26. Последняя дорога

Марко недовольно покрутил головой.

Он не доверял военным, но пришлось обратиться именно к ним, больше-то не к кому. Если быть честным, он никому не доверял – прошлое научило, да и вся жизнь после Черного Дня в настолько родной, но все равно в чем-то чужой России – тоже.

– Мы что, надолго здесь? – спросил он у Лешего. Голем тоже смотрел вопросительно, но по понятным причинам молчал.

– Если где-то нужно переждать, это – лучший вариант. К тому же ведь у тебя были какие-то предложения к начальству Базы?

Марко хмыкнул.

– Ну как – предложения… Идеи. Нам люди нужны, оружие, а взамен – места хорошие для жизни предоставим. Чистые. На поверхности, не в этих норах. Искать не надо, нами все давно разведано. Жалко, мы все-таки Ката не можем забрать, вот бы кто пригодился. А этих я не знаю, но будем считать их друзьями. Пока что.

В комнате воцарилась тишина. Часть отряда Марко сидела в соседних помещениях, остальных он не рискнул брать с собой: они вернулись за город, к охранявшим лошадей дружинникам со строгим приказом – если советник князя не вернется, уходить домой. И забыть напрочь про мертвый город. Переговоры с позиции силы здесь вести невозможно, а его невозвращение будет означать, что и разумные предложения отвергнуты.

Ну и хрен с ними, с военными, тогда. Пусть сгниют в своих бетонных ямах.

– Моя фамилия Старцев, – с порога объявил вошедший офицер. – Виктор Алексеевич, начальник Базы-2 спецназначения Вооруженных сил России.

Грузный, в возрасте, но явно не растерявший остатков физической формы. Судя по одинокой медали на груди, старой, еще довоенной, военный кадровый. Да и кому здесь стать начальником, кроме одного из таких. Бывшего костяка бывшей армии исчезнувшей страны.

– Марко.

– Меня Лешим зовут обычно… А это Голем, он немой.

Мутант кивнул.

Офицер присел за стол, внимательно посмотрел на пришедших:

– Вы из области, товарищи? Как там обстановка? Мы до сих пор толком не знаем, что происходит вокруг Воронежа. Нет личного состава для разведки, плохо с транспортом, да и в городе… Проблем хватает. Много у вас выжило после Черного Дня? И вы – тот самый Голем, хозяин мортов, да? Куда они, кстати, делись и что вообще происходило последние несколько дней?

Завязался разговор. Обстоятельный, по делу. Переговоры, где у каждой стороны были свои преимущества, но были и свои слабости. По крайней мере, не враги встретились, в этом был несомненный плюс.

Ката не упоминали, да и был ли в этом смысл? Жизнь катком проложила в мусоре и смертях последнего времени новую дорогу, по ней и стоило идти. А те, кто остался в грязи или в снегу, ну что ж, можно вспомнить за рюмкой, но не более. Их больше нет.

Но сталкер был еще жив.

Он отряхнул руки, медленно, словно от чего-то мерзкого, вытер ладони о штанины, не обращая внимания на жгучую боль в пальцах. Тело Ираиды со свернутой шеей оплыло в коляске. Сталкер оттолкнул его в сторону, инвалидное кресло отъехало и остановилось. Самому Кату был нужен доступ к пульту управления.

Неведомое чутье гнало его, заставляло на последних каплях сил перепрограммировать установку профессора. Почему-то умереть – а он, разумеется, умирал – необходимо было в приемной камере. При работающем подключении к Сфере.

Интуиция? Скорее всего, так. На точный расчет все это походило мало.

Последним усилием Кат хотел оставить свой разум, свое сознание в ноосфере Земли, воздействовать на порчей. Сбить их с этой людоедской дороги, когда люди стали их врагами. Мысли окончательно запутались, но он продолжал менять параметры настройки установки.

«Расплавление активной зоны реактора! Угроза взрыва! Немедленная эвакуация!»

Теперь он мог прочитать тревожную красную строку, но не обращал на нее внимания. Естественно, зря он, что ли, убирал замедлители из реактора? Понятное дело, рванет. Только успеть бы. Постараться успеть исправить хотя бы часть причиненного жителям города зла, сделав остатки питомцев по меньшей мере неагрессивными к людям.

