Книга: Исповедь литературоведа. Как понимать книги от Достоевского до Кинга

Назад: Побег

Глава третья. Мечта и реальность

Есть такие книги, которые, входя в твою жизнь, уже никогда не покинут её. Некоторым кажется, что искусство, и литература в частности, это только фантазии, идеи какого-то человека, воплощённые в словесной форме, что они не имеют отношения к действительности и в целом не нужны.

Но попробуй объяснить исследователям творчества Льва Николаевича Толстого, которые проанализировали всю топографию романов писателя, что герои произведений, откровенно говоря, никогда нигде не жили, и ты натолкнёшься на стену тотального непонимания.

Чёткой границы между мечтой и реальностью не существует. Даже история – это чаще всего просто записанные воспоминания.

А память человеческая – крайне лживая дама и очень плодотворная почва для фантазии. Нас не удивляет, когда мы видим, как на свежей могиле уже начинают пробиваться на свет цветы и травы. И нет ничего удивительного в том, что многие страшные преступления прошлого в памяти потомков превращаются в необходимые решения, которые помогли спасти мир.

Жизнь человека нельзя нормально проанализировать: она никогда не повторяется. Мы не можем понять, какое решение было бы лучше, ведь назад не вернуться, перепроверить нельзя. Остаётся только предположение – призрачная дочь нашего жизненного опыта и фантазии, бросающая человека от надежды к отчаянию в течение всей его жизни.

Жизнь всегда состоит из поступков и предположений. Она полупризрачна, полуфантастична. А в основе романа чаще всего лежат реальные события, то есть он наполовину реален. Но в чём же тогда отличие?

Оно в восприятии времени и пространства. Жизнь неповторима, наполнена случайностями, которые, как мельчайшие частицы, регулярно сталкиваются друг с другом, рождая всё новые и новые события.

Текст произведения тоже строится на случайностях, но из-за бесконечной возможности повторений они превращаются в сюжетные ходы, кажутся искусственными, книжными. А может, просто следует взглянуть на окружающее иначе? Увидеть в цепочке бессвязных событий закономерность?

Есть одна книга, которая в определённый момент настолько «выключила» меня из жизни, что я забыл обо всём. Это «Война конца света» Марио Варгаса Льосы.

Какой же это удивительный текст!

Роман в шестьсот страниц был прочитан за пару дней. Потом ещё раз и ещё.

Трижды перечитывал я это произведение за одну короткую неделю, обычную, непримечательную, но ставшую одним из самых ярких событий в жизни.

Я только перешёл на четвёртый курс института, нужно было выбрать тему для дипломной работы. Тогда и решил, что латиноамериканская литература XX века – это самое интересное, про что я могу написать. Правда, тут важно отметить один момент. Думаю, именно он оказал ключевое влияние на то, что это произведение так увлекло меня.

Одна страсть в жизни всегда была для меня превыше всего. Я нуждаюсь в регулярной смене обстановки, просто не могу долго сидеть на одном месте. Вот и сейчас, пишу эти строки, а у самого завтра самолёт и поездка в горы. Стараюсь путешествовать не меньше трёх-четырёх раз в году. Иначе совсем туго становится.

В детстве мы с родителями постоянно путешествовали. У нашей семьи не было ни дачи, ни машины, ни идеального ремонта в квартире. Зато были впечатления и мечты. И долгое время по ночам в бетонной коробке на окраине Москвы моё сознание, растворяющееся в обволакивающей теплоте сна, рисовало рассвет, который я встречал, стоя у пирамид в Гизе.

На первых курсах института я объехал половину страны, был на раскопках древних городов на юге, смотрел на звёздное небо, лёжа на мозаичном полу городской виллы возле фонтана, которому было уже две с половиной тысячи лет… А потом всё поменялось.

Женился, денег не было, только работа на правительственном средстве массовой информации, такая нудная и однообразная, что хотелось сбежать. Нет ничего скучнее ежемесячных отчётов государственных институтов, пресс-конференций и интервью чиновников, в которых всё построено по плану, и ты вынужден слушать заранее заготовленный текст, который даже не в праве хоть как-то поменять.

