Глава XXI

Опомнившись, я убедился, что задыхаюсь в темноте под грудой земли, которая валится на меня со всех сторон, угрожая схоронить заживо. Ужаснувшись при этой мысли, я старался встать на ноги, что мне и удалось наконец. Затем в течение нескольких минут я стоял недвижимо, стараясь сообразить, что такое случилось и где я. Наконец я услышал глухой стон и задыхающийся голос Петерса, умолявшего о помощи. Я пополз к нему и вскоре наткнулся на его голову и плечи. Он был засыпан рыхлой землей и никак не мог из нее выбраться. Я принялся откапывать его и наконец помог ему освободиться.

Оправившись от ужаса и изумления, мы стали соображать, в чем дело, и пришли к заключению, что стены расщелины обвалились вследствие землетрясения или собственной тяжести и похоронили нас заживо. Долго мы предавались безумному отчаянию, какое вряд ли может понять человек, никогда не бывавший в таком положении. Я уверен, что в ряду человеческих бедствий нет катастрофы, соединенной с бо´льшими телесными и душевными муками, чем погребение заживо. Черная тьма, окружающая жертву, жестокая тяжесть в груди, удушливые испарения сырой земли, сознание, что не остается и тени надежды, что вам суждена участь трупа, – наполняют сердце человеческое невыносимым, невыразимым ужасом.

Наконец Петерс заметил, что нам нужно еще определить, как велико наше бедствие, и исследовать свою темницу: не найдется ли какого-нибудь выхода. Я с жаром ухватился за эту надежду и стал пробираться среди рыхлой земли. Сделав шаг вперед, я заметил слабый свет, убедивший меня, что, по крайней мере, от недостатка воздуха нам не суждено погибнуть. Мы несколько ободрились, убеждая друг друга не падать духом. Перебравшись через груду, загораживавшую нам путь к свету, мы убедились, что можем двигаться без затруднений, и стали дышать гораздо свободнее. Теперь мы могли осмотреться и увидели, что находимся у верхнего конца расщелины, там, где она поворачивала налево. Еще несколько усилий – и мы добрались до поворота, за которым к своей невыразимой радости увидели длинную трещину, направлявшуюся вверх под углом градусов в сорок пять, но местами более крутую. Мы не могли разглядеть выхода, но свет, свободно проходивший в эту трещину, убеждал нас, что если только мы доберемся до ее конца, то выйдем на волю.

Тут я вспомнил, что мы вошли в расщелину втроем и что нашего товарища Аллена нигде не видно. Мы тотчас вернулись и стали искать его. После долгих поисков, сопряженных с серьезной опасностью погибнуть под обвалом, Петерс крикнул мне, что ему удалось нащупать ногу Аллена, который совершенно завален землей, так что невозможно его вытащить. Я вскоре убедился, что он прав и что жизнь, без сомнения, уже оставила нашего товарища. Как ни горько нам было, но пришлось бросить тело на произвол судьбы и вернуться к повороту.

Трещина была так узка, что мы едва помещались в ней, и после двух-трех безуспешных попыток пробраться к выходу снова стали отчаиваться. Я уже говорил, что утесы, среди которых вилось ущелье, состояли из какой-то мягкой горной породы вроде мыльного камня. Стены и дно расщелины, по которой мы пробирались, состояли из такого же камня и были так скользки, что даже в отлогих местах нам трудно было подвигаться вперед, а в крутых затруднение казалось почти непреодолимым. Как бы то ни было, отчаяние придало нам храбрости, и мы, вырезая ножами ступеньки в мягкой землистой массе и цепляясь с риском полететь с кручи за выступы из более твердых пород, выдававшиеся из общей массы, кое-как добрались до площадки, с которой был виден клочок голубого неба в конце заросшей лесом долины. Оглянувшись на расщелину, мы убедились, что она недавнего происхождения, и заключили отсюда, что землетрясение, так неожиданно засыпавшее нас землею, в то же время открыло и этот выход. Так как мы едва могли двигаться и даже говорить от усталости, то Петерс предложил известить товарищей о нашем затруднительном положении, выстрелив из пистолетов (ружья и кинжалы остались под землей). Дальнейшие события показали, что, если бы мы выстрелили, нам пришлось бы жестоко раскаяться в этом; к счастью, у меня явилось смутное подозрение, что с нами сыграли злую шутку, и мы решили оставить дикарей в неизвестности относительно нашего местопребывания.

Отдохнув с час, мы стали пробираться вверх и, пройдя немного, услышали страшный гвалт. Наконец нам удалось выбраться на поверхность земли, так как до тех пор мы шли под навесом скал и деревьев, поднимавшихся высоко над нашими головами. Мы осторожно пролезли в узкое отверстие и, окинув взглядом окрестности, разом поняли страшную тайну землетрясения.

Мы стояли недалеко от главной вершины этой цепи холмов. Ущелье, в которое вошли тридцать два человека, извивалось налево от нас футах в пятидесяти. Но на протяжении доброй сотни ярдов ложе ущелья было завалено хаотической грудой земли и каменьев по меньшей мере в миллион тонн – и этот обвал, очевидно, был произведен искусственно. Способ, употребленный при этом, был столь же очевиден, сколько прост; следы зверского дела еще сохранились. В разных местах вдоль восточного края обрыва (мы находились на западном) виднелись деревянные колья, воткнутые в землю. В этих местах скала уцелела, но по всему протяжению обвала сохранились следы, показывавшие, что такие же колья были воткнуты на расстоянии ярда один от другого футах в десяти от края пропасти на протяжении около трехсот футов. Крепкие веревки из виноградных лоз были привязаны к кольям, еще остававшимся на утесе, без сомнения, такие же веревки были привязаны и к остальным кольям. Я уже говорил о странной структуре этих холмов и описывал узкую и глубокую трещину, по которой мы выбрались наверх. Очевидно, эта горная порода в силу своей структуры легко раскалывалась на вертикальные параллельные друг другу пласты. Этой особенностью воспользовались дикари для своих предательских целей. Без сомнения, ряд кольев, вколоченных в утес, вызвал образование трещины, быть может, глубиной в фут или два; затем, ухватившись за веревки (привязанные к верхушкам кольев и протянутые в сторону, противоположную краю утеса), дикари разом дернули их по сигналу, поданному снизу, и, действуя кольями как рычагом, отделили целый пласт. Судьба наших злополучных товарищей была нам совершенно ясна. Мы одни ускользнули от гибельной катастрофы. Мы одни остались в живых из всех белых людей, бывших на острове.