Семья

Найти хороший кофе в Берлине непросто. В столице нации, породившей Tchibo: магазины, где безграмотные дорогие миксы соседствуют со странными домашними приборами. Если вы не знали, Tchibo родилась в послевоенное время и была компанией, рассылавшей кофе по каталогам. Кофе по каталогам! Но это я так, к слову. Siri не очень внятно (я вообще заметил, что ее акцент становится сильнее в Германии) посоветовала ехать через весь город – в центр итальянской культуры (пять звезд по ее шкале). Я знаю (без Siri) еще одно место – крошечный магазинчик под старинным железнодорожным мостом в викторианском стиле, но тоже далеко. Если не кофе, то хоть тень – и я свернул с какой-то-штрассе в парк. Берлин – не очень немецкий город, когда речь идет о чистоте – переулок был засыпан ранней палой листвой августа. Длинное невнятное граффити славило планету людей с квадратными головами, они ехали на скейтах с колесами от трактора. На углу, где переулок вливался в парк, имелись: с одной стороны – турецкий corner shop (я задумался на секунду, как будет corner shop по-немецки), с другой – крошечная итальянская кофейня, несомненно материализованная здесь, в спальном районе Берлина, моей стальной волей и горькой моей жаждой. На этом углу когда-то стоял дом, от него не осталось ничего, кроме фрагмента внешней стены, в котором прорезали вход в маленький дворик. С трех других сторон дворик закрывала высокая живая изгородь; само кафе – небольшое и уютное, с огромной породистой машиной явно штучного производства и древней деревянной витриной под стеклом. Сквозь решетку в глубине витрины, за сырами, оливками, свежими и маринованными овощами – было видно, что в отсеке для льда теперь живет теплообменник современной холодильной машины.

Я сел в дворике. Меню не было; красивый официант на ужасном английском прогнал меня за угловой столик: как я понял, он боялся, что меня покусают осы. Принесли сыр и хлеб, масло, кофе, оливки и соления – мир снова был прекрасен, и из моего угла дворик был виден целиком. Лысый господин, не тот лысый господин, что вы подумали, а совсем другой; так вот, господин с бритой головой, в костюме, сидевшем, как перчатка, громко говорил по телефону, мешая немецкие и итальянские слова. Нос у него был прямой, лоб – высокий, господин стоял в профиль ко мне в проеме старинной стены (из моего угла было видно, что древние кирпичи покрывает множество слоев штукатурки) – хоть срисовывай абрис для римской монеты. Прижимая трубку ухом, он показывал собеседнику маршрут обоими руками. Мне принесли второй кофе, а мужчина все говорил: эмоционально, но бесконечно терпеливо, помогая жестами. В какой-то момент он бездумно остановил взгляд на мне – выцветшие, все видевшие глаза, и я понял, что происходит – бывалый мафиози удаленно ведет отряд контрабандистов: где-то на далеком, выжженном солнцем побережье, в обход ловушек, радаров, любопытных глаз вроде моих.

Я закрыл глаза, сделал еще глоток и вернулся к теме, занимавшей меня все утро – к попыткам понять: почему время не получается замедлить? Почему события, совершенно несвязанные, происходят в одной шкале, на одном общем жестком эскалаторе? Бред же какой-то. Я снял с запястья часы, заметил время и погрузился в эту мысль целиком. Мысль, несомненно, не была связана с часами, но стрелка бежала вперед. Я поискал вокруг что-нибудь еще: наверху, в блеклом небе плыл между крышами самолет (Lufthansa 2055 в Рим, откликнулась на вопрос Siri). Дав мысли уплыть еще раз, я смотрел на самолет, ожидая, что он замрет в небе: какое дело до меня и до моих мыслей рейсу 2055? Во дворике стало шумно: мафиози вывел своих контрабандистов к морю – в проем стены заходили по очереди:

Странный мальчик с блестящим фарфоровым лицом и синими глазами, очень похожий на девочку.

Слепой с белой тростью, одетый по моде Восточной Германии годов семидесятых.

Дама, очевидно – жена мафиози, с внешностью учительницы физкультуры.

