Мы дома

Где-то в окрестностях Спокана, на Шоссе-90, я вдруг выехала на абсолютно гладкую равнину: не было ничего ни впереди, ни позади, ни по сторонам. Коричневая трава, выжженная солнцем, дрожала на ветру, борясь за выживание. Фермеры возили по полям большие металлические поливалки, чтобы у скота было где пастись. На двухрядной трассе с разделительной полосой посередине какая-то девушка на «Субару» обогнала меня слева. Я заметила у нее на заднем сиденье и в багажнике коробки, корзины и большие мешки. Я же ехала налегке, лишь с парой старых армейских рюкзаков, где лежали недавно купленные футболки да несколько шортов.

У нас обеих вся жизнь была впереди – и у меня, и у девушки на «Субару». Может, она ехала в Миссулу учиться в колледже – как давным-давно собиралась сделать я, прежде чем разорвала свое заявление, – но на этом сходство между нами, пожалуй, заканчивалось. Я представила себе, как сама ехала бы так пять лет назад, подпевая какой-нибудь песенке по радио. Представила, что она – это я.

Я отогнала эти мысли и нажала на педаль газа, нагоняя ее, нагоняя мой собственный призрак. Поездка в Миссулу означала для меня не только осуществление мечты, это был еще и поиск места, которое мы сможем называть домом.

Когда я приехала, уже в сумерках, улочки Миссулы все еще пульсировали от жары летнего дня. Я вылезла из машины и встала на тротуаре, вертя головой по сторонам, и тут мимо меня прошли две девушки чуть за двадцать, кивнули мне и улыбнулись. Одна из них пела. Вторая играла на укулеле. Обе были в длинных развевающихся юбках и сандалиях. Они напомнили мне девчонок, с которыми я встречалась на вечеринках в Фэрбенксе. Этакие хиппи, не интересующиеся косметикой, зато умеющие разжигать костер и не боящиеся испачкать руки, копаясь в саду. Я скучала по таким людям. По моим людям.

В первое утро я отправилась бродить по городу, ощущая, как солнце начинает пощипывать мне плечи. Трава была сухой, и на ней было приятно посидеть, в отличие от вечно влажных газонов в Вашингтоне. Возле кампуса я устроилась почитать книгу в тени гигантского клена. Лежа на спине, я глядела на солнце через его резную листву. Я провела там почти весь день, любуясь окружающими холмами и горами, слушая речку, бежавшую под пешеходным мостом. Вечером я обнаружила в центре города парк. На лужайке стояли палатки с уличной едой. Люди сидели на траве и на скамейках. На эстраде играл оркестрик. Я уже не помнила, когда в последний раз чувствовала себя такой счастливой, когда позволяла себе расслабиться и впустить в душу музыку. Я бродила по парку с рассеянной улыбкой, пока не заметила, что, как ни странно, все вокруг улыбаются тоже.

После нескольких лет без друзей, рассорившись с семьей, лишившись знакомых, во временном жилье с черной плесенью, после своей работы уборщицей-невидимкой в чужих домах, я жаждала напитаться добротой. Я мечтала, чтобы люди меня замечали, заговаривали со мной, принимали меня. Я изголодалась по всем этим вещам, как никогда в жизни. Миссула открыла это во мне. Внезапно мне захотелось общения. Захотелось дружбы. И мое желание казалось вполне естественным, потому что, пока я бродила там, возможности представлялись на каждом шагу. Большинство местных улыбались мне из-под своих шляп с контурами штата Монтана или кодом 406. Утром, завтракая в маленьком кафе, где все столики были забиты, я насчитала шестнадцать пар сандалий «Чако», включая мои собственные. Увидела женщин, не стеснявшихся растительности на теле. Множество людей с татуировками. Мужчин, которые носили младенцев в рюкзачках и слингах. Наткнулась на старых друзей из Фэрбенкса. Никогда еще ни одно место не раскрывало мне вот так своих объятий. А я пробыла там всего лишь сутки.

Сама того не зная, я приехала в один из лучших летних уикендов. В городе проходил фестиваль «Ривер Сити Рутс» . Главную улицу закрыли для автомобилей. На ней торговали окрашенными вручную футболками, керамикой, картинами, деревянными медведями, выпиленными из чурбачков. Множество людей, расположившись на раскладных стульях, слушали выступления музыкальных групп, продолжавшиеся день напролет. На боковых улочках выстроились грузовички с угощением, а посреди площади открылась пивная. В Миссуле любили повеселиться.

