Глава II Толос
март 400 года от Коронации
МИХА АТМОС, СЫН АЛАНА АТМОСА
1
За стеклом последнего уцелевшего фонаря тлеет умирающее пламя. Отсветы мечутся по испачканным усталым лицам. Сомкнутые губы, желваки на скулах, в глазах стена.
— Да-а, — говорит Дерих. — Надо же было так вляпаться.
За минувший час повторяет он это раз в десятый. И каждый раз Тинкин однообразно отзывается:
— Помолчал бы ты уже, борода. Без тебя тошно.
Миха уже выучил, что пройдет минут пять, Дан вздохнет, встанет, подойдет к завалу и попытается сдвинуть с места валун поменьше. Но даже с его исполинской силой затея обречена на провал. Древние строители обустраивали свои ловушки на славу.
— Да брось, — буркнет Дерих. — Не трать силы.
Дан посмотрит на него, и взгляд горца будет красноречивей слов. На что ему теперь силы?
Нет, правда, надо же было так вляпаться!
2
…С Рейей они попрощались прямо на причале, на правом берегу.
— В добрый путь, друзья, — сказала девушка-пустельга. — Здесь наши дороги расходятся.
— Ты нас здорово выручила, Рейя, — Дан пихнул Дериха кулаком в плечо.
— Да, да, да, — зачастил карлик. — Если бы не ты, не видать нам Чаши.
— Вы же ее все равно отдали, — улыбнулась девушка.
— Кхгм, это да.
— Конечно.
— Но что Чаша, если задуматься. Честь и слава победителя куда важнее.
— Точно, Дан. Хорошо говоришь.
— Я полечу, хочу успеть на вечерний полоз в Саман, — Рейя пожала руки Дану и Дериху, повернулась к Тинкину. — Ты меня прости еще раз, мастер Тинкин, что я твое место заняла. Не поминай лихом.
— Зла не держу, — важно сказал Тинкин, пожимая руку девушке-сквайру. — Обстоятельства так сложились. Будешь в наших краях, навещай.
Дан поднял бровь. Какие такие у Дорожных Рыцарей «наши края»?
— Ну, даст Небо, свидимся, — Рейя отвесила друзьям короткий поклон, потрепала Миху по голове и пошла прочь. Ни одна из рассохшихся досок понтона не скрипнула под ее легкими ногами.
Команда «Молотобойца» смотрела ей вслед.
— Дельная девка, — цокнул языком Дерих. — Сильно уважаю высоких да осанистых. Южная кровь, пальцем не размешаешь.
— Как она Лютию срезала, а? — поддержал Дан. — Не каждый день увидишь.
— Дилетантка, — вздохнул Тинкин. — Но талантливая. Пойдем, дерябнем по пиву?
— Я те дерябну.
— А отпраздновать? С самого Парома на просушке!
— Рано праздновать, — подвел черту Дан. — Нам в Толосе надо быть к полудню. Десять минут на сборы. Ты, Миха, найди старика-лесовика и, кхе-кхе, друга твоего тоже приводи.
— Да, пора твоему дружку из трюма выйти, — поддержал Дерих.
Вся троица захыкала, подмигивая Михе и тыча друг друга в бока. Миха набычился.
— Шли бы вы подальше, — буркнул он и побежал наверх по сходням.
3
Азора и правда весь водный путь от Парома до селения Причалы, откуда начиналась дорога до Толоса, просидела в трюме. Боялась подручных Гарро. Миха, еще со вчерашнего дня собиравший от Дана, Дериха и Тинкина ежеминутные подковырки, мужественно таскал ей еду с камбуза и как мог развлекал разговорами.
— Чего она трусит? — спрашивал Дан и со значением похлопывал по железной ноге «Молотобойца», занявшего добрую треть палубы. — Отобьемся от старого кукольника, если чего.
Миха хмурился и уходил в трюм. В ночь перед отплытием, которую Азора коротала в мастерской Друза, а Миха, чтобы ненароком не привлечь чьего внимания, в гостинице, случилось необычное.
Миха ворочался под кусачим одеялом и уговаривал себя, что поступил правильно, послушавшись Азору и оставшись в гостинице. Их могли видеть вместе в Котле. Если Азору и в самом деле будут искать, то нет ничего проще проследить за Михой до мастерской Друза.
Сон к сыну Атмоса не шел. За окном горланили припозднившиеся гуляки, праздновавшие окончание Турнира. Команда «Молотобойца» осталась допивать брагу со Старым Медведем. Дед Ойон то ли спал, то ли отправился опять по неведомым своим шаманским делам. Прислуга разошлась по домам, хозяина Миха не видел, другие постояльцы съехали после драки Дана с лейтенантами Кассара.
Получалось, что во всей гостинице Миха остался один. Укладываясь спать, он как-то об этом не задумывался. Однако после часа бессонных бдений в голову от скуки чего только не полезет. Полезли, как водится, всякие страхи.
В бытность свою в Хладе (и до встречи с Хозяевами Льда) Миха до страшных таежных историй был большим охотником. Людоедствующие тангу, крадущая женихов Хозяйка Зимы, трапперы, перекидывающиеся медведями, Черный Брат Сай Олах — все они собирались вместе с мальчишками на подворье хромого Линека. Старый Следопыт, искренне, как внучат, любивший своих воспитанников, пускал детвору в сарай, где возле старенькой печки друзья Михи взахлеб рассказывали друг другу истории одна другой жутче.
Часть историй оказалась правдой. Миха поежился, натягивая одеяло до подбородка. Звуки поздней гулянки за окном стихли. Даже ветер в печной трубе не ревел, а постанывал тихонько. Дом погрузился в особенную обморочную тишину. Ни человеческих голосов, ни лая собак.
Неудивительно, что скрип открывающейся входной двери был прекрасно слышен и на втором этаже. «Ребята вернулись», — обрадовался Миха. Но почему не слыхать шутливого переругивания Дериха с Тинкиным, почему не стучат сапоги Дана по лестнице? Дверь скрипнула, и все.
«Может, Дед Сова пришел?» Где же привычный кашель, треск половиц, недовольное бормотание? Для собственного спокойствия Миха решил думать, что скрип двери ему почудился. Еще он собрался вылезти из-под одеяла и запалить лучину от печки. В комнате хоть и не было темно — северный долгий день давал тусклый свет, но с живым огнем у изголовья как-то полегче.
Скрип дверных петель раздался совсем близко, и на руках у Михи появилась гусиная кожа. Коченея от жути, он смотрел, как приоткрывается дверь в его комнату. На два пальца разошлась щель, потянуло сквозняком.
— Кто там? — ломающимся голосом спросил Миха.
Он так пялился на дверь, что чудом заметил движение в другой стороне. Маленькое окно под самым потолком отбрасывало на пол светлый квадрат. Что-то на секунду закрыло свет, мелькнуло тенью в квадрате, рассеченном оконным переплетом. Миха повернул голову, за окном никого не было. Движение повторилось. Присмотревшись, Миха мог различить его и в полумраке за пределами светового квадрата.
Вереница теней скользила по комнате. Не было предметов или существ, которые их отбрасывали, часть из них была просто клочками темноты. В некоторых мерещились узнаваемые очертания. И правда, когда пара теней легла на стену, Миха мог поклясться, что видит дрожащий силуэт горбуна и рядом с ним худого человека с рукавами, свисающими до пола.
Тени облетели комнату, каждый угол, побывали даже под кроватью. Скользнули прочь. Хлопнула дверь в комнату Михи, мгновение спустя снизу донесся звук закрывающейся входной двери. Обливаясь холодным потом, Миха вскочил, проверил дверь. Ложась спать, он на всякий случай всегда закрывал щеколду.
Щеколда была на месте, задвинута до упора. Комната закружилась вокруг Михи, и он сполз на холодный дощатый пол.
— Я знаю, о каких ищейках — подручных Гарро ты говорила, — сказал он Азоре, когда они поднялись на борт парома.
Та вздрогнула и промолчала. Вообще всю дорогу она не баловала Миху разговорами, но все, что было связано с господином Гарро и его театром, заставляло ее замолкать надолго.
У камбуза Миха столкнулся, как всегда нежданно, с Дедом Совой. Тот покосился на Миху и сказал:
— Хочешь узнать больше, не задавай вопросов.
Сказал и заторопился прочь, постукивая палкой. Озадаченный Миха решил ни о чем не расспрашивать Азору. Захочет, расскажет все сама.
4
У пристани новоприбывших обступили извозчики. Галдели, торговались, азартно отпихивали друг друга локтями.
К Дану, нюхом определив в нем главного, сунулся бойкий мужичок в лихо заломленном треухе.
— Ехать надо, хозяин? — спросил он, глазами подсчитывая пассажиров. — Свободные сани имеются.
— Транспортом обеспечены, — ответствовал Дан, указывая на «Молотобойца».
Мужичок не растерялся.
— А дорогу показать, господин Лыцарь? Главным трактом идти долгонько. А мы сами местные, пути обходные знамо. Семь верст долой, да и с прочим народом толкаться не придется.
Дан переглянулся с Дерихом, который у команды был за казначея. Дерих для солидности упер руки в бока.
— Почем возьмешь? — спросил он, наступая на мужичка.
— Та немного, — махнул тот рукой. — Полушку с носа. Итого, значить…
— Погоди, погоди. Пятьдесят — это ты загнул. За такие деньги мы и сами дорогу найдем.
— Ой, без ножа режешь, — застонал мужичок. — Ну сорок пять, больше не уступлю.
— Пол золотого сола он хочет за извоз? — тихо спросил Миха у Дана. — За эти деньги в Хладе здорового йотуна отдавали, да еще со сбруей.
Дан улыбнулся.
— Половину серебряного, Миха. Весь расчет в медяках. Про золото на этом берегу и не заикаются. Вокруг Толоса народ не жирует. Вот погоди до Самана, тамошний извоз за ползолотого даже с места не тронется. В столице еще похлеще.
— Уж это да, — встрял Тинкин. — Помню, катал я одну фифу по хамонским каналам, так не поверите, сколько лодочник с меня запросил.
— Ты его не слушай, Миха, — засмеялся Дан. — Хамонские, как наш друг изволит выражаться, фифы ему лишь снятся. Не подпустят они такого прощелыгу на пушечный выстрел.
