4
Страха не было. Волнения, в общем, тоже. Да и чего волноваться, если карман оттягивает увесистый керамический цилиндр с кнопкой – одноразовый активатор защитного поля, а Филиппыч на заднем сиденье придерживает пару армейских лучеметов. «Пехота» Земного отдела еще никогда не выезжала с фабрики экипированной настолько надежно. Ведь выезд выезду рознь: противостоять с таким вооружением, к примеру, ящерам было бы куда сложнее. А что могут выставить бандиты? Несколько «макаровых», в лучшем случае «калашниковых»… Да хоть бы и РПГ! Слабое по меркам бойцов бывшей Ассамблеи защитное поле «колпачка» – скорее спасательное, чем боевое – тем не менее выдерживало пару залпов главного калибра шагающего танка инков.
Так что какой уж тут страх? Непривычное возбуждение – это да. Ну, так оно скорей от долгого перерыва, чем от нервов…
Команды Федору то «налево», то «направо» в конце концов окончились логичным «вот здесь притормози». Внешнего вида склада на панорамной «картинке» в голове у Павла не было – только внутренности. Но он отчего-то твердо знал: здесь.
Квадратное железное строение без окон, с огромными, давно и наглухо запертыми воротами во фронте выглядело в меру поношенным. Краска с металла кое-где облупилась, ржавчина местами взяла листы даже оцинкованной стали, скопившийся перед створками ворот уличный мусор выдавал полное отсутствие в них надобности. Зато перед железной же калиткой в воротах мусор был недавно потревожен.
Место было неудобное не только для штурма с применением внеземной техники, но и для самих бандитов. Неподалеку, всего в «квартале», из других таких же потертых московским климатом железных коробок вовсю функционировал какой-то вполне современный производственный комплекс, с обширной стоянкой для грузовиков и оживленными подъездными путями. Несмотря на конец дневной смены, работа там шла, сновали люди, погрузчики и автомобили. По другую сторону, метрах в ста за поросшей промасленной травой железнодорожной веткой, начинались пятиэтажки, унылые и облупленные, но вполне жилые. Все это вместе, с одной стороны, несколько разрушало представления Павла о бандитском схроне, а с другой… Ну кому какое дело, кто входит и что вносит в эти стальные рудименты советского представления о складском хозяйстве?
– Здесь так здесь, – пожал плечами Федор и распахнул дверь. – Семен, ты пока в машине.
Перекидывая через плечо ремень армейского излучателя инков, Павел отчего-то ощущал себя голым. Одно дело – иметь за пазухой «игрушечный пистолетик», и совсем другое – вот так открыто экипироваться вызывающе футуристическим оружием на виду у всей улицы, да еще в реальном времени, а не под «паузой». Подобное в корне противоречило жестким представлениям о конспирации, впитанным еще в прошлой жизни. Н-да… Зато Сергеев никаких угрызений совести не испытывал.
– Прилип? – осведомился он, обойдя машину с лучеметом наперевес.
Павел не ответил. Просто полез наружу, инстинктивно стараясь хоть частично прикрыть оружие полой пиджака.
– Вот эта дверь, – скомандовал он. И скрепя сердце добавил: – «Колпачок» сразу включай, могут прямо у входа встретить.
Сергеев кивнул, соглашаясь, и сунул руку в карман. Павел тоже. Рифленая кнопка активатора легла прямо под большой палец. Ломкий предохранитель хрустнул под нажимом, и «колпачок» с характерным звоном бьющегося хрусталя включился.
Все. Вот теперь на этой улице точно можно снимать кадры для «Звездных войн».
Перевернутый граненый «стакан» защитного поля был отлично видим – не хуже, чем его маленький стеклянный прототип. Не обладая собственным весом, он легко перемещался вслед за носителем, сгребая своим обрезом с асфальта не только мусор, но и пыль. Вся сюрреалистичность этой картины вдруг представилась Павлу со стороны, и, содрогнувшись, он скомандовал:
– Вперед давай! Застыл, блин, на самом виду!
Оставшиеся двадцать метров до нужной двери они преодолели бегом. Не останавливаясь, Павел коротко нажал на кнопку лучемета, сделал быстрое круговое движение стволом, и багровый по краям кусок стального листа вместе с замком выпал из дверного полотна наружу.
Заперто – не заперто… Какая разница? Главное – у кого лучемет!
Стрельба началась сразу. Прежде чем Павел успел толкнуть дверь. Пули прошили оцинкованный лист, как бумагу, и ударили в защитное поле. «Колпачок» отреагировал на воздействие истошным визгом мартовского кота.
– Во дают! – громко удивился Федор, как только вокруг малость стихло. – Все-таки засада!
Ответить Павел не успел. Дверь распахнулась изнутри, и на пороге возник угрюмый лоб с «калашниковым» наперевес.
