16.00–17.00

– Ты его знаешь.

Сюзанна поднимает глаза, словно ожидая увидеть в комнате кого-то другого. Алину, или Рут, или… Эмили. Но здесь только они с Адамом, сидят в креслах друг напротив друга, и на стене между ними тикают часы.

– Что? – спрашивает Сюзанна.

Адам вопросительно смотрит на нее.

Снова голос: «ты его знаешь» – и секунду спустя Сюзанна понимает, что это звучит у нее в голове. И она слышала этот голос раньше. Голос, не эти слова. Она даже что-то видела. Лица, образы – воспоминания, которые она бы рада была забыть. Голоса и видения поначалу часто приходили, и какое-то время Сюзанна думала, что сходит с ума. Но постепенно, особенно после того, как начала проходить терапию, она осознала, что переживала комплекс вины. Правда, легче от этого не стало.

– Я сказал, что хочу поговорить о Джейке, Сюзанна.

Сюзанна чувствует укол, это заставляет ее сфокусироваться.

Адам касается головы.

– Ты хоть немного переживала? За Джейка. Ты когда-нибудь его любила?

Комната, голос, нахлынувшие было воспоминания, – все исчезает в бездне. Остались только Адам и задача, которую он перед ней поставил.

– О чем ты? Да как ты смеешь? – Адам молчит, но Сюзанна обрывает фразу, словно он ее остановил. Она теряет дар речи. Все наоборот. Она так много хочет высказать, ей так много нужно объяснить, что она не знает с чего начать. – Конечно, я любила его. Я всегда его любила. Всегда.

Адам выглядит довольным. Тем, что снова взбесил ее? Что она так громко отвечает на его обвинения? Или что она вообще решила вступить в разговор?

Она трясет головой. Нет, этого она не сделает. Только не это.

– Где Эмили? Скажи, что случилось с Эмили, или клянусь, я буду…

Адам не дает ей закончить:

– Будешь что?

– Я… – Закричу? Буду вопить? Пинаться? Плакать? Выбирай, Сюзанна. Все подойдет одинаково хорошо.

– Я возьму этот нож и распорю тебе горло от уха до уха.

Сюзанна слышит, как произносит эти слова, и сама поражается. Не только самим словам, но жестокости в голосе. И это не все. Она осознает, что еще и очень довольна. Снова уверена, что сможет постоять за своих детей. Защитить их, любой ценой.

Тут Адам начинает смеяться.

И это не игра. Ему правда весело. Делает вид, что угроза отступила, это пугает.

– Продолжай.

Сюзанна просто смотрит.

– На. Бери, – внезапно всерьез предлагает Адам и протягивает ей нож рукояткой вперед.

Он ее дразнит, но Сюзанна не может не подсчитать свои шансы. Она стоит метрах в трех от Адама, нож теперь на метр ближе. И нацелен на него. Если она прыгнет за ним, преимущество все равно у него, только он может и не ожидать такого. Если действовать быстро, она может успеть схватить рукоятку или хотя бы руку Адама, а дальше вопрос, у кого больше злости. Шансы не равны, делает вывод Сюзанна, но она не сильно отстает.

Сюзанна слегка поворачивает голову.

– Я не это имела в виду.

Сюзанна не поднимает головы, но чувствует, как Адам кладет нож на ручку кресла.

– Хорошо, с этим разобрались. Вот и отлично, теперь можно продолжать.

– Пожалуйста. – Хватит уже самообладания. Хватит гнева. – Пожалуйста. Скажи мне, что она в порядке. Что она в безопасности, что ты не…

– Не что?

Сюзанна не выдерживает взгляда Адама.

– Не трогал ее, или…

Адам кривит губы.

– Нет, я ее не трогал. А в безопасности она или нет – зависит только от тебя.

– Но…

– Послушай. Все довольно просто. Чем быстрее ты все расскажешь, тем быстрее все закончится. Ясно? Или это так сложно понять?

Сюзанна испытывает омерзение. Кивает.

– Итак, начнем. Хорошо? Давай с этого и начнем?

– С чего?

– Любила ли ты своего сына?

Все не так однозначно, как она рассказывала. Она сказала Адаму, что никогда не переставала любить Джейка, конечно, она его любила, как же иначе. Сюзанна уверена в этом так же, как и в том, что любит Эмили. Эта любовь бывает всепоглощающей. Такой сильной, что она не может спать, удушающей, так что она иногда не может вдохнуть. Но с Джейком… хотя Сюзанна знает, что любила его, она мучительно старается вспомнить эту любовь. Это как стараться вспомнить закат, когда помнишь только ночь.

Сюзанна на протяжении многих лет изучала, как другие родители справлялись с эмоциями, которые она испытала: читала воспоминания, слушала записи, копалась в архивах в поисках интервью. Родителей исламистов, например, или террористов, детей, устроивших пальбу в школе. Сюзанна находила что-то общее, но в то же время остро ощущала, что ее опыт стоит обособленно, по меньшей мере, в том, как все закончилось. Это больше всего сбивало Сюзанну с толку. Могло ли быть иначе?

– Ты не ответила.

– Я пытаюсь, – ответила Сюзанна, – и вообще-то, я уже ответила. Я все сказала.

– Что сказала?

– Что я любила его. Всегда. Несмотря ни на что!

Ей надо успокоиться. Надо мыслить ясно, суметь сконцентрироваться на Адаме. Она больше всего надеется, что ей удастся вычислить, чего он хочет и как она может ему это предоставить. Он знает – или подозревает – что произошло на самом деле. Очевидно, он сочувствует Джейку, а значит, и вправду может оказаться «фанатом». В этом случае, возможно, Адам никак напрямую с Сюзанной или ее дочерью не связан, и тогда лучшая стратегия – взывать к чувству собственного достоинства Адама. Освободить его от иллюзий, от заблуждений, какие могли в нем укорениться.

Только вот ты его знаешь. Голос на этот раз беззвучно нашептывает ей прямо в ухо.

Адам замечает, как она подскакивает.

– Все в порядке, Сюзанна?

Она сжимает стол, чтобы удержать равновесие.

– Может, сядешь обратно?

– Нет, я…

– Садись.

Это не предложение. Сюзанна позволяет ногам донести себя до стула, где обычно ей так удобно. Обычно там безопасно, каким бы напряженным ни бывал иногда процесс консультации. Это хорошее напряжение, а жестокость направлена на демонов в чужих головах.

Она садится, но не может не заметить, что начинает чувствовать клаустрофобию в собственном кабинете. Коврик под ногами, уютно обитые кресла, растения и книги, воздействующие обычно успокаивающе, даже солнечные лучи, пробивающиеся сквозь задернутые шторы, – ничто не могло отвлечь ее от осознания близости Адама. Их колени сейчас на расстоянии двух чертежных линеек. Собственно, на расстоянии в два ножа. Сюзанна не может отвести глаз. И при виде краев лезвия она думает только об Эмили.

– Что ты говорила? – возвращается к беседе Адам.

Сюзанна выдыхает и чувствует, как силы покидают ее вместе с воздухом. Она закрывает лицо руками.

– Послушай, ты знаешь, что случилось. Это ясно. Или думаешь, что знаешь, иначе зачем ты здесь. И если знаешь, то также понимаешь, что это не такой простой вопрос. В любви никогда не бывает все просто.

Адам отвечает не задумываясь:

– Должно быть. Для матери ребенка, для его отца все должно быть просто.

Сюзанна поднимает взгляд. Еще одна подсказка? Снова намек на причину, зачем Адам здесь? Сюзанна рискует.

– Ты говоришь так, но что это значит? «Должно быть просто», – повторяет она, – Ты считаешь, что я не могу расстроиться? Не могу запутаться?

– Запутаться, – усмехается Адам, – Да, Сюзанна. Я именно так и считаю. Ни один родитель не имеет права запутаться, когда речь о любви к своему ребенку.

– Почему?

– Потому что родители нужны не для этого! Они должны защищать детей. Любить их. Без условий.

Сюзанне приходит на ум песенка, которую она пела Джейку в детстве. Мелодия какой-то детской песенки, слова – бессвязная чепуха, но Джейк всегда смеялся. Она пела ему и в более взрослом возрасте, в десять лет, в одиннадцать, и хотя он корчился от смущения, ни разу не просил ее прекратить.

– И твои родители были именно такими? – спрашивает Сюзанна Адама.

– Если бы, – отвечает Адам. Он с отвращением откидывается на спинку и принимается ковырять ножом обивку. – Я уже сказал, мои родители – пустое место. Они были еще худшими родителями, чем ты.

Упрек причиняет боль, хотя Сюзанна этого почти ожидала.

– Ты сказал, отец был пустым местом, – напоминает она. – О матери ничего не говорил.

– А тут нечего рассказывать. Мать умерла, когда мне было пять. За неделю до шестого дня рождения.

Несмотря ни на что, Сюзанна чувствует укол жалости. Говорят, нет боли сильнее, чем боль родителей, потерявших ребенка, и Сюзанна долго верила, что это правда. Но объективно, повидав на примере клиентов вред, который это может принести, она знает, что для ребенка, потерявшего родителя, это пытка совсем другого уровня.

– Соболезную, Адам. Тебе, наверное, очень тяжело пришлось.

Адам ковыряет кресло кончиком ножа, прорезая истончающиеся нитки. Он останавливается и поднимает взгляд.

– Я ее почти не знал. И это того стоило, видеть боль на лице отца.

Сюзанна хорошо умеет контролировать эмоции, но сейчас не сдержала гримасы ужаса.

– Чем он заслужил такую ненависть?

Сюзанна осознает, что этот вопрос – очередной промах. В ходе обычной консультации она бы ни за что не спросила такого напрямую.

И все-таки на какое-то мгновение ей кажется, что Адам может ответить. Он явно думает сейчас только об отце, а нож взрезает и распарывает ткань обивки.

– Да… всем. Он…

Адам поднимает глаза. На его лице – удивительно – почти восторг.

– Ах ты! А ты хороша! – восклицает он, смеется, качает головой, кладет нож на ручку кресла. – Ты меня почти поймала. Честно, чуть не заставила меня все рассказать. Не то чтобы мне было что скрывать, – добавляет он, раскидывая руки. – В иной ситуации я бы рад был рассказать все, что тебе хочется, о моем прошлом. Но я понимаю, что времени у нас немного, а я собирался поговорить о тебе. О твоих ошибках в роли родителя.

Еще один укол. Снова вскрывает старые раны.

