Опасные выгоды, или История из практики Михаила Филяева

Что такое вторичные выгоды? Как они создают болезни и влияют на процесс выздоровления человека? Этими вопросами официальная медицина, к сожалению, не задаётся, в отличие от специалистов по психосоматике.

Вспоминаю такую историю. На сеанс приходят мама с дочкой. Дочке 23 года, она не видит, у нее рассеянный склероз по зрению, сохранность зрения – 5%. Это значит, что она видит только тень и свет. Мы начинаем работать. Девушка к концу первой сессии начинает видеть процентов на 60%, это ее субъективная оценка. Ее зрение падало с 14 до 23 лет, то есть ее образная сфера сформирована, и вот она начинает видеть. После сеанса она сама выходит из кабинета, не держась за маму.

Приходит на второй день и говорит: «Вы знаете, я не вижу».

– Что вчера произошло? – спрашиваю я.

– Я пришла домой, уставшая, легла спать, просыпаюсь – не вижу.

Снова провожу терапию – снова видит. На третий день то же самое, на четвертый день тоже самое. Еще остается пятая сессия.

Я говорю ей «дорогая моя, давай так, если еще раз повторится – ты снова перестанешь видеть – ты ко мне больше не приходишь, я тебе помочь не смогу». У нее работало очень много вторичных выгод, поэтому я сказал ей: «Если завтра будешь видеть – приходи, не будешь видеть – уезжай в свою страну и там спокойно доживай свой век».

Приходит она на пятую сессию. Все хорошо. Они уезжают в свою далекую страну. Месяц она видит отлично. Вышла на работу, какую-то такую вспомогательную минимальную работу, подружилась с парнем, и через месяц звонит её мама и говорит, что она опять перестала видеть.

Я лечу к ним на пару дней. Общаюсь с девушкой. Она говорит: «Вы знаете, месяц прошел, я стала видеть, но мне кажется у меня реакция на свет: я вечером хорошо вижу, а днем плохо».

Наша беседа происходит в отеле. Я включаю свет и спрашиваю: «Как сейчас видишь?».

– Плохо.

Я выключаю свет.

– Ну, чуть лучше, – говорит она.

Я начинаю выяснять: «Что происходит, когда солнце садится? В 6–7 часов вечера. Она: «Точно! Мама же с работы приходит». Мама перестала с ней сидеть и вышла на работу. Вечером, когда мама приходит с работы, у неё зрение хорошее. Мама уходит на работу, зрение падает. В данном случае я понимаю, что свет является треком. Мы это проработали, и она снова видит.

Через месяц опять звонит её мама и говорит, что дочь не видит. Мы решаем поработать онлайн. Я говорю ей: «Слушай, что у тебя происходит?».

– Понимаете, я выздоровела, вышла на работу, но не хочу работать, – отвечает она. – Я стала встречаться с парнем. Мне кажется, меня выдадут за него замуж. Мусульманские традиции этого требуют, но я замуж пока не хочу. А ещё благодаря тому, что я теперь вижу, мама вышла на работу, а я хочу, чтобы мама была рядом.

Тут я понимаю, что моя терапия не нужна, девушке просто не выгодно быть здоровой, она привыкла к другой жизни, и счастливые перемены её не радуют. Говорю ей: «Дорогая моя, ты хочешь терапию или нет? Если захочешь, позвони, когда будешь готова». И всё, на этом наши сеансы терапии и общение закончились.

Я увидел вновь эту девушку примерно через два года. Она уже сидела на ядреных гормонах, у нее были большие щёки, такие шизоидные приступы, она иногда не понимала, в реальном мире или нет. Родители и врачи просто посадили ее на препараты. Я им сказал: «Если хотите, давайте поработаем. Мы можем ещё продолжить». Но они отказались.

Что сейчас с ней, я не знаю. Из этой истории понятно, как работают вторичные выгоды и как работает психосоматика и одновременно, как она не работает.

Тема вторичных выгод одна из самых сложных. Помню, как впервые я задал себе этот вопрос: «Что хорошего в твоей болезни? Какая выгода тебе от этого состояния?»

В тот момент я почувствовал гнев. Да какие могут быть плюсы у моей болезни? Одни проблемы!

Безусловно, никто не хочет болеть и никто не хочет чувствовать боль. Однако вторичная выгода – это единственный выбор у человека, чтобы получить то, что ему очень необходимо. По-другому он не умеет получать этот бонус.

У человека есть набор знаний. Исходя из этих знаний – зачастую ограниченных – он и принимает решения.

Допустим, человек выбрал болеть, обидеться или бояться смерти – поверьте, он выбрал именно эту стратегию поведения, потому что у него есть только такое знание.

Вторичная выгода – это ситуация, когда болезнь становится единственным решением из всего спектра возможных вариантов.

Например, женщина лишилась репродуктивных органов – значит, у нее есть проблема с сексуальностью. Какая? Это может быть желание уклониться от выполнения супружеских обязанностей. Человеку прописали гормоны – значит, он не хочет быть в статусе мужчины или женщины и так далее.

На своих лекциях я прошу людей вспомнить любую свою болячку и задаю им ряд вопросов: «Как вы меняетесь благодаря этой болезни? Каким или какой вы становитесь благодаря этой болезни? Какой вы будете после болезни? Не если её не будет, а после неё?». Затем я жестами показываю, что забираю у человека болезнь, а затем спрашиваю: «Что в теле?» Если человек не может её отдать, значит, есть вторичные выгоды. И в этом нужно хорошо разобраться.

Одна женщина никак не могла понять, почему болеет. Выяснилось, что она болеет потому, что не хочет менять свою жизнь. Если она вдруг выздоровеет, то её семье придётся уехать за границу, как они это давно планировали, а её любимую собаку кому-то отдать. Своими болезнями она саботировала переезд и расставание с питомцем.

Тело всегда на нашей стороне! Нам всем стоит научиться не убивать его своими желаниями и реакциями, а восстанавливать и тюнинговать, если так можно выразиться.

Иногда болезнь является для человека способом найти и понять себя. Например, болезнь помогает избавиться от какого-то окружения или привлечь какое-либо окружение, уволиться с нелюбимой работы, заняться собой. Человек совершает много действий, когда тяжело заболевает.

В терапии наша задача раскрыть это и дать человеку возможность пройти этот путь, но без болезни.

Предложу практическое упражнение, которое я делаю, когда в мою жизнь входит что-то неприятное или непонятное. Я себе задаю вопрос: «Зачем ты это сделал? Зачем ты это притянул?». Например, я поцарапал машину. Почему? Или зачем опоздал на семинар или вышел на конфликт? И я понимаю, что где-то внутри я хотел разойтись с каким-то человеком.

А машина? Машина вообще часть нашей жизни, ассоциативно связанная с телом. Когда человек бьет машину, мы представляем, какой частью тела он ударился. Например, мне звонит знакомая и говорит: «Правое переднее крыло стукнула, что это?». Я спрашиваю: «Что, со своим поругалась?». Почему я сразу понял, что у этой женщины произошло? Дело в том, что правая сторона тела – партнерская и связана с нашими любимыми людьми и бизнес-партнерами. Поэтому, когда человек попадает в аварию, даже в этом случае мы, как специалисты по психосоматике, всегда находим смысл и какую-то вторичную выгоду.