– А-а… – протянул лоб и неуверенно приподнял ствол. Застать гостей в живых он явно не рассчитывал, скорее, готовился оперативно убирать с улицы трупы.
– Бэ, – отозвался Павел и направил приклад лучемета гостю в скулу.
Перешагнув через обмякшее тело, он посторонился, пропуская Федора и наскоро осматриваясь.
Выщербленный бетонный пол, хаотически заставленный ржавыми бочками и переломанными ящиками. Обходная галерея вдоль стен на уровне второго этажа с мятыми перилами и решетчатым настилом. Несколько железных колонн, кран-балка поперек потолка, штук пять грязных плафонов на длинных проводах… Именно так все это Павел и видел, разве что люди успели переместиться. Все, кроме одного.
Едва доставая ногами до специально подставленной бочки, контактер висел посреди зала на руках, зацепленных за крюк кран-балки. Веревка до синевы в кистях перехватила запястья, голова поникла, лицо и тело носили следы побоев. Щадить парня, похоже, никто не собирался – расходный материал, всего лишь приманка для засады.
– Помер, что ли?.. – прокомментировал зрелище Федор.
И в тот же миг автоматы ударили снова. Сергеев невольно присел, но тут же выпрямился снова, пристыженно улыбнувшись. Павел поморщился: визг защиты и рикошетов отчаянно резал уши. В остальном происходящее было безопасным, такой обстрел «колпачок» был способен выдерживать неделями.
Павел сделал пару шагов к середине зала и мельком пересчитал огневые точки. Еще пара «калашниковых» с галереи. Два «макаровых» – это из-за бочек в дальних углах. Один помповый дробовик и двуствольный обрез, редкие гулкие раскаты которых перекрывали прочий лай и выбивали из защитного поля особенно высокие, леденящие нервы обертоны. Всего шестеро. И еще… вроде бы какая-то фигура напротив, в сплошной полосе тени от плохого освещения. Неподвижная и безоружная… Или обман зрения?
Сергеев появился рядом и деловито повел лучеметом из стороны в сторону. Прицелился сначала в галерею, затем в бочки… И опустил оружие, немного растерянно и смущенно оглянувшись на напарника. Павел понимающе пожал плечами. Да, засаду устроили далеко не самые безобидные люди и наверняка не из самых чистых помыслов. Однако силы оказались несопоставимы настолько, что ответный огонь очень уж походил бы на избиение младенцев в песочнице. Для чего все-таки нужен определенный эмоциональный настрой. Впрочем, выход был.
Павел изменил режим лучемета и, прицелившись чуть более тщательно, утопил пусковую кнопку. Плазменный шарик спорхнул с конца ствола, огненной искрой пересек зал и впился в стену у основания галереи под ногами одного из стрелков. Взрыв разворотил несколько листов, вздыбил настил. Тело перемахнуло через перила и рухнуло на ящики. Контузия, переломы – почти наверняка. Возможны осколочные ранения, но тут уж – лес рубят… Главное, одним автоматом меньше.
Сергеев кивнул, сообразив, и тоже поднял оружие. Дальнейший огневой контакт закончился в три молниеносных малиновых росчерка. Новый выстрел Павла обрушил другую сторону галереи. Сергеев накрыл сначала левый угол, откуда полетели деревяшки и разодранные бочки, а затем и правый. Из него уже не стреляли, двое бандюков, все бросив, метнулись к задней двери склада, но для очистки совести Федор все же нажал на кнопку.
Последние доски отгремели по стальным стенам, замерли разбросанные бочки. И наступила тишина. Оглушительная. Звенящая. Сколько ж грохоту они здесь наделали, если теперь уши словно ватой?..
Придумать ответ Павел не успел. Фигура у противоположной стены – все-таки не игра теней! – стремительно сдвинулась со своего места. Оба землянина снова вскинули оружие, но сектор обстрела перекрыл висящий посреди зала контактер, который вполне мог быть еще жив. Павел метнулся влево, меняя позицию и теряя на это целое мгновение. Федор вправо… А фигура выбросила вперед руку, из которой на середину зала вылетел темный предмет, и поспешно отпрянула назад – к той самой двери, до которой так и не добежали бандиты.
После огневого контакта в жестяных стенах склада появилось несколько не предусмотренных проектировщиками отверстий, через которые в помещение обильно лился свет угасающего дня. Двигаясь к своей цели, фигура пересекла несколько лучей, и Павел едва не споткнулся, потеряв еще одно мгновение.
Серый плащ до самого пола, огромный капюшон, широкая, но сутулая, как будто специально согнутая спина… И еще летящая походка, стремительная и плавная…
Павел, не задумываясь, высадил бы в эту спину весь заряд батареи лучемета, если б только это могло помочь! И если была бы хоть секунда времени…
Выброшенный фигурой в капюшоне предмет взорвался переходящим в ультразвук визгом и перекрывающей даже ультрафиолет вспышкой. Однако физического воздействия не наступило, и поле «колпачка» не среагировало.