— К сожалению, не могу предъявить доказательств, но считаю, что подрывать доверие ко мне в глазах нашего юного спутника…
— Договорился, — Дерих в пылу торга раскраснелся и утирал варежкой пот. — Этим рвачам дай только палец, руки не досчитаешься. В общем, я с Даном и Тинкиным на «Молотобойце», Миха с подругой и старик на санях.
— А как же Лат?
Лат по прозвищу Червяк, с которым Дерих свел знакомство в Пароме, ехал вместе с ними. Всю дорогу он о чем-то перешептывался с Даном и Дерихом, а как причалили, Миха потерял грузную фигуру Червяка из виду. Лат Михе не нравился, но команде он был нужен для неназванных дел в Толосе.
— Червяк сказал, что своими путями будет добираться. С его лысой рожей мимо заставы Пепельных шастать не резон. Повяжут в момент. Уговорились на закате в надежном месте встретиться.
— Добро. Ну, чего штаны мять. Отправляемся!
5
По пути им не раз попадались статуи из ноздреватого серого камня. Они изображали воина верхом на волке. Воин был в остроконечном шлеме тангу и доспехе из железных дощечек. Черты лица стерло время. При виде каждой такой фигуры извозчик старательно трижды отплевывался через плечо.
Миха открыл рот, собираясь спросить у мужичка про статуи.
— Это Кан-церге, камни Кана, — опередил его дед Ойон.
Старый тангу курил трубку с полузакрытыми глазами, но, как всегда, ухитрялся замечать все вокруг.
— Вырыть бы их давно, — оглянулся извозчик. — Да только боится народишко. Дескать, кто такую каменюку тронет, беды не оберется. Схарчит его проклятие волчатников.
— Правильно боится, — обронил Ойон.
С полверсты молчали. Наконец Миха не выдержал.
— Это какого Кана камни? — обратился он к Деду Сове. — Того, что Ночную Орду вел и в Битве Древа сгинул? Кана-убийцы?
— Это вы, большие люди, так его зовете. У нас для Кана другие имена. А камни его, да. Раньше они повсюду стояли, везде, где прошла Орда. Тангу верили, что Кан может войти в любой из камней, и камень оживет, станет всадником. Туда, где камни стояли, мог Кан из любого места вмиг домчаться.
— Байки все, — вмешался извозчик. — И проклятие тоже байка. На юге, вона, вырыли всех истуканов до последнего.
— Оттого кровь там литься и не перестает, — дохнул дымом дед Ойон.
Извозчик окончательно насупился и замолчал. Миха не успокаивался.
— Ты о нем, о Кане, с таким уважением говоришь.
— Кан был уважаемым тангу. Человеческая кровь в нем тоже была, но люди его отвергли, на дурное толкнули. Из-за людей перестал он слышать голос своей земли. От духов своего народа отвернулся. Но и хорошего он немало успел сделать.
— Человеческая кровь? — громко удивился Миха. Сонная Азора шевельнулась под шкурами возле него.
— Кан по рождению сын саманского воина. Он рос среди больших людей вдалеке от своего народа. Каменный город, а не тайга, был ему домом.
ДЕД ОЙОН, ТАНГУ ИЗ ГИБЛОГО КРАЯ
6
Кан родился в непростое время. Небеса горели, огненные духи-птицы плясали над землей, утоляли голод живым и неживым. Шаманы тангу едва держали их, не подпускали к Саман-городу, где жил Кан. Копотью покрывались белые башни, пепел сыпался жителям на головы. Тяжело было.
Двадцать шесть зим прожил Кан-человек в огненном кольце. Немало героев на его глазах погибло, сражаясь с огненными духами Ярости. Не помогли ни оружие больших людей, ни сила их Сердечных Камней, ни живая броня. Тогда понял Кан, что не могут люди справиться с духами, и пошел к шаманам тангу. К самим духоборцам, айоро-хатыр он пошел.
В то время тангу еще ставили свои улэйа в стенах больших городов. Племя, из которого отец Кана взял жену, было древним и сильным. Его шаманы знали, как победить духов-птиц. Чтобы усмирить огонь, нужен Лед.
Лед, говорили шаманы-айоро, лежит под мертвым городом Тол-ырга, по-человечески Толос. В могиле Безликого Хозяина лежит. Вставлен Лед в его железную шапку, говорит с ним Лед, но не слышит его больше Безликий.
Пойди, Кан, сын воина, в мертвый город. Раскопай землю, найди могилу Хозяина Утонувшей Земли. Увидишь в ней лук, который без стрел и тетивы делает дырки в железе и камне, не бери. Увидишь капкан, в который сны ловятся, не бери. Увидишь маску Хозяина, которая железным его слугам приказывать может, не бери. Плохие это вещи, не нужны они тебе. И против духов огня они не помогут.
Возьми, Кан, сын женщины-тангу, железную шапку Хозяина. Заговорит с тобой Лед, ты ему не отвечай. Пообещает тебе Лед землю больших людей, леса людей-деревьев и горы людей-птиц, ты молчи. Захочет Лед отдать тебе сокровища карликов-вериди, не соглашайся. Позовет за море, править Осколками Утонувшей Земли, не слушай.
Устанет Лед, спросит тебя, чего ты хочешь. Отвечай — управы на огненных духов-птиц и ничего больше. Лед научит тебя, что делать.
Не обманули мудрые айоро-хатыр. Научил говорящий Лед Кана, как сделать из него ошейники для духов. Вышел Кан из могилы Хозяина, стал на девяти холмах вокруг мертвого города, ударил копьем о землю. Позвал он духов Ярости на бой. Слетелись духи к нему со всей земли.
Девять дней сражался с духами Кан. Жгли его духи своим дыханием, били крыльями-ятаганами, рвали клювами. На третий день вбили они его в землю по пояс, на шестой по грудь, на девятый по плечи. Еще немного, и пропал бы Кан, утащили бы его духи к себе, в расплавленное Сердце Мира. Но земля поила молодого воина силой, укрепляла его руку. Всех до одного духов победил Кан, заковал в ледяные ошейники, ошейники сбил в черную цепь. Цепь обвязал вокруг своего запястья.
Приказал он духам отвезти его к Саману. Подняли духи воина в воздух и тут же поставили у ворот Белого Города. Дальше ход им был шаманами заказан. Тряхнул Кан ледяной цепью, завыли духи. Ударил Кан копьем в ворота — выходите, люди, полюбуйтесь на своего спасителя.
Испугались люди, не хотят выходить. Страшен был им Кан, весь покрытый пеплом, сам похожий на яростного духа. Послали за старшими воинами и с ними за отцом Кана.
Начали совещаться воины. Увидели они, что духи послушны Кану, сидят смирно у него на цепи. Значит, сильнее Кан любого из них, хозяев живой брони и огненных луков. А если захочет Кан отнять у них власть над Белым Городом?
Обеспокоились воины, позвали к себе шаманов-айоро. Зачем, говорят, научили вы его сажать духов на цепь? Плохо вам жилось у нас? Не кормили вас сытно, не разрешали дома свои ставить, где земля укажет? Почему напасть такую вы сотворили?
Разве это напасть, отвечали шаманы? Ведь он беду от вас отвел, на цепь посадил. Мало ваших полей духи пожгли? Мало ваших братьев у белых стен пеплом легло? А кому, как не ему, было знание духов давать? Он наполовину человек — в нем сила вашей земли. Наполовину тангу — может он с духами говорить, может с ними на бой выходить, как мы, айоро-хатыр.
Не стали воины людей слушать шаманов тангу. Решили они выгнать их из Белого Города, раз те большую силу в руки Кана вручили, старших воинов обошли. А самого Кана установили они больше не признавать человеком, заставили его отца от Кана отвернуться, мать из дома выгнать, трижды его человеческое имя проклясть.
Услышал Кан отцовское проклятие, зарыдал. Увидел, как палками гонят шаманов из города, а с ними остальных тангу, как жгут их улэйа, убивают собак. Застыли слезы на его щеках. Стали льдом. Повернулся Кан к Белому Городу спиной, бросил в него копье через левое плечо. Вонзилось копье в ворота, треснули они снизу доверху. Девять раз по девять городских силачей не смогли выдернуть его из ворот.
«Когда вернусь за моим копьем, — сказал Кан, Кантангу, — сожгу все, оставлю только эти ворота. Новый город построю на месте Самана, город без людей. Новой землей стану править, землей без людей. Землей тангу».
Сказал, топнул и исчез в дыму.
— Через девять раз по девять лет вернулся Кан Большой Тангу за своим копьем, — сказал дед Ойон. — С ним пришла Ночная Орда. Пришли огненные духи в ледяных ошейниках. Пришли карлики вериди, принявшие имя саллахи, и на них накинул Кан черную цепь. Пришли девять раз по девять и еще раз столько же колен тангу. Всех их вел на Саман Большой Кан, а его вела железная шапка из мертвого города. Не послушал Кан шаманов-айоро, стал говорить со Льдом. Пустил его в свое сердце.
— Он стал йоро-мангу? — спросил Миха.
Дед Сова кивнул:
— Да, он стал йоро-мангу, сильным, сильнее всех тогдашних шаманов. Солнце закрывал Кан своим плащом, ночь шла вместе с Ордой, вместо звезд горели в ней глаза волков.
МИХА АТМОС, СЫН АЛАНА АТМОСА
Дым трубки, смешанный с паром дыхания, закрыл лицо Ойон-атына. Голос его будто бы отдалился, звучал издалека. Миха боялся шевельнуться. Под шкурами проснувшаяся Азора нашла и сжала его руку. Она, оказывается, давно слушала старого шамана.
— Северная ночь спустилась на Белый Город. Подъехал Кан к треснувшим воротам. Навстречу ему вышел воин с железной утренней звездой в одной руке и копьем Кана в другой. С ним были люди Озерного Города, и Стеклянного Города, и люди-птицы, и южные люди Сердечных Камней.
Воин, сумевший вырвать копье Кана из ворот, провел острием копья черту на земле.
«Здесь положу тебе предел», — сказал он.
И сломал копье Большого Тангу пополам.
Миха с облегчением выдохнул. Вроде бы и знакомая с детских лет история, а все-таки, рассказанная иначе, будоражит кровь.
— Это был Озерный Лорд, будущий Король, — сказал он.
Азора робко, словно устыдившись, отняла ладонь. Миха покосился на нее, поймал первую с момента выхода из Парома улыбку.