– Поверь мне, – продолжает Адам. – Я точно знаю, что мои родители меня загнобили. Я… – Он обрывает себя на полуслове. – Я же могу так говорить? Использовать это слово? Это из-за стихотворения. И я знаю, ваша братия психологов такое любит. «Сгнобят тебя отец и мать, бла-бла-бла-бла, бла-бла-бла-бла». – Он следит за реакцией Сюзанны, наверное, смотрит, впечатлилась ли она. – Я же говорю, я изучил вопрос.

Ларкин. Это стихотворение Филипа Ларкина. Если на то пошло, Сюзанне оно не нравится. Не оттого, что она против грубых выражений (это не так), но слова Ларкина задевают за живое.

– Говори, как хочешь, – соглашается Сюзанна, – используй любые выражения. – На консультации, на настоящей консультации, она бы то же самое сказала, позволила бы клиенту выражаться любыми словами, если это поможет разобраться со своими чувствами. Но сейчас она так говорит только потому, что не имеет права возражать.

– Подожди.

Ей что-то пришло в голову.

– Что ты имел в виду, сказав, что у нас мало времени? – спрашивает Сюзанна. Ее переполняет какое-то отвратительное чувство, бурлящее тошнотворное тепло.

По реакции Адама Сюзанна не может отделаться от впечатления, что он отчего-то ею очень доволен.

– Только то, что сказал, – отвечает он. – Думаю, мы с тобой могли бы на всю ночь тут остаться, если понадобится. В конце концов, это твой кабинет. Но вот Эмили… – Конец предложения повисает в воздухе как приманка.

Несмотря на фотографию, несмотря на телефон, Сюзанна до сих пор цеплялась за надежду, что Адам блефует. Конечно, не настолько блефует, насколько она мечтала, но, по крайней мере, убеждала она себя, даже если Эмили в опасности, пока Адам с ней, Эмили ничего не угрожает. И вдруг даже это слабое утешение отобрали у нее, а вместе с этим призрачную иллюзию, что ничего страшного не происходит.

– Сюзанна. Эй, Сюзанна!

Адаму может показаться, что Сюзанна распадется на куски, слова действуют, больно хлещут ее. Он хлопает в ладоши: раз, два, с каждым хлопком приближается к Сюзанне.

– Только не надо тут рыдать.

Сюзанна в состоянии лишь помотать головой, она чувствует, как слезы катятся по щекам. Если бы не острое осознание злости Адама, она бы уже отключилась. И физически, и ментально: сил у нее оставалось только на то, чтобы свернуться комочком и лежать.

– Внимание, Сюзанна. Думай о Джейке. О том, о чем я тебя попросил.

– Но я же уже ответила! – выпаливает Сюзанна, кажется, в сотый раз. – Я любила его, правда любила!

– Я тебе не верю.

– Но это же… – Нечестно, хочется прокричать ей. Как кричит ребенок. Это так нечестно! Она делает вдох, всхлипывает, еще вдох. – Ты спросил, я ответила, – говорит она. – Я не виновата, если тебе это не нравится.

– Тогда докажи, – подумав, требует Адам.

– Извини, что? – Требование ее успокаивает.

– Докажи. Ты говоришь, что любила Джейка. Так докажи!

– Как?

– Расскажи, что тебе в нем нравилось?

– Да… все! Я все в нем любила! Он же был моим сыном!

На лице Адама читается усталость.

– Тогда ответь вот на что. Только смотри не лги, Сюзанна. – Он поднимает палец. – Обещаю, я узнаю, если солжешь. – Он делает паузу, потом задает вопрос. – Ты отрицаешь свою вину за то, что сделал Джейк? За то, как все закончилось?

Сюзанна качает головой. Быстро морщится, потом лицо замирает от нахлынувшего гнева, и она шипит.

– Я потеряла сына. Ты это понимаешь? Что бы ни случилось, что бы по твоему мнению ни произошло… хотя какая тебе разница, я уже наказана. Хуже наказания придумать невозможно!

– Ах, Сюзанна. – Адам произнес ее имя с нажимом, он явно ожидал такого развития диалога. – Ты же возродилась. Хочешь сказать, это честно?

– Возродилась? Нет, я… Я теперь живу не для себя. Разве ты не видишь? Я устроила все так, чтобы жить не для себя.

Адам фыркает.

– И ты в это веришь? У тебя кошки, домик с тремя спальнями, уютный маленький кабинет. И ты правда в это веришь?

Она не победит. Это очевидно. Какую бы игру ни затеял Адам, результат подтасован с самого начала.

– Я не собираюсь тут сидеть и оправдываться, – говорит она, а потом добавляет едва слышным шепотом: – Только не еще раз.

Адам снова улыбается, на этот раз победно.

– А ты это и делаешь. Ты как раз оправдываешься. А я буду тебя судить, Сюзанна. Для этого я и пришел. Я буду тебя судить – и посмотрю, как осудишь себя ты сама.

Джейк не всегда был склонен к крайностям.

И младенцем, и мальчиком он был очень общительным, веселым и таким беззаботным, он с первых же месяцев напоминал Сюзанне Нила. Эта невозмутимость и привлекла Сюзанну в Ниле, когда ей было девятнадцать, и она в первый раз заговорила с ним в пабе. Он первым к ней подошел, для Сюзанны это было внове. Учитывая воспитание, а их растили одинаково, в строгости, под контролем, Нил показался Сюзанне лекарством от всех ее проблем. Он сам исцелился от дисциплины, которую навесили на него родители, и хотя Сюзанна пошла другим путем, с годами все плотнее заматываясь в кокон, она надеялась, что Нил исцелит и ее. Он заставлял ее смеяться, глупо хихикать, и этим, да и всем остальным дал возможность почувствовать себя подростком, чего ей никогда не разрешали.

Поэтому ее радовала такая же беспечность в Джейке. Джейк был еще и самодостаточным, умел радоваться сам по себе. Мог сидеть с книжками, раскрашивать картинки, собирать лего и очень редко звал Сюзанну. Проблема была в другом. Если у него возникало затруднение, он всегда хотел справиться со всем сам. Если подумать, Сюзанна и Нил всегда очень гордились тем, что Джейк никогда не звал на помощь.

Джейк рос, и эта сторона его личности развивалась. Он очень близко к сердцу принимал малейшие неудачи. Джейка устраивала только полная победа, все остальное приравнивалось к поражению. Но он не злился, он просто переходил к другим задачам.

Футбол, например, продержался полсезона. Был период, когда Джейк тренировался четыре вечера в неделю и еще по утрам в выходные, а потом просидел матч на скамейке запасных и решил, что это не его. Потом музыка. Каждый вечер новый диск на повторе в стереосистеме, новый кумир глядит со стены спальни. Делая что-либо, он всегда отдавался полностью, вкладывал всю душу, но если ему казалось, что он провалился или что-то ему мешает – бросал все, просто пожав плечами.

– Это нормально, – говорил Нил. – У него те же увлечения, что и у нас, эта дурацкая потребность всегда все доводить до конца.

Родители Нила настаивали до последнего, что начатое надо закончить во что бы то ни стало. Нил прав, решила Сюзанна. В конце концов, это лучше, чем если бы Джейк упорно раз за разом делал что-то и был бы несчастлив. (У Сюзанны была и другая версия: Джейк находился в поиске, искал смысл, цель, которую так и не найдет. Но Нилу она этого не говорила. Она даже себе не хотела в этом признаваться.)

То же и с друзьями.

Скотт Сандерс.

Питер Мюррей.

Чарльз Белл.

Скотт, Пит и Чарли. Сегодня чужаки. Завтра – кровные братья.

И девочки! Девочки! Хотя Сюзанна узнала обо всем, когда уже было поздно. Она о многом не знала, как выяснилось. Пока не стало слишком поздно.

Полностью или никак. Все или ничего. Чем старше он становился, тем больше личного вкладывал во все, что делал. Все – вплоть до того дня, когда Сюзанна пришла домой с прогулки и обнаружила его тело, раскачивающееся на балюстраде.

Что до вопроса Адама, конечно, Сюзанна чувствовала вину за произошедшее. Если бы она могла, она бы подняла руку, склонила голову и разрыдалась бы из-за всего, что она должна была бы сделать, но не сделала. Так бы отреагировал любой родитель. Но дело в том, что Адам знал – она бы никогда не смогла публично признаться, как себя чувствует, особенно учитывая, как все обернулось. И эти его слова, обвинения, будто она не любила сына. Сюзанна гадает: Адам имел в виду именно то, что поняла она? Или он говорил о чем-то большем, о том, чего он ни за что на свете не мог знать? Секрет, который Сюзанна так долго держала в себе, что даже сама уже в него не верила.

– Скотт Сандерс, Питер Мюррей, Чарльз Белл.

Он перечисляет имена так же, как только что Сюзанна вспоминала их сама. Говорит, что хочет начать с начала. Что само по себе очень интересное утверждение, Сюзанна считала, все началось с них, а значит, Адам опоздал лет на пятнадцать.

Скотт, Пит и Чарли: они сыграли роль катализатора, по крайней мере, в некотором смысле. Все, что случилось, заискрилось и воспламенилось из-за них.

– Это его друзья, верно? Потому что этого я не понимаю.

– Что ты имеешь в виду?

– Сначала они это отрицали. Говорили, что едва знали Джейка.

Сюзанна чувствует во рту мучительно знакомый привкус.

– Конечно, они так говорили. Что еще им было говорить.

– Да знаю я. Но дело не только в этом. Судя по тому, что я читал, только Джейк считал их друзьями. Другие дети, свидетели или кто там они были, все говорили…

– Не было ни одного свидетеля, – прерывает Сюзанна. – Ни единого.

– Ты знаешь, о чем я. И это не совсем правда.

– Это правда! Это факт! Я-то думала, ты изучил вопрос. – Безрассудная провокация, но Сюзанна не может сдержаться. Хватит с нее слухов и сплетен. Как в журналах в комнате ожидания, она совсем не может на них смотреть. Мало сенсации в правде? Кому может помочь ее искажение? Это в случившемся ее больше всего и раздражало: факты быстро надоедают, и все начинают их перевирать, манипулировать, и в конце концов все выходит наизнанку, вверх тормашками, задом наперед. Жизнь продолжается, говорили они, но не для Сюзанны.

– Это не правда, Сюзанна. Были свидетели. Скотт, Пит и Чарли: они там были.

– Нельзя быть свидетелем, если ты виновен. Так это не работает. Не должно.