А потом очень быстро наступила тьма.
– …Не видно ни черта… Семен, ты, что ли, здесь?
– Я, я. Сиди тихо, не дергайся.
– Сижу… Не дергаюсь… Куда посадил хоть?
– В машине мы, Паша. Не рвись, ремень оборвешь.
– Понял… Я-то думал… Погоди. В какой машине? Там же Сергеев!..
– Здесь он, Паша. В отключке пока на заднем…
– Хорошо… Хотя стой! Контактер еще!..
– Контактер тоже здесь.
– Тоже в отключке?
– Да. Почти… Ничего, оклемается, если до сих пор кони не двинул.
– Не видно… Чем же он нас так?
– Я бы сказал – свето-шумовой гранатой. Если бы ты в судорогах не зашелся по беспамятке…
– Какая граната, Семен?.. Там ящер был!.. Какая, к дьяволу, у ящера граната?
– Тихо, тихо… Размахался руками… Откуда здесь ящер? Сейчас-то? Примерещилось тебе с контузии.
– Семен, я точно говорю! У Сергеева спроси!
– Спросим, как иначе? В себя придет, и спросим… Ты расслабься, подремли пока. А то два раза чуть не зашиб уже меня… И глаза закрой – таращишься как бельмами, смотреть страшно.
– Смотреть?.. Не вижу я ни черта, Семен…
– Ну вот и закрой. Или нет, погоди-ка… Где аптечка твоя?..
– Зачем?..
– Отдохнешь маленько. До фабрики еще час по пробкам…
– Не надо. Черт, больно же!..
– А я говорю – не дергайся! Иголку чуть не сломал. Все, спи теперь давай…
Спать. Хорошо бы. Вот только не вовремя… Ящер… Позвонить Шефу, чтобы… Чтобы что?.. Как все путается в голове. Словно таракан, ползущий по нарочно запутанной кем-то нитке… Тут главное – цепляться за ту единственную, что движет вперед, к заветной хлебной крошке на конце, не отвлекаться на пересечения и петли – по одним уже прошел, по другим еще предстоит… Часть изгибов ведет назад, почти к самому началу… Обиднее всего… Ничего не поделаешь – нить запутана, но есть же где-то ей конец?.. Вернее, уже не нить – стеклянная труба… Еще хуже… Выбирать, суча лапками, нужный конец из узла не приходится, но зато совсем нет перспективы, и стенка своей трубы путается с соседней… А в торце… Уже забыл, что должно быть в торце… Может, вкусная крошка, а может, чей-то каблук?.. Все равно.
Доползти…
…доползти…
– Семе-ен, – труба оказалась бесконечной, без помощи, пожалуй, не обойтись. – Семе-ен!..
– О, смотри-ка… – глухо донеслось с дальнего конца. – А говорили, еще пару часов… Тут я, Паша, чего тебе?
– Семен… ты Шефу позвонил?
– Ну, позвонил. А толку-то?
– Разгильдяй! – сообщил кто-то. В трубе вдруг образовалась развилка, и с другого ее конца осведомились: – А докладывать начальству уже не надо?
– Ну, я вот доложил, допустим, – немедленно напрягся Семен. – И что тебе с того? Только сидел тут и страдал сорок лишних минут, пока доехали.
Труба наконец вывернулась наизнанку и превратилась в бесконечную темноту. Уже лучше. По крайней мере привычней – считай, после каждого удара по башке…
Павел сосредоточился и попробовал сориентироваться. Положение в пространстве неопределенное, тупая боль под черепом, головокружение… Но качки уже нет, стало быть, не в машине. Да и Шеф… Шеф ведь здесь!
– Не страдал, а делом занимался! – отрезал Потапов.
– Я даже вижу каким! «Скорую» он вызвал… Нам, что ли, других проблем мало?!
Ну вот и все, это уже почти родное… Значит, все-таки на фабрике. Добрались. Только что ж так громко-то?..
На фоне перебранки отчетливо скрипнула дверь, и спорщики немедленно затихли.
– Так, а вы что тут делаете? Давайте-ка все в коридор! Говорила же, покой хотя бы до утра.
От этого нового голоса Павел непроизвольно вздрогнул, но разлепить веки все-таки не решился. Ну, Филиппыч, ну, Шеф – это понятно… Но откуда в отделе женщина?
– Шеф, – неуверенно позвал он, но внимания, кажется, не удостоился.
– Не нужен ему никакой покой, – произнес Филиппыч. – Уже не нужен. Сами-то посмотрите: как огурчик сидит…
Сидит? Павел снова произвел мысленную ревизию состояния. Да, он таки действительно сидел. Интересно, сам поднялся или так и было?
– Ну, в таком случае я умываю руки. Если мои назначения вам не нужны, то непонятно, зачем вообще было вызывать бригаду. Обходитесь впредь своими силами, Сергей Анатольевич.