Дым рассеялся. Дед Ойон дремал, уронив подбородок на грудь.
7
Ближе к Толосу извозчик снова разговорился.
— Извольте полюбоваться, наши знаменитые Виноградные Холмы, — указывал он хлыстом. — Не смотрите, что в снегу, винограду снег не помеха. Как снег сойдет, виноград под весенним солнышком дозреет. Тут и сборщики пожалуют на своих колесниках с корзинами. От самого Валита и Хамона к нам добираются, не говоря уже о Самане.
— Я читал про Виноградные Войны, — похвастался Миха больше перед Азорой, чем перед возчиком. — Виноград, выращенный в Толосе, обладает особым вкусом. Вина, получаемые из него, очень ценятся.
— Дело в пепле, — ввернул возчик. — Когда эрвидоры, еть их, разбудили здешние вулканы на погибель заморским гадам, Толос и окрестности укрыло пеплом. Пепел знатно удобрил землю, и виноград здешний, который и так, сказывают, был неплох, начал родиться всем на зависть.
— А войны получаются, когда Братства Виноделов делят плодородные участки, — продолжал Миха, раздражаясь, что возчик мешает ему демонстрировать ученость. — Здесь полно наемников со всего Акмеона, особенно весной.
— Поэтому Дан с друзьями сюда направились? — спросила Азора, махнув рукой в сторону топавшего за ними «Молотобойца».
Дан принял ее жест за приветствие и ответил оглушительным свистком. У всех заложило уши.
— Может, и поэтому, — пожал плечами Миха, ковыряясь в ухе мизинцем. — Не очень-то Дан рассказывает, что за дела у него в Толосе.
— Да известно, какие дела, — возчик обернулся и подмигнул.
— То есть? — не понял Миха.
— Эхма, чего ты мне, молодой, валенком прикидываешься? Я ж не из Пепельных, руки крутить не стану. Если бы господин Лыцарь к виноградарям наняться хотели, мы бы в другую сторону ехали. На новые поселения, в Виноградники или Ключи. А мы к старому городищу направляемся, в самое гнездо могильщиков.
— Могильщиков?
— Так зовут тех, кто спускается в подземелья Толоса, — проявила неожиданные познания Азора.
— Точно, девонька.
«Вот это да!» Миха откинулся на локти, уставился в небо. Неужели его друзья — преступники Короны, взыскующие запретных сокровищ мертвого города? И как поступить ему, Михе Атмосу? По велению ума, говорящего, что надо держаться от Толоса Трижды Испепеленного подальше? Или по велению сердца, которое наполняет все тело шипучим восторгом и предвкушением чуда?
Надо было послушаться ума.
8
Толос напомнил Михе Грань. Главным образом людьми, их лихорадочными повадками татей, выставленным напоказ оружием, скрытностью. Здесь все, от кабатчика до извозчика, не говоря уже о настоящих искателях удачи, ходили по острой грани закона. Каждый курган, каждая яма могли скрывать запретное наследие древних. Саман, Хамон и Валит, которые даже в ценах на соль не могли сойтись сотни лет, по отношению к недрам Толоса были едины. Всякого, кто алчет знаний Тарту или сокровищ Ночной Орды, ждет каторга. Пытарей-могильщиков это не останавливало.
Селиться в пределах старого городища было запрещено, да никто бы и не стал по доброй воле. Немногочисленные приютные дома жались поближе к землям виноградников. Вдоль границы Толоса жили кочевыми стоянками, по образцу диких тангу. Каждая стоянка со своим законом, своими понятиями, своим вожаком. Стоянки перебивались охотой, разрешенными промыслами, и хотя ежу было понятно, что они служили основным пристанищем могильщиков, Пепельная Стража смотрела на них сквозь пальцы. Здесь, как и в Кагалыме, все были повязаны родством, подношениями, тайными услугами.
Миха с друзьями прибились к одной из больших стоянок. Заправлял здесь всем человек по имени Аркча.
— На железного болвана твоего Аркче плевать, — говорил он, сплевывая коричневой от чинги слюной. — Хочешь у моего костра греться, плати. Хочешь картошки, строганины, опять плати. Хочешь ночью спать спокойно, Аркчу не забывай.
Был Аркча низок, горбат, косил на левый глаз. Сила в нем, несмотря на ущербность, чувствовалась немалая. В своем синем от татуировок кулаке он держал две дюжины мужиков и два раза по столько баб. Шесть из них, как выяснилось, приходились Аркче женами. Самой младшей из них Азора помогла в первый же день ободрать тушку зайца.
Аркча, умевший появляться как гриб из-под земли, вырос у локтя Дана, наблюдавшего за разделкой вместе с Михой.
— Девку береги, — буркнул вожак. — Лучше в мужское переодень. Была доча у Аркчи, украли прямо от костра. Хорошая была, чуть помладше вашей.
После эпизода с зайцем Аркча стал заметно теплее относиться к команде «Молотобойца» и даже снизил побор. Но на все разговоры о старом городище, тайных тропах и постах Пепельных отвечал одинаково: «Аркча охотник, не пытарь. В Испепеленном не Аркча охотиться будет, на него охота будет. Такой беды Аркче не надо».
В окрестностях Толоса ночь и день пусть неохотно, но сменяли друг друга. Михе, с детства привыкшему к дням и ночам, длившимся по полгода, быстрый бег солнца по небу был еще в новинку. Его завораживали синие сумерки, затапливающие холмы кисельной дымкой. На чутких звериных лапах они крались вдоль границы стоянки, отпрыгивали от костров, крутили куньи хвосты на шапках сторожей.
Миха потянулся, подкинул дров в костер. Поднял голову и уперся взглядом в пряжку чужого ремня. На пряжке чеканный герб — скрещенные факел, меч и кирка. На ремне фляга в оплетке, моток бечевы, а там, где носят обычно нож, удивительное дело — лопатка с коротким черенком. Края лопатки отточены до бритвенной остроты.
— Пустишь погреться, земляк? — спросил у Михи хозяин лопатки.
Миха кивнул, косясь по сторонам. Дана, Дериха или Тинкина не было видно. Вот незадача.
Человек, усевшийся напротив, был одет в грязно-серый плащ поверх обшитого железом ватника. Текучими движениями, пронзительным взглядом напоминал он Михе Мая Сургу, да и вообще Снежного Следопыта. Только Следопыты носили бороды, чтобы уберечь лицо от укусов ветра, а этот, когда снял платок, прикрывавший рот и подбородок, оказался гладко выбрит. На голове у него была круглая железная шапочка.
— Я Борос, — сказал он, протягивая обветренную руку.
— Миха.
— Новенький здесь? — Борос кивнул в сторону «Молотобойца», нависавшего над стоянкой. — На нем приехали?
— Ага.
— Что ищете в Толосе, Миха?
Разговор очень походил на допрос. Миха, как назло, не знал, что можно говорить, а что нельзя. На его счастье за спиной раздалось шарканье и кашель, и к костру подсел дед Ойон и с ним Азора.
— Это Азора, а это Ойон-атын, — Миха обрадовался передышке. — Они тоже приехали со мной.
— Мы артисты, — сказала Азора, подвешивая над костром котелок с водой.
Дед Ойон высыпал рядом с ней горсть картошин. Видно, ходили к женам Аркчи за провизией.
— Артисты, значит.
— Нуда.
Азора взяла три картошины и принялась ими жонглировать. К картофелинам присоединился раскладной ножик, неведомо как оказавшийся в ее руке Он раскрылся в полете, блеснуло лезвие, и с картошек полезла кожура. Плюх, и первая из них очищенной полетела в котел. Миха тут же подхватил еще одну и бросил Азоре. Та кивнула: бросай еще. Вот уже в воздухе вместе с ножом целых восемь картох.
— Жонглеры, стало быть, — Борос перевел взгляд на деда Ойона. — А ты, уважаемый?
— А я судьбы предсказатель, — Дед Сова достал маленький холщовый мешок. — Могу и тебе предсказать.
— Не погнушаюсь твоими словами, Ойон-атын.
Дед потряс и опрокинул мешок. Миха совсем не удивился, что фигурки из него выпали сплошь незнакомые.
— Тот, за кем ты всю зиму гонялся, — сказал дед Ойон. — Ты его сегодня возьмешь. Подельник его предал, тебе донес про тайную заимку.
Борос молчал и внимательно слушал. Дед Ойон поворошил фигуры.
— А вот того, что ты задумал, делать не надо. То, что ты себе забрать хочешь, о чем все мысли твои, добра тебе не принесет. Знаю, за камень, упавший с небес, великую цену дают скупщики из Стеклянного Города, но велика его тяжесть, не вынести тебе.
— Довольно, — оборвал старика Борос. — По нраву мне ваше искусство, господа артисты, но засиделся я, надо и честь знать. Скажите напоследок, трое ваших друзей, которых я не застал, они каким ремеслом хлеб добывают?
— Они Дорожные Рыцари, — сказала Азора. — Мы их наняли охранять нас в дороге.
— Знать, неплох ваш заработок.
— Не жалуемся, сударь. Не желаете отужинать с нами?
— Рад бы, да служба зовет. Бывайте, привет от меня Аркче.
Кивнул всем, задержал взгляд на фигурках деда Ойона и растаял в сумерках.
Только принялись за картошку, к костру явился сам вожак. Дождался приглашения, присел.
— Вот вам, разговейтесь, — сказал он, протягивая Азоре полдюжины крупных вяленых рыбин на веревке.
— Принимаем с благодарностью, — поклонилась девушка. — И вы не побрезгуйте.
— Спасибо, доча, Аркче малость самую. Уже ужинавши, — принял от Азоры картошину, разломил пополам, обильно посолил. — Слыхал от моих караульных, к вам Старшина Борос заходил.
— Привет вам передавал, — вспомнил Миха.
— Каков миляга, — криво ухмыльнулся Аркча. — На чай не звал?
— О ком речь? — Дан, склонившись над плечом Михи, протянул свою неимоверно длинную руку, сцапал картофелину из котла и тут же с руганью принялся катать ее по снегу.
— Дан, сейчас по рукам! — возмутилась Азора.
— Да, милая, задай ему, — с другой стороны возник Дерих, предусмотрительно вооруженный кривозубой вилкой.
— Я всем сама положу! А руки вообще мыли?!