Адам мог бы продолжать напирать, Сюзанна знает это, но вместо этого он уходит от темы.

– Так ты говоришь, они были друзьями Джейка? С самого начала?

– Нет, не с начала. На самом деле они не были друзьями. Не настоящими друзьями. Они одурачили его. Поймали в ловушку.

Но даже теперь, говоря все это, она знает, что по-настоящему она сама себя одурачила. Джейка друзья не дурачили. А вот Сюзанна ошиблась, веря, что он все тот же счастливый здоровый парень, как всегда. А может, он никогда таким и не был. Она обманула себя, игнорируя пожиравшую, опустошавшую его тоску.

– Тише, Сюзанна. Мне начинает казаться, что ты пытаешься увильнуть от ответственности. Словно ты их хочешь во всем обвинить.

– Конечно, я виню их! Я и себя виню, но и многих других.

Она только что сузила этот список до пяти человек.

Сам Джейк.

Нил.

Скотт, Пит, Чарли.

На самом деле шестеро, но о шестом она старается не думать.

Адам откидывается на спинку кресла, складывает руки на коленях.

– Не сомневаюсь, – кивает он. – Мы еще об этом поговорим. А пока что начнем с этих троих. Хорошо?

Все случилось однажды после школы. Начало их… союза. Сюзанны там, естественно, не было, но она была рядом с Джейком, когда он раз за разом пересказывал все полиции. Она столько раз перечитывала показания и так часто представляла себе те события, что они превратились в фильм, в котором она помнит каждый кадр.

Джейк уже не впервые задерживался после школы. Когда Сюзанна спрашивала, а она это делала не часто – сама поздно приходила домой, он говорил, что делал домашнее задание, помогал учителю, заканчивал матч с друзьями. Оказалось, все это ложь. Джейк делал домашнее задание, но обычно в последний момент и только потому, что иначе родители и учителя начали бы задавать вопросы. Но помогать учителю? Играть с друзьями? Сюзанна не представляла себе, как одиноко было Джейку. Он был мальчиком, который легко заводил друзей, а теперь мучительно пытался их сохранить. Он ни с кем не ссорился. Ему просто больше не было интересно, так же, как он терял интерес ко всему остальному. Сюзана заметила бы это, если бы смотрела внимательнее. Но проще было принимать все его слова за чистую монету, верить, что Джейк все тот же общительный, самодостаточный парень, каким всегда был. Сам день Сюзанна толком не запомнила. Если бы последовавшее происшествие не придало ему значения, она бы и не смогла выделить его в череде других дней.

Итак, Джейк был на территории школы, один, после окончания уроков – как выяснилось, он часто так оставался. Он наблюдал, на этот раз за компанией мальчишек на год старше его. Скотт Сандерс, Питер Мюррей и Чарльз Белл тоже часто проводили время на школьной территории после уроков, в основном потому, что это было запрещено. Правила для них были как вызов, И Джейка восхищало то, что они делали.

Сегодня Джейк заметил, как они собрались около урны, но не сразу связал это с запахом дыма, витавшим в воздухе. Он подумал, что садовник жжет листья. В это время года их полно. Перед школой росла густая аллея деревьев. Входишь в главные ворота, и они возвышаются вдоль дороги почетным караулом, а осенью на несколько недель все покрывается толстым красным ковром.

Но дым был не от листьев. И наблюдая за Скоттом и компанией из тени деревьев, он наконец понял, что горит. Он увидел языки пламени, лижущие воздух из мусорной урны. Пламя ползло все выше, Скотт, Пит и Чарли подходили ближе, сгрудились, как ведьмы вокруг котла.

Джейк не собирался вмешиваться, так он потом сказал полиции. Не потому, что старшие ребята не были пай-мальчиками и явно задумали что-то дурное, а уже эта мысль остановила бы большинство детей. Джейк не знал, как к ним подступиться. Скотт и остальные не только на год старше, они еще и травили малышей. Если бы они набросились на Джейка, он бы не смог дать отпор. Скотт, глава шайки, на голову выше его, А Пит в два раза шире в плечах. Чарли невысокий, но казалось, весь состоит из костей и сухожилий, и от этого он выглядел самым опасным.

Поэтому Джейк просто стоял, завороженный, и мог бы остаться в тени, пока огонь не погаснет, если бы события не развернулись иначе.

– Эй, а вы что тут делаете?

Джейк не мог сказать, откуда появилась молодая учительница. К стоянке велосипедов вела дверь из главного корпуса, возможно, миссис Бёрч вышла оттуда. Она новенькая, только что получила диплом и весила как горка сэндвичей, которые Пит в одиночку съедает за ланчем. Но для крошечной женщины – почти девочки – у нее был очень мощный голос.

Даже Скотт и остальные подпрыгнули и опустили плечи, только увидев его источник.

– Ничего, мисс, – сказал кто-то. Скотт, подумал Джейк, потому что он сделал шаг вперед, пытаясь заслонить урну от учителя.

– Мальчики, вы что-то жжете?

– Нет, мисс. Зачем бы нам, мисс. Я сигарету уронил, только и всего, – ответил Скотт.

– Он имеет в виду зажигалку, мисс, – вмешался Чарльз, встав бок о бок со Скоттом. – Мы еще маленькие, чтобы курить по-настоящему, и мы бы точно не стали курить на территории школы. – Чарли, может, и маленький, но крепкий. А лицо у него острое: от напомаженных волос до выступающего подбородка.

Пит позади пытался потушить огонь, но пламя поднималось всякий раз, как он приближался. Со своего места Джейк ясно все видел. Пит походил на укротителя львов, пытающегося сдержать буйное животное. Джейк говорил потом, что огонь так и выглядел, напоминал что-то живое. Это завораживало. Казалось почти красивым. Именно так Джейк потом и рассказывал.

– Ты не куришь, но у тебя есть зажигалка. И ты как-то уронил ее в урну, и урна волшебным образом загорелась. Ты это пытаешься сказать?

Мисс Бёрч протиснулась мимо Скотта и Чарли и попробовала сама справиться с огнем. Языки пламени высоко взлетали, и когда она попыталась пошевелить мусор в урне, ей пришлось отшатнуться так же, как Питу.

– Ой! Черт! – Язык пламени вырвался и коснулся ее.

Скотт, Чарли и Пит просто смотрели и смеялись.

– Не ругайтесь, мисс, – сказал Чарли. – Если вы будете ругаться, нам придется рассказать учителю.

Мисс Бёрч была слишком сосредоточена на огне, чтобы обратить внимание на смешки, хотя уже было очевидно, что ей тоже не справиться.

– Вот.

Джейк перешел через дорожку, нагнулся, чтобы собрать охапку листьев.

– Вот, – повторил он, поднося листву к урне.

– Подожди, не надо…

Мисс Бёрч появление Джейка застало врасплох. Она запоздало оттащила его в сторону, но он успел кинуть листья в огонь.

– Что ты… – возмущалась она, думая, что Джейк сделал только хуже. Но листва была сырая, огонь словно накрыли влажной простыней. Повалил дым, много дыма, а потом и он сошел на нет.

– Ладно… – Поначалу мисс Бёрч могла выговорить только это. Потом, видимо, вспомнила о своих обязанностях, своем гневе и резко повернулась к Скотту:

– Вы хоть понимаете, как это глупо? Вы же могли всю школу сжечь!

Только Скотт не испугался, а возмутился. Проблема в том, что Скотт и был глупым. Сюзанна бесчисленное количество раз убеждалась в этом в последующие месяцы. Он был глупым, жестоким и мстительным. Но его так часто называли глупым – и дети, и старший брат, и отец, что слово само по себе стало для него как красная тряпка для быка. Однажды он чуть не запустил стул в учителя, рискнувшего сказать, что он медлительный, и спасло его только отсутствие стула под рукой. Об инциденте знала вся школа, и только такому неопытному учителю, как мисс Бёрч, могло прийти в голову использовать в присутствии Скотта слово на г.

Он сделал шаг вперед, заставляя мисс Бёрч отступить назад к урне, без сомнения еще раскаленной после пожара. Скотт и на Джейка смотрел сверху вниз, над юной учительницей он возвышался на голову.

– Не надо так говорить, – сказал Скотт. – Не надо называть нас глупыми.

– Да нет, я… – Мисс Бёрч испугалась, Джейк ясно это видел. Но она попыталась поддержать авторитет, вытянулась вверх, насколько Скотт оставил ей места. – Мальчики, вы пойдете со мной. Мы идем к директору.

Скотт фыркнул и продолжил наступление, так что мисс Бёрч уже нависала спиной над урной.

– Старый лысый толстяк давно ушел домой, – сказал он. – Все уже ушли домой. Смотрите! – Он кивнул головой в сторону парковки для преподавателей, там оставалось всего две или три машины, в том числе собственный потрепанный «фольксваген-жук» мисс Бёрч.

Скотт улыбнулся. «Видишь? – говорила улыбка. – Ты здесь одна».

– Вы подожгли школьное имущество, – настаивала мисс Бёрч. – Это не останется безнаказанным.

Джейк обменялся взглядами с Питом и Чарли. О чем думает Чарли, он не понимал, но мысли Пита читались яснее, чем если бы висели в облачке у него над головой. Заткнись. Просто заткнись, глупая корова.

– Мы рассказали, что случилось. Специально мы ничего не поджигали.

Это сказал Чарли, у него всегда такой вид, словно он ухмыляется.

– И вы действительно думаете, что я поверю… – начала было мисс Бёрч, и тут Джейк понял, что это его шанс.

– Это правда, я все видел, – сказал он, все повернулись к нему.

Мисс Бёрч мгновение смотрела на Джейка, потом снова повернулась к Скотту. У Скотта в глазах посветлело, и он отошел от учительницы на полшага.

– Они просто проходили мимо, Скотт бросил что-то в урну, и потом раздался взрыв. А потом они пытались потушить огонь. Специально они ничего не поджигали.

Мисс Бёрч задумалась.

– Ты их знаешь? – спросила она Джейка, пристально глядя на него.

– Не совсем.

– Как тебя зовут?

– Джейк.

– Что ж, Джейк. – Она окинула взглядом Скотта, Пита и Чарли, потом опять посмотрела на сына Сюзанны. – Спасибо. Наверное, тогда можно на этом закончить. – Она старалась звучать убедительно, но, поймав взгляд Джейка, улыбнулась с облегчением и благодарностью.

И не только она. Пит наконец выдохнул, он, сам того не замечая, уже некоторое время не смел дышать. Чарли кивнул, его улыбка стала серьезнее. А Скотт промчался мимо несчастной учительницы и повел свою шайку на улицу, по дороге заговорщически подмигнув Джейку.