Я на время забросил художественную литературу, читал только аналитические статьи, мало отличавшиеся друг от друга. Тексты, заказанные государством, рисовали сложное настоящее и светлое будущее, другие изображали ещё более сложное настоящее, но куда менее радостное будущее. Вот и вся разница. Я смотрел на своих коллег, изучал задания на рабочий день, и понимал, что в моём настоящем и будущем на данный момент, в обозримой перспективе, если я ничего не поменяю, есть только уныние и скука, и больше ничего. Тогда мне и попалась в руки книга Варгаса Льосы.

В то время я практически ничего не знал об истории Южной Америки. Это был для меня совершенно другой, незнакомый мир. И в осенней серости московских окраин через текст ожила Бразилия столетней давности.

Можно сказать, что это и не страна вовсе в типичном понимании этого слова, а целый космос, части которого живут и развиваются по своим законам и в своих временных отрезках.

В романе Варгаса Льосы описываются сертаны – настоящие волшебные земли. Раз в несколько лет сертаны поражала засуха, выжигавшая всё на сотни километров, и тогда местные жители покидали свои дома и отправлялись к морю в попытке найти спасение от неминуемой смерти.

До середины XX века этот регион жил отдельно от всей остальной страны, по своим порядкам и законам, которые очень напоминали средневековую Европу. Все решения принимались крупными землевладельцами, на которых работали местные банды, выполняя любое их решение. Сертаны именовались «ничейной землёй». За каждый плодородный клочок земли шла ежедневная отчаянная война.

Причудливым образом уклад жизни в этом регионе влиял и на искусство. Культура конца XIX века практически не трогала местных жителей, зато особенной популярностью пользовались представления бродячих артистов, которые исполняли средневековые баллады и легенды. Такое вот путешествие во времени и пространстве.

Сам Марио Варгас Льоса признавал, что работа над романом полностью перевернула его жизнь. К слову, источником вдохновения стала другая книга – «Сертаны» Эуклидеса да Куньи. В этом документальном произведении описывается крестьянское восстание, руководителем которого стал бродячий проповедник по прозвищу Наставник. И хотя пророков в сертанах всегда было много, но именно Наставнику удалось привлечь на свою сторону главарей местных банд и собрать такую силу в своих руках, что восставшие смогли разбить три экспедиции правительственных войск. И только четвёртая, руководимая самим министром обороны, после полуторагодовой осады смогла стереть оплот повстанцев, Канудос, с лица земли.

Удивительно то, что у этих крестьян не было ни пулемётов, ни артиллерийских орудий, ни современных винтовок. Только арбалеты, мачете, кремниевые ружья и вера в то, что они сражаются за правое дело.

Я тогда был ещё молод, глуп, верил в правду, верил в то, что люди всегда смогут понять друг друга. Нужно только уметь объяснять. А это заблуждение слишком часто приводит к трагическим последствиям.

В современном мире формальность занимает слишком сильные позиции. Правда никого не интересует, ведь у неё может быть очень много интерпретаций, бессчётное число которых рождает хаос. А он не уютен, противен большинству. Увидеть в нём порядок – слишком редкий дар. Зато формальность проста и понятна. Она даёт ответы на все вопросы, даже на те, на которые ответа не существует, а ведь именно они очерчивают границы возможностей и ставят предел нашему существованию.

Почти все религии, политические учения и идеологии сотканы из формальностей. Следуй плану – придёшь к цели. Простая формула.

Только у хаоса не существует цели.

Результаты случайны и не приводят ни к чему, кроме новых процессов, впрочем, таких же случайных.

Из этого хаоса и возникает удивительное полотно романа «Война конца света» Марио Варгаса Льосы. Всё начинается с разрозненных историй несчастных, отверженных людей.