— Какое там мыли, — присоединился Тинкин. — Весь день они в земле ковырялись.
Веселая перепалка прервалась, все посмотрели на сквайра.
— Ты, друг хороший, язык бы придержал, — веско заметил Аркча. — Здесь на месте Аркчи Борос Урта сидел, Старшина Пепельных. У него до тех, кто в земле ковыряется, особый интерес.
— Да я что…
Дан ловко заткнул рот сквайра половиной горячей картошки. Тот замычал и заухал от жара.
— Нам друг уже дал совет: за черные вешки не заходить, лопат и прочего шанцевого инструмента на виду не держать, — сказал Дан Аркче.
— Тогда вот еще один тебе совет, — ответил вожак. — Дел с вашим другом, которого «брадобрей Толоса» стороной не обошел, не иметь. Бедой от него пахнет. Спасибо тебе, доча, за угощение, пошел Аркча.
Вожак стоянки поднялся, опираясь на приклад ружья, затопал прочь. Все смотрели ему вслед.
— Где это он нас с Латом успел углядеть? — задумчиво пробормотал Дерих.
— Надеюсь, что только он.
— Хороший человек Аркча, — сказал дед Ойон. — Еран-ману.
— Что такое еран-ману, дедушка Ойон?
— Есть еран-ману, люди сердца. Есть ертын-ману, люди долга. Сейчас плохие времена, людей долга рождается больше, чем людей сердца. Аркча, он человек-еран, с землей близок, птицу понимает и зверя. Борос человек-ер-тын, как белые охотники из Кагалыма. Холодно у него в груди, Лед легко его возьмет.
— А мой отец, значит… — глухо произнес Миха. — У него холодное было сердце?
— Сердце твоего отца остыло наполовину, когда он твою мать потерял. А другая половина замерзла в ночь, когда он думал, что тебя волки взяли. Если бы не это, не достался бы он Хозяевам. Плохо получилось, что смогли они настоящего, сильного еран-ману к себе забрать. Другой не вывел бы их из Кагалыма.
Если бы не Азора, Миха бы уже разрыдался. Так держался еще кое-как.
— Получается, я во всем виноват? — Голос его дрожал.
Дед Ойон вздохнул.
— Никто не виноват, Миха, — сказал он. — Разве что старый, глупый и усталый Дед Сова.
Закряхтев, Ойон-атын поднялся и зашагал прочь от костра и стоянки, в сторону укутанных темнотой холмов. Его сгорбленная фигура подернулась пеленой, из глаз Михи все-таки хлынули слезы.
— Не знаю, о чем вы тут пререкались, — сказал Дан. — Но я бы поел, в животе бурчит.
— Я схожу за водой, — подскочила Азора.
— Тинкин, проводи.
— Слушаюсь! Азора, дорогая, можешь на меня опереться.
— Ты сам на свою палку обопрись, от тебя сивухой так и прет. Еще упадешь, меня за собой потянешь, — пререкаясь, они удалились в сторону ручья.
Дерих подсел к Михе и протянул ему кусок ветоши, испачканной машинным маслом.
— Тебе, малый, в глаз, кажется, что-то попало, — прогудел он. — На-ка, утрись.
Миха посмотрел на грязную тряпку и рассмеялся сквозь слезы. Хорошо, когда рядом друзья.
9
Перевалило за полночь. Михе не спалось. Над головой вращались звездные колеса, вдали перекликались сторожа стоянки, от костра тянуло живым теплом. Сын Атмоса то так, то эдак крутил слова деда Ойона, ворочался и жалел, что не спросил у тангу, почему тот винит себя в случившемся. Само собой получилось, что Миха начал думать о том, что Ойон до сих пор не вернулся из своей прогулки к холмам.
«Надо бы сходить, узнать, не случилось ли чего с дедом». Страх, шептавший, дескать, случиться может, Ми-хан, и с тобой, смело невесть откуда налетевшим куражом. Миха сам не заметил, как обнаружил себя крадущимся вдоль границы стоянки. Каким-то чудом ему удавалось двигаться так бесшумно, что бывалые сторожа не оглядывались, даже когда он проходил в двух шагах. Впереди Миха услышал голос Аркчи, замер, припал к земле.
Вожак обходил посты вместе с двумя подручными — Гулей и Рябым. Рядом с Михой остановились они для разговора.
— Слыхали новость? — спрашивал Аркча. — Бая Шороха накрыли вместе с дружками и хабаром.
— Да ну? — удивился Гуля. — Давно?
— Да только что. Сват Калины вернулся из-за вешек час назад, рассказывал, что видел — Шороха грузили на сани болтами истыканного.
— Вот уж свезло Старшине.
— Куда там, «свезло», — плюнул Аркча. — Свои дружки Бая заложили, п-подельнички. Даром, что ли, гнусавый этот, Алай, все к сестре Бороса бегал, ведьме бровастой. Приворожила она его, а потом и братец ее Алая в оборот взял.
— Знаем мы, каким местом Алая приворожили, — гоготнул Рябой.
— Да не ты ли сам к тому месту дорожку искал? — подковырнул Гуля.
— Я ж Бороса позлить хотел, для смеху.
— А чего не слюбились? Не глянулась ей рожа твоя рябая?
— Да я тебе, Гуля, сейчас…
— А ну, — вмешался Аркча, и подручные разом притихли. — Ты, Рябой, чтобы про ведьму бровастую думать забыл. Не в Боросе дело, хотя и в нем тоже. Сестра его в малолетстве еще в курганы ходила, в подоле таскала костяшки нелюдские домой. Мать ее била поначалу, а потом рука у нее начала сохнуть. Околдовала ее девчонка, до смерти довела.
— Говорят, волос у нее нет, как у братца ее. Одни брови густые от матери, что у сестры, что у Бороса. Все остальное «брадобрей» прибрал.
— Аркча про Алая Шороху сразу сказал: не связывайся с южанином. Гнилые они, порченая кровь. Да чего там уже, — махнул рукой вожак. — Не слушал Аркчу Бай. Он же звал Аркчу за небесным камнем, он со своим подельником старым, Латом Червяком. Только не пошел Аркча. И Баю сказал: тяжел осколок неба, перевесит удачу Бая. Вот и вышло, как сказал. Нет больше Шороха.
— Знатный был могильщик. Хабар весь Пепельные прибрали?
— Уже и поделили. Алая лопаткой по горлу, чтобы не болтал, в комендатуру письмецо. Так, мол, и так, разбойным проделкам известного осквернителя могил Бая Шороха положен надлежащий конец. Сам преступник оказал сопротивление и при попытке к бегству был застрелен из табельного оружия вместе с сообщниками. Полный перечень награбленных ценностей прилагаем к сему письму: медный сол чеканки Второго Наместника и глиняный черепок с неразборчивым рисунком. Более ничего ни на теле, ни подле него обнаружено не было.
— Глиняный черепок, — заржал Рябой. — Нет, Гуля, слыхал? Да там в землянке одной «чечевицы» было солов на семьсот, думаю, если по ценам саманских скупщиков. Бай за все годы пустым ни разу не возвращался.
— Теперь уж совсем не вернется. Ладно, будет языки чесать. Дальше пошли.
Миха подождал, пока вожак с подручными удалятся на порядочное расстояние. Вскочил и резво потрусил к гряде холмов, опоясывающих Толос с запада. Бежал Миха с удивившей его самого скоростью, ноги его будто совсем не касались земли, не вязли в снегу. Стоянка, оставшаяся по правую руку, вскоре превратилась в зыбкую цепочку огней, а затем незаметно и растаяла вовсе. Не успев оглянуться, Миха обнаружил себя поднимающимся по склону пологого холма. На удивление, он не чувствовал ни холода, ни страха. Даже волчий вой, обычно приводивший его в ужас, не вызвал желания немедленно броситься обратно на свет человеческого жилья. Нутром Миха чувствовал, воют не волки Хозяев Кагалыма, охочие до живого тепла.
Поднявшись на вершину, Миха глянул по сторонам и увидел на соседнем холме деда Ойона. Рядом с ним — Миха прищурился — стоял незнакомый тангу.
Незнакомец был гораздо выше деда Ойона, да и вообще любого тангу, которого видел Миха. Да что там — настоящий гигант. Роста ему добавлял и остроконечный шлем с парой рогов. Одет был тангу как знатный северный воин с картинок в книге Руста — в долгополый обшитый железом халат с двумя родовыми флагами-учэг на шестах за спиной. На левой руке у него был маленький овальный щит с изображением полумесяца, правой он перебирал узелки на «говорящем шнуре», привязанном к рукояти сабли.
Воин слушал деда Ойона, почтительно наклонив голову, а Миха недоумевал. Откуда взялся тангу, наряженный, будто на дворе времена Орды? На трепещущих словно крылья флагах-учэг — полумесяц и растянувшийся в прыжке волк. На левом флаге белый, на правом черный. Лунные Братья — злой Сай Олах и добрый Тугри Олах.
Тангу дослушал Деда Сову, поклонился и пошел вниз по склону. Навстречу ему поднимался огромный белый волк. Воин потрепал волка по лобастой голове, вскочил ему на спину. Снял шлем и помахал им деду Ойону. Длинные седые волосы рассыпались по его плечам, и Миха понял, что воин стар, куда старше даже Ойон-атына.
Воин снова облачился в шлем. Волк в два прыжка оказался на вершине противоположного холма, за плечами его хозяина взошла луна, оказавшись точно между рогами шлема.
Миха вдруг понял, что всадник этот сам Кан Великий Тангу. Мысль показалась ему такой невероятной, что он подскочил на месте и от этого проснулся.
10
«Вот это сон. Все как наяву. Аркча, Рябой, дед Ойон, всадник на волке».
Обострившийся слух Михи донес до него звуки возни со стороны паровоина. «Неужели кто-то забрался на «Молотобойца»?» Прижимаясь к мерзлой земле, Миха пополз на шум. Мимо него, сгибаясь под тяжестью тюков, проскочили Дан, Дерих и Тинкин. Их торопливые сборы и привлекли внимание сына Атмоса.
«Куда это они направляются?»
Увлеченный любопытством Миха последовал за друзьями. Окликать их он раздумал сразу, похоже, что ночной поход был делом сугубо потаенным. Еще наругают и пошлют обратно спать. Нет уж.