– Увидимся, – сказал он.

Адам внимательно слушал. Ни разу не попытался прервать.

– Значит, он их прикрыл. Вот как все началось. Так они и стали друзьями.

– Я же сказала…

– Да, да, что они никогда не были «друзьями». – Адам жестом показывает кавычки. – Но давай не будем усложнять.

Сюзанна порывается возразить. Все не так просто, хочет сказать она. В этом и дело. Но вместо этого она отвечает:

– Хорошо.

– А потом, что потом случилось?

– Они начали проводить время вместе. Скотт и остальные, они творили такое, чем Джейк раньше не занимался. Ему раньше в голову такое не приходило.

– Что же?

Сюзанна смотрит на Адама пустым взглядом.

– Что творили Скотт и остальные? Ты сказала, что…

Сюзанна не ждет, пока он закончит. Они кивает, и голова начинает трястись.

– Жестокости. Рэп, фильмы ужасов, компьютерные игры, чем больше крови, чем резче графика – тем лучше. Ну и огонь. Они любили все поджигать. Однажды подожгли скамейку в парке. Ну и другое… Живых существ.

Адам улыбается. Сюзанна отворачивается с отвращением.

– Что еще?

Сюзанна задумывается, стоит ли отвечать. Но раз уж заговорили, рано или поздно все равно бы дошли и до этого.

– Порнография. У Скотта была куча порножурналов.

– Какого вида порнография?

– Что значит – какого вида?

– Ну, есть разные виды. Легкое порно, жесткое порно, этническое, фетиш. Есть еще анальное, оральное и детское.

– Просто порнография, о’кей? Не знаю я, какого вида.

Хотя она все еще помнит несколько фотографий из журналов, которые потом нашла под кроватью Джейка. Это она тоже решила проигнорировать, точнее, оставить Нилу. Нил сказал потом, что разобрался, но не уточнил, как именно. Тихо поговорил, может, приправил толчком и подмигиванием. Сюзанне тогда важно было только, чтобы журналы исчезли из ее дома. Она убедила себя, что они вообще не Джейка, что он их для друга хранил.

Адам поднял руки в защитном жесте:

– Я только спросил. Говорю же, я пытался кое-что прояснить. Отчеты, новостные статьи довольно запутанные. О многом они даже не могли написать. Ну, из-за возраста.

Сюзанна не отвечает.

– Так Джейк тоже в этом участвовал? В жестоких выходках, смотрел фильмы ужасов? Он тоже подсел? – продолжает Адам.

Сюзанна категорична.

– Только не он, не тот, каким я его знала. – Она осознает, что ее слова в той же степени осуждают, как и защищают сына. – Он был любопытный. Только и всего. На него это произвело впечатление. Конечно, так и было.

– Ты на что намекаешь? Что рэп во всем виноват? Или компьютерные игры? Порноколлекция Скотта?

Соблазнительная версия. Сюзанна этого не отрицает. Но как она уже пыталась объяснить, все не так просто. То, что случилось, то, что сделал Джейк, стало результатом влияния разных факторов. Нельзя просто взять и обвинить во всем игры ГТА.

– Без толку. Скотт и остальные были старше. Они показывали Джейку такое, что ему еще рано было видеть. Что ему вообще не следовало видеть. Он никогда раньше не был в банде. У него были приятели, но… – Сюзанна прерывается. Она вспоминает друзей Джейка из детства. Тимоти Томпсон. Джош Грин. Гарри Кирквуд. Хорошие мальчики. Милые. Когда Джейк играл с ними, Сюзанне оставалось волноваться только о том, делятся ли они игрушками.

Адам выжидает, все ли она сказала.

– Иными словами, сначала они не были друзьями, но потом сдружились. Верно? А Скотт и эти двое солгали, сказав, что едва знали Джейка.

– Ну конечно, они солгали! Я это уже говорила. Скотт Сандерс, Питер Мюррей, Чарльз Белл: это они втянули Джейка. А Джейк… нет, он не был невинным. Но он не был готов. Под конец он словно… словно…

Сюзанна останавливается, не договорив. Ее мысли возвращаются к той горящей урне, она представляет себе Джейка там, рядом, как он смотрит через дорожку. Ей приходят в голову слова, но она их не произносит. Наконец Адам озвучивает их за нее:

– Как мотылек на огонь.

За окном солнце наползает на облако, и тень проплывает по комнате. Сюзанна не думала, что мир может стать еще мрачнее.

– Ты говоришь, они втянули Джейка. А ты ничего не сделала. Ты не пыталась даже выяснить, чем Джейк занимался, с кем он вдруг стал проводить время.

Сюзанна поднимает глаза.

– Ему было пятнадцать. Он ничего мне не рассказывал.

– А ты не думаешь, что сама должна была все выяснить?

Сюзанна согласна с ним. Теперь согласна. Теперь легко говорить – намного сложнее быть родителем и балансировать между потребностью быть уверенной, что сын в безопасности, и уважением к праву подростка на самостоятельность. Она доверяла Джейку. Разве не так она себе говорила? Или она перепутала доверие с чем-то еще – самооправданием в том, что она не слишком придирчиво следила за его выбором друзей? Но раньше у него никогда не было проблем с приятелями. Был, правда, в том году инцидент, когда Джейка вызвали к директору за то, что он якобы ударил лбом в переносицу другого ребенка, но это было так не похоже на него (как думала Сюзанна), что она поверила в объяснение Джейка, будто там была массовая драка и он вмешался, чтобы защитить друга – друга которого он в скором времени отверг. По мнению Сюзанны, это еще одно доказательство того, что ей с Нилом удалось вырастить юношу, который скоро сможет стать полностью независимым. Джейку не нужно было, чтобы Сюзанна выглядывала у него из-за плеча. Он и сам мог за собой присмотреть – как всегда.

– Так вот как все будет? – спрашивает Сюзанна. – Я рассказываю, что произошло, что я сделала, что мне не удалось, а ты решаешь, искренна ли я в своем раскаянии? Так ты примешь решение, отпустить ли Эмили?

Адам качает головой.

– Ну, как-то так.

Значит ли это, что Эмили удерживают где-то силой? В заточении? Если Сюзанне удастся узнать, где, сможет ли она передать сообщение кому-нибудь – полиции, Алине, Рут, да кому угодно, – так, чтобы Адам не заметил? По телефону звонить нельзя, но эсэмэс, или письмо или… «Ватсап»? Зачем иначе она зарегистрировалась в «Ватсапе»? Вдруг он сможет ей помочь?

Сюзанна замечает, как у нее путаются мысли. Неважно, какое средство она выберет. Сложность в том, чтобы отправить сообщение незаметно для Адама. А главное – выяснить, что нужно написать. Позвать на помощь она может и сейчас, набрать спасателей успеет. Но пока она не знает наверняка, что ее дочь найдут, что она не проведет часы, дни и недели голодая, задыхаясь, истекая кровью в какой-нибудь импровизированной тюрьме – в подвале? На складе? В фургоне? До тех пор Сюзанна не могла ничего предпринимать. Ей оставалось только играть по правилам Адама. Более того, она обязана выиграть.

– А если я сейчас тебе это скажу? Если признаю, что это целиком и полностью моя вина? И ничья больше. Не Скотта, не Пита, не Чарли. Ничья. Только моя.

Лицо Адама принимает выражение клерка за офисным столом. Он бы рад помочь ей, говорит оно, но руки связаны.

– Дело в том, Сюзанна, что у тебя было восемнадцать лет, чтобы принять ответственность. С чего мне верить твоим словам сейчас?

– Тогда все было иначе. Ты это знаешь! Я ничего не могла сказать публично, но это не значит, что я не признавала свою вину. От тех, кто там был, кого это затронуло, я не скрывала, что виновата. Всегда. Я говорила всерьез тогда и имею это в виду и теперь.

– Да ну? – отзывается Адам, покачивая головой. Челка закрывает шоколадно-карий глаз, он убирает ее пальцами. – Ладно, Сюзанна, попробуем. Это твой шанс. Возможность спасти дочь. Расскажи. Объясни, за что именно ты берешь на себя ответственность, и обещаю, я поверю тебе на слово. Я не усомнюсь. Что бы ты ни рассказала, я поверю.

Адам ждет.

– Да… за все! Этого достаточно? Мне следовало быть лучшей матерью. Следовало лучше знать сына: чем он занимается, с кем дружит, чему его учат товарищи. Следовало узнать о его увлечениях, его тревогах, его печали. Мне следовало лучше читать знаки, больше быть рядом, меньше времени проводить на работе, не так гордиться тем, что он не просит о помощи. Следовало вмешаться и… и… мне следовало его остановить. – Сюзанна смотрит на Адама, открыв лицо, разведя руки. – Устраивает? Мне следовало его остановить. Это была моя задача. Ничья больше. Я была его матерью. И это… это… – Она сбивается, не знает, что еще сказать. Наконец опускает руки на колени и заканчивает: – Это все. Все.

Мучительная пауза.

– И это все? – спрашивает Адам.

– Этого недостаточно? – взрывается Сюзанна. – Что еще?

Нож внезапно оказывается у Адама в руке. Он вскочил на ноги, держит нож на уровне уха, а потом резким движение выбрасывает его в сторону Сюзанны. Она кричит, уклоняется, пытается отскочить назад вместе с креслом и видит, что нож до самой рукоятки вошел в обивку, прямо за ее левым плечом.

Адам наклоняется над ней, хватает нож. Дергает, вытаскивает из кресла и приставляет к горлу Сюзанны.

Она сглатывает и чувствует, как в шею вдавливается холодный металл.

– Последний шанс, Сюзанна, – шипит Адам. – Я дам тебе еще один шанс.

Сюзанна закрывает глаза. Она чувствует на лице горячее дыхание Адама, слышит, как оно дрожит от гнева. Сейчас все может закончиться. Игра продолжится, или все проиграют.

В дверь стучат.

Сюзанна открывает глаза. Адам подскакивает и смотрит Сюзанне через плечо.

Кто-то снова мягко стучит в дверь.

Адам чуть-чуть отходит и отводит нож от горла Сюзанны.

– Алина, – хрипит Сюзанна. – Я же сказала, что выйду. У меня следующий клиент, меня ждут. – Судя по часам на стене, она задержалась уже на полчаса.

– Нет никакого клиента.