Учительница подвела слепого к столику в центре, проговорила что-то на ухо; удивительно точными, минимально достаточными движениями он нащупал стул, стол, еще один стул; сел. Учительница поставила на стул чемодан с блестящими замками, слепой тут же достал оттуда тетрадь для письма по Брайлю, трафарет и ярко-желтый грифель, быстро защелкал по бумаге. Странный мальчик, ступая бесшумно, тут же подошел к столу и замер, невидимый. Слепой закончил строчку, вырвал аккуратно лист и протянул вперед – прямо мальчику в руки. Мальчик разочарованно взял лист из пальцев слепого, пробежал левой рукой, очевидно читая, порвал пополам и вернул обратно. – Hello, – сказал кто-то над ухом. Со мной здоровался незнакомый господин, держа наперевес дорогую фотокамеру. – Hello, – машинально ответил я; господин без улыбки кивнул, отошел от меня и сел в другом углу дворика; когда я обернулся к слепому, обрывков в его руках уже не было, а странный мальчик сидел на коленях у мафиози. Мафиози вертел его, как игрушку, целовал – то в ухо, то в лоб, то в плечо – куда попадалось. Учительница физкультуры, напротив, часто и очень сильно закусывала нижнюю губу в такт движениями мужчины и мальчика, сидя совершенно прямо, с гордым, торжествующим выражением глаз, как если бы это странное (мальчик был уже совсем большой) тискание было бы результатом ее долгих стараний, ежедневных усилий и неравной борьбы.

Из кафе вышел владелец – пожилой и полный, на ходу вытирая руки о фартук. Бросив короткий, неприязненный взгляд на мафиози, склонился к слепому, они долго и очень тихо о чем-то говорили, слепой не переставал при этом быстро строчить в тетради. Договорив, хозяин со значением кивнул, развернулся, чтобы уйти, потом, вдруг передумав, подошел ко мне и резко взял со столика тарелку с сыром. Глаза хозяина были зеленые, яркие. Он подержал тарелку, поставил обратно и медленно пошел мимо слепого в кафе; судя по позе, слепой внимательно слушал, что происходит, не переставая писать. На смену хозяину из кухни тут же явился повар, юркий, с быстрыми глазами, и заплясал вокруг мафиози. Тот снял мальчика с колен, руками показывал, как готовить, со значением смотрел в глаза повару: понял ли? Повар понял и ушел, мафиози и мальчик переглянулись, сели рядом и стали дружно уговаривать учительницу. Она мотала головой, без улыбки отказывалась, мафиози и мальчик не отступали, но потом сдались: мальчик ушел стоять возле слепого, мафиози откинулся на спинку стула и стал читать газету (я не заметил, откуда она взялась). Учительница смотрела перед собой, и, кажется, делала дыхательную гимнастику: было видно, как движется грудь под футболкой. Явились осы, о которых предупреждал меня официант, назойливо закружили вокруг их столика. Мафиози медленно, безучастно скрутил газету, ленивым непрерывным жестом поднял ее и резко опустил, сбив две осы разом. Окликнул мальчика. Мальчик подбежал, сразу нашел ос на полу; сел на корточки. Смотрел на одну, не вставая перебрался, как-то очень неуклюже, к другой, смотрел на нее тоже.

Мне пришло в голову, что можно изменить течение времени, думая и одновременно задерживая дыхание, так что какое-то время я был занят только этим и не следил за троицей; меня отвлек официант – я не сразу понял, что он хочет, чтобы я немедленно ушел. Недоумевая, я попросил счет. Официант, брезгливо морща нос, долго подбирал для меня английские слова, остановившись на «on the house»; он не уходил, пока я собирал со стола телефон, записную книжку, часы – все, что обычно вы выкладываете из карманов в кафе, следом за мной пошел к выходу. В проеме стены я обернулся. Мальчик стоял возле слепого, мафиози смотрел на меня холодными глазами, учительница смотрела в сторону, и я вспомнил, что ее глаз так и не увидел. В парке я лег на траву. Небо оставалось блеклым, но появились облачка. Рейса же LH2055 нигде не было видно: наверное, он все-таки улетел.