К несчастью, двигаться так же бесшумно, как во сне, не получалось. Пришлось Михе увеличить разрыв между собой и замыкающим Дерихом. Благо потерять компанию из виду он не боялся, Дан, даже пригнувшийся для скрытности, был заметен издалека.
Маршрут, выбранный командой «Молотобойца», был явно тщательно продуман. Сначала они круто взяли в сторону холмов, от города, и Миха подумал, что сон повторяется. Вскоре, однако, трое друзей принялись забирать к окраинам Толоса, стараясь пробираться низовьями и избегать открытых участков.
«Все-таки собрались лезть под землю», — с замиранием сердца подумал Миха.
Незаметно они оказались в пределах запретного города. По дороге стали попадаться одиночные обвалившиеся постройки, каменные столбики с неразборчивыми надписями. Глаз различал натоптанные тропинки, от которых друзья держались в стороне. Луна тем временем повадилась прятаться за тучами, отчего возрос риск потерять Дорожных Рыцарей из виду. Миха прибавил шагу.
Развалины обступали все плотнее. Миха уже приноравливался различать в нагромождениях обломков былые формы. Каменные шатры Орды, возведенные подневольными саллахами на засыпанных пеплом фундаментах Тарту. В глубине земли, под ними, лежит седая древность, Град Философов, павший под натиском заморских завоевателей. Все, что от него осталось, — расколотые каменные пеньки, верхушки ушедших в землю погребальных башен, на которые полагалось водружать умерших.
На каждом шагу теперь из-под ног взлетала черная пыль. Даже сугробы в Толосе были припорошены пеплом. Потерять троицу было теперь легче легкого. Они постоянно петляли, ныряли в развалины, шли то быстрее, то медленнее. Миха догадался, они проверяют, нет ли за ними слежки. Удивительно, но ему пока везло.
Очередной раз свернув за Дерихом, Миха не увидел никого. Обвалившиеся стены таращились слепыми оконцами. В былые времена здесь поработали метательные орудия, каменные ядра до сих пор валялись под ногами, треснувшие, поросшие черным мхом. Дан, Дерих и Тинкин пропали, сгинули среди развалин.
Что-то ударило Миху сзади по ногам. Беспомощно взмахнув руками, он упал на спину. Железное острие прижалось к его шее, прокалывая кожу.
— Миха, ты? — с безграничным удивлением спросил Тинкин.
Он стоял над сыном Атмоса. Высунувшееся из палки Тинкина лезвие грозило оставить Миху без кадыка.
— Я, — прошептал Миха.
Было очень страшно. Он никогда не видел сквайра таким.
Рядом с Тинкиным появился Дан. При виде Михи он выругался на незнакомом языке. Сквайр подался назад, лезвие с щелчком спряталось обратно в Осу. Тинкин протянул Михе руку, помог встать.
— Что ты здесь делаешь? — спросил Дан.
Он взял Миху за грудки и немного потряс. Зубы Михи лязгнули.
— Я… Я пошел за вами.
— Зачем?
— Мне… Я хотел… Мне было интересно.
Дан встряхнул Миху еще раз и оставил в покое. Лицо его сморщилось от чрезмерного умственного напряжения.
— Отправим парня обратно? — спросил Тинкин.
— Куда? А если попадет на Стражу? Или на могильщиков? Сам сгинет и на нас наведет.
— Не с собой же его брать?
— Связать и здесь оставить не дело. Не по-человечески выходит, — рассуждал вслух Дан.
Михе не нравилось, что о нем говорят, как о вещи. Но возмущаться было явно не ко времени. Не за мерзлой картошкой друзья отправились в запретный город.
— Или все-таки связать? — Дан подмигнул Тинкину.
Если бы Миха чуть лучше знал Дана, то понял бы — Дан все уже решил. Теперь он лишь припугивал Миху, чтобы тот в ответственный момент делал, что скажут, а не путался под ногами.
— Не надо меня связывать!
— Тогда запомни два правила. Первое — молчать, если не спрашивают. Второе — говорят бежать, бежишь. Говорят прыгать, прыгаешь.
— И пусть несет мои мешок, раз так, — добавил Тинкин.
— Главное, Миха, — Дан понизил голос для убедительности, — обо всем, что ты сегодня увидишь и услышишь, никому. Ни Азоре, ни деду Ойону. Вообще никому. Понял?
Миха кивнул. Страх еще боролся внутри с радостью, но радость потихоньку побеждала. Эх, знать бы заранее, чем дело обернется.
Раздался тихий свист. Дан кивнул Тинкину. Тот взвалил на Миху свой мешок, прокрался вдоль стены и заглянул в проем. Махнул рукой, мол, давайте сюда, и сам нырнул в дырку. Дан с Михой последовали за сквайром.
За проломленной стеной их ждали Дерих и Лат Червяк. Дерих при виде Михи раскрыл рот, а Лат ткнул в сына Атмоса пальцем:
— Его брать уговора не было.
— Теперь есть, — Дан не был настроен спорить. — Дерих, братка, сделай одолжение, помолчи сейчас. Потом поговорим. Лат, меня беспокоит последний кусок пути, за вешками. Ты уверен, что идти будет безопасно?
— Уверен, — кивнул Червяк. — У Пепельных сегодня праздник. Большого могильщика взяли со всем хабаром. Сегодня Старшина всем своим выдаст послабление.
— Удачно совпало.
— Я постарался. Могильщика того, Шороха, сводил на днях за небесным осколком на восточную окраину. Кроме меня те места мало кто знает. А потом научил его подельника про осколок и тайную Шороха заимку Пепельным донести. Вот его и повязали.
За спиной Червяка Дерих скривился.
— Слыханное ли дело, чтобы могильщики так легко друг друга Страже сдавали? — засомневался Тинкин.
— У меня с Шорохом свои, давние дела. Из-за него, можно сказать, я в Кагалым и загремел. А подельника его я нашел, как убедить, есть способы.
— Ну, будет, — оборвал беседу Дан. — Если Лат говорит, что идти безопасно, пойдем. Одной мы ниточкой повязаны, чего теперь метаться.
Когда Дан, Лат и Дерих исчезли в проеме, Тинкин наклонился к уху Михи.
— «Ниточкой повязаны» — особые слова меж нас троих, — прошептал он. — Дан тебя за своего держит, так что мотай на ус. Значат они — «Лату не доверять, смотреть за ним в оба».
Миха Лату и так не доверял. Пробудившееся у сына Атмоса чутье на ложь подсказывало: Червяк не лжет, но и всей правды не говорит. Про свои дела с Шорохом он обмолвился на случай, если кто-нибудь, тот же Аркча, который был в курсе всех слухов вокруг Толоса, поведал друзьям, что Лат водил Бая за небесным осколком.
«Погоди, откуда я знаю, что Шороха взяла Стража? Выходит, разговор, подслушанный во сне, были наяву?» Будто отзываясь на мысли Михи, засияла вовсю луна, и лучи ее выхватили один из камней Кана, стоявший у них на пути. Голова у него была отломана во время штурма, а из земли перед мордой волка торчал шест с черной тряпкой наверху.
— Черная вешка, — пояснил Дан. — За ней любой Страж может без предупреждения садануть в нас из самострела. Не то чтобы до вешек они особо церемонятся, но за ними костяки могильщиков попадаются не в пример чаще.
— Не бздеть! — Дерих махнул рукой с пистолем. — Пошли!
— Все чисто, — поддакнул Лат. — Пепельных нет. Вон там у них обычно засада. Я еще вечером камушек оставил неприметный. Если бы они здесь прошли, камушек бы сдвинули.
— Давай, значит, вперед, — сказал Дан. — Коль так уверен.
Червяк не стал артачиться, пошел за вешку. Друзья потянулись следом. Засады и правда не было, прошли чисто. Миха обернулся на камень Кана, не оживет ли тот. Тинкин стукнул его по плечу:
— Ты чего вертишься? Беду увидеть хочешь? Плохая это примета.
Дан шикнул на них, приложил палец к губам. Дальше полагалось хранить молчание.
Внутри каменного шатра с обвалившейся крышей они сделали небольшой привал. Пожевали вяленого мяса. Миха чувствовал, что впереди главная часть ночного путешествия, друзья набираются сил.
Лат расстелил на земле самодельную, углем по выдубленной коже, карту.
— Мы туг, — ткнул он обломанным ногтем. — Здесь, здесь и здесь есть подходящие норы для спуска. Одна — старый могильник, две получились, когда обрушился акведук. В какую идти, надо тебе решать, Дан.
— Спросим у Чаши.
«Это как?»
Дан достал из своего мешка сверток, размотал дерюгу. Миха беззвучно ахнул. В лунном свете засияла золотом Чаша Мира.
«Но ведь в Пароме Дан вернул Чашу барону Окол-Вериге!»
Дан поймал взгляд Михи, полный недоумения. Усмехнулся.
— Удивлен, да? Будем надеяться, что барону или бунтовщикам, если они взяли Паром, не пришло в голову хорошо поскрести Чашу. Друз, конечно, мастер, из меди и позолоты соорудил побрякушку один в один.
— А ты думал, мы на Турнире уродовались, чтобы Чашу так просто отдать? — гоготнул Дерих. — Ищи дураков.
Дан поставил Чашу на землю и наполнил ее водой из фляги. То ли причиной тому был лунный свет, то ли свойство Чаши, но вода сияла в ней, как расплавленное серебро. Тинкин вынул из рукава и протянул Дану длинную портняжную иглу. Дан взял ее двумя пальцами и опустил в Чашу. Против ожиданий игла не утонула, а встала в воде стоймя.
— Так, — с видимым удовольствием произнес Дан.
Все склонились над Чашей, едва не стукаясь лбами. По воде побежали круги, серебряные блики заметались по лицам. Игла медленно погрузилась в воду, но не пошла на дно, а зависла. Повисев некоторое время, она «легла» и начала вращаться по кругу.
«Точно стрелка компаса», — подумал Миха.
Вращение иглы постепенно замедлялось, и наконец она застыла, подрагивая. При этом она еще и сдвинулась ощутимо ближе к одному из краев Чаши. Лат тут же проверил заданное иглой направление по карте.
— Все ясно, — сказал он. — Пойдем под землю через могильник.