– Есть, я…

– Нет следующего клиента, – повторяет Адам с нажимом, и до Сюзанны доходит, о чем он говорит. Второй записи, второго нового клиента, которого Сюзанна ожидала, как ни странно было получить двух новых клиентов в один день, не существует. Адам сам все подстроил: использовал фальшивое имя, записался повторно, чтобы быть уверенным, что им никто не помешает.

В дверь снова стучат, на этот раз громче.

– Отошли ее, – велит Адам. Он садится рядом и прячет нож за бедром. – Давай.

Сюзанна встает. Она нетвердо держится на ногах и опирается на мебель, пока идет к двери.

– Алина, я… – начала было она, открывая дверь, но там не Алина. Там Рут.

– Привет, дорогая, – говорит Рут тихим извиняющимся голосом. – Слушай, извини, что мешаю, но я хотела убедиться, что у тебя все в порядке. – Она пытается заглянуть в кабинет, но полуоткрытая дверь загораживает обзор.

– Все ли в порядке? Ты о чем? – переспрашивает Сюзанна.

Она слышит, как Адам у нее за спиной прочищает горло.

– Послушай, Рут, у меня тут самый разгар консультации.

– Я знаю, но Алина сказала… – Рут говорит тише. – Алина сказала, ты тут уже полтора часа с одним и тем же парнем. – Она улыбается. – Кто там у тебя, Леонардо ди Каприо? – Сюзанна улыбается в ответ, скрывая боль. – Я серьезно, у тебя все в порядке? Помощь дантиста не нужна?

Это старая шутка. Когда Сюзанна и Рут еще только договорились снимать офис на двоих, это было самым веским преимуществом, с точки зрения Сюзанны. Она хотела открыть собственную практику, но боялась изоляции, боялась оставаться в кабинете наедине с вереницей чужаков. Чужаков в плохом настроении. А Рут, когда Сюзанна призналась в этом, заверила ее, что если они снимут офис вместе, Сюзанне не придется об этом беспокоиться. Если кто-то посмеет ей навредить, Рут придет за ними со своей дрелью и – что еще более устрашающе – злободневной лекцией об использовании зубной нити.

– Нет, все хорошо. Правда. У меня освободилось время, только и всего, а Адам, он… – Сюзанна задумывается, не разозлится ли Адам, что она назвала его имя, хотя это конечно же не настоящее имя, и он же назвал его Алине, когда записывался на прием. – Мы решили задержаться. – Сюзанна оправляется от замешательства. – Он уедет на следующей неделе, а у нас как раз наметился прогресс, ну и мы подумали, то есть я подумала… – Адам покашливает. Сюзанна напрягается, – что проведем еще один час сегодня, – заканчивает она.

Рут пытается заглянуть в щель между дверью и косяком. Она смотрит на Сюзанну, та изо всех сил старается создать впечатление, что все отлично. Она раньше говорила Рут, как важно в консультировании придерживаться точного времени, начинать и заканчивать вовремя, но надеется, что подруга слушала ее так же внимательно, как Сюзанна слушает ее болтовню о зубах.

– Ну ладно. Только не забудь, сегодня пятница, – напоминает Рут, улыбается и постукивает по циферблату. По пятницам после работы, по давно заведенному, хотя и неписанному правилу Рут, Сюзанна и иногда Алина ходили в «Нэнни Стейт», паб на углу переулка. Один раз в неделю Сюзанна может позволить себе быть прежней, вести себя как раньше со старыми коллегами, как с Нилом, до того, как они стали жить отдельно, как с университетскими друзьями, по крайней мере, на первом курсе, пока она не отчислилась, забеременев. Обычно они с Рут выпивали по меньшей мере две порции и только потом расходились по домам к семьям. Сюзанна шла к Эмили и двум кошкам, Рут дома ждали трехногая ищейка по имени Бетти и два растрепанных попугайчика. Выходили они обычно в пять, Рут закрывалась в это время. Иногда, если у нее больше не было пациентов, а Сюзанна успела закончить бумажную работу, они могли сбежать на полчаса раньше и успеть выпить побольше.

Как бы то ни было, после пяти здание пустело, и Сюзанне приходит в голову, что Адам наверняка это знает. Я изучил вопрос, почти слышит она злорадный голос.

– Ты уже идешь? Ну, в паб.

– Да, мы уже собрались, – отвечает Рут, а потом тихо добавляет: – Мы подождем, если хочешь. Мне надо просмотреть счета, у Алины тоже наверняка найдется работа, так что если хочешь, чтобы мы были поблизости…

– Не глупи. – Пожалуйста, не уходи. – Идите. Я неважно себя чувствую, так что мне и неплохо остаться трезвой.

– Ты не придешь позже?

– Я… наверное, нет. Не сегодня. Обещаю, на следующей неделе я с вами.

Пожалуйста, не уходи! Какое-то мгновение Сюзанна чуть не кричит, она знает, что это ее последний шанс. Когда все уйдут, они останутся совсем одни. Можно попробовать передать панику взглядом, Адам этого не увидит, а Рут наверняка поймет. Но вопрос в том, что случится дальше. Адам же доказал, что готов к жестокости, что он сдерживается из последних сил. А если Алина и Рут уйдут, хоть они будут в безопасности. Как только Сюзанна узнает, что случилось с Эмили, она сможет рисковать. Если же она предпримет что-либо, пока остальные здесь, и кто-то попадет под удар, Сюзанна точно знает, что не сможет с этим жить. И это не фигура речи.

– Ну, если ты уверена. Точно, Сюзанна? – спрашивает Рут.

На этот раз Сюзанна отвечает сразу:

– Абсолютно. Идите, отдыхайте. Неделя была длинная.

Рут закатывает глаза и согласно фыркает.

– Увидимся в понедельник. – Сюзанна с улыбкой машет рукой и закрывает дверь. Она упирается лбом в крашеное дерево и слушает удаляющиеся шаги подруги, доносящиеся с лестничной площадки, потом с улицы через окно, и наконец все стихает.

Здание горит. Сначала один язычок пламени, как одинокий красный всполох на томограмме здорового тела, потом рак расползается метастазами, и смертельное свечение распространяется. На первом этаже сквозь доски просачиваются тонкие струйки дыма. Тюки соломы начинают дымиться, и скоро пламя с треском уже гонит дым наверх. Горят парты, книги, с любовью развешенные по стенам рисунки учеников. Огонь ползет вверх, с этажа на этаж, и наконец добирается до балок крыши. За несколько минут пламя становится более оглушительным, чем пожарная сигнализация, более напористым, чем мчащиеся сирены пожарных машин. Стены обугливаются и чернеют, оконные стекла идут пузырями и взрываются. Даже воздух корежится от невыносимого жара. Он нереальный, ужасающий, сверкающий: мерцающее острие тянется к звездам. Отталкивающая картина, непередаваемая. Сюзанна не могла не восхищаться ею.

– Как думаешь, чья это была идея?

Сюзанна вернулась в кресло. Коврик под ногами сбился, она могла бы расправить его простым движением ноги. Она крепко прижимает подошвы к полу.

Адам пришел в себя. Он ничего не сказал, но Сюзанна подозревает, что его успокоила ее ложь. Видимо, такое поведение Сюзанны с его точки зрения оправдывало некоторым образом его действия. Служило доказательством. Подтверждением.

Он мерит шагами пол перед камином, постукивая ножом по джинсам в такт словам. Сюзанна хмурится при его вопросе.

– Их план. Пожар, – поясняет Адам. – Чья это была идея?

– Скотта. Это же очевидно.

– И ты в это веришь?

– Что ты имеешь в виду?

– То, что я сказал.

– Он признался. Никогда не пытался отрицать. Сказал, это была шутка, он не всерьез желал, чтобы это случилось, но никогда не отрицал, что это его идея.

– Но учитывая все, что ты теперь знаешь. Ты до сих пор в это веришь?

– Я не понимаю, о чем ты.

– Не думаешь, что это могла быть идея Джейка?

– Джейка? Нет. То есть… нет.

Адам поджимает губы и качает головой.

– Нет. Я тоже не верю, – звучит, к еще большему замешательству Сюзанны, обнадеживающе.

– Какая разница? – спрашивает женщина. – Учитывая, что случилось. Какая разница, чья это была идея?

Адам останавливается и смотрит на нее. Кажется, он искренне задумался над ответом. Наконец он пожимает плечами.

– Наверное, никакой. Не для тебя, – говорит он и продолжает ходить.

Сюзанна уже устала следить за ним. Тянулись минуты, складывались в часы: похоже, скоро будет уже два часа, как они тут, Сюзанна чувствовала, как энергия утекает из нее. Не то чтобы у нее не было желания бороться. Но ее раздражает непонимание – как? Она словно хомяк в колесе, мышь, бестолково бегающая по лабиринту. Знает, что надо искать выход, но чем дольше преследование, тем тяжелее поверить, что она еще не загнана в угол.

– Об этом они тоже мало могли писать, – говорит Адам. – Газеты, в смысле. Поэтому я и спросил.

Сюзанна не может сдержать усмешку.

Адам останавливается и поворачивается к ней.

– Что?

– Ничего.

– Я серьезно. Объясни.

Сюзанна сердито смотрит на него.

– Газеты. Так это по ним ты проводил свое «исследование»? По газетам?

Адам заинтригован.

– Конечно. Какую-то часть. А что? Что в этом такого ужасного?

– Ужасного ничего. Просто тупо.

Слово срывается с губ прежде, чем она успевает остановиться. Звучит приятно. Живительно горько.

Адам смеется.

– Вот видишь? Об этом я и говорю. Я думал, ты одобришь. В конце концов, они были на стороне Джейка.

Сюзанна смеется ему в лицо.

– Газеты не были ни на чьей стороне. Никогда не бывают.

– Точно не на твоей, видимо, – признает Адам с ухмылкой. – Ты ведь им не очень-то нравилась, да? Интересно, что ты об этом думаешь?

– Мне плевать, что обо мне писали. Плевать, что писали газеты, точка. И всем должно быть плевать. И тебе тоже. – Сюзанне приходит в голову мысль, которая отвлекает ее от злости. – Но ты же на самом деле не веришь всему, что писали в газетах. Верно? Потому что, если веришь, все это довольно бессмысленно.

Адам прав. Газеты приняли сторону Джейка. Из слов Адама Сюзанна поняла, что он, очевидно, уверен – Джейк виновен так же, как и Сюзанна. Более того, он им восхищается, верит, что его следовало бы похвалить, а не закончить все так, как получилось. Разве не так решила все для себя Сюзанна, не поэтому Адам был там?