Вот прямо так! По отчеству!
– За это ручаться не могу, Анна Федоровна. Без советов ваших мы еще, быть может, обойдемся, а вот без золотых рук… Так что телефончик я ваш, если позволите, сохраню.
В полном обалдении Павел выслушал этот диалог, и от его абсолютной иррациональности, кажется, поутих даже шум в голове.
– Ну что же… – начала было Анна Федоровна, но вместо продолжения многозначительно замолчала на целых три секунды, затем промычав многозначительное «м-да-а…», вышла из комнаты. Хлопнув, между прочим, дверью.
Шеф усмехнулся, Филиппыч кашлянул. Павел ощутил новый приступ головокружения и облокотился на стену за спиной. В щелочку между веками он попробовал подсмотреть, что там еще за Анна Федоровна, но не успел. Зато сразу понял, где находится. Эта комната на первом этаже сразу за спинами охранников у входа использовалась прежде исключительно в качестве карцера для короткой передержки изредка задерживаемых, вместо уничтожения на месте, чужаков-контактеров. Скудный зеленый с белым дизайн, вторая решетчатая дверь за пластиковой створкой и одинокая больничная койка с клеенкой вместо матраса. Это что же? Не могли, что ли, до приличного места донести?
Обращаясь к Филиппычу, Потапов распорядился:
– Догони и расплатись. И смотри бригаду не обидь.
– Опять расход. Евгений Саныч всю печенку выест.
– Подавится. Да живее, пока не уехали!
– Никуда не денутся. Стоят небось курят у крыльца, – Филиппыч фыркнул, однако, встретившись со взглядом Шефа, умолк и вышел за дверь.
– Так, теперь с тобой… – произнес Потапов, поворачиваясь к Павлу. – Или рано еще? Голова как?
– Почти, – честно сказал Павел. – Еще бы грамм сто сейчас, и полный ажур.
– Перебьешься. Семен и так полторы дозы тебе вкатал с перепугу, что ты прямо в машине буянить начнешь.
– В машине… – пробормотал Павел. – Ну да, было что-то…
– Ящер, – бросил Шеф. И на удивленный взгляд Павла пояснил: – Ты говорил, это был ящер. Не вспоминай: просто «да» или «нет»?
– Да, – машинально вымолвил Павел. Потом все-таки напряг память и… – Нет, точно «да». Уж этих тварей я ни с кем не перепутаю.
– Семен сомневается, – сообщил Шеф. – И я тоже.
– Почему?
– Во-первых, потому что ты жив. Во-вторых, потому что смарр не стал бы швыряться гранатами.
– Это мог быть артефакт. Просто аналогичное действие…
– Примитивно. В стиле смарра было бы, например, локально остановить время. Или заморозить вас обоих в куске пространства. Или даже с ходу зачистить память. Но размениваться на легкую контузию…
Павел помолчал. Сказанное было правдой: даже если смарр почему-то не захотел движением брови уничтожить обоих землян, то все равно воздействовал бы по-другому. И все-таки… Темный плащ с огромным капюшоном, стелющаяся, ни с чем не сравнимая походка… А перед дверью он и вовсе почти опустился на четвереньки. Рептилия, ставшая вопреки всем законам Древа разумной, все равно оставалась хищником и быстрее всего передвигалась на четырех конечностях.
– Знаете, что это значит, Шеф? – произнес Павел. – Это значит, что все еще хуже, чем мне показалось сначала.
Закаленный в бесконечных интригах Ассамблеи Потапов тут же уловил суть.
– Считаешь, именно это ему было нужно? Чтобы ты узнал, запомнил и остался в сомнениях?
Павел кивнул, забыв про головокружение. И тут же развил мысль:
– Или без всяких сомнений сдвинулся бы на догадках, зачем смаррам понадобилась такая примитивная маскировка…
– А вернее, кому понадобилось маскироваться под смарров! – Семен вернулся на удивление быстро, но из разговора застал краем уха только последние слова и пересмотреть свой взгляд на происходящее не успел.
Шеф оглянулся на него и не счел необходимым ничего объяснять.
– Заплатил? – осведомился он. – Взяли?
– А куда денутся? – удивился Филиппыч. – Насчет телефончика ты, конечно, того… Погорячился. Ни к чему нам этот рейд сейчас. Очень не к месту.
– Какой рейд? – изумился Потапов.
– Что значит какой? – удивился в ответ Филиппыч. – На станцию «Скорой» память зачищать. Массово не потянем, конечно, но если по одному, по двое отлавливать… Cправится Роман с прибором, как думаешь?
Никакой рейд в планы Шефа не входил, и на его лице это читалось совершенно ясно. Однако вместо ожидаемого Павлом разноса он спокойно и даже где-то грустно, произнес:
– Вот учишь, тебя учишь, Семен… Да только горбатого могила исправит. Ну включи ж ты свое стратегическое мышление наконец! Хотя бы те крохи, которые есть.