11
Вопреки опасениям Михи никаких трупов в могильнике не оказалось. Все, что могло рассыпаться в прах, рассыпалось, да еще и грабители потрудились. Единственное напоминание о тех, кто когда-то лежал здесь, — грубые изображения полумесяца и бегущих волков на расколотых плитах саркофага.
Достали заступы и под руководством Лата раскидали нагромождение каменных обломков. Под ними обнаружился лаз, уводящий вглубь, под могильник.
Из тюков появились железные каски с закрепленными на них масляными фонарями. Михе каска не досталась, зато ему поручили нести клетку с парой дремлющих канареек.
— Смотри в оба, — велел Червяк. — Внизу случаются места, где воздух отравлен. Канарейки почуют раньше нас, начнут биться. Сразу кричи.
Дерих разлил масло в фонари, запалил фитили. Все впятером обвязались веревкой. Лат с неожиданной для его габаритов легкостью спустился в лаз. За ним Дан, следом Дерих, Миха и Тинкин.
Желтые пятна света метались по стенам лаза, выхватывая непонятные метки давно сгинувших могильщиков да черные потеки. Загадочно мерцала Чаша в ладонях Дана. Миха смотрел то под ноги, то на нахохлившихся канареек. Сам дышал осторожно, будто пробуя на вкус затхлый здешний воздух.
Лаз, по которому местами приходилось ползти на корточках, вскоре расширился, и Миха с удивлением понял, что туннель, в который они вышли, в далеком прошлом был целой улицей. Под ногами угадывались остатки плит мостовой, в стенах перемежалась разная кладка — когда-то здесь стояли дома. Червяк подтвердил наблюдения Михи:
— Когда эрвидоры разбудили вулканы, целые кварталы похоронило. Орда прямо поверх отстраивалась. Изрядная часть города от землетруса под землю ушла. Железный Дворец Опустошителя, по слухам, целиком провалился, как стоял, так и сгинул. Одна дыра осталась, на ней Кантангу Башню Ночи построил. Как ее обрушили, так дыру завалили.
— Нам направо, — сказал Дан, указывая на Чашу.
Добрую версту шли по руслу погрузившегося под землю акведука. Дан поделился из прочитанного, что построенный еще во времена Философов акведук доставлял горячую подземную воду из ключей, питающих Сплавицу. Тарту обрушили его за ненадобностью, их машины добывали тепло из самых глубин земли. Совсем скоро они наткнулись на следы их работы — им стали попадаться узкие, немыслимо глубокие колодцы, из которых поднимался пар.
— Сами машины Безликих редкость, — сказал Лат. — Их порушили или разобрали и растащили по мастерским Россыпи. Но в некоторых труднодоступных местах, я слышал, попадаются.
— Лучше нам те места миновать, — заметил Дерих. — Много я слышал про изделия Тарту, и ничего хорошего от встречи с ними не сулили.
Чаша привела их на развилку, где решено было сделать небольшой привал. Долить масла в фонари, обсудить дальнейший маршрут.
— Игла указывает на запад, — сказал Лат, вновь расстилая свою карту. — Места знакомые. Нам бы их лучше обойти.
— Чего так?
— Во времена Орды там были подземные кузницы саллахов. В наследство карлики оставили ловушки, иные действуют до сих пор. Нам бы сделать крюк да пройти через район старых казарм. Там поспокойней.
— Я бы предпочел не отклоняться от пути, указанного Чашей, — сказал Дан.
— Хозяин — барин. Тогда ступаем гуськом, сторожко. Без моей команды ничего не делаем. Веселая прогулка кончилась.
Первая ловушка попалась им через полверсты. Лат жестом велел остановиться, приложил палец к губам. Указал на плиты пола впереди. В камне змеились мерцающие прожилки.
Червяк подобрал увесистый обломок и бросил на необычные плиты. Раздался звук, как будто разбилась тарелка. С угрожающим шорохом воздух рассек стальной полумесяц, подвешенный на маятнике. Он появился из одной стены и скрылся в другой. Если бы на его пути попался кто-нибудь, развалил бы пополам.
Жестами призывая к молчанию и тишине, Лат показал, что на ноги надо обуть холщовые мешки, тюки подхватить так, чтобы не звякнули. Впятером, замирая по первому движению Лата, крались по мерцающим камням. Когда миновали опасное место, Червяк сказал только:
— Срабатывает на звук.
Дальше был восьмиугольный бассейн с темной густой жидкостью. Лат не стал объяснять, в чем угроза, просто увел их в сторону. В одном месте пришлось ползти, каменные ухмыляющиеся маски на стенах, по словам Червяка, умели плеваться огнем или стальными язвящими стрелками. В другом загасили свет и пробирались на ощупь.
Перед узким, как кишка, коридором Лат сильно заколебался. Но игла в Чаше звала туда, а обходных путей не было. Лат достал из мешочка на поясе вязанку старых монет с квадратной дыркой в середине. Снимая монеты по одной с веревки, он подкидывал их, ловил в ладонь, а после катил по полу в коридор. Сузившимися глазами Лат следил, как катится, как крутится и падает монета.
— Идти точно за мной, — сказал он. — Один неверный шаг, стены сойдутся и нас всех подавят, как квашеную капусту.
Червяк повел их от монеты к монете, бросая перед собой новые. Шаг за шагом они преодолели коридор и оказались в круглом зале. Когда-то здесь была большая городская площадь. Ее завалило во время извержения, а трудолюбивые саллахи, поселившись в недрах Толоса, вновь расчистили и превратили в развязку подземных путей. Потемневшие от времени рельсы выходили из боковых коридоров и сплетались в середине зала. Опрокинутые разбитые тележки валялись подле них.
Здесь они наткнулись на следы войны. Тележки использовали как баррикады. Рядом лежали насквозь проржавевшие кольчужные фартуки саллахов, лишившиеся рукоятей боевые молоты и расколотые шлемы. Попадались черепа подземных карликов, человеческих костей не было. Победители забрали своих павших.
«Сражались, умирали, — думал Миха. — Выгрызали, небось, друг у друга каждую пядь. А теперь пыль одна лежит. Герои и трусы вперемешку».
Тинкин наклонился и подобрал железный ошейник. Удивительное дело, ржавчина, сожравшая остальные доспехи и оружие, ошейник пощадила. Приглядевшись, Миха заметил, что кругом тусклых металлических колец валяется немало. Застежек на них не было, как же их снимали-надевали?
— А никак, — ответил Дан на его вопрос. — Саллахи же в рабстве были, им ошейники прямо на шеях клепали.
— Если в рабстве, то чего они сражались? Сложили бы оружие, и все.
— Говорят, околдовал их Кан. Похитил сердца.
Миха вспомнил историю деда Ойона. Пригляделся к ошейнику в руках Тинкина. В железе виднелась четырехугольная выемка. С ней ошейник походил на оправу… для чего?
— Тинкин, бросил бы эту дрянь, не возился, — сказал Миха.
— Да, — поддержал Дан. — И в самом деле.
— Продать его все равно не получится, — обернулся Лат. — У ошейников дурная слава, перекупщики их не берут. Одно время валитские закупали, пытались в составе сплава разобраться, а потом и они перестали.
— Да мне, может, просто интересно, — Тинкин отшвырнул ошейник прочь.
Слова Лата подействовали на него больше всего. Ничем не брезговали могильные скупщики, а поди ж ты.
Игла тем временем указывала на едва заметное боковое ответвление. Притоптывающий от нетерпения Дерих махал рукой: идем, идем, идем.
Ответвление вело в тупик. В самом начале Лат указал на неприметную плиту в полу и велел обходить ее стороной. Обошли, столпились у стены в закутке пять на пять шагов. Игла упрямо указывала в стену.
— Кирку, — велел Дан.
Миха протянул ему инструмент. Дан поплевал на ладони, принял кирку и с маху врубился в кладку. Посыпалась щебенка, и без того тяжелый воздух наполнился пылью. К счастью, работать киркой пришлось недолго, за стеной обнаружилась ниша, в ней небольшой ящик из голубого металла.
Лат сунулся к нише, кивнул — все чисто. Дан бережно подхватил ящик и поставил его на пол. Следов ржавчины на нем не было, но металл ничуть не походил на тусклую сталь рабских ошейников.
— Эронова вещичка, — сказал Тинкин, бережно трогая резные уголки. — Я видел похожие на юге.
Лица друзей преобразились. Они проделали долгий и опасный путь, питаясь лишь слабой надеждой. Неужели цель достигнута?
Дан осмотрел и ощупал сундук, но не нашел замка. Тогда за дело принялся Дерих. Он ловко поддел крышку отверткой, и та подскочила, подброшенная пружиной. Все склонились над сундуком.
Внутри лежал огромный, размером с голову младенца сапфир, ограненный в форме сердца. На лицах Дана, Дериха и Тинкина отразилось искреннее недоумение.
— Славный, конечно, хабар, — выразил общие чувства Тинкин. — Но, Дан, разве мы камешек искали?
— Выходит, что его, — Дан водил туда-сюда Чашей, убеждаясь, что она с любого места указывает на сапфир. — Надо вынуть его и посмотреть, нет ли чего еще в сундуке.
Дан осторожно вынул камень. Дерих посветил в сундук, постучал по днищу и стенкам рукояткой пистоля.
— Пусто.
— Ладно, — Дан решал как всегда быстро. — Тинкин, хватай сундук. Как вернемся в лагерь, посмотрим на него внимательно. Я забираю камешек. Будем выбираться.
На доли секунды камень и ящик эронов целиком завладели их вниманием. Этим воспользовался Лат. Одной рукой он достал из тюка стеклянный шар, заполненный синей жидкостью. Второй зажал рот тряпицей. Размахнувшись, Червяк кинул шар под ноги Дану.
Из разбившегося шара во все стороны выплеснулись клубы синего дыма. Чуть вдохнув его, Миха выронил клетку с мечущимися канарейками и согнулся в приступе раздирающего грудь кашля. Не прошло и мгновения, как все четверо катались с хрипом по полу. Дан выронил сапфир, который подхватил Лат.
— Гад, — простонал Дерих. — Гнида.
Грянул выстрел из пистоля. Пуля свистнула над плечом Лата, который тут же бросился прочь. Следующий выстрел вырвал кусок мяса из его бедра, но Червяк даже не вздрогнул и не убавил скорость. Он пробежал по плите, которую велел обходить. Потолок с ужасающим хрустом просел. Тинкина, пытавшегося ползти за Латом следом, Дан поймал за ногу.
