Глава XX

Вождь исполнил свое обещание и в изобилии снабдил нас съестными припасами. Черепахи были очень хороши, утки оказались лучше всякой нашей дичины: нежные, сочные, тонкого вкуса. Кроме того, дикари привезли нам кучу сельдерея и ложечной травы и целую лодку сушеной и свежей рыбы. Сельдерей оказался очень вкусной приправой, а ложечная трава отличным лекарством для больных скорбутом. В самое короткое время все больные поправились. Нам доставили также много других припасов, в том числе какие-то раковины, видом напоминавшие обыкновенную ракушку, но вкусом устрицу; креветки, яйца альбатроса и других птиц, большой запас мяса свиней, о которых я уже упоминал. Большинство матросов находили его сносной пищей, но мне оно не нравилось, так как отзывалось рыбой. В обмен за эти припасы мы дали дикарям голубые бусы, оловянные кружки, гвозди, ножи, куски красной материи. Они, видимо, были очень довольны этой меной. Мы открыли торг на берегу под прикрытием пушек, причем дикари относились к нам с полным доверием и вели себя вполне прилично, чего мы никак не ожидали, помня их поведение в деревне Клок-Клок.

Эти дружественные отношения продолжались в течение нескольких дней; дикари нередко являлись на шхуну, и наши люди ездили на берег, совершали продолжительные экскурсии вглубь острова без всякой помехи со стороны туземцев. Убедившись, что корабль нетрудно нагрузить трепангами благодаря дружественным отношениям с туземцами, которые охотно помогали нам ловить этих животных, капитан Гай предложил Ту-Уиту заключить контракт насчет постройки запасного магазина и собирания трепангов дикарями, между тем как мы воспользуемся хорошей погодой и поплывем дальше на юг. Вождь охотно согласился на это предложение. Таким образом был заключен договор к удовольствию обеих сторон. Решено было, что шхуна останется у острова, пока не будет выбрано место, построен магазин, вообще сделаны все необходимые приготовления, для которых потребуется наше участие; а затем мы поплывем дальше, оставив трех человек для надзора за исполнением нашего плана и сушки трепангов, которой они обучат и дикарей. Вознаграждение будет зависеть от усердия дикарей во время нашего отсутствия. За свою работу туземцы получат столько бус, ножей, красной ткани, сколько соберут трепангов.

Быть может, некоторым из читателей небезынтересно узнать, что это за животное и каким образом его приготовляют. Я расскажу об этом вкратце. Следующее описание заимствовано мной из одного новейшего путешествия в Южный океан:

«Моллюск, известный в торговле под названием трепанг, водится в Индийском океане. Он в изобилии ловится у островов Тихого океана специально для торговли с Китаем, где этот моллюск ценится так же высоко, как пресловутые съедобные гнезда, которые, вероятно, делаются ласточками из студенистого тела трепангов (в зоологии – голотурий). У них нет раковины, ног, вообще никаких членов, только пищеприемное и извергающее отверстия на противоположных концах тела, но посредством своих эластичных колец они ползают подобно червям в мелководье. Тут во время отлива на них набрасываются ласточки и своими острыми клювами достают из нежного тела моллюсков клейкую массу для гнезд.

Эти моллюски бывают разного объема, продолговатой формы, от двух до восемнадцати дюймов длиной. В разрезе они почти круглые, слегка сплюснутые на стороне, обращенной к морскому дну, от одного до восьми дюймов толщиной. В известное время года они выползают на отмели, вероятно для размножения, так как в это время их часто встречают парами. Они приближаются к берегу, когда солнце сильно нагревает воду, часто выползают на такие мелкие места, что после отлива совершенно обсыхают под лучами солнца. Но размножаются они в мелководье; по крайней мере, нам никогда не случалось видеть на отмелях детенышей, а только взрослых животных. Пищей им служат главным образом коралловые полипы.

Трепанги ловятся обыкновенно на глубине трех-четырех футов; затем их вытаскивают на берег и делают на конце тела надрез в дюйм или больше, смотря по величине животного. Через это отверстие выдавливаются внутренности, которые вообще походят на внутренности других низших обитателей моря. Затем животное обмывают и варят – операция довольно важная, так как недоварить или переварить моллюска одинаково вредно. Потом зарывают на четыре часа в землю, снова варят и высушивают на огне или на солнце. Высушенные на солнце они больше ценятся, зато сушка идет в тридцать раз медленнее, чем на огне. Хорошо приготовленные, они могут сохраняться в сухом месте два-три года, но время от времени, приблизительно раза четыре в год, их все-таки нужно осматривать, не завелась ли сырость.

Китайцы, как выше сказано, считают трепангов лакомым блюдом и приписывают ему способность укреплять и обновлять организм и восстанавливать силы, истощенные вследствие разного рода излишеств. Первый сорт стоит в Кантоне девяносто долларов за пикуль (133 1/2 ф.), второй – семьдесят пять долларов, третий – пятьдесят, четвертый – тридцать, пятый – двадцать, шестой – двенадцать, седьмой – восемь, восьмой – четыре; но маленькие грузы часто приносят и большую выгоду в Маниле, Сингапуре и Батавии».

