Двадцать шестая серия

С людоедом и Пугачевой

В апреле 1998-го «Кризис среднего возраста» уже показали по НТВ. А летом в стране грянул кризис реальный – дефолт, обвал валютного курса, и масса россиян моментально рассталась со своими креативными планами. Граждане сосредоточились на латании семейных бюджетов, погашении долгов, спасении собственного бизнеса (у кого он имелся) и прочей прозе жизни. Сукачеву в очередной раз пришлось забыть о «Доме Солнца». Даже с концертами на какой-то период стало не ахти («Неприкасаемые» – группа дорогостоящая). Горыныч коротал время съемками в различных тематических телепрограммах, вроде «Промзоны», «Крупным планом», «До 16 и старше», где с разной степенью расслабленности и фантазерства вел автобиографические повествования. И периодически писал оригинальные песни, похожие на рифмованные рассказики: «Янки Додсон», «Канарейки, 9-й калибр и тромбон», «Король проспекта». Годом позже они соединились в альбоме «Города, где после дождя дымится асфальт» с теми вещами, что были сделаны еще с Толей Крупновым. Ему и хотели посвятить эту пластинку (как посвятили «Кризис среднего возраста»). Но 2 августа 1998 года добавился другой печальный повод – скоропостижно скончался Алексей Ермолин, и новый диск фактически стал его прощанием. «Умер потрясающий музыкант, – сказал тогда Сукачев. – Мы столько лет были вместе. Словосочетание «невосполнимая потеря» приобретает абсолютно реальный смысл. Конечно, я понимаю, что через какое-то время найду себе саксофониста, но ту форму, которую играл Леша и которую играли мы… От нее опять ушел кусочек, навсегда и безвозвратно». По горькому совпадению одной из последних вещей, которую Лёлик записал с «Неприкасаемыми», стала песня «Мой друг уехал». Мог ли Гарик, сочиняя ее текст, представить каким зловещим предсказанием и тихим плачем она обернется. «Мой друг уехал далеко/И не вернется, и не вернется./Мой друг уехал далеко,/А сердце стонет, рвется/Туда, за дальние моря,/За горы, за равнины, за поля,/За хмурь косматых облаков,/За солнце, за луну, за берег моря,/Туда, где первым снегом занесен/И стерт навеки след его ноги,/Где птицы чертят черные круги по небу/Мой друг уехал./Мой друг уехал далеко,/И стало грустно, и стало грустно./Мой друг уехал далеко,/И стало пусто, пусто».