Но у этого броуновского движения судеб есть один центр – бродячий проповедник, силой слова сумевший сплотить вокруг себя самых разных персонажей: убогих, увечных, падших, преступивших закон. Единственная их цель – найти спасение на земле, бежать от страдания и наконец-то жить в мире. Но людям никогда не понять друг друга.

Книга настолько увлекла меня, что я не расставался с ней ни на секунду. Ходил по улицам, ездил в транспорте, ел, мылся – всё делал с романом в руках. Даже на работу уже внимания почти не обращал. Ставил на пресс-конференциях микрофон, записывал нудные речи чиновников, чтобы потом расшифровывать эту однотипную болтовню в студии, а сам погружался в чтение, не обращая внимания на то, что происходит вокруг.

Какая разница – принимал я участие в разговоре или нет. Всё равно журналисты задавали одни и те же заранее заготовленные вопросы, спикеры произносили одни и те же пустые слова, да и дома ждали уже порядком надоевшие разговоры об одном и том же. Круг обыденности замкнулся, а тут был выход, было путешествие, и была мечта.

Начальник ругался – я не слушал. Он обвинял меня в безответственности, в том, что я не уделяю внимания нуждам компании. А какое могло быть внимание, если я в тот момент начал уже будущее предсказывать. Нет, правда. Это легко. Не со всеми, но с государственными чиновниками среднего звена работает. Взгляда одного бывает достаточно, чтобы понять, что и как он скажет. И зачем, спрашивается, в этой ситуации брать интервью, играть в свободную прессу, задавать вопросы? Всё ведь всем ясно. Ни один сомнительный пункт редакция не пропустит. И вот перед тобой реальность, интригующая, как список вещей из химчистки, и иллюзия с войной конца света. Выбор был очевиден. Конец победил.

Для меня книга Варгаса Льосы это прежде всего роман о непонимании.

Наше сознание практически не способно увидеть картину целиком, понять и принять её. Писатель показывает конфликт с разных сторон, и ты поражаешься тому, насколько не правы все герои, в каких разных реальностях они существуют.

«Возле крайнего укрепления солдаты жарят на вертеле бычью тушу. Генерал Оскар усаживается среди офицеров, съедает несколько кусочков говядины, заводит разговор о колоколах, о только что стихнувшей литании. Какой бы еще противник столько молился, так часто устраивал шествия и звонил в колокола, так яростно защищал эти церкви? Генералу вновь делается тошно. Ему нестерпимо сознавать, что эти выродки и людоеды все-таки бразильцы и в чем-то самом главном очень похожи на тех, с кем ведут смертельную схватку. Но еще больше угнетает его мысль о том, что он, ревностный католик и усердный прихожанин, не без оснований предполагающий, что не сделал более блестящей карьеры лишь потому, что упрямо не соглашался вступить в масонскую ложу, должен сражаться с единоверцами. Хотя падре Лиццардо после каждой мессы обрушивается на мятежников, называя их нечестивыми язычниками, идолопоклонниками и еретиками, преступившими клятву и осквернившими святую веру, все эти бесконечные молитвы, розарио, процессии и то, что в атаку они идут, славя Иисуса Христа, сбивают генерала с толку, печалят, озадачивают. От стараний капеллана мало проку; на душе у генерала смутно – противник оказался не таков, каким он его себе представлял; вместо карательной экспедиции получается какая-то кровавая религиозная распря. Впрочем, эти мучительные думы не умерили его ненависти к невиданному доселе, непредсказуемому врагу, который вдобавок нанес генералу личную обиду, не рассеявшись без следа при первом столкновении, как он предполагал, когда согласился принять на себя командование корпусом.

Когда же он, обойдя за ночь позиции, пересекает пустырь и направляется к госпиталю на берегу Вассы-Баррис, ненависть его крепнет. Там на пустыре стоят батареи крупповских орудий калибром 7,5 дюймов, которые, поддерживая огнем наступающие части, вели беглый огонь по колокольням – засевшие на них бандиты наносили большой урон атакующим. Генерал Оскар заговаривает с артиллеристами: несмотря на ранний час, они копают землю, возводят земляной вал на случай внезапной контратаки.