– Стратегическое… – повторил Семен и нахмурился, видимо, честно пробуя. – Значит, вот ты куда хватил. Но бабу-то зачем? Нормального мужика-фельдшера не мог найти?
– Мог. Их вон пруд пруди. Только зачем мне фельдшер, Семен? Мне профессор нужен. Медик с заглавной буквы. Или с атлантской биотехникой фельдшер разбираться будет? И ей же потом их вот лечить? – На последних словах он ткнул пальцем в Павла. – Ты сам-то небось и геморрой такому не доверишь!
– Не доверю! – с нажимом согласился Филиппыч. – Но чем эта баба лучше? Такой же фельдшер, тока в юбке!
Павел криво усмехнулся, с юбками по работе у Семена не складывалось. А вернее, как раз наоборот – слишком хорошо складывалось. Настолько, что потом это изрядно прибавляло работы.
– Не такой же, – злорадно возвестил Шеф. – Она не фельдшер. Она действительно кандидат медицинских наук, доктор высшей категории, реаниматолог. Прежде работала в «Склифе».
– Ну да! А в «Скорой» теперь, чтоб от народа не отрываться?!
– Народ здесь ни при чем, а профессора тоже не ангелы во плоти. Скандалец у нее как-то вышел денежный, плюс пациент не вовремя помер… В общем, судимость, срок условно, имя – сам понимаешь – в грязь… какое уж там профессорство.
– Ага, – кивок у Филиппыча вышел саркастическим. – И ты решил, что не пропадать же таланту…
– Решил! – отрезал Шеф. – Мне мозги нужны, а не чистота в анкете! Впрочем, проверочку ты через свои контакты все-таки сделай, не тянется ли еще какой след. Скандал – это знаешь ли, одно, а тенденция – совсем другое.
Семен хлопнул ртом, наподобие вытащенного из воды карпа, и промолчал. Препираться он мог долго, но делать это было совершенно бессмысленно.
– Вот и договорились, – молчание Филиппыча Шеф истолковал совершенно правильно и тут же, без перехода вернулся к прерванному разговору: – Короче, Паша, не дай бог, ты окажешься прав. И не дай бог, это действительно окажется ящер.
Тот кивнул. Комментировать было нечего: действительно – не дай бог. Потому что даже самый неуклюжий эмиссар Смарри мог позволить землянам обнаружить себя только в одном случае: если это шло на пользу интриге Гнезда. А это значило, что интрига давно в разгаре. Отвратительное и, увы, привычное положение. Еще ни один из заговоров ящеров не был раскрыт Ассамблеей заблаговременно.
– Федор что говорит? – произнес Павел больше для порядка и вдруг спохватился: – Он вообще живой там?
– Да уж поживее тебя, – съязвил Филиппыч. – Ящик, что ли, там оказался или бочка… Загородила его от прямого акустического удара. Так что этот живчик уже два часа на ногах.
– Два? – изумился Павел. – А я сколько провалялся?
– Много. Сейчас десять почти. Но кое-кому пришлось еще хуже.
– Египтянин! – прозрел наконец Павел. – Шеф, черт, ну ладно я контуженый, но вы-то!.. Вот кого надо про ящера спрашивать!
– Надо, – согласился тот. – И спросим. Как только время придет.
– Какое время? Каждая минута на счету! Если смарры действительно здесь!..
– Успокойся, Паша. Египтянин пока молчит, – терпеливо объяснил Филиппыч. – Светило медицины его какой-то наркотой обколола, до утра не оклемается.
– Зар-раза… – с чувством сообщил Павел, глядя почему-то на Шефа.
– Ничего страшного, – отозвался тот. – Все равно не разговорчивый он пока. В живых оставлять парня, похоже, не собирались, так что пускай сначала в себя придет. Заодно и мы древнеегипетский малость подучим.
Он снисходительно усмехнулся, явно ожидая уточняющего вопроса, но тут у Павла что-то щелкнуло в голове, и цепочка подслушанных краем уха и подсмотренных краем глаза фактов выстроилась сама собой: Николай, золотой брусок, результаты к вечеру… Орихалк атлантов, между прочим, вполне себе золотистый, а форму бруска имели многие простые приспособления из этого биоактивного металла. Например, синхронные переводчики, которыми пользовались в нескольких массовых облавах по городу, когда Ассамблее приходилось привлекать неквалифицированный персонал из родных миров – попросту говоря, войска.
– А к утру успеют? – осведомился Павел, и Шеф перестал усмехаться. Блеснуть новостью ему не удалось.
– Николай говорил, что почти закончил распайку, осталось запрограммировать. Ну и… пришлось внеурочные пообещать.