Был шанс в этот год «психологически перезагрузиться» в театре. Продолжить собственноручно начатую «революцию» во МХАТе. Театральный худсовет утвердил же после «Злодейки…» Горыныча сотоварищи на новую постановку по пьесе Охлобыстина «Максимилиан Столпник». Но и тут возникли форс-мажорные обстоятельства. Еще осенью 1997-го из мхатовской «семьи» с огромным скандалом вытеснили Михаила Ефремова. Его вынужден был уволить собственный отец, ибо у Олега Николаевича не оставалось выбора, после того как Миша (будучи, по мнению очевидцев, «подшофе») фактически на заседании мхатовского руководства ударил замдиректора театра по финансовой части Алексея Комарова. Сей инцидент, думалось, надолго закрыл Михаилу Олеговичу и его друзьям путь на сцену в Камергерском. Но не прошло и года, как к «Максимилиану Столпнику» вернулись. Ефремова-младшего удалось вновь «ввести в МХАТ» уже не в качестве штатной единицы, а как приглашенного режиссера. К проверенной «Злодейкой…» команде теперь присоединился еще один друг и опять-таки сын знаменитого актера – Никита Высоцкий. Конфигурация создателей спектакля стала совсем замысловатой. Если в предыдущем проекте Гарик имел режиссерский паритет с Мишей и тем не менее в программке значился «оператором-постановщиком», то на сей раз «ветви власти» слишком переплелись. Михаил Ефремов считался «постановщиком» спектакля, Никита Высоцкий «режиссером». Кем оставалось быть Сукачеву? Его «вписали в титры» как «композитора». Вернее, он сам сохранил за собой лишь эту функцию. «Я быстро вышел из проекта, поскольку не могу руководить вдвоем. Миша мне в данном случае мешал. Он хотел, чтобы я работал с актерами, но и сам этим занимался. А тут еще подключился Никита Высоцкий, нас стало трое. Кажется, ему я первому и сообщил, что сделаю свои музыкальные пространства в спектакле и уйду. В «Злодейке…» у нас еще получалось как-то разделять обязанности. Там были казаки, много гэгов. Я смог абстрагироваться от общей режиссуры, оставив себе какую-то часть. А другую отдал Мише. Но «Максимилиан Столпник» – совсем иное произведение. Оно сконструировано так, что никакое разделение труда невозможно. Режиссер должен был быть один. Я воспринимал данную пьесу по-своему, Михаил Олегович – по-своему. Поэтому, завершив работу над музыкой к спектаклю, я сказал: ты – не Станиславский, я – не Немирович-Данченко. Давай-ка дальше сам. Все было абсолютно по-товарищески, без криков «пошел ты!» и швыряния стульями. Я ушел, а ребята доделали спектакль. Его премьера состоялась 11 октября 1998-го. Он не стал таким же явлением, как «Злодейка, или Крик дельфина», но получился очень даже неплохим. К несчастью, в декабре того года умер Сережа Шкаликов (исполнитель главной роли в спектакле), и «Максимилиан Столпник» после этого недолго продержался в мхатовском репертуаре».

Завершив свою театральную миссию, Горыныч в смутном дефолтовом году успел, к удивлению многих, составить партию Алле Пугачевой в забавном клипе «Мал-помалу», придуманном Гришей Константинопольским. Нетривиальный альянс российской эстрадной Примадонны (год назад съездившей на «Евровидение») и отвязного рокера «с окраины», выпустившего в это время хит о том, как его «два раза вязали ОМОН и менты», лишь на первый взгляд смотрелся оксюмороном. На самом деле для него имелась масса логических предпосылок. Скажем, Алла Борисовна неоднократно уверяла меня, что «в душе она – рокерша», а Гарик «никогда не восставал против представителей поп-тусовки», хотя «их музыка» ему «абсолютно не близка». Но именно во второй половине 1990-х Сукачев появился со своими номерами в двух сериях основного телевизионного поп-проекта страны «Старые песни о главном». В 1997-м Пугачева еще и наградила его своей премией «Алла» за «искренность и неординарность». Пазл вполне складывался, тем паче что руководил процессом режиссер, чьей дипломной работой в 1992 году стал клип на песню «Бригады С» – «Белый колпак». За такой финт (снял музыкальный ролик вместо кино) диплом Григорию не дали, но с Горынычем он сдружился основательно. Надо заметить, что учился Константинопольский в мастерской Ролана Быкова и изначально намеревался привлечь к «Мал-помалу» именно своего наставника, хотя Пугачева сомневалась: «Не староват ли он для такого проекта?» Гриша, разумеется, уверял певицу, что Быков всегда шикарен. Но вопрос отпал сам собой, когда мэтр ответил ученику: «Деточка, эта работа не украсит мой бенефис». Тогда Константинопольский предложил Гарика. Что опять-таки смутило Примадонну. Она полагала, что Сукачев откажется по идейным причинам. Мол, он – «альтернативный, рок-н-ролльный», а она – «попса». Но Григорий сообщил, что «Гарик не против», на что Пугачева отреагировала: «Значит, повзрослел уже». И буквально «в центре ГУМа, у фонтана», на глазах у изумленных покупателей, был сделан «самый смешной», по мнению Константинопольского, ролик в коллекции Аллы. Сидя в кресле-каталке, она перемещалась по «линиям» главного российского магазина, а за ней следовал задорный Гарик, чей образ поминутно эволюционировал: от беглого солдата и пройдохи-оборванца к хитроватому молодчику в белом костюме. Игорю досталась бессловесная роль, а Пугачева, покуривая сигарету в длинном мундштуке, пела более чем странную для нее приджазованно-акустическую вещицу с чумовым текстом: «Ты женился как-то раз,/Явно сглазил черный глаз,/Но ты нервничать не стал,/ Мал-помалу ты привыкал е…/Я храпела словно бык,/Как не баба, а мужик,/Но ты уши затыкал,/Мал-помалу ты привыкал е…/Я готовила еду,/С лебедою череду,/Ты давился и икал,/Мал-помалу ты привыкал е…». В определенной степени клип выглядел шуточным парафразом на взаимоотношения лисы Алисы и кота Базилио из «Приключений Буратино» – сценарий же Константинопольский писал с расчетом на Ролана Быкова. А образ Пугачевой в ролике перекликался с «алисовским» образом Елены Санаевой в известном фильме про поиски «золотого ключика». У Гарика же «Базилио» получился похожим, скорее, на Промокашку из банды «Черная кошка» в исполнении Ивана Бортника. «Я пришел на ту съемку пешком, с жуткого похмелья. Увидел Филиппа Киркорова, который приехал посмотреть, как идет работа. Пока переставляли свет и аппаратуру для очередной мизансцены, я у него поинтересовался: коньяку здесь где-нибудь можно достать? Он сказал: сейчас принесут. И потом стало лучше. Мне наливали рюмочку, и мы продолжали снимать».