Госпиталь, развернутый у пересохшего русла реки, производит на него самое удручающее впечатление. Он вынужден пробираться сторонкой, чтобы врачи, санитары, умирающие не заметили его, и благодарен за то, что стоит полумрак: фонари и факелы открывают его глазам лишь часть зрелища. Здесь условия куда хуже, чем на Фавеле: раненых как принесли, так и оставили лежать на песке и гальке, а врачи рассказали, что в довершение всего целый день и половину ночи дул сильный ветер, засыпавший густой красноватой пылью открытые раны, которые нечем перевязать, обработать или промыть. Повсюду слышатся стоны, всхлипывания, вопли, бессвязный лихорадочный бред. Смрад стоит удушающий, и у капитана Кориолано тотчас начинается рвота. Генерал, не слушая его многословных извинений, обходит раненых, то и дело останавливается над ними, пожимает им руку или похлопывает по плечу, говорит что-нибудь приветливое и ободряющее, благодарит за мужество и самопожертвование, проявленные при защите Республики. Но голос его пресекается, когда он видит перед собой трупы полковников Тельеса и Мартинса – их похоронят утром. Первый был убит выстрелом в грудь в самом начале атаки, при переходе через реку. Второй – в рукопашной схватке на баррикаде. Генералу сообщают, что мятежники изрезали и искололи его тело ножами, копьями и мачете, отрезали уши и нос, оскопили. В такие минуты, слыша, как глумились мятежники над телом достойного и храброго офицера, генерал Оскар не может не признать, что поголовное истребление холодным оружием всех захваченных в плен себастьянистов есть мера оправданная и справедливая.

Ночью его будит ожесточенная стрельба. Мятежники предприняли вылазку, пытаясь отбить два орудия, и 32-й батальон бросился на помощь к артиллеристам. Фанатики в темноте под самым носом у часовых переползли «черную линию». Кровопролитный бой продолжается два часа: потери очень велики – семеро солдат убито, пятнадцать, в том числе прапорщик, ранено. Мятежники потеряли пятьдесят человек. Семнадцать захвачено в плен. Генерал Оскар отправляется посмотреть на них.

Уже рассветает, по холмам разливается голубоватый свет зари. Ветер пронизывающий, и, широко шагая через пустырь, генерал кутается в шинель. Оба орудия, к счастью, не пострадали. Но солдаты, еще разгоряченные схваткой, разгневанные гибелью товарищей, едва не прикончили пленных, избив их до полусмерти. Все они молоды – некоторые совсем дети, – все худы как скелеты. Среди них две женщины. Генерал Оскар еще раз убеждается в том, что подтверждают все пленные: в Канудосе самый настоящий голод. Артиллеристы объясняют ему, что вели с ними бой вот эти женщины и юнцы, отвлекая их, покуда мятежники пытались ломами, молотами, дубинами повредить пушки или засыпать в стволы песок. Это уже второе нападение – добрый знак: пушки крепко им насолили. У всех, кто захвачен в плен, синие повязки на рукавах или на лбу. Присутствующие офицеры с негодованием переговариваются: эти варвары дошли до предела низости, посылая женщин и детей на верную гибель, это форменное надругательство над законами и моралью войны. Уходя, генерал слышит, как пленные перед казнью хором славят Христа. Да, трое его коллег знали, что делали, когда отказались от экспедиции: должно быть, догадывались, что настоящего солдата не прельстит сражаться против женщин и детей, которые не знают жалости, не просят пощады и гибнут с именем господа на устах. Во рту у генерала становится горько, точно он нажевался табаку».

(Марио Варгас Льоса, «Война конца света»)

Эта книга отрезвляет, заставляет иначе взглянуть на привычные вещи. Многие люди просто не способны услышать друг друга. В их головах уже выстроены настолько стройные модели реальности, что воспринимать что-то вне их контекста они просто не могут.