Распайку? Запрограммировать? Меньше всего эти слова подходили к церебротехнологиям атлантов, которые вживляли орихалк непосредственно себе в мозг и нервные пути. Но Шефу, в конце концов, видней. Если уж он до сих пор не погнал взашей своих аналитиков, то, наверное, знает, чего они стоят.
– Ладно, – согласился Павел. – Пускай программируют. А мы пока что?
– Мы? – переспросил Потапов. Прищурился, потер глаза указательным и большим пальцами… – Жуткий день, Паша. Веришь, первый раз в таком напряжении со дня твоего бегства. В гостиницу ты пока не ходи, переночуй лучше здесь. Я тоже останусь – в кабинете лягу. Семен, ты?
– Я… – Филиппыч колебался недолго. – Нет, ну а чего туда-сюда мотаться? Тамаре я позвоню, чтоб не ждала.
– Вот и славненько. Федю в магазин отправь, перекусить чего-нибудь…
– В магазин? – Филиппыч оживился. – Можно, конечно, и в магазин. Войны, во всяком случае, сегодня больше не предвидится.
Шеф было посмотрел на него строго, а потом махнул рукой.
– Ладно, разрешаю. Тем более возвращенье отметить… Но чтоб не больше ста граммов на брата!
– Я щас, – живо отреагировал Филиппыч и скрылся за дверью.
Потапов проводил его взглядом и покачал головой.
– Вот и не скажешь ведь, что шестой десяток мужик разменял… Ты, Паша, здесь ляжешь? Ну и хорошо. Пошли в кабинет, не на койке же праздновать.
Про сто граммов Шеф сказал не зря, иначе двумя литрами на четверых дело бы точно не ограничилось. То ли вмешался выделенный за день адреналин, то ли общее возбужденное состояние духа. А может быть, сказались медикаменты инков, вколотые Филиппычем… Так или иначе, водка не брала Шефа, потому что за два часа посиделок тот не выцедил и трех рюмок. Филиппыча, потому что свою норму тот знал строго. А Павла с Федором – просто так. В результате к объявленному Потаповым отбою в час ночи они пришли почти трезвыми, несмотря на скудость закуски и употребление львиной доли наличествующей выпивки.
Чувствуя себя обманутым, Павел буркнул что-то грубое увязавшемуся следом за ним Федору, проследовал в назначенный ему для ночевки карцер и увалился, не включая света, на застеленную клеенкой койку без подушки. В голову, как назло, перли мысли, причем не по делу, а по жизни. По всей его беспутной, если уж честно, жизни, начиная с учебки спецназа, куда угодил сразу после армии не столько по призванию, сколько вопреки его отсутствию, и далее через все замысловатые коленца, которые выписывала кривая… Первая командировка в Чечню в девяносто пятом, ранение, выздоровление – как будто кусок из подсмотренного краем глаза сериала: давно, смутно и совсем не трогает. Вторая командировка, плен, полгода прозябания в яме – хуже, чем у скота в соседнем хлеву. Это уже куда как ярче, и самой яркой краской через все то время – надежда, злость, разочарование. Сначала надежда, что свои вот-вот ринутся и выручат. Потом злость, что не ринулись. И наконец, перелом – новая оценка своего места в военно-политических играх страны. А следом и равнодушие ко всему вплоть до собственной жизни… Что там дальше? Выкуп? Да, это тоже было. В тот самый миг, когда уже не то что злости – равнодушия не осталось. Месть? Вцепиться мучителям в глотки и рвать до последнего? О чем это вы? Забудьте, дайте лучше забиться в угол потемнее и оставьте в покое… Либо сразу пристрелите – тоже неплохой вариант. Вполне уважительная причина для комиссования с постстрессовым синдромом. И тут же следом: пропитая вплоть до кухонной плиты мебель из «однушки» в Строгине, снова злость, но теперь уже на себя – пьянь и тряпку, а потому довольно быстрая завязка, и… И банда Шрама – средней руки московского авторитета. Это тоже вопреки. Вопреки всему, что было до того, всему, что внушалось и во что верилось, стоя в рядах плечом к плечу… Поменьше морали и долга с идеалами, побольше разнузданного пофигизма и «работы на себя». Да и риска куда как меньше, чем в развед-рейде по заросшим зеленкой горам. Братва зауважала сразу, деньги тоже завелись, хоть и не бог весть… Не срослось. Против природы, как сказал бы Филиппыч, не попрешь. А тут и дельце со старой мебельной фабрикой подвернулось. Ну откуда ж было знать Шраму о Земном отделе и тем более об Ассамблее! Мир праху его. И спасибо, кстати, что нелегкое решение в ответ на предложение Потапова далось так на удивление легко. Ну а дальше…
Всего несколько месяцев в отделе – это, конечно, отдельный роман. Или два. Да еще, как выясняется, с продолжением. Здесь, правда, тоже все очень быстро стало привычным, а вернее, вернулось в привычное русло: сначала бей, потом думай, да под ноги внимательней, чтобы, если и не на мину, так в дерьмо… И под конец уже казалось, что все, что нет больше сил и лучше уж пропить последнюю плиту, чем так… Чем снова… И не важно, что генералы и бандиты теперь ни при чем. Решился и в этот раз, дезертировал с еще одного фронта за светлое будущее и счастье всего человечества. Впрочем, и дезертирством-то это считать не с руки, просто силы, с которыми пришлось схлестнуться, лежали далеко за гранью понимания нормального землянина.