Так оно и продолжалось. Каждый день я отправлялась на прогулку по городу. Забиралась в горы. Бродила по укромным тропкам, слушая, как в зарослях трубят олени. Спускалась вдоль ручьев, сбивая ноги на острых камнях. Один раз, оказавшись в долине за городом, потная и измученная жаждой, я на пару минут заблудилась, сбившись с дороги, по которой пришла. Мне хотелось есть, хотелось пить, но в то же время я была в полном восторге от того, что заблудилась, хоть и ненадолго, на просторах Монтаны.

Я влюбилась в этот край. Как Стейнбек. Как Дункан.

«Я переезжаю в Миссулу, – сообщила я Джейми по СМС. – Я должна переехать. Это чудесное место». С колотящимся сердцем я подождала, что он ответит, но ответа не последовало. Я уже представляла себе, что он наговорит Мие, чтобы она не захотела поехать со мной. Представляла, как он будет угрожать мне судом, лишением родительских прав. Именно эти страхи так долго заставляли меня откладывать путешествие. Но теперь я не просила у него разрешения; я просто уведомляла его. Каким бы наивным это ни казалось, я почему-то считала, что моя любовь к Миссуле и стремление дать Мие лучшую жизнь вытянут нас. Приведут нас сюда.

Джейми дал Мие позвонить мне на следующий день. Звонок раздался утром, когда я сидела на заросшем травой пригорке у Кларк-Форк-Ривер. У меня за спиной медленно кружилась карусель; рядом на площадке играли ребятишки. Я читала книгу, обдумывая заодно, что напишу в своем живом журнале.

– Привет, мама, – сказала Мия. На заднем плане слышался голос Джейми и его матери. Они подбадривали ее – «говори»! Наконец она выпалила: – Я не хочу переезжать в Монтану!

– О, детка, – воскликнула я, стараясь, чтобы мои слова напомнили ей наши объятия. Я так и видела, как Мия стоит посреди гостиной в доме своей бабушки, а Джейми, вздернув брови, прижимает трубку ей к уху, заставляя повторять фразы, которые они заранее отрепетировали.

– Мия, мне очень жаль, что тебе через все это приходится проходить, – сказала я, и Джейми забрал у дочки телефон.

Его голос представлял собой нечто среднее между рычанием и шепотом.

– Я скажу ей, что ты ее увозишь, чтобы мы с ней больше никогда не смогли увидеться, – грозил он. – Надеюсь, ты это понимаешь. Что ты ужасная эгоистка и тебе все равно, что она меня больше не увидит. Она поймет. Она возненавидит тебя за это.

Я попыталась представить себе большие темные глаза Мии, которыми она смотрела на него в этот момент, пока он говорил. Я знала, как Джейми выглядит, когда злится, как белые брызги слюны оседают у него на губах, обнажающих кривые зубы.

– Я хочу еще поговорить с Мией, – заявила я, не желая его слушать.

Когда Мия взяла трубку, голос у нее был счастливый.

– Ты купила мне розовые ковбойские сапоги? – спросила она, снова став собой прежней.

Я улыбнулась.

– Да. Как и обещала.

Я рассказала ей про магазин, в котором есть целый отдел розовых сапожек: там я нашла пару и для нее, а еще – мягкую игрушку, лошадку.

– И коробку для ланча с ковбоем!

Когда мы снова созвонились с ней два дня спустя, она показалась мне растерянной. Она не знала, где ее отец, хоть я и звонила на его телефон. До меня доносились взрослые мужские голоса и смех, но Мия сказала, что не знает, кто это такие. Я пожалела, что не взяла ее с собой, но в этом случае, думаю, мы вряд ли бы вернулись. Я представляла, как мы спешно подыскиваем себе жилье и пишем заявление о переселении в местном суде. Представляла, как проводим остаток лета, валяясь на солнышке, обходя местные холмы и реки.

Однако я впервые за последние пять лет вырвалась на каникулы и старалась выжать из них максимум. В субботу я отправилась на фермерский рынок. Там было множество ребятишек возраста Мии, в том числе девочек в растерзанных балетных пачках и со спутанными волосами. Я могла бы свободно гулять с ней, в майке с открытыми руками, не пряча своих татуировок, а Мия красовалась бы в пластиковых босоножках на каблуках и карнавальном костюме. Мы отлично вписались бы в местное общество. Никто не стал бы косо на нас смотреть, как постоянно происходило в Вашингтоне. Мия могла бы поиграть с этими малышками, карабкающимися на скульптуру рыбы. Это мог бы быть наш дом. Эти люди могли бы стать нашей семьей. Я была в этом уверена.