О большем и мечтать не приходилось.

Его снова рвало, прямо рядом с пультом, на этот раз кровью и ошметками чего-то изнутри. Похоже, организм, терпевший почти двадцать три года все, решил отказать.

Решил так решил, терять Кату после смерти Фили было нечего. Вот этот параметр еще и кривую гамма-излучения генератора сгладить, и… Да, все готово.

Он тяжело оперся на пульт, обеими руками, оставляя кровавые пятна. Постоял, глядя то на изменяющуюся программу настройки, то на предупредительные надписи о состоянии реактора.

Пять минут? Шесть? Должно хватить.

В камеру, с трудом повиснув на ручке, закрывая дверь, он почти вполз. На четвереньках добрался до кресла, щурясь от света многочисленных шаров Теслы вокруг, заполз на сиденье и откинул голову. Дальше должна действовать автоматика, можно расслабиться – и умирать. Но не прямо сейчас, чуть позже. Когда будет уверен, что сделал все.

Шары установки вспыхнули нестерпимым белым светом, но теперь в этом сиянии был какой-то иной рисунок. Другой почерк, что ли, – Кат не мог осмыслить происходящее, ему было больно. Так больно, как никогда в жизни не было, – спазмы выгибали умирающее тело, а голову, казалось, отрезали, и теперь она жила своей посторонней жизнью. Внутри черепа выросли острые иглы, старавшиеся проткнуть его, выйти наружу и захватить сперва камеру, а потом и весь мир. Плотная пелена образов, звуков, запахов разрывала сознание, но сам сталкер был еще жив.

Пока что. Еще чуть-чуть.

Выстрелов он не слышал. Просто открыл в момент недолгого затухания света шаров глаза и столкнулся залитым багровым сиянием взглядом с бешеным лицом Шамаева. Мерещится? Или бывшего Черноцвета действительно зачем-то принесло в обреченную лабораторию?

Судя по нескольким цветкам расколотого вмятого стекла в смотровом окошке двери – все реально. Но насквозь пока не пробил, что тоже хорошо.

Вот Шамаев вновь поднял пистолет. Что-то мощное, с удлиненным стволом, способное пробить толстенное стекло. Выстрелил. Пуля просвистела мимо Ката, но теперь в стекле сквозная дыра, значит, следующая непременно попадет.

– …арь! – закричал Шамаев. Теперь его еще и слышно: голос врага перекрыл гудение генераторов, шум вентиляции и треск высокочастотных токов.

Надо же… У мужика тоже остались какие-то эмоции. Или это уже последствия вмешательства Ката в Сферу, последней, безнадежной попытки сделать порчей людьми.

Хотя бы на немного. На частицу сознания.

Оторвать их от единого разума, отколоть узкие льдинки от айсберга и заставить плыть самостоятельно.

– Ступай… с богами! – выдохнул в ответ Кат. Очень тихо. Шамаев, беснующийся за дверью и посылающий одну пулю за другой, его не слышал. Да это и не важно.

Удачный выстрел наконец-то попал в цель. Сталкер вздрогнул всем телом – ранение тяжелое, из пробитого легкого льется кровь, но это не имело больше никакого значения. Сознание Ката привычно взмыло вверх, в Сферу, но сейчас он не чувствовал себя муравьем на посылках Ираиды. Теперь он был свободен. Он мог хотя бы донести до всех, кто остался: вы имеете право делать по-своему.

Вы – люди. Хорошие, плохие, разные, но – люди.

Не игрушки в руках мозгоправов, вооруженных технологией.

Вторая пуля впилась ему в висок, на выходе снося изрядную часть черепа с другой стороны. На мириады светящихся сфер падали веером кусочки кости, брызги крови и розовые с серым остатки мозга.

Но и это уже не важно: то, что было все эти годы Катом, парило где-то в немыслимой высоте, часть сознания привычно смотрело вниз, оценивая смерть тела. Не осуждая, не одобряя, просто принимая факт за новый фрагмент истины.

Деталь пазла, наконец-то уложенную на место.