Так в романе офицеры правительственных войск убеждены, что мятежников спонсируют иностранные государства, что им поставляют самое современное оружие, для того чтобы они развязали новую гражданскую войну и свергли республику. И даже видя перед собой не профессиональных диверсантов, а обычных крестьян, вооружённых самострелами, военные отказываются признать свою ошибку. Ведь тогда получается, что со всем своим обучением, подготовкой, новейшим вооружением они проигрывают толпе фанатиков, у которой нет ничего, кроме веры.

Последователи Антонио Наставника видят в солдатах слуг дьявола, не щадят их, убивают самым жестоким образом только из-за того, что у них есть метафизический страх перед новым строем. Им кажется, что если они ответят на вопросы переписи, то многих из них вновь сделают рабами, что им запретят молиться и отберут последнюю надежду на рай.

Война в этом тотальном непонимании становится неизбежна. И символично, что финал истории рассказывается полуслепым корреспондентом местной газеты, который оказался в цитадели мятежников случайно. То, что он практически ничего не видит, позволяет ему больше слушать, отстраниться от ситуации, понять, что на самом деле происходит в Канудосе и рассказать впоследствии об этом.

Это драма непонимания, которая вынуждена превратиться в кровавую бойню. И даже тот, кто видит, что на самом деле происходит, сможет рассказать об этом только потом, когда нечего и некого уже будет спасать. Но, даже рассказав об этом, подслеповатый репортёр ничего не изменит. Люди покачают головами, правительство будет всё отрицать и вновь обвинит в заговоре иностранные государства, некоторые поймут, но ничего не поменяется. И история, случившаяся в сертанах в далёком XIX веке, повторится вновь, в другое время, в другом регионе, но с тем же результатом.

«В полусне Жоану Большому чудится море; счастье теплой волной омывает его. После того, как Наставник сумел отнять его израненную душу у Сатаны, только о море тосковал он временами. Сколько же лет не видел он моря, не вдыхал его запах, не ощущал его прикосновений? Должно быть, много. Много лет минуло с того дня, когда он вместе с сеньоритой Аделиньей Изабел де Гумусио в последний раз поднимался на холм посреди плантаций сахарного тростника, чтобы взглянуть на море в час заката.

Над головой напоминанием о войне жужжат пули, но Жоан не открывает глаз. Спи или бодрствуй – разницы никакой, у воинов Католической стражи, лежащих в окопах рядом с ним, не осталось ни одного патрона, ни единой горсточки дроби, ни единой крупинки пороха. Когда приперло, кузнецы Канудоса стали оружейниками, а вот стрелять нечем – зарядов не хватает.

…

Ночное небо все в звездах. Приказав своим воинам не трогаться с места, Жоан Большой вместе с Макамбирой бесшумно ползет по каменистому склону. Вот беда: звезды такие яркие, что он наверняка увидит расклеванные стервятниками трупы лошадей и тело старухи. И вчера, и сегодня видел он этих коней, носивших на спине офицеров и погибших первыми; он и сам застрелил нескольких. Так надо было, этого потребовали Всевышний, и Иисус Христос Наставник, и город Бело-Монте – самое дорогое, что есть в жизни. Но все равно сердце у него сжимается, когда он видит, как с жалобным ржанием катятся лошади по камням, волоча за собой кишки, и часами мучаются, все умереть не могут, и долго-долго потом в воздухе висит тяжкий смрад. Он-то знает, откуда берется в его душе виноватое чувство, откуда возникает сознание своей греховности – это память о тех ухоженных и холеных лошадях на фазенде Адалберто де Гумусио, которым, как божествам, поклонялся и сам хозяин, и его родственники, и слуги, и рабы. Проползая бок о бок с молодым Макамбирой, он видит лежащие на тропе лошадиные трупы и спрашивает себя, почему господь не дает позабыть прошлые грехи и напоминает о них тоскою по морю, жалостью к лошадям?»…

(Марио Варгас Льоса, «Война конца света»)

Этот отрывок прекрасен и сам по себе. Чего стоит одно описание моря в начале и прекрасная отсылка к этому образу в конце! Настоящее литературное произведение подобно сложной музыкальной композиции. Каждый образ – ещё не оформившаяся до конца мелодия, которая только и ждёт того момента, чтобы зазвучать по-настоящему и на время стать основным мотивом.