А теперь вот оказалось, что зря старался? Что прав Филиппыч и натура никогда не отпустит? Шесть месяцев «на гражданке». Сто восемьдесят дней попыток отмежеваться от писанного каленым железом знания, что земная реальность уже никогда не будет для него прежней – пусть и не обителью абсолютного счастья, но хотя бы лишь человеческой и ничьей больше. А вспомнилось все за одно утро, которое всего тремя выстрелами из «макарова» взорвало почти налаженный уже быт и затвердевшую было стену, поделившую память напополам… И кажется, снова самое время помучиться вопросом о судьбе и своем предназначении…
Мельком отметив, что койка все-таки жестковата, Павел поворочался с боку на бок, едва не свалился и снова зафиксировался в положении на спине.
Гиперборея бы сюда. Лучше кого-то из творцов, вот бы подиалектили вволю насчет предназначения…
– Глупец, – проникновенно сообщил кто-то отчаянно знакомый. Как будто вроде бы изнутри, из недр той самой безуспешно отделенной памяти… – Худший из учеников творцов играючи докажет, что твоим предназначением было сгинуть полгода назад в том кратере посреди тайги.
– А пошел бы тогда этот ученик на… – залихватски возразил Павел вслух. И только услышав самого себя, очнулся.
Голос действительно шел из недр памяти, но отнюдь не изнутри. Какого черта свет в этом каменном мешке включается только из коридора?!
Он с шумом сел на койке и, все еще не веря в свое полное безумие, позвал во тьму:
– Градобор?
– Павел Головин? – отозвался голос.
Сомнений не осталось – только холодок страха вдоль позвоночника. Глава малой дознавательной коллегии при Общине гиперборейской: шпион и боец, опер и прокурор в одном лице. Извечный то ли союзник, то ли противник. То ли враг, то ли… Нет, ну что не друг, так это точно.
Но – откуда?!!!
– От верблюда. Так у вас говорят? Если ошибся – извини. Полгода отсутствия языковой практики… Павел Головин, это все-таки ты?
– Хватит паясничать, – выдавил Павел. – Со зрением нелады?
– В порядке, спасибо. Но все-таки я вижу тебя не глазами.
– А чем? – тупо спросил Павел. На язык едва не вырвалась еще какая-то уточняющая пошлость, но он удержал ее в себе. Время для бравады, кажется, кончилось.
– Да, собственно, ничем, – сообщил главный дознаватель. – И, собственно, не вижу. Я сейчас в Сферическом храме на склоне горы Меру, и около меня двенадцать творцов, каждый из которых утверждает, что осуществил прокол именно в твое сознание. А мне остается верить на слово.
– Двенадцать творцов, – тупо повторил Павел. – Прокол… Значит, вы все-таки вернулись на Землю.
– Прокол – да. Почти… Вернулись на Землю – нет. Но тоже почти. Впрочем, на все воля Мироздания, и, возможно, часть моего предназначения именно в том, чтобы когда-нибудь снова попрать ногой землю Ствола Вероятностей…
Павел сделал глубокий вдох и медленно выдохнул, уняв заодно дрожь в пальцах, а холодок страха в позвоночнике растаял будто бы сам собой. Все правильно, и все снова почти привычно: уважающий себя гиперборей не начнет серьезного разговора, не сообщив что-нибудь про Мироздание вообще и про свое предназначение в частности.
– Ну что ж, с возвращеньицем, – произнес Павел. – И все-таки: как?
– Не скажу, что просто, – признался гиперборей. – Магия смарров и воля землянина – адская смесь. Но все-таки даже она не в состоянии переиначить структуру вселенского Древа и навсегда изолировать Ствол от его ветвей. А полгода – слишком короткий срок, чтобы самые могучие ветви деградировали до полной потери способности пробивать межвероятностные проколы. Впрочем, нет, у инков, кажется, возникли какие-то проблемы. Но атланты и ящеры по-прежнему сильны.
– Значит, Ассамблея все еще существует, – уверенно вывел Павел.
– Почему ты так думаешь?
– Ты слишком уверенно говоришь за других.
– У дознавательной коллегии по-прежнему хорошая агентура, – в голосе гиперборея не было даже гордости, просто констатация факта.
– Было бы странно, если бы ты ответил прямо, – усмехнулся Павел. – И все-таки я получил нужный ответ. Благодарю.