По дороге домой я сидела в машине без музыки, слушая шум мотора. По мере приближения к Вашингтону у меня все сильнее теснило сердце, словно я еду не в том направлении. Все восемьсот километров пути события прошедших пяти лет прокручивались у меня в голове. Я видела, как Мия делает свои первые шаги в приюте для бездомных. Заново ощущала свою тревогу и отчаяние от того, что не могу дать ей надежный дом. Вспоминала все наши перипетии. Автомобильную аварию. Холодные ночи, когда мы спали на раскладном диване в студии. Возможно, автор Алхимика прав. Возможно, если сделать первый шаг по направлению к мечте, Вселенная поддержит меня на этом пути. Возможно, чтобы найти свой истинный дом, надо открыть свое сердце для любви. Я давно перестала думать, что дом – это красивый особняк на холме. Дом – это место, где тебя принимают. Это общество. Твой круг.

Несколько месяцев спустя, через пару дней после Рождества, с Мией на заднем сиденье я снова катила через горы к Миссуле.

– Видишь огоньки? – спросила я, приглушив радио и указывая на мигающие звездочки в долине. Я поглядела в зеркало заднего вида и увидела, что Мия в своем детском кресле качает головой.

– А где мы? – спросила она, оглядывая заснеженные холмы за окном.

Я сделала глубокий вдох.

– Мы дома, – сказала я.

После пяти лет постоянных переездов мы с Мией постепенно привыкали к оседлой жизни. Когда мы переселились, ее отец надолго куда-то исчез. Он не отвечал на телефонные звонки, не показывался в видеочатах, из-за которых мы столько спорили с ним, составляя план его общения с Мией. Я не знала, как объяснить дочери происходящее.

Мия начала от меня убегать: дома, в магазине, на тротуаре, на улице. Я хватала ее на руки, а она кричала и лягалась, и мне приходилось присаживаться на корточки, чтобы подобрать ее розовые резиновые сапоги, слетавшие с ног в разгар ее истерики. Я знала, что это естественная реакция на перемены, на разлуку с отцом, на то, что ее вырвали из привычной среды и переселили в другое место, где зима удерживала нас в закрытом помещении большую часть времени с момента переезда. Ее поведение выходило за все возможные рамки, и я просто не знала, как с ней справиться. Мне казалось слишком опасным – взрывоопасным и утомительным, – брать ее куда-то с собой. Однажды утром мне надо было сделать два дела: заехать на почту и в магазин, купить тампоны. Мия два часа скандалила, отказываясь одеваться и обуваться, лягалась и кричала, и дралась со мной так, будто я пытаюсь топить ее под водой. У меня началась сильнейшая паническая атака, я упала на пол, пытаясь сделать вдох, а Мия с довольным видом удалилась в свою комнату играть, радуясь очередной победе.

Однако все, как это обычно бывает, постепенно вставало на место. Я нашла работу – убирать в большом офисном здании, – и взяла пару частных клиентов. Как-то раз в приемной офиса мне попался журнал под названием Mamalode, и я отправила туда небольшой рассказ. Они его опубликовали, и я не могла насмотреться на свое имя на журнальной странице.

В том же магазине я нашла объявление о детском саде при местном спортивном центре. Мы переговорили с владельцами, и они согласились, чтобы вместо оплаты я убирала помещение сада. Одна из их служащих поселилась вместе с нами, взяв на себя часть арендной платы, а остальное компенсируя тем, что сидела с Мией, когда мне приходилось рано утром уходить на работу, пока дочь еще спала.

Как-то раз весной, окинув взглядом голубое небо за окном, Мия сделала заявление:

– Мама, мы должны пойти в поход.

Я сидела за кухонным столом в нашей квартире и ждала, пока она доест завтрак. Глаза у меня слипались от усталости. Обычно по выходным я наслаждалась возможностью подольше поспать и посидеть за чашкой кофе, прежде чем браться за домашние задания.

По этой причине мне не очень хотелось идти. Я слишком устала от постоянной борьбы с Мией, а поскольку с тех пор, как она ходила в сад, дочь убегала от меня почти постоянно, я не могла ей доверять. Но она смотрела таким умоляющим взглядом, и в глазах у нее был такой искренний восторг, как ни разу с момента нашего переезда. Это был первый по-настоящему жаркий, солнечный уикенд той весны, и он напомнил мне о магии, которую я ощутила, впервые приехав сюда в августе. Я поднялась из-за стола и начала складывать протеиновые батончики и бутылки с водой в рюкзак.