В ноябре 1998-го Гарику с «Неприкасаемыми» выпал счастливый случай – дать сольник в легендарном лондонском театрально-концертном зале «Astoria» на Чаринг-кросс (десятью годами позже тогдашний мэр Лондона Кен Ливингстоун объявит о сносе этого здания «в связи с масштабной перепланировкой района Тоттенхэм Корт Роуд»). Кто здесь только не выступал: от Дэвида Боуи до Мадонны. Успел и Горыныч. В Англию «Неприкасаемые» приехали уже с новым саксофонистом, точнее – саксофонисткой. Пост Лёлика заняла молодая саратовская блондинка с высшим музыкальным образованием и джазовыми навыками Лена Филиппова, пришедшая на прослушивание в группу по рекомендации своего однокурсника, басиста «Неприкасаемых» Леши Осташева. Гарик сразу вручил ей баритон-саксофон, на котором Елена прежде не играла, и предложил исполнить одну из песен Уэйтса. Экзамен Филипповой удался. Ее включили в состав, и, как теперь известно, она провела с «Неприкасаемыми» следующие пятнадцать лет – вплоть до официального объявления о роспуске группы.

Тот осенний визит в британскую столицу ценен для Игоря еще одним историческим событием – концертом в прямом эфире на BBC в радиопередаче Севы Новгородцева. Почти сорокалетний Сукачев пришел в гости к тому, кого слушал сквозь «глушилки» в своей тушинской молодости и с помощью кого открывал для себя актуальную западную музыку. Теперь они сидели рядом в лондонской студии, как живая иллюстрация к хохме «Рок победил «совок».