Только если дело в этом, почему он так явно намерен наказать Сюзанну за деяния Джейка? Ты отрицаешь свою ответственность? Он спрашивал об этом, и в вопросе читалось обвинение.

– Газетные истории послужили рамкой, только и всего. Чтобы восстановить факты.

Сюзанна снова хохочет.

– Факты! Ха! Хорошая шутка!

– Так расскажи! – отвечает Адам. – Ты права, я не все знаю. Отчасти поэтому я здесь. – Он склоняет голову, будто впервые видит Сюзанну. – А знаешь, должен признать, ты выглядишь намного лучше, чем я ожидал. Я рассчитывал, ты будешь старше. И волосы у тебя длиннее, крашеные. Цвет темнее, чем я бы выбрал, мне нравится твой естественный светлый оттенок – но тебе идет. Правда.

Сюзанне не нравится, как Адам смотрит на нее. Она плотнее закутывается в кардиган.

– Что рассказать?

– А?

– Ты попросил рассказать. Что?

Адам усмехается. Он знает, что она недовольна, и не скрывает злорадства. Он мог бы весь день сидеть и дразнить ее, думает Сюзанна, если бы время – по его же словам – не поджимало.

– План. Расскажи все, что ты знаешь о плане, – говорит Адам, возвращаясь к делу.

Звучит так официально. Только плана никакого не было – по крайней мере сначала. Скотт, Пит, Чарли, даже Джейк – все они признавали это. Они просто валяли дурака, говорили они. Представьте, вы собираетесь кого-то убить, как вы это сделаете? А если соберетесь вломиться в дом богача, какую вещь вы схватите первой? Это была просто игра. Только вот оказалось, они все время в нее играли. Это было забавно, так потом заявил Чарли. Просто так, знаешь. Для смеха.

Джейк к этому времени стал полноценным членом шайки. И все, о чем они болтали, все, что творили, все эти «игры»-фантазии… они будоражили Джейка. Кому-то покажется странным, но Сюзанна сравнивала это с тем, как она впервые открыла книгу. Может, не впервые в жизни, но когда по-настоящему осознала, что вот эти слова на странице, строка за строкой, лишь недавно казавшиеся бессмыслицей, теперь стали воротами в целые миры, ожидающие своего исследователя. Ей кажется, Джейк чувствовал что-то подобное. До тех пор его мир бы окрашен туманно-серым и надоевшим белым. Скотт, Пит и Чарли показали ему, какой разноцветной может быть жизнь. Яркие, дерзкие краски. Они могли курить сигареты, марихуану, если хотели, внимательно смотрели все грязные, жестокие фильмы, какие удавалось раздобыть, делали все, что можно было делать безнаказанно. Она уже не были детьми. Верно, Джейк? Черт побери, тебе пятнадцать, а ты даже не видел девочку без трусов.

Так все и было, судя по тому, что удалось узнать Сюзанне. Эта четверка вечно друг друга подкалывала. Джейк сначала больше наблюдал, впитывал все как губка: новый зритель, которому Скотт и остальные могли продемонстрировать свою отвагу. Вот Чарли хвастается, что натворил в школе – например, как разыграл замещающего учителя, – и Скотт сразу пытается его перещеголять. Да ладно, ерунда. Слышали бы вы, что я сказал директору, когда тот отчитывал меня за состояние школьной формы. Сказал, что это политическое заявление, сэр. Чтобы меня безошибочно опознавали как члена гитлерюгенда, сэр. Меня теперь на неделю оставят после уроков, минимум.

И так далее, каждый пытался выпендриться перед остальными – наконец и Джейк включился в игру. Потом выяснилось, что он травил малышей, курил марихуану, пробовал экстази, даже крал вещи из магазинов на центральной улице. Сюзанна никогда бы не поверила, что он способен на такое – да и на все остальное. Он отличал хорошее от дурного. Он знал разницу. Но осознание того, что делаешь нечто запрещенное, придавало остроты. Что важнее, для Джейка все обстояло так – чем хуже его поступки, тем больше его любили. Тем больше ценили.

Кроме того, правильные поступки не сделали его счастливым. Это Сюзанна узнала, когда поздно уже было помочь Джейку понять, почему. Может быть, дурные деяния тоже не принесли ему счастья, но так он чувствовал хоть что-то. Они заполнили пустоту у него внутри, помогли забыть о неудовлетворенности и растущей злости на мир.

Но Сюзанна только позже узнала, что чувствовал Джейк. Она не заметила в нем никакой перемены, отчасти потому, что внешне он не изменился. Та же одежда, те же привычки. По крайней мере, насколько знала Сюзанна, она тогда работала менеджером по подбору персонала в бухгалтерском агентстве, куда изначально устраивалась на полставки, но работа требовала все больше и больше времени, и в итоге она часто задерживалась допоздна и домой обычно приходила только к ужину. Он был чуть угрюмее, наверное, грубее, но у него же гормональный всплеск, так что этого даже можно было ожидать. Ради бога, он же подросток. Учителя Джейка тоже не заметили никакой разницы. Он был умнее других, вот в чем дело. Он скрывал изменения, прятался, чтобы только Скотт, Пит и Чарли все замечали. Умнее? Или трусливее? Учитывая, к чему все привело, возможны оба варианта.

Огонь.

План.

Они играли в ту же старую игру. «Что, если, представь себе, разве не круто было бы…». Только в этот раз поток фантазии превратился в реальность.

Для костра, как они рассказали позже, тащили все, что могло гореть, со свалки в кучу на пустыре на восточной оконечности места, где обычно собирались. Сначала там были только Чарли, Пит и Джейк. Скотт не пришел вовремя, и ну его, как сказали они, он знает, где нас найти, и пошли вперед и разожгли костер без него.

Чарли потом утверждал, что это только для смеха, чтобы убить время, но Сюзанна быстро поняла, что огонь для каждого из них был привлекателен по другим, более глубинным причинам. Боже, она знала взрослых мужчин, которые испытывали первобытный восторг при предложении что-то поджечь, так что, может, в этом все и дело, пещерная одержимость, во многом из-за возраста. Она помнит еще, как Джейк описывал огонь в мусорной урне тогда, в школе, какие прилагательные использовал для языков пламени. И Пит. Он явно нездорово восхищался огнем. Он был самым тихим в их компании, меньше всего хвастался, и поначалу, когда все выяснилось, он больше всех пугал Сюзанну, но потом эта эстафета перешла к Скотту, а потом к ее собственному сыну.

Игры с огнем: для них это не просто игра. В этот раз их версия игры «А что, если» приняла явный бодрящий оборот.

– Что будешь жечь? Выбор за тобой. Здание, вещь, человека. Что угодно.

Чарли признался потом, что так и сказал, что использовал почти такие слова.

– Ну, что же? – Джейк тогда еще взвешивал каждое слово, боялся сказать не то. И он видел, что Чарли хотел, чтобы спросили его. Поэтому он задал вопрос вслух:

– Соседский дом. Со всеми обитателями. Несомненно. Грязные цыгане. Папа уже миллион раз ходил к ним, просил заткнуться, сказал, что в следующий раз придет с бейсбольной битой. Я мог бы ему помочь.

Сюзанна представляет себе, как Чарли кидает что-то в огонь, как всплеск искр отражается в угольно-черных глазах.

– Но если сжечь дом соседей, разве не загорится и твой собственный дом? – Джейк и сам об этом думал, но задал очевидный вопрос Пит.

– Ну и что? Та еще дыра. На страховку построим новый. С бассейном.

Хохот в такт языкам пламени.

– Твоя очередь, малыш Джейки. Что бы ты сжег?

– Отцовский компьютер.

Пит и Чарли рассмеялись.

– Компьютер?

Джейк признался потом, что сказал не то. Рядом с предложением Чарли его вариант оказался слабоват. Но он стоял на своем.

– Да. И заставлю его смотреть на это. Он вечно в нем торчит, как только приходит с работы. Хотя он может не заметить, что комп горит, так и будет играть в свои дурацкие игры.

– Что за игры?

– Не знаю. Типа «Расхитительницы гробниц». Покер, когда мы с мамой ложимся спать, хотя он все отрицает.

– Старик играет в «Расхитительницу гробниц»? Как мило!

– Ничего милого. Ничтожество.

– Ну да. А компьютер, может, еще и не загорится, если только не полить бензином.

– Загорится. – Это Пит, до сих пор молча наблюдавший со стороны. – Все горит, если огонь достаточно жаркий.

– Ха. Это пиротехник в тебе заговорил? А ты что сожжешь, Пит? Подожди, дай угадаю…

Всё, ожидал услышать Джейк. Что угодно. Даже друзья считали увлеченность Пита огнем ненормальной. Ничего плохого, но немного слишком. Но Чарли не успел закончить – из-за деревьев, служивших забором вокруг их личного участка на том месте, появился Скотт.

– Ну, парни, и что тут ваша троица замышляет?

Потом все сказали – он злился. Щеки горели, густые брови нахмурены. Он нес сумку как портплед, опустил ниже, когда подошел. Странно, но когда он бросил сумку на землю, казалось, та извивалась.

– А ты где был? – поинтересовался Чарли.

– Дурацкое наказание, вот где. И так всю неделю.

– Кто это тебя?

– Да эта корова. С сиськами. Взъелась на меня с тех пор, как заметила, как мы пытались расплавить урну.

– Мисс Бёрч? – уточнил Джейк.

– Скорее мисс Сучка, – сказал Чарли, который всегда знал, как поднять Скотту настроение.

– Ха, точно. Мисс Сучка. Это про нее.

– Что ты сделал? – спросил Джейк.

– Ничего! Я о том и твержу! Я сорок пять минут чистил кисточки. Я тебе скажу, куда мне хочется заснуть эти кисточки. Прямо в зад этой тощей корове.

Судя по всему, Скотт пытался залезть под юбку однокласснице. Но когда та завизжала и мисс Бёрч обернулась от доски, Скотт уже демонстративно поднимал руки: «Я не виноват». Когда он ответил «ничего», он имел в виду, что ничего не докажешь. Поэтому мисс Бёрч наказала его на целую неделю на одном-единственном основании: за слова, которые он использовал, когда девочка обвиняла его, их-то все в классе ясно слышали.

Пит фыркнул и сменил тему:

– Так что будем жечь? Мы как раз это обсуждали. Человек, место или вещь. Выбирай что хочешь.

