже если с тех пор прошли не десятки лет, а считаные годы. Моему сыну двадцать два, и он готовится к аспирантуре. Разве я могу сказать ему, что он уже хороший или плохой ученый? Как же профессиональный рост, накопление опыта и усердная работа?

Я просто не мог поверить, что К-фактор творческих людей со временем не меняется. В это не поверили ни редакторы ведущих журналов, куда мы отправили статью с описанием этого открытия, ни восемь рецензентов журналов, которых попросили оценить статью. Все были озадачены. Нас попросили пересмотреть свои результаты и продемонстрировать их справедливость для всех областей науки. Мы потратили на это шесть месяцев и пришли к тому же выводу. Как ученый, я не могу не принять эти результаты. И все же я продолжаю обдумывать их, пытаясь понять, что они говорят нам об успехе, таланте и способностях.

Применимы ли наши выводы к областям, далеким от науки? Мы лишь недавно ответили на этот вопрос, сумев найти способ измерить К-фактор в другой сфере — сфере коммуникаций. Новичок моей лаборатории Онур Варол проанализировал, насколько хорошо пользователям Twitter удается публиковать твиты, которые находят отклик у их подписчиков. Само собой, если у вас миллионы подписчиков, шансы, что ваше сообщение ретвитнут тысячи раз, высоки, поэтому сравнить вас с человеком, у которого всего несколько подписчиков, не удастся.

Однако при сравнении пользователей с одинаковым числом подписчиков мы увидели серьезные различия. Одни гораздо лучше других умели взаимодействовать с аудиторией. Пока пользователи Twitter оттачивали свои навыки коммуникации, не наблюдалось ни систематического роста, ни систематического падения популярности их сообщений. Пользователи с высоким К-фактором оставались популярными, а остальные так и не выходили в топ. Этот фактор определялся при регистрации нового пользователя и оставался на одном уровне на протяжении многих месяцев и даже лет.

Я рассказал о своих сомнениях в этих выводах соседу, успешному предпринимателю. Я спросил его, считает ли он, что со временем стал лучше в своей профессии. Сколько времени ему потребовалось, чтобы успех стал сопутствовать ему во всем? Можно ли сказать, что он научился все превращать в золото, умело избегая неудачных сделок?

«Вовсе нет», — ответил он.

Его карьера была полна случайных провалов, которые перемежались немногочисленными крупными успехами. Он не слишком отличался от одного из самых успешных предпринимателей нашего времени, Стива Джобса, высокий К-фактор которого позволил его многочисленным феноменальным провалам затеряться на фоне сенсационных достижений.

* * *

Если вам кажется, что некоторые люди в каждой профессиональной сфере играют в успех с тузом в рукаве… так и есть. Но в рукаве у них лежит не туз, а К-фактор — талант или знание, которым они располагают, — и именно он повышает их шансы преуспеть. В каждой творческой сфере есть свой Джон Леннон, Стивен Спилберг, Тони Моррисон или Мария Кюри. Поскольку их К-фактор огромен, их проекты оказывают гигантское влияние, даже если они работают с идеей среднего и. Высокий К-фактор усилит даже не слишком удачный проект, хотя в менее умелых руках он окончился бы провалом. В каждой карьере успешные проекты чередуются со множеством очевидных неудач, которые соответствуют многочисленным идеям низкого и. И все же наша модель показывает, что люди с высоким К-фактором будут добиваться успеха снова и снова.

Но что, если К-фактор низок? Нам несложно перечислить людей с высоким К-фактором или вспомнить тех, кому не так повезло. Это подтверждается теми данными, которые мы использовали при анализе карьер ученых и пользователей Twitter. Многие не опускали руки, несмотря на низкий К-фактор. Поскольку он не меняется со временем, я могу дать всем важный совет: если у вас никак не получается преуспеть, возможно, вы пытаетесь преуспеть не в той области. Я столкнулся с этим и сам. В школе я готовился стать скульптором, но, если честно, был не слишком хорош. Даже тогда мне лучше давалась физика. Я последовал за своим К-фактором и променял художественную студию на научную лабораторию. Возможно, вы завязли в среде одиночек. Я проходил и такое, много лет изучая квантовые точки, то есть занимаясь малоизвестной дисциплиной, в которой даже важнейшие открытия не получают огласки. В конце концов я переключился на сети, поскольку в этой сфере мои работы могли достичь более широкой аудитории. Дело в том, что, если наш К-фактор не согласуется с работой, нам нужно понять, выбрали ли мы верный путь.

Однако, если вы заняли свою нишу — нашли ту область или профессию, в которой ваш К-фактор творит чудеса, — вам остается лишь одно: не опускать руки. Не полагайтесь на удачу, стремясь к успеху. Найдите профессию, в которой ваш К-фактор соответствует вашим мечтам, и ваши шансы преуспеть значительно возрастут.

* * *

Надеюсь, теперь вы убедились, что креативность не имеет срока годности.