— Стой! Привалит!
Правду сказал. Спущенная с цепи ловушка с небольшой задержкой обрушила часть потолка, отрезав коридор от зала. Четверо друзей оказались в каменном мешке. Лат безнаказанно скрылся с их добычей.
Когда осел синий дым и пыль от обвала, Дерих, обессиленно валявшийся на спине, простонал:
— Надо же было так вляпаться!
12
Шли часы. Надежды не было никакой. Дан было запретил Дериху подливать масло в фонарь, огонь жрал драгоценный воздух. Потом опять принялись жечь свет, сидеть в темноте было нестерпимо.
Изучили каждую пядь сундука, в котором хранился сапфир. Ничего интересного. Пробовали ломать киркой стену, но наткнулись на сплошную каменную глыбу. Дерих по десятому разу разбирал и собирал пистоли. Тинкин делал вид, что спит. Миха пытался отвлечься, болтая с Даном.
— Дан, а откуда ты знал, что Чаша укажет путь к сундуку?
— Вообще это тайна. Но что-то подсказывает мне, друг мой Миха, для тайн сейчас плохое время.
ДАН ПО ПРОЗВИЩУ МОЛОТ, ВОДИТЕЛЬ «МОЛОТОБОЙЦА»
— Про сундук я не знал. Знал, что Чаша умеет быть проводником, но понятия не имел, куда она приведет. Секрет же Чаши я узнал — не поверишь, — когда еще лежал в колыбели.
У баров, моих добрых соплеменников, есть много обычаев, которые граждане Россыпи считают дикарскими. Один из них — похищение невест. Киваешь? Ну да, ну да, жены мастерового люда в таежных поселках со сладким страхом пересказывают друг другу истории об украденных девицах. Так вот, в тех историях едва ли наберется половина правды. Чаще всего невеста не имеет ничего против своего похитителя, в противном случае его ждал бы нож в спину или отрава в котелке. Горские женщины не уступают нравом мужчинам. Похищают невест, если между кланами вражда и отец никогда не отдаст дочь за сына врага. Часто жених хочет избежать назначенного за невесту выкупа, не у каждого найдутся меха и кожи, стекло и железо. Мой отец был кузнецом, он смог бы собрать выкуп, но на беду он полюбил девушку из Клана Сокола. Между Змеем и Соколом никогда не было мира. Выкуп пришлось бы платить кровью. Отец выбрал другой путь.
Безлунной ночью он забрался на высокий утес, где жили люди Сокола. Змей учит своих детей ползать по отвесным скалам, двигаться бесшумно и чувствовать врага кожей. Отец в темноте миновал часовых и отыскал дом своей избранницы. Они познакомились на прошлом празднике Хар Морхам и тогда же решили, что их сердцам суждено биться вместе. Через бродячих купцов отец известил ее, что придет. Дочь Сокола оставила приоткрытым окно спальни. Едва минула полночь, отец поднялся по стене и влез в окно.
Какого же было его удивление, когда вместе с возлюбленной он застал ее сестру и человека из дальних краев. Оказалось, не он один выбрал безлунную ночь, чтобы похитить невесту из отчего дома. Взгляд сестры его возлюбленной однажды пересекся с синими глазами стройного путешественника родом с Хребта, и с тех пор еще два сердца бились в любовной лихорадке.
Увы, все это выяснилось после того, как мой отец и южанин переломали друг об друга изрядно мебели и зазубрили свои ножи в напрасной попытке продырявить друг другу шкуры. В спальню на шум ворвалась челядь, и двое похитителей, прихватив невест, выпрыгнули в окно. Чтобы уберечься от разъяренных сынов Сокола, им пришлось объединить усилия. Вчетвером они принялись спускаться с кромки утеса, и тут один из братьев украденных невест сгоряча рубанул по веревке южанина.
К счастью, он был единственным дураком, и тут же оплеуха отца опрокинула его в снег. Ведь перерубишь не ту веревку, и дочь Сокола отправится в пропасть вместо поганого вора. Но южанина, летевшего вниз, уже ничто не могло спасти.
Кроме могучей руки моего отца. Он подхватил чужеземца, и до самого подножия утеса они опускались вместе. Там их ожидала летающая машина гостя из дальних краев, благодаря ей они ушли от погони.
Мой отец и человек Хребта расстались друзьями. Больше того, братьями. Они разделили хлеб и смешали кровь, как надлежит делать тем, чьи судьбы отныне связаны. Ведь мой отец спас южанину жизнь. В память о том они обменялись амулетами, хранящими от злого глаза, — «саллаховыми зраками», — Дан похлопал себя по груди. — Когда отца не стало, мать передала амулет мне. Мне было тогда семь лет.
Я на удивление хорошо помню отца. Он был похож на огнистого йотуна, какие водятся на юге. Такой же громадный, поросший черным волосом, с громовым голосом и необузданным нравом. При нем ярче горел огонь и никогда не бывало холодно, даже в самые суровые зимы. Он сажал на одно колено меня, на другое Дериха и рассказывал нам удивительные истории. Одну из них я запомнил особенно хорошо. Историю про сокровищницу Озерного Короля.
Эту историю поведал отцу его побратим, прежде чем взойти на борт своего авиона и навсегда отбыть на юг. По его словам, он годами собирал крупицы сведений о Лорде-Из-Озера. Ведь не было в истории Акмеона более таинственного человека. Что мы знаем о нем? Он явился ниоткуда в час нужды, если верить легенде, поднялся со дна в цветке хамонской лилии. Он объединил враждующие города и Ордена, Север, Юг и Серединные Земли, чтобы дать отпор Орде. Он своей рукой поверг Кана-Убийцу. Он укрепил мощь больших городов и учредил Турниры, залог свободы и процветания городов малых. Он жаловал верным своим вассалам земли и право карать и миловать в их пределах. Первым среди вассалов он дал Четыре Меча легатов и хоругви Опор Трона. Он был почитаем знатью, обожаем солдатами и любим народом. Он исчез в день своей Коронации, на четыре столетия оставив Акмеон без законного повелителя. Кем же он был, наш Исчезнувший Король?
Философы-толоситы утверждали, что человека узнаешь по его делам. Дела Короля незабываемы, но за ними не видишь человека, лишь предание. Король был одинок, ни друзей, ни возлюбленных, — таковы свидетельства его преданных союзников. Он никогда не показывался на людях без своего знаменитого шлема, чем рождал море всяческих слухов. Никто никогда не видел его лица. Даже по меркам того героического времени он был непревзойденным бойцом. Свидетельства о его владении магией и связи с Сердечными Камнями противоречивы и недостоверны. Король покровительствовал искусствам, и его указом были учреждены четыре Королевских Театра — Оперы, Балета, Масок и Кукол, но сам он побывал лишь на их открытии и ни разу не посещал представлении. Повсюду покров загадки и тайны.
Впервые упоминания о сокровищнице Короля встречаются в записках знаменитых путешественников того времени. Озерный Лорд интересовался бытом дальных феймов и охотно принимал в дар заморские диковины. Ни одна из них не была обнаружена в королевском дворце после Исчезновения. Также не найдены были многочисленные трофеи, привезенные из походов на Толос и в южные леса. Дары послов древних Народов, о которых сохранились записи в дворцовых книгах, тоже исчезли. Не говоря уже о доспехах и оружии Короля.
— Ты все-все запомнил из рассказов отца? — удивился Миха.
— Нет, что ты. История, рассказанная отцом, была куда более туманна. Уже потом я восстанавливал ее, как мозаику, кусочек за кусочком. Мне изрядно помогли книги, подаренные отцу побратимом. По ним я учился читать. То были старые, ныне запретные издания, в которых историки немало места уделили загадкам, связанным с Исчезнувшим Королем. Еще в детстве я заразился жаждой поиска, желанием раскрыть величайший секрет, — Дан усмехнулся. — Не скрою, что с возрастом я охладел к секретам, но воспылал к самим сокровищам.
Главное же, чем побратим вознаградил отца за спасение, — тайна Чаш Мира. Он не сказал, как и откуда добыл ее. Лишь поведал, что в уплату за тайну пообещал разделить ее с человеком, с которым свяжет его судьба. Так мой отец узнал, что каждая из четырех Чаш указывает путь к предмету, могущему привести владельца к сокровищнице Озерного Короля. Мы с Дерихом, по простоте своей, думали, что таким предметом будет карта, — закончил историю Дан.
МИХА АТМОС, СЫН АЛАНА АТМОСА
Раз выдалась оказия послушать истории (о причине оказии Миха старался не думать), сын Атмоса решил узнать у Дана, как тот обрел потерянного брата.
— Дан, послушай…
— Нет, ты послушай. Мне не мерещится?
Дан встал и подошел к завалу, поманил Миху. Не прошло и мгновения, к ним присоединились Дерих и «спавший» Тинкин.
Сомнений быть не могло. С той стороны завала доносилась отчетливая возня, глухие удары и скрежет.
— Неужели помощь?
— Помощь, не помощь, а порох держи сухим, — Дерих взвел курки пистолей, отошел к стене. — Вы там тоже не стойте, мало ли, кто роет.
Совет Дериха сочли разумным. Отошли и взяли оружие на изготовку. Миха за неимением такового схватил кирку.
Огромный валун в центре задрожал от взрыва, по камню побежали трещины. С той стороны завала к делу подошли с обстоятельностью бывалых саперов.
— Как бы совсем своды не обрушили, — почему-то шепотом сказал Дерих.
Под натиском с обратной стороны валун рассыпался, и из дырки показалось измазанное лицо Аркчи. Он обвел искателей сокровищ суровым взглядом и, не сказав ни слова, исчез в дыре. Вместо него появилась мордашка Азоры, сдувающей со лба локон.
— Что стали, могильщики? — весело спросила она. — Ползите ко мне.
Спасать их пришли Аркча с двумя подручными, с ними Азора и дед Ойон. Дан сунулся к Аркче с благодарностью, тот мотнул головой:
— Ее благодарите. Уговорила, — и, махнув рукой, горько: — Слово Аркча давал не ходить под землю, нарушил из-за девки вашей.
— Азору поблагодарим. А нашли нас как, дорогой Аркча?
— Он вывел, — ткнул пальцем в деда Ойона хозяин стоянки. — Шаман ваш. Не знал Аркча, что девка его ученица.