Про историю Жоана Большого упоминается только в начале книги. Он родился рабом. Его хозяин был селекционером, который пытался вывести идеальную породу людей. Жоан был одним из его удачных экспериментов. Юного раба взяла к себе на воспитание незамужняя сестра хозяина. И всё было спокойно до одного момента.

«Шайка бандитов, орудовавшая в сертанах, соблазнившись деньгами, выдала Жоана Малого полиции. Сын кухарки был почти неузнаваем – грязный, со сбившимися в колтун волосами; чтобы заставить его говорить, пришлось применить пытку.

Он поклялся, что не замышлял преступления, – в Жоана Большого, товарища его детских игр, вселился нечистый дух. Он подхлестывал лошадей, насвистывая сквозь зубы и предвкушая лакомства, которыми славился монастырь Преображения, как вдруг Жоан Большой велел ему остановиться. Когда же сеньорита Аделинья спросила, в чем дело, Жоан Большой ударил ее по лицу с такой силой, что она лишилась чувств, а потом вырвал у него вожжи и погнал лошадей на тот самый холмик, куда ходил с хозяйкой любоваться закатом. Там, действуя со столь отчаянной решительностью, что Жоан Малый не посмел вмешаться, он подверг свою госпожу изощренным издевательствам: сорвал с неё платье и хохотал, глядя, как она пытается прикрыть наготу; гнал ее из стороны в сторону под градом камней, осыпая самыми мерзкими ругательствами и бранью, какие когда-либо доводилось слышать Жоану Малому, а потом вспорол ей живот кинжалом и глумился уже над мертвой – отсек ей груди, отрубил голову, после чего, задыхаясь, весь в поту, рухнул наземь рядом с трупом и заснул. У Жоана Малого ноги отнялись со страху, и он даже не смог убежать.

Вскоре Жоан Большой проснулся, обвел спокойным и равнодушным взглядом страшную картину и приказал своему спутнику выкопать могилу, где и были похоронены окровавленные останки сеньориты Аделиньи. Они дождались сумерек и поспешно покинули место преступления. Днём они прятали карету в оврагах и балках или забрасывали ее ветками, а по ночам гнали лошадей во весь опор, стремясь уйти с побережья как можно дальше – только это они и сознавали. Потом они продали карету и лошадей, купили припасов и двинулись в глубь страны, надеясь примкнуть к одной из тех шаек беглых рабов, что, по слухам, наводняли каатингу. Они старались не отдаляться от леса, сулившего им защиту, обходили большие поселки, а жили тем, что удавалось выклянчить или стащить. Жоан Малый только однажды решился спросить своего товарища о происшедшем. Они лежали под деревом, по очереди куря одну самокрутку, и Жоан Малый, набравшись храбрости, задал мучивший его вопрос: «За что ты убил хозяйку?» «В меня вселился дьявол, – без промедления отвечал тот, – больше со мной об этом не говори». Жоан Малый считал, что убийца сказал ему чистую правду.

Человек, которого он знал с детства, внушал ему непреодолимый и все возраставший страх – с того дня, как было совершено преступление, Жоан Большой стал неузнаваем. Он почти не разговаривал со своим спутником, но, к его ужасу, постоянно бормотал что-то себе под нос, поводя налитыми кровью глазами. Однажды ночью Жоан Малый услышал, как он называет дьявола «отец» и просит прийти на помощь. «Может быть, я еще мало совершил, отец мой? – спрашивал он, и тело его судорожно подергивалось. – Что еще я должен сделать, прикажи!» Жоан Малый уверился в том, что его товарищ продал душу дьяволу; он боялся, как бы во исполнение воли нечистого его не постигла та же участь, что и сеньориту Аделинью, и решил покончить с ним, но в ту минуту, когда он подполз к Жоану Большому и занес над ним нож, вдруг задрожал так, что спящий проснулся и открыл глаза прежде, чем Жоан Малый успел выполнить свое намерение. Жоан Большой увидел склонившегося над собой товарища и пляшущий в его руке клинок, но не выказал ни страха, ни гнева. «Убей меня, Жоан», – проговорил он. Жоан Малый отпрянул и бросился бежать, чувствуя, что нечистая сила гонится за ним по пятам.