– Пошли, – сказала я.

По-моему, еще никогда в жизни Мия так быстро не обувалась.

Университет Монтаны находится у подножия горы. Официально гора называется Сентинель, но местные называют ее «М», потому что на ее склоне есть огромная бетонная буква М, к которой ведет туристическая тропа. Многие месяцы я смотрела на нее, пока шла на занятия, и наблюдала за крошечными точками – людьми, карабкающимися на гору. Я завидовала им, но у меня всегда находились оправдания, чтобы не лезть туда самой.

Мы въехали на парковку у подножия. Несколько человек стояли у лестницы, ведущей к тропе. Они все были в специальной обуви для пробежек или походов, пили воду из бутылок и выглядели идеально экипированными для восхождения.

– Ладно, – сказала я, разглаживая ладонью шорты и уже сожалея о своем решении надеть сандалии. – Как высоко мы пойдем?

– До самой буквы «М», – заявила Мия, как будто это был сущий пустяк. Как будто это не цель, которую я поставила себе, когда приехала в город в первый раз. Как будто подъем к «М» не означал карабкаться на высоту полтора километра.

Когда мы начали подъем, я думала, что мы кое-как дойдем до полпути, потом Мия устанет, и все закончится тем, что я на закорках буду тащить ее до машины. Однако она бодро шагала вверх, минуя на каждом повороте тропы туристов, присевших на скамейки отдохнуть и полюбоваться видом.

Не веря своим глазам, я смотрела, как моя пятилетняя дочь карабкается в гору в своей юбке и сандалиях с Человеком-Пауком и с игрушечным жирафом, закрученным вокруг шеи. Она бежала так быстро, что обгоняла других туристов и потом дожидалась, пока я ее догоню. Я же едва дышала и обливалась потом. Это была, пожалуй, самая тяжелая моя прогулка за последние годы. Я кричала Мие, чтобы она остановилась, волнуясь, что она может залезть на букву «М» и соскользнуть с ее бетонной поверхности или просто свалиться с края. Тропа и горы были такие крутые, что я ничего не видела вверху. Временами передо мной мелькала Мия, крепко стискивавшая свои маленькие кулачки. Мои тоже были сжаты.

Когда мы добрались до конца тропы, то уселись на верхушке буквы «М» и несколько минут наслаждались видом, пока Мия не поднялась на ноги и не объявила, что пора идти дальше. Я последовала за ней, потрясенная тем, что она готова продолжать путь. Она была полна решимости добраться до вершины и на пути останавливалась разве что посмотреть на муравейник или нору суслика. Я заставила ее попить воды и съесть черничный протеиновый батончик. Потом мы снова пошли.

На вершину Сентинеля ведут несколько путей, но мы выбрали тропинку, петляющую по боковому склону. Хотя он и не такой крутой, как другие, добраться до самой вершины нелегко даже по нему. Мне приходилось отдыхать каждые шагов десять или около того. Мия пару раз останавливалась вместе со мной. Может, дело было в эндорфинах, а может, в ярком солнце, но у меня от счастья кружилась голова. Я понимала, что Мие последние шаги к вершине тоже даются нелегко. Она видела, насколько я устала.

На вершине она подняла руки над головой и засмеялась. Я сделала несколько фотографий: как она танцует на горе высоко над городом. Над нашим домом. Мы сели на обрыве, откуда открывался вид на Миссулу. С нашего места здания казались крошечными кукольными домиками, а машины – блестящими точками. Я сидела, составляя в голове визуальную карту города: Миссула была такой большой, занимала столько места у меня в уме и в сердце, что странно было видеть ее сверху целиком.

Прямо у подножия находился кампус, куда я ходила на занятия и где через два года на глазах у Мии мне на сцене вручат диплом бакалавра филологии и писательского мастерства. С горы я видела лужайки и деревья, где лежала, когда приезжала сюда на каникулы и мечтала стать студенткой. Видела нашу квартиру, парки, где мы гуляли, центр, к которому мы с Мией пробирались зимой по обледеневшим тротуарам. Видела реку, лениво змеившуюся через весь город.

Мия сама прошла весь путь назад до машины. В закатном солнце ее кожа казалась оранжевой. Пару раз во время спуска она покровительственно оглядывалась на меня. «Мы это сделали», – говорили ее глаза. Преодолели тяжелый путь на гору и тяжелый путь к лучшей жизни.

Хотя, по-моему, это одно и то же.