Дан удивился, как и подслушивавший Миха.
— Ты почему решил, что Азора у Ойон-атына в ученицах?
— Да кто бы не решил, когда увидел, как она валуны оттаскивала. Там, где Рябой с Гулей вдвоем не справлялись, девка в одиночку камни ворочала. Сильная, видать, будет шаманка.
— Ой-ой, — сказал Дан и покосился на Азору.
Миха вспомнил, как его подруга поднимала на плечах директора Театра Кукол с двумя помощниками. Тогда он подумал, что видит хитрый фокус. Получается, на самом деле поднимала.
Кто-то ткнул Миху под ребра так, что он аж подскочил.
— Не хочешь мне спасибо сказать? — это была Азора. Она казалась обиженной. — За чудесное спасение? Если бы я не заметила, что тебя у костра нет, и Аркчу бы не уговорила в Толос идти, где бы ты сейчас был?
— Спасибо, — промямлил Миха.
Азора подставила щеку. Миха, не веря своему счастью, клюнул ее губами. Азора обхватила его за шею, прижалась.
— Больше, слышишь, не уходи так. Не бросай меня, — прошептала она. — Обещаешь? Обещаешь?
— Если я в следующий раз возьму тебя с собой, кто же будет нас тогда спасать?
— Обещай, — настаивала Азора.
И Миха, конечно, пообещал.
13
След Лата, найденный с помощью деда Ойона и Аркчи, вел в Виноградники.
— Хорошо, что он не в Ключи подался, — говорил Дан. — Там прыгнул в полоз, и фюйть! Ищи его потом.
— Ему нужно ждать Хозяев, — объяснил Ойон-атын. — Хозяева придут с севера.
Дан с друзьями не хотели знать, что за Хозяева у Лата Червяка. Им достаточно было вернуть украденный камень. У Аркчи одолжили сани и помчались на запад по худой дороге. Миха увязался с ними на правах полноценного участника подземного приключения. Азору, несмотря на громкие протесты, оставили на стоянке вместе с Ойоном. На санях бы ей не нашлось места.
В пути им попался санный поезд, идущий в Причалы. В осажденный бунтовщиками Паром отправили подкрепление. Угрюмые стрельцы, пара «громовых саней», дюжина латных с заглушёнными котлами на волокушах. Миха долго оборачивался им вслед. Сердце чуяло недоброе.
Виноградники были построены на холме, из макушки которого торчала белокаменная колокольня. Поселок окружал добротный тын, переплетенный вдобавок железной «саллаховой лозой». С первого взгляда было видно, что обороняться местным жителями приходилось частенько.
У подножия холма их встретил сторожевой разъезд. Двое на йотунах, с ними трое конных. Все при ружьях и палашах, в обитых железом стеганках и отороченных мехом шлемах. По нездешним смуглым лицам Миха догадался — наемники.
— По какой нужде едете? — спросил старшой. — Подорожная имеется?
Про подорожные их упредил Аркча. Дан подбросил серебряную монету, она исчезла в варежке старшого. Наемник подобрел.
— Мы сами конуру ищем, — Дан косил под бывалого Пса Войны. — Присоветуете чего?
— С капитаном нашим поговори, Илем Мохнатым. Люди нужны. Только его нет, завтра вернется. На разбор с хамонскими поехал, память им освежить, чья здесь межа.
— Подождем, — кивнул Дан. — Скажи, старшой, не видали друга нашего здесь? Крупный такой, лысый, безбровый. Прихрамывает на одну ногу.
Старшой заколебался. Пришлось повторить фокус с монетой.
— Видели, как не видеть. Прибыл он с попутным извозом, в «Черном петухе» остановился. Торговал у кривого Гани йотуна, как видно, собирался в дорогу. Поторопитесь, если друга хотите застать. Сильно он спешил.
— Поторопимся, — процедил Дан. — Удачи тебе, старшой, и ребятам твоим.
— И тебя пусть не обойдет.
«Черного петуха», грязную, покосившуюся набок хибару, решено было брать по всем правилам осадной науки. Санями перегородили одну из двух прилегавших улиц. На второй стал Дерих с пистолями на изготовку. Тинкин был послан в обход, зайти с заднего двора. Дан взял на себя главный вход.
Миха расчехлил выигранный в Пароме лук. Дан хмыкнул и велел ему держаться в стороне. «Еще засадишь стрелу, куда не надо». Миха обиделся, но виду не подал.
— Раз, два, начали, — скомандовал Дан и ударом ноги распахнул дверь.
У хозяина, протиравшего посуду за стойкой, из рук выпала пивная кружка. Осколки звонко разлетелись в стороны.
Дан в три шага оказался у стойки, сгреб хозяина за нестираный воротник.
— Лысый толстяк у тебя живет. На руках каторжные меты. Где он?
Хозяин мотнул головой в сторону лестницы на второй этаж. Дан метнулся наверх.
Сидевший в санях Миха видел, как на втором этаже распахнулось окно. Грузная туша Лата перевалилась через подоконник, ухнула вниз, пробивая соломенную крышу прилегавшей к «Петуху» конюшни. Конюшню в плане штурма не учли.
— Дерих! Дерих, туда! — закричал Миха, показывая рукой.
Дерих уже бежал к конюшне, а из нее показался оседланный йотун, на плечах которого восседал помятый Червяк. В секунду он стоптал не успевшего выстрелить Дериха и понесся по улице вниз, к подножию холма, к свободе. На крыше конюшни появился опоздавший Тинкин. Дан впустую пальнул из окна вслед. Стонущий Дерих перекатился на живот, ударил в сердцах кулаком по земле.
За все время Миха не успел даже натянуть лук. Зато он забрался на сани и потому хорошо видел, что случилось дальше.
Раздался далекий грохот, не слишком похожий на выстрел. Черный предмет клюнул Лата в шею, и он кубарем слетел с йотуна. Зверь тут же остановился, сгорбился, упираясь мохнатыми верхними лапами в землю.
— Дерих, Миха, под сани! — кричал Дан из окна. — Тинкин, колокольня!
Миха послушно нырнул под сани. Дерих, хрипя от боли, полз к нему. Оса в руках Тинкина разложилась, удлиняясь в три, а то и в четыре раза. Получившимся гибким шестом сквайр ударил с разбегу о землю, перелетая на соседнюю с конюшней крышу. Побежал, ударом шеста выбил осколки черепицы, взметнулся в воздух. Таким необычным манером он бы меньше чем за пару минут добежал по крышам до колокольни, на которой Дан углядел стрелка.
Но и стрелок не терял времени. Он появился между балясин, удерживающих крышу колокольни, закинул за плечо диковинное ружье с длинным тонким стволом. Вытянулся всем худым гибким телом и прыгнул головой вниз. Миха ахнул.
В полете за спиной стрелка раскрылись крылья из тонких металлических трубок с натянутой между ними синей тканью. Как ласточка, он нырнул чуть ли не до самой земли, распахнул крылья во всю ширину, продев руки в петли. И, едва не встретившись со своей тенью, взметнулся в небо, где взял курс на запад и вскоре растворился без следа.
Дан опустился на корточки возле Лата, охлопал ладонями, разорвал на нем одежду. Из котомки на обширном брюхе Червяка достал замотанный в тряпки огромный сапфир и быстро спрятал под собственный фартук-кайелах. Могильщик не возражал. Его шея была пробита насквозь металлической стрелкой.
Вокруг собирались зеваки. Подошел Миха, помогая хромающему Дериху.
— Видал? — спросил карлик. — Это же «ласточка» была, снайпер из Оправы Сапфира. Далековато забралась по Лата душу.
— Спасибо, что не по нашу. А это как тебе, братец? — Дан указал на грудь Лата.
Слева, напротив сердца, виднелся совсем еще свежий, с засохшей сукровицей шрам.
— Били-били, не добили?
— Выглядит как ножевая рана. Но тогда наш друг должен был быть мертв, а он вон как прыгал. Тинкину на зависть.
Тинкин тем временем вернулся к саням и отчаянными знаками давал понять, что еще минута, и придется объясняться с людьми капитана Иля. Друзья поспешили прочь от мертвеца, доставившего им столько неприятностей.
14
Расставание вышло грустным. Аркча дал друзьям с собой в дорогу провизии, Азоре подарил кунью шапку, вышитую его женами косынку и бусы из заморских серебряных монет. Он вышел проводить их к началу дороги на Ключи, стоял, по обыкновению, опираясь на ружье.
— Куда путь теперь держите?
— В Ключи пойдем, друг, — сказал Дан. — Там погрузимся на полоз вместе с паровоином. Весну в Самане проведем, подлатаемся, нагуляем жирку. Летом в Пределе, сорок верст от Самана, Турнир. Нам туда дорога. Не хочешь заехать, поглядеть?
— Кабы и хотел, не сможет Аркча. Откочевывать будет, на юг пойдет, в степь. Подальше от старого города.
— Чего так?
— Неспокойно Аркче. Непонятные дела творятся. В Пароме, говорят, бунтовщик засел, каторжный Король Юрис Однорукий. На правом берегу оборону укрепляют, ждут помощи из Самана. Пепельные лютуют, у них двух человек зарезали. Ножом в сердце, неслыханное дело. Не иначе, со своими хабар делили.
— В сердце, говоришь, — нахмурился Дан.
«Думает про Лата Червяка», — понял Миха.
— Пойдет Аркча на юг. Степь Аркчу родила, степь Аркчу сбережет.
— Добро. Береги себя, Аркча.
— И ты себя береги, бар. И друзей своих. Доча, носи косынку, весна холодная выдалась.
— Обязательно, дядя Аркча.
Дан полез в кабину «Молотобойца». Извозчик, нанятый до Ключей, тронул сани.
— Хороший он, — сказала Азора, кутаясь в подарок Аркчи. — Доброе сердце.
— Хороший, — кивнул дед Ойон. — Еран-ману, сын земли.
Черные развалины на горизонте побежали назад и с ними маленький горбатый человек с поднятой на прощание рукой. Миха и Азора махали ему, пока дорога не обогнула холм и он не скрылся из вида. Из низких туч посыпалась ледяная крупа, на душе у Михи стало особенно тоскливо и пусто. Будто он оставил за тем холмом что-то важное, что-то, чему он пока сам не знал названия.