Жоана Малого повесили в салвадорской тюрьме, останки сеньориты Аделиньи перевезли в часовню фазенды, но убийцу так и не нашли, хотя семья Гумусио несколько раз повышала награду за его голову, а он сам со дня исчезновения Жоана Малого больше не скрывался. Огромный, полуголый, всеми отверженный, кормясь тем, что попадало в его ловушки, и тем, что можно сорвать с деревьев, блуждал он по дорогам, как грешная душа в чистилище, средь бела дня входил в деревни, прося подаяния, и на лице его была написана такая мука, что крестьяне подавали ему милостыню.

Однажды на окраине Помбала, на перекрестке дорог он увидел толпу, слушавшую исхудалого человека в лиловом одеянии – волосы спускались ему на плечи, глаза горели как раскаленные угли. Он говорил о дьяволе, которого называл Люцифером, лукавым, нечистым, Вельзевулом, о бедствиях и преступлениях, порожденных им на земле, о том, что надлежит делать ищущим спасения. Его завораживающий голос, минуя разум, шел к сердцу и казался охваченному смятением Жоану бальзамом, исцеляющим старые, но все еще жестоко кровоточащие раны. Он слушал, окаменев, не моргая, тронутый до глубины своего существа и тем, что говорил проповедник, и той музыкой, которой звучали его слова. Несколько раз слезы застилали Жоану глаза, и фигура этого человека расплывалась и исчезала. Когда же он пустился в путь, Жоан пошел за ним следом, держась в отдалении, словно пугливый зверь».

(Марио Варгас Льоса, «Война конца света»)

Две мелодии сюжетной линии одного, не самого значительного героя сливаются воедино. И каждое слово теперь имеет и совершенно другое значение.

Ведь «тоска по морю» в сознании Жоана Большого, который обороняет Канудос от правительственных войск, превращается и в тоску по безгрешной жизни, в которой нет убийств, крови, грязи.

Он думал, что с Антонио Наставником он нашёл новый дом, новое море, новое счастье. Но всё это испарилось и осталось только прошлое, осталась тоска по морю и жалость к лошадям.

Я даже запомнил тот момент, когда впервые читал эти строки. Я возвращался после очередной унылой утренней смены на радио в не менее унылый дом. На работе – отчёты чиновников, дома – жена смотрит российские дневные сериалы. И путь из одной точки в другую хотелось продлить как можно дольше. Я остановился у почти развалившегося домика на детской площадке, изображавшего избушку на курьих ножках. От детей там не осталось ни следа. Сигаретные бычки на земляном полу, на стенах традиционные русские надписи, обыгрывающие разные вариации четырёх матерных слов, краска облупилась, где-то кровавые следы на стенах. Что сказать, тяжела жизнь Бабы Яги в современной России.

Я уселся на лавку, открыл книгу, стал читать, и меня тоже охватила тоска по морю. Вспомнил себя, только закончившего первый семестр первого курса, сидящего зимой на вершине утёса недалеко от Фазелиса, читавшего совсем другую книгу. Вспомнил, как пьянил меня запах моря, сколько дорог видел я перед собой, как радостна была моя жизнь, с каким оптимизмом смотрел на неё.

И я пошёл по той дороге, которую считал верной. И она привела меня в загаженную избушку – тайное убежище от нелюбимой работы и опостылевшего дома. И больше не хотелось ничего, только почувствовать вновь запах моря.

Назад: Побег

Дальше: Глава четвёртая. Запах моря