– Только твое дело, как понимать мои слова. – Градобор по обыкновению не собирался ничего уточнять. – Однако творцы слабеют, их силы слишком дороги, чтобы мы тратили их на второстепенное. Когда-то мы неплохо ладили, Павел Головин. И потому я хотел именно тебе передать предупреждение.
Павел хмыкнул. Все правильно: гиперборей открыл рот – жди проблем. Слава богу, что хоть не ящер, не к ночи будь помянут… Впрочем, привыкать ли к угрозам тому, кто поработал в Ассамблее?
– Не нужно, Градобор, – попросил Павел. – Лучше прямо скажи, чего хочешь, и мы поторгуемся о том, что я за это получу. А еще лучше телепатируй Потапову. Такие вопросы по его части.
– Почему ты не хочешь выслушать? – совершенно искренне удивился главный дознаватель, игнорируя остальное. – В этот раз я не прошу за свои слова никакой платы.
– Потому что еще ни одно из твоих предупреждений, во-первых, не сбылось до конца…
– Но ведь для этого они и делаются!
– …А во-вторых, не помогло избежать того, о чем ты предупреждал. Слишком путано вы изъясняетесь.
Градобор молчал секунды три. А потом все-таки произнес медленно и с расстановкой:
– Запомни, Павел…
Тот заткнул бы уши или принялся орать песню, если б это помогло заглушить слова гиперборея. Но голос дознавателя звучал не в ушах, и выбора не оставалось.
– …Это было слишком сильное воздействие. Огромная, невероятная концентрация Хаоса, который не мог рассеяться без последствий. Земляне, конечно, не заметят изменений, но Ствол Древа уже не тот, что прежде. Наиболее тонкие законы вероятностей уже нарушаются, затем разорвутся связи, определяющие нынешний ход вещей, и выстроятся новые. А после, возможно, поколеблются и сами основы твоего мира вроде физических закономерностей.
– Или? – произнес Павел.
– Что «или»? – сбился дознаватель.
– Такие вещи ты обычно пророчишь гораздо более уверенно. Значит, есть какое-то «или».
– Да, – неохотно согласился гиперборей. – Есть. Или всего этого не произойдет. Творцы пока не уверены… Но кое-что уже можно счесть нарушением связей.
– Например?
Прежде чем ответить, Градобор помялся секунду.
– Например, ты, Павел. Повторяю, воздействие было очень сильным. И ты как проводник… К тому же потеря крови и сорокаградусный мороз. Ты не должен был уцелеть. Над этой дилеммой ломали голову лучшие из творцов и не нашли другого объяснения: Мироздание оставило тебе жизнь для чего-то большего.
– Еще большего? – почти равнодушно уточнил Павел. Новое предсказание гипербореев оригинальностью не отличалось, творцы Общины предпочитали ссылаться на вселенский замысел во всем, чего не могли объяснить сами.
– Да, – спокойно согласился тот. – Хотя я уже и не представляю… Впрочем, существует еще один вариант: узор разума на ткани Мироздания слишком сложен, чтобы быть безупречным. Иногда случаются ошибки.
– Вот спасибо, – Павел усмехнулся. – Так приятно, знаешь ли, быть чьей-то ошибкой… Пусть даже Мироздания. Лишь бы – живой ошибкой.
Пауза, которую выдержал Градобор, возможно, понадобилась ему для тяжелого вздоха где-то там, в далекой стране северного ветра.
– Отнесись к моим словам серьезно, Павел, – произнес он наконец.
– Я попробую, – пообещал тот, даже не стараясь быть искренним. – У тебя все?
– Пока все. Творцы слабеют, но путь теперь изведан – в следующий раз им потребуется меньше усилий.
– Не надо следующего раза, – без особой надежды попросил Павел и в ту же секунду понял, что остался один во тьме карцера. – Сволочь, – выговорил он с чувством. – Ну и как мне теперь спать?
Эмоции требовали немедленно пойти к кому-нибудь и поделиться. Хотя бы и Федору – его, кажется, в палату к египтянину отправили, чтоб тот не сбежал, внезапно очнувшись. Но лучше, конечно, Шефу или хотя бы к Филиппычу. Правда, эти небось в одном кабинете устроились…
Павел представил, что надо вот сейчас оторвать зад от койки и пойти куда-то темными коридорами старого фабричного корпуса, подниматься по лестницам, стучать в дверь кабинета… Мало ли чем там старики занимаются? И вовсе не в том смысле! Им ведь тоже есть о чем потрепаться после рюмки-другой. Или просто спят уже.
К черту! Утро вечера трезвее. Самому, в конце концов, тоже есть над чем напрячь мозг.
В полной уверенности, что не уснет теперь до утра, Павел прилег обратно на койку. И глаза будто сами собой слиплись еще до того, как он успел пристроить вместо подушки собственный локоть.