Тревожный зуммер, предупреждающий о скором взрыве реактора, Кат уже не слышал. Его, сталкера, больше не было здесь, хотя где-то он несомненно существовал. И если не врут сложные теории, будет существовать вечно, потому что закон сохранения энергии это гарантирует. Как бы ни менялась форма сознания, оно останется существовать. Даже не осознавая себя, разум вечен. И в этом главная тайна бытия, что бы там ни рассказывали в храмах разных религий.

Впрочем, они тоже с этим не спорят.

Невиданной силы вспышка озарила вечернее воронежское небо. Свет расходящимся конусом поднялся до облаков, внутри этой жуткой воронки подскочил вытянутый вверх гриб дыма, сформировался, вывернул шляпку. Поток огня и ярости захлестнул окрестности, сметая все на своем пути – вблизи начисто, но чем дальше, тем слабее. Хотя запаса хватило на большое расстояние. Земля ощутимо вздрогнула на пару десятков километров вокруг, да и под поверхностью пришлось несладко – по крайней мере, разговор Марко со Старцевым прервался на полуслове.

Голем и до этого сидел без движения, а Леший все больше помалкивал: большая политика не его конек, а дело командира, но Дюкер, увы, мертв. Сложно разговаривать, когда бетонная коробка комнаты, запрятанная в подземных коридорах Базы, подпрыгнула, люди полетели на пол со стульев, а в коридоре тревожно завыла сирена.

– Какого хрена?! – прорычал Старцев. – Опять нападение? Или это ваши штучки?

– Прощальный привет от Ката, – уверенно ответил Марко.

Леший легко вскочил с пола, куда его тоже снесло землетрясением, несмотря на всю ловкость охотника, и озирался по сторонам.

Голем встал и медленно поклонился, глядя куда-то в сторону бывшего Гнезда, ставшего огромной, на сотни метров в глубину ямой в земле. Остатков керамического завода вокруг нее тоже больше не существовало, у соседних домов в вымершем частном секторе взвились вверх рельсы промышленной ветки, скрученные словно проволока, и так и застыли. Остались торчать абстрактными памятниками катастрофе, светясь по ночам мертвенным синим цветом заражения.

Старцев тоже поднялся. Теперь он знал от Марко и Лешего все про порчей, и эта информация вполне наложилась на известные Базе сведения. Расхождений не было даже в мелочах, так что непонятные деревенские не врали. Придумать все так, чтобы сошлось с данными разведки и аналитикой военных, было невозможно.

Значит, вот как оно все было. И Кат, став сперва палачом людей, а потом лекарством от порчей, закончил свои дни. Как и жил – в бою: слабо верилось, что ему дали уничтожить Гнездо, не сопротивляясь. Странный он был, сталкер, не поймешь даже, если взвесить, хорошего больше сделал или плохого. Пусть там решают, на небесах. Или в аду – смотря куда он попал сейчас.

Старцев не верил ни в каких богов, но уважал волю. А вот ее у Сашки точно было не занимать. Александр Волков. Кат. Сталкер. Был.

– Светлая память парню, что выжег это дерьмо без остатка, – сказал Старцев. – А нам дальше жить. Продолжим. Вы, Марко, сказали, что подходящее место не очень-то и далеко?

– Полтораста верст. Но идти лучше в конце зимы, сейчас обустраиваться – даже с нашей помощью – сложно будет. Да и беременным вашим дорогу не одолеть.

А Круг-в-круге… Так с тех пор больше никто не говорил. Все больше – Воронка. Как еще назвать было это проклятое богами место, от которого шел фон, превышающий все показатели горячих пятен. Яму до центра земли, наполнившуюся весной темной тяжелой водой, в которой ничего не жило. Люди сюда и раньше не ходили, а теперь и вовсе.

Нечего здесь было делать. Никому и никогда больше.

Кат шел по коридору. Обычному, словно оказался в офисном здании предков, но не грязном, с выбитыми дверями и усыпанным мусором полом, как это обычно выглядело, а еще тогда. Раньше. До всего.

Казалось, сейчас одна из многочисленных дверей откроется и его позовут внутрь. Или наоборот – кто-нибудь торопливо выбежит, оставляя за собой гудение вентилятора, телефонные трели и навязчивый треск клавиатур компьютеров. Кто-нибудь живой, беззаботный, все проблемы которого состоят в досадной ипотеке на двадцать лет вперед и вопросе, где в эту пятницу расслабиться вечером.