Итак, заключив контракт, мы тотчас принялись отыскивать место для постройки складочного магазина. Была выбрана широкая площадка на восточной стороне бухты, где оказалось вдоволь воды и леса, неподалеку от рифов, подле которых водились трепанги. Все мы рьяно принялись за работу и в самое короткое время, к великому изумлению дикарей, свалили кучу деревьев и вывели сруб магазина. В два-три дня постройка подвинулась настолько, что остальную работу можно было поручить троим остававшимся матросам: Джону Карсону, Альфреду Гаррису и Петерсону (все уроженцы Лондона), которые добровольно предложили свои услуги.

К концу месяца все было готово для отъезда. Мы обещали, однако, навестить перед отплытием деревню, и Ту-Уит так упорно настаивал на исполнении этого обещания, что мы сочли неблагоразумным оскорбить его отказом. Кажется, в это время никто из нас не питал ни малейших подозрений относительно враждебных замыслов со стороны дикарей. Они вели себя вполне прилично, охотно помогали нам в наших работах, старались доставить всевозможные удобства, часто без всякого вознаграждения, и ни разу не стянули у нас ни одной вещицы, хотя, очевидно, высоко ценили наши богатства, судя по восторгу, с которым принимались подарки. Женщины были особенно любезны во всех отношениях, и нам решительно не могла прийти в голову мысль о каком-либо вероломстве со стороны людей, относившихся к нам так предупредительно. Но вскоре нам пришлось убедиться, что эта кажущаяся любезность была результатом глубоко обдуманного плана нашей гибели и что эти островитяне, к которым мы так некстати прониклись дружбой, были самым варварским, коварным, кровожадным племенем негодяев, когда-либо осквернявшим землю.

Мы отправились в деревню с прощальным визитом 1 февраля. Хотя, как уже сказано выше, у нас не было и тени подозрения, но все-таки меры предосторожности не были забыты. На шхуне остались шесть человек, которым было строго-настрого приказано не пускать никого ни под каким предлогом на корабль и не оставлять палубы в наше отсутствие. Абордажные сети были подняты, пушки заряжены двойными зарядами картечи, фальконеты мушкетными пулями. Шхуна стояла за милю от берега, и ни один челнок не мог бы подойти незамеченным.

В деревню отправилась партия в тридцать два человека. Все мы были вооружены с ног до головы ружьями, пистолетами и кинжалами; сверх того у каждого из нас был длинный нож, напоминающий охотничий, которые так распространены у нас в западных и южных штатах. Сотня воинов в черных шкурах встретила нас на берегу, чтобы сопровождать в деревню. Мы не без удивления заметили, что они были совершенно безоружны; и на наш вопрос, почему так, Ту-Уит ответил просто: «Матти нон уи па паси», т. е. оружия не нужно там, где все братья. Мы приняли его слова за чистую монету и отправились.

Оставив за собой ручеек и речку, о которых я упоминал выше, мы вступили в узкое ущелье между утесов, среди которых росли деревья. Это ущелье было скалистое и неровное, так что мы с большим трудом пробрались через него при первом посещении деревни Клок-Клок. В длину оно имело полторы-две мили и прихотливо извивалось среди утесов (по-видимому, оно было когда-то ложем реки), делая крутые повороты почти на каждом шагу. Стены его достигали в среднем семидесяти или восьмидесяти футов высоты, а местами поднимались еще выше, так что свет едва проникал в ущелье. Средняя ширина была около сорока футов, местами же ущелье суживалось настолько, что пять-шесть человек едва могли идти рядом. Короче говоря, место было как нельзя более удобное для засады, и нет ничего удивительного, что мы осмотрели оружие, прежде чем вошли в ущелье. Вспоминая теперь о нашей безрассудной доверчивости, я удивляюсь, как могли мы при каких бы то ни было условиях довериться неизвестным дикарям настолько, что позволили им идти впереди и сзади нас в такой тесноте. Но мы шли именно в таком порядке, положившись на силу нашего отряда, безоружность Ту-Уита и его спутников, верное действие огнестрельного оружия (еще неизвестного туземцам), а главное, на дружественные намерения этих гнусных негодяев. Пятеро или шестеро из них шли впереди как бы в качестве проводников, услужливо расчищая дорогу от камней и сучьев. За ними следовал наш отряд. Мы шли плотной кучкой, стараясь только, чтоб нас не разделили. Шествие замыкала толпа дикарей, соблюдавшая величайший порядок.

Дэрк Петерс, некто Вильсон Аллен и я шли по правую руку от наших товарищей, рассматривая необычное залегание пород на склоне возвышавшегося над нами утеса. Трещина в мягкой горной породе привлекла наше внимание. Она была достаточно широка, чтобы пройти одному человеку, и углублялась в скалу футов на двадцать, поворачивая затем налево. Высота этой расщелины была футов шестьдесят или семьдесят. В ней росли какие-то низенькие кустарники с плодами вроде орехов, которые мне захотелось попробовать. Я быстро свернул в расщелину, сорвал несколько штук орехов и хотел поскорее вернуться, но обернувшись увидел, что Петерс и Аллен последовали за мной. Я просил их вернуться, так как разойтись двоим тут было невозможно, и обещал поделиться с ними орехами. Они послушались, и Аллен уже находился у выхода в ущелье, когда я почувствовал сотрясение, которое ни с чем не могу сравнить, внушившее мне смутную мысль, что земной шар разлетается вдребезги и наступает последний день вселенной.