– Вечно ты об одном и том же, – проворчал Скотт, глядя на Пита. Он повернулся к костру. – И это слишком легко. Школу. И начну со стола этой тощей коровы, чтобы копы и кто там будет повесили все на нее.

Школу. Очевидный ответ, слишком простой, но гримаса Скотта говорила о том, что это можно зачесть. К тому же предложения Скотта всегда засчитывались. Он прибьет любого, кто осмелится с ним поспорить.

– А давай! Сделаем это вместе, – предложил Чарли, пытаясь поднять Скотту настроение.

– Я бы рад, да вы слабаки, – презрительно бросил Скотт, отогревая руки у огня.

– Кто слабаки? – возмутился Чарли. – Малыш Джейки разве что. Эй, Джейки, сколько у тебя было девчонок?

Джейк злобно взглянул и рявкнул:

– Заткнись!

– Да ладно, – подзуживал Чарли. – Скольких ты засосал?

Это определяло место Джейка в их компании. У каждого из них, кроме Скотта, был свой порок, и они снова и снова вспоминали о них. Пита дразнили за аппетит. Шутили, что если Пит что-то не сжег, он это съел. Чарли дразнили за рост. Он не был карликом, но ощутимо ниже остальных, и Скотту с Питом этого хватало. У Джейка тоже быстро нашли слабое место, его сексуальную неопытность, и Чарли с особой радостью припоминал ему это при каждой возможности. Был ли Джейк правда таким неопытным юнцом, как повторял Чарли, Сюзанна тогда не смогла бы сказать.

– Что в сумке? – спросил Джейк, желая сменить тему. Потом он признался, что ему действительно было любопытно. Он смотрел на сумку, и ему снова показалось, что та шевелится.

– Сам посмотри, – ухмыльнулся Скотт. – Давай. Подними.

Чарли и Пит глядели с интересом. Джейк нехотя потянулся к сумке. Что самое худшее может произойти? Он видел, как Скотт нес ее, так что едва ли оно кусается или еще что-то.

– Ой! Черт!

Джейк отпрыгнул от сумки, едва схватившись за ручку. Она не просто заметно шевелилась – что бы там ни было, он готов поклясться, что оно кричало.

Скотт чуть не лопался от смеха. Остальные, хотя пребывали в таком же замешательстве, как Джейк, тоже смеялись.

Джейк покраснел, в ярости от того, что его так надули.

– Что за чертовщина! Что ты туда запихнул? Он потом признался, что сначала подумал – в сумке младенец. Размер и звук навели на такую мысль. Но случившееся потом показало: могло быть и хуже.

– Ну и рожа! – Скотт чуть не плакал. – Честно, Джейк! Видел бы ты свое лицо!

Остальные приближались, все еще смеясь.

– Серьезно. Что там? – Чарли ткнул сумку пальцем ноги. Снова визг, на этот раз отчетливо кошачий.

Джейк склонился над сумкой, протянул руку к молнии.

– Там кошка?

– Не открывай! – крикнул Скотт, бросаясь вперед и отталкивая Джейка. – Ты не представляешь, сколько я ее ловил! – Он резко пнул сумку, та снова издала визг.

– Кошку? Да ладно? Ты поймал кошку? Какого хрена, Скотт? – Ухмылка Чарли светилась ожиданием. Именно поэтому Скотт всегда был номер один. Он делал и придумывал такое, что никому, включая Чарли, даже не снилось. Сумасшедшие штуки, блестящие штуки.

– Это соседская. Была. Зовут не то Снежок, не то Смешок. О, Вьюнок. Я из-за этой дряни ночами спать не могу. – Он еще раз пнул кошку.

– Зачем ты ее притащил? – Пит, как всегда быстрее всех, вычислил настоящую причину.

– У нас же костер, так? А на костре положено что-нибудь поджаривать.

Повисло молчание, пока до остальных доходил смысл его слов. Потом:

– Чертовски блестящая идея! Просто гениально! – Чарли пританцовывал от возбуждения.

– Ну, и кто это сделает? – спросил Скотт.

Чарли умолк. Посмотрел на Пита.

– Давай, Питти, действуй, – подбодрил он друга.

– Давай сам, – отказался Пит. – Или пусть Скотт. Это его идея.

– Я ее поймал. Сделал всю черную работу. Вперед, слабаки. Покажите себя.

Ни Чарльз, ни Пит не проявили ни малейшего рвения. Они сказали потом полиции, что не хотели этого делать, потому что это жестоко, но Сюзанне было очевидно, что у них просто кишка тонка.

– Я это сделаю.

Все повернулись к Джейку.

– Да ну? – спросил Скотт.

Джейк оглядел ребят вокруг.

– Давайте сюда.

– Нет. Быть не может, что ты это сделаешь. – Но как и Пит, он широко раскрыл глаза в предвкушении. Они встали поближе друг к другу, и Скотт передал Джейку извивающуюся сумку.

Они сгрудились вокруг костра, Джейк поднес сумку к огню. Видимо, они поняли то же, что Сюзанна поняла с первого раза, когда Джейк рассказывал о произошедшем. Переборов первоначальный ужас, она осознала, что это был переломный момент. Для Скотта и остальных то, что Джейк сейчас сделает, решало, станет ли он по-настоящему членом их группы, пожизненным членом, или останется залетным гостем. Более того, это выявит их истинную силу. Насколько далеко они могут зайти вместе.

Джейк задержался у самого огня… но ненадолго. Пути назад уже не было. И на самом деле, когда он поднимал сумку, когда совал ее в самый огонь, он не чувствовал угрызений совести. Ему было немного жалко кошку, совсем чуть-чуть. Но это ведь только кошка. Рано или поздно она умрет, как и все остальные. Если уж на то пошло, он спасал ее от жалкого существования. И с другой стороны, ему было очень приятно от того, как остальные смотрели на него. С восхищением: искренним, словно он превзошел их самые смелые ожидания.

Он сосредоточился на дружеском одобрении. Он не смотрел, как горела сумка, убедился только, что бросил не слишком далеко. Но он ее слышал. В смысле, кошку. Более того, она орала почти по-человечески.

Он спрашивал не об этом. Адам хотел услышать план, а Сюзанна рассказала ту часть, которая была важна для нее. Костер, кошка, пальцы Джейка, сжимающие сумку, эта сцена часто всплывает перед глазами. Она так ярко встает в памяти, словно бы Сюзанна видела все сама. Иногда, особенно ночами, она готова поклясться, что действительно все видела. Единственное, что в кошмарах горит не кошка. В ее снах сгорает Джейк.

– Я знаю, что это не… то, что ты хотел узнать о плане. Но так все начиналось. Так им пришла в голову идея.

– Сжечь школу.

Сюзанна кивает, не может остановиться. Ощущение, будто она раскачивается.

– А потом… Я не знаю, что именно случилось потом. Это стало для них навязчивой идеей. Секретным планом. Когда бы они ни встречались, они говорили только об этом. Прорабатывали детали: когда, как, как не попасться. Они понимали, что здание должно быть пустым – как ради них самих, так и ради остальных. Но…

Сюзанна прерывается. Кажется, больше она ничего не может сказать.

– Секретный план, – повторяет Адам. – То есть ты ни о чем не догадывалась? Верно? Никто ни о чем не догадывался?

Он не ждет ответа, и Сюзанна не отвечает. Конечно, никто не знал. Откуда бы? Да и что бы они подумали, если бы обнаружили детали, которые обсуждали Джейк и остальные? Сказали бы, что это просто подростковая чепуха. Мальчишки всегда мальчишки, треплются, чтобы показаться важными. Сюзанна почти слышит, как сама так говорит. Отмахивается так же, как когда Джейка привлекли за драку. В худшем случае она бы попыталась поговорить с сыном, но тот соврал бы что-нибудь, ничего не объясняя. Это просто игра, мам. Мы же не всерьез. Неужели ты так обо мне думаешь? Ты правда думаешь, я такой идиот?

– Расскажи что-нибудь, Сюзанна. – Адам садится на ручку кресла и наклоняется вперед. – Хотела бы ты, чтобы все сработало так, как они планировали? План, огонь, вот это все. Хотела бы ты, чтобы все случилось по плану?

Сюзанна снова думает о горящем здании, о людях, выбегающих из ревущего пламени. Думает об их угольно-черных лицах с полосами слез.

Она моргает, поднимает глаза. Она всегда знала ответ, но удивлена, когда слышит его:

– Больше всего.

Рут делает то, что никогда и ни за что обычно не стала бы делать. Даже если бы ей заплатили. Вечер пятницы, все пациенты уже выскоблены, высверлены и отполированы, у нее нет никакого повода оставаться в мрачной комнатушке с бумагами. Обычно она проверяет счета и выписывает чеки по понедельникам. По пятницам надо отдыхать с девчонками в баре. Сингапур Слинг, пара шотов текилы, а потом в ближайший ресторан повертеться на танцполе и пообниматься на диванчике в углу.

Ха.

Мечты.

В юности так проходили почти все пятничные ночи. Если начистоту, еще и ночи четвергов и суббот. Теперь только приличный джин-тоник с Сюзанной и Алиной, а потом хмельная дорога домой. Иногда она уговаривала коллег остаться на третью, иногда на четвертую рюмку, но тогда Сюзанна начинала тревожиться, как же Рут сядет за руль, а это остужает веселье. Честно говоря, сейчас Рут больше всего хочется направиться прямиком домой, набрать ванну, налить полный бокал шабли и раствориться в почти обжигающей воде под серенады Элфи Боу из колонок.

Рок-н-ролл.

Боже, Рут. Когда ты успела превратиться в мать? (Около двадцати лет назад – таков печальный, безрадостный и точный ответ, потому что сейчас Рут старше, чем мама, когда умерла. Черт побери, Рут. Остужать веселье. Ты совсем потеряла чувство пятницы…)

Так или иначе, пойти в паб придется, она пообещала Алине. Только тогда она думала, что и Сюзанна пойдет.

Алина, боже.

Алина… она ничего. Хорошо делает свою работу и не пьянеет, что Рут по вкусу, но она не очень веселая. Вечно недовольная гримаса делает ее похожей на кошачий зад.

Проблема в том, что Алине одиноко. У нее здесь нет семьи, а друзья, о которых она рассказывает, на взгляд Рут, скорее, просто временные знакомые. Алина словно не видит разницы. Рут ее подруга, хотя Алина, как это ни иронично, относится к ней как к советчику. Сюзанна могла бы стать Алине подругой, но та не дорожила их дружбой, а только пилила, а потом жаловалась Рут, что «Сюзанна ее не любит». «Неудивительно, – говорила тогда Рут. – Ну не знаю, попробуй побыть с ней приветливее для разнообразия. Можно дружить с кем-то, даже если терпеть не можешь то, чем они занимаются».