Вернувшись в Москву, «Неприкасаемые» завершили свой новый альбом «Барышня и дракон», на обложке которого появилась надпись: «Светлой памяти Анатолия Ермолина посвящается эта работа». Акустическую пластинку, наполненную цыганским колоритом и городскими серенадами, делали с цимбалами, кларнетом, флейтой, мандулой и скрипками, на одной из которых играл Феликс Лахути. Диск открывался странной 11-минутной сказочной композицией, которую Гарик «писал около года, бросал, снова к ней возвращался, и вообще сначала это была проза». А далее шла сукачевская интерпретация старой народной итальянской песни «Белла чао!», прославленной бойцами Сопротивления во время Второй мировой войны. Тема моментально пополнила копилку хитов Горыныча, предназначенных для «хорового» исполнения с публикой. Альбом вообще получился задушевным (под каждую песню хотелось выпить), со своей «цыганочкой» («Что за жизнь…») и россыпью колоритных персонажей – помимо барышни, итальянской красавицы и дракона в нем фигурировали Тома, Ритка Дорофеева, влюбленный моряк, услужливый продавец и другие. К большой презентации альбома 10 мая 1999 года в столичном ГЦКЗ «Россия» Гарик придумал еще одну приманку: «Неприкасаемые», усиленные струнно-духовым квартетом, были переименованы в оркестр «Кампанелла каменной звезды». Столь замысловатое название Сукачев считал «случайно возникшим в его сознании музыкальным термином, никак не относящимся к знаменитому итальянскому утописту Томмазо Кампанелле и слову «компания». Хотя мне казалось, что совсем без Томмазо не обошлось, ведь его главный трактат «Город Солнца» ценили те самые хиппи, о которых Игорь так хотел тогда снять свой «Дом Солнца», да все не складывалось.

Майский перформанс в «России» Горыныч воспринимал как премьеру «для тех, кому тридцать, сорок или близко к этому». Первую часть программы он пропел, сидя на высоком стуле в центре сцены. В данных интерьерах это было вполне логично, поскольку многочисленная твердолобая охрана все равно не позволяла устроить во вверенном ей статусном концертном зале «Горбушку» или клуб «Не бей копытом». При малейшей попытке приподняться из мягких кресел зрителей жестко осаживали и грозили вывести вон. Гарик-то на сцене постепенно все же распрыгался, «Кампанелла каменной звезды» добавила к цыганщине электричества, а вот публике оставалось лишь хлопать в ладоши и подавать реплики с мест. Рок-н-ролльной демократичности явно недоставало. Тем удивительнее было возвращение Сукачева на ту же площадку в середине октября аж с тремя показами «нового, оригинального, потрясающего шоу „Людоед пойман“». Ни людоеда, ни свежих песен в репертуаре группы с весны не прибавилось, но Игорь Иваныч умеет, если надо, разнообразно и самозабвенно подавать уже обкатанный материал как новый, так что действо получилось эффектное, к тому же с провокационной и аскетичной сценографией. Как раз под церберскую «Россию». Кирпичная стена в глубине сцены. По краям крупные черно-белые щиты с обрывками газетных статей на криминальную тематику: сколько убийств произошло за неделю в городе, изнасилований, краж, грабежей и т. п. Музыкантов и аудиторию разделяла большая, металлическая, подвешенная на цепях решетка. В этом ограниченном пространстве несвободы, по сути – в клетке, метался и кричал страстный Сукачев. На песне «Телефонные парни» он полез по решетке вверх. А дальше шоу начало «светлеть». Во всяком случае, клетка распалась. Но Гарик пребывал в той же экзальтации и достиг апофеоза к теме «Эрегированный», где «шутил» так, словно изгонял из себя бесов. Народ же, как и в мае, был «примят» охраной. В конце концов Горыныч на это отреагировал: «Да… странное место, странный зал. Кажется, вот-вот появится кто-то в строгом костюме и объявит: «А теперь слово предоставляется товарищу…». Все солидарно посмеялись…

Между майским и октябрьскими «российскими» шоу «Кампанеллы…» в июле 1999-го в рамках Московского кинофестиваля прошла премьера «криминальной комедии» Василия Пичула «Небо в алмазах». В абсурдистско-китчевой картине, где главного героя – писателя с пистолетом по имени Антон Чехов играл Николай Фоменко, Гарику досталась роль Коперника. В основной своей сцене он убеждал Чехова встретиться с Альфредом Нобелем и подарить ему свою книжку, обязательно с дарственной надписью. Короче, очередной известный режиссер поместил актера Сукачева в привычную для него «систему координат»: стеб, сюр, «гон». Но Гарик желал тогда и драматической реализации. Ее он нашел в военной тематике.