Срок годности имеет успех. И это странно, ведь мы говорили, что успех может рождать еще больший успех. Как мы видели, по принципу предпочтительного присоединения успешный проект влечет за собой неограниченный рост, пропорциональный предыдущим успехам. Задумайтесь об этом. Именно здесь нужен здравый смысл. Будь это правдой, мы бы быстро чересчур возомнили о себе, летя на крыльях индивидуальных достижений. Нам было бы достаточно один раз добиться признания, после чего внимание, подпитываемое принципом предпочтительного присоединения, обеспечило бы нам безбедную жизнь. Единственный бестселлер позволял бы автору всю жизнь купаться в славе и гонорарах. Единственный успешный патент приносил бы изобретателю бесконечное богатство, которое встречается только в сказках. Единственное открытие обеспечивало бы ученому миллионы цитат. Порой так и случается. Единственный успех дает человеку импульс на всю жизнь. И все же, если бы принцип предпочтительного присоединения всегда работал без ограничений, неравенство между богатыми и бедными стало бы поистине колоссальным.

Второй закон гласит, что успех бывает неограниченным, но ограничения все же существуют. Как и многое в нашей жизни, успех ограничен временем.

В конце концов, все мы смертны.

Успех идет на спад, потому что все устаревает, становясь жертвой «экономики внимания». Какой бы привлекательной ни казалась нам блестящая штуковина, которая сейчас маячит у нас перед носом, рано или поздно мы начинаем искать на горизонте что-нибудь получше. То же самое происходит с нашими «подростковыми» проектами. В основном внимание к открытиям, видеороликам и айфонам приковывается на первых порах, а со временем интерес к ним быстро и повсеместно падает. Успех тает, как снежинка.

* * *

Есть и хорошая новость: К-фактор напоминает нам, что удача улыбается тем, кто упорен и талантлив. Хотя срок годности проектов ограничен, творческие люди могут творить всегда. С точки зрения творца, ключ к долгосрочному успеху очевиден: нужно, чтобы качества вашего К-фактора работали, снова и снова принося вам успех. Успешные люди завершают один проект и сразу приступают к следующему. Они не считают свои выигрыши, а покупают новые лотерейные билеты. Публикация серии романов позволяет автору эксплуатировать пятый закон единственным доступным образом — например, так поступила Роулинг. Всякий раз, когда выходит новая книга, новые поклонники таланта писателя обращаются к его старым произведениям. Получается, что каждая новая книга оживляет карьеру автора, поддерживая актуальность всех ранее опубликованных романов.

Успех со временем меркнет, но К-фактор остается неизменным. В связи с этим поистине успешные люди систематически производят продукты с высоким потенциалом, выбирая новые идеи высокого и. В сочетании с упорством в стиле Фенна высокий К-фактор помогает нам превратить пятый закон в двигатель карьерного успеха. Такие люди, как Шекспир и Остин, Маск и Эдисон, Кюри и Эйнштейн, входят в историю не за единственную работу, которая меняет все. Они возвышаются над интеллектуальным каноном благодаря своим исключительным К-факторам — и готовности снова и снова пытать удачу.

Использовать К-фактор можно и иным образом.

В совместной работе.

Создайте сеть, которая будет помогать вам с проектами. Если вы не преуспеете сразу, она не позволит вам опустить руки и станет подталкивать вас использовать свой К-фактор вновь. Командная работа мотивирует нас. В моем случае студенты и постдоки — и огромное количество проектов, над которыми мы работаем вместе, — питают мою продуктивность.

Поскольку успех тоже представляет собой коллективный феномен, именно наша реакция на качественную работу и талантливых людей определяет нашу судьбу. Может показаться, что успех — это сила, которая нам неподвластна. Однако, если пятый закон и говорит нам о чем-то, так это о том, что мы можем контролировать многое. Постоянное творчество в сочетании с упорством в духе Джона Фенна не только наполняет нашу жизнь смыслом, но и — как показывают данные — раскрывает секрет долгосрочного успеха. Она не только самым эффективным образом связывает нашу сущность с результатами нашего труда, но и объясняет, почему мы восхищаемся людьми, которые понимают, что жизнь не бесконечна, но возраст лишь повод отметить очередной день рождения в кругу друзей.

* * *

Японский художник Кацусика Хокусай — прекрасный тому пример. «Все, что я нарисовал до семидесяти лет, не заслуживает внимания. В семьдесят три я увидел истинное строение природы», — написал он в семьдесят пять лет. Его дальнейшие рассуждения привели меня в восторг. «Когда мне будет восемьдесят, я продвинусь еще дальше. В девяносто я проникну в суть вещей. В сто лет я постигну непостижимое, а в сто десять все, что я нарисую, будь это хоть точка, хоть линия, станет живым».

Хокусай дожил до восьмидесяти девяти. Он создал свои самые знаменитые работы в последние двадцать лет жизни. Среди них и легендарная гравюра на дереве «Большая волна в Канагаве». Уверен, вам знакома эта картина: огромная пенная волна медленно поднимается над полузатопленной лодкой, а на заднем плане виднеется совсем маленькая гора Фудзи. Это прекрасная метафора успеха, который приходит и уходит в течение жизни, постепенно нарастая и обрушиваясь на нас тяжелой волной, чтобы затем схлынуть и начать цикл вновь.