Это еще одна проблема. Алина, которая в том числе работает секретарем и администратором лицензированного консультанта, как оказалось, не верит в психологические консультации.

Рут помнит, как она повторяла за Сюзанной, когда та однажды пыталась объяснить, в чем заключается работа консультанта:

– Ты слушаешь. Этих людей. Они говорят. А ты просто. Что? Молчишь?

С Рут Алина говорила полными предложениями. Сюзанне еще везет, если между неодобрительными паузами звучит больше двух слогов.

– Ну, в основном, – ответила тогда Сюзанна. – Хотя, конечно, это нечто гораздо большее.

Рут поняла, что этим «в основном» она потеряла Алину. С тех пор казалось, что Алина всякий раз из принципа ставит себе цель вывести Сюзанну из себя («Они говорят, и они же за это платят»), а ведь женщине ее возраста (Сколько ей? Двадцать восемь? Двадцать девять? Давно пора научиться вести себя, как взрослой) уже пора понимать, что с друзьями так не поступают. Да у Рут уйма друзей, кто ненавидит ее работу. Или так ей кажется, когда она видит состояние их зубов. И хотя Рут с радостью бы прочитала им лекцию о гигиене полости рта, она же сдерживается. А раз уж ей удается, любой справится. Она как-то сказала Алине, что если той действительно нужно выпустить пар – пусть заведет «Твиттер».

Конечно, она пошутила.

И конечно, Алина этого не поняла.

Поэтому – нет. Перспектива вечера наедине с Алиной не переполняет ее радостью. А тогда почему бы не покончить с этим? Прочь бумажную работу, заскочить ненадолго, а потом домой – и в ванну. Голая в компании Элфи Боу уже через…

Рут сверяет часы.

Половина седьмого. В четверть восьмого, если не застрянет в пробке. После сегодняшнего дня, прошедшей недели, она заслуживает никак не меньшего.

Но Сюзанна. Рут задержалась на работе ради Сюзанны, хотя и мечтала о порции джин-тоника.

Казалось, там все хорошо. Рут подслушала под дверью – пару секунд, просто чтобы убедиться, что сейчас можно их прервать, – она не заметила ничего необычного, по правде говоря, она почти ничего не услышала. И когда Сюзанна открыла дверь и они говорили, она вела себя абсолютно нормально. Немного на грани, но этого можно было ожидать. Рут ни разу еще не прерывала ее во время консультации, прежде всего потому, что знала – так делать нельзя. Конечно, Сюзанна недовольна. Рут точно знает, как она сама бы отреагировала, если бы кто-то вломился в ее кабинет, когда она с пациентом, и она уж точно не стала бы сдерживаться. Скажем так, она бы рвала и метала. А под рукой у дантиста немало острых предметов для метания.

Только вот она волнуется. В этом и дело. Частично потому, что они друзья, а друзья волнуются друг за друга. Но в основном из-за прошлого Сюзанны.

Рут всегда знала, что там что-то было. Это было очевидно с первой встречи, когда Сюзанна пришла смотреть кабинет. Она была неразговорчивая, нервная, все время оглядывалась по углам. Рут сначала хотела остаться в стороне, просто сдать кабинет в субаренду, но в итоге вышло так, что Рут полюбила ее. Сюзанна была достойной женщиной: доброй, забавной, искренней. В этом была ошибка, как потом оказалось. Она отчаянно хотела открыть этот кабинет консультирования. Идеальное место, провозгласила она, особенно радуясь, что не окажется в одиночном заточении в пустом здании. Еще один ключ, Рут уже тогда понимала, что это неспроста.

Сначала Рут думала, что Сюзанна в бегах от жестокого бывшего мужа. Мужа или парня, одно из двух. И у Рут бывали мужчины-дегенераты. Ее никто не бил, но насилие бывает не только физическое. Первый муж Рут, а всего их было три – это потом она поняла, что ей лучше одной, с Бетти и близнецами, как она называла своих попугайчиков, которых считает младшими братиками собаки, – ограничивал ее право распоряжаться заработанными деньгами. Боже правый, ее деньгами! Он настаивал, чтобы она переводила деньги на общий счет, чековая книжка и карточка от которого были только у него. Он выдавал ей содержание, как карманные деньги: так контролировать ее гораздо эффективнее, чем водить везде на поводке. Комичность ситуации не в том, что Рут позволила так собой помыкать, а что она позднее повторила ошибку. С Джоном, мужем номер два, и с Клиффом, третьим и последним. Теперь она свободна, и это благословение, но если Сюзанна испытывает что-то подобное, Рут пойдет на все, чтобы помочь ей. Да и какая женщина откажет?

Рут случайно узнала правду. Это было… года три назад. Боже, больше. Пять. К тому времени уже не возникало сомнений, что Сюзанна о своем прошлом говорить не собирается, Рут понимала, что та, видимо, стыдится своих секретов. Ничего нового, подумала Рут. Какая женщина не винит себя, если подверглась насилию? Но однажды Сюзанна говорила с Алиной в комнате ожидания, а Рут позвала своего следующего пациента, и Сюзанна отреагировала так, будто бы Рут звала ее.

Потом отшутилась, сказала, что ослышалась, и хотя Рут сразу поняла, что Сюзанна о чем-то умалчивает, не велика беда. Так значит, на самом деле она не Сюзанна. А как ее зовут? Логично, что она сменила имя, если прячется. А вскоре после этого Рут просматривала субботнее приложение к газете и зачиталась статьей о том, как женщин изображают в прессе, как их часто демонизируют, и там была она. Ее Сюзанна. Фотография не очень похожа на первый взгляд. Но детали, имя, что-то заставило Рут склониться ближе…

И тут ее осенило.

Сначала она была потрясена, конечно. Немного уязвлена. Зла, что лучшая подруга, которой Сюзанна к тому моменту уже успела стать, скрыла от нее такую основополагающую информацию – кто она на самом деле. Это все объясняло. Все. Манеру держаться, убеждения, поведение в каждой ситуации, какую Рут могла вспомнить. Она всегда знала, что у Сюзанны есть тайна. Но ей никогда не приходило в голову, что, если приоткрыть завесу, обнаружится такой мрак. И такая глубина. Рут подглядела не в каморку. Это подземелья.

Она ничего не сказала. Успокоила себя тем, что Сюзанна ничего ей не рассказывала (ее жизнь, ее выбор, разумно заключила Рут. Рут и сама не каждый постыдный эпизод поверяла другим), и решила вести себя так и дальше, словно бы ничего не подозревала. Хотя, как ни странно, знание правды заставило ее еще сильнее полюбить Сюзанну. Она не знала всех подробностей, не знала, какой версии произошедшего следует верить. Она могла лишь довериться инстинкту и отношениям, уже завязавшимся между нею и Сюзанной, и тут Сюзанна проявила себя сильнее и смелее, чем Рут ожидала. Ей было жаль подругу, но никогда она никем так не гордилась. Смотрите, что она делает! Смотрите, кем она стала!

Рут полагала, что совершенно права, заменив мужа парой попугайчиков.

Единственное, что изменилось – Рут стала испытывать чувство ответственности за подругу. Она присматривала за Сюзанной, не оставляла ее одну в здании без предупреждения и всегда презрительно поглядывала на мужчин среднего возраста, мимо которых они проходили по пути на обед или по дороге от машины. Узнав правду, осознав, от чего Сюзанна бежала, Рут возвела присмотр на новый уровень. Прежде всего Рут поняла, насколько Сюзанне страшно. Страшно и одиноко. Больше всего ей хотелось крепко обнять Сюзанну и заверить, что любит ее, несмотря ни на что. Но сделать так было бы предательством, она это чувствовала, как это ни странно. Оставалось то, что она делала – присматривать, по мнению Рут, это следующий лучший способ помочь.

Сейчас в кабинете она не понимает, отчего ей сделалось так неуютно. Отчасти это перспектива оставить Сюзанну наедине с незнакомцем. Молодым человеком возраста сына Сюзанны, когда тот умер. Сюзанна сказала Рут, что все в порядке, но что еще она могла сказать, когда клиент рядом и все слышит. А ее слова… как она выразилась? Сдвоили сеанс. Рут уверена, что обычно Сюзанна так не стала бы делать. Она сама ведь говорила Рут о распределении времени, о том, как важно придерживаться графика консультаций, если только Рут все не перепутала. Она действительно слушает, когда Сюзанна что-то рассказывает, но она уверена, что и Сюзанна слушает ее болтовню о зубах. Иногда она видит, как Сюзанна отвлекается. Рут не держит зла. Увлечения других, честно говоря, не всегда интересны.

Может, она просто устала. У нее была длинная неделя и теперь просто… как там Сюзанна говорит? Включился защитный механизм. Ей немного грустно, и она позволяет этому чувству наложить отпечаток на восприятие происходящего вокруг. Может быть, говоря, что все хорошо, Сюзанна имела это в виду. У нее было время разобраться, угрожает ли ей что-либо, и если бы она чувствовала опасность, она бы дала Рут знак, что нужна помощь. А она этого не сделала. Скорее, ей не терпелось остаться одной. Может, Рут следует заняться своими делами, перестать относиться к Сюзанне как к ребенку, ведь она сильная взрослая женщина, повидавшая в жизни больше, чем многие из нас могут…

– Рут?

Она поднимает глаза. Смотрит на часы и ругается. Она сидит тут уже добрых двадцать минут, хотя обещала Алине собраться за пять.

– Уже иду, – откликается она. – Как раз надеваю пальто!

Алина ворчит из-за двери что-то о том, что будет ждать внизу – на языке Алины это означает «пошевеливайся уже». Справедливо. Когда Рут вернулась из кабинета Сюзанны, Алина уже полностью оделась и готова была идти, и наверняка она так же мечтает о джин-тонике, как и Рут. Мечтала. Рут внезапно понимает, что ей совершенно не хочется пить, и даже ванна с Элфи Боу уже не привлекает. Уж точно не из магнитофона.

Она все-таки набрасывает пальто. Откладывает в сторону бумаги, над которыми она якобы работала, и выключает свет. Минутой позже она уже выходит из своей операционной и бросает последний взгляд на дверь Сюзанны. На секунду задумывается, потом спускается, улыбается Алине и закрывает за собой входную дверь.