Но никто не выходил. А сам Кат просто шел, и коридор казался ему бесконечным. Прямой как стрела, долгая дорога в никуда, где нет ни печали, ни радости, ни гордости, ни обиды. Где не течет кровь из ран, где не болят обожженные адским пламенем до костей руки. Где всегда все живы и будут оставаться такими вечно.

– У тебя все получилось, слава Создателю… – тихо сказал Дервиш.

Он шел рядом, в своей нелепой бейсболке, повернутой козырьком назад, в мушкетерском плаще и сапогах, не глядя на Ката. Просто шагал рядом, благо ширина коридора позволяла.

– Филя погибла, – откликнулся сталкер.

– Да ты и сам… Не сказать, чтобы живой. Ты ее скоро увидишь. Здесь все встречают тех, кого потеряли. Зато порчам ты мозг порвал от души.

Дервиш рассмеялся. Тоже тихо, будто стараясь не нарушать покой этого странного места. Поправил бейсболку и продолжил:

– Один из них сейчас людям Марко чертежи отдал. Сам нашел лошадников, упрашивал взять. Установка, реактор, все программы воздействия на мозг. Разведчик их двадцать пять лет мечтал заполучить, сколько денег и сил потратил – вот мечта и сбылась. Правда, они ему на хрен не нужны, но с мечтами это часто бывает. Или невовремя, или зря. Но сбываются. Сбываются, паразиты… И «Повесть никаких лет» он там, в схроне, подобрал, в твоем рюкзаке нашел. Просто библиотекарь какой-то, а не советник князя. Впрочем, последнее ненадолго.

Кат молчал и шел. И с каждым шагом коридор таял, превращаясь в нечто неясное – стены становились плотным туманом, сродни воронежскому, пол заменила земля – сухая, утоптанная миллиардами ног, прошедших раньше. Над головой вместо квадратов потолка со светильниками появилось небо. Ночное, чистое, с россыпями огоньков, складывавшихся в созвездия.

– Они, конечно, до конца людьми не станут. Программа мощная, да и сознание Зосс, Кнутова и Шамаева никуда не делось. Но охота прекращена, нечем больше инициировать новичков. А дальше разберутся.

– А что будет дальше там… На земле? У живых… – последнее слово далось Кату тяжело, но он все-таки сказал.

– Что-нибудь да будет, парень. Не твои заботы. Свою сложную дорогу ты прошел, уступи место другим. Будет мир, будет война, женщины будут рожать детей, из которых вырастут созидатели и разрушители. Мир все стерпит, раз уж Черный День пережил и не раскололся. Одни люди традиционно полезут во власть, другие станут рабами и слугами. Солнце когда-нибудь снова осветит землю, а дожди перестанут нести смерть. И вновь возродятся государства, и вновь рухнут. И так будет всегда, ничего особенно нового.

– Я хочу видеть жену, – твердо сказал Кат.

Дервиш кивнул и уже через шаг пропал, словно и не было. Растворился в белесой мути одной из стен, впитался в нее без остатка.

А навстречу Кату шли трое. Впереди, важно вышагивая, поправляя время от времени очки, шагал Книжник. Макс. Лучший друг, как показало время. Леший тоже друг, но… Пусть живет долго и счастливо.

За Книжником неторопливо брела Филя, живая, настоящая, о чем-то говорящая со смеющимся Винни. За ними виднелись еще люди: Ким с Бураном, привычно напряженные, озирающиеся по сталкерской привычке ждать отовсюду неприятностей; промелькнул Дюкер с хитрой ухмылкой, но ушел куда-то в сторону. И не друг, и не враг – а так. Пообщаемся еще, успеем. Вон Витька Плешков, а рядом – Призрак, тот самый мутант из Рамони. Все здесь.

Мама – веселая, помолодевшая, ничуть не схожая с тем костлявым бледным привидением, какой была перед смертью. Отец – он таким и был, как рассказывали. Даже одежда – смешные сандалии на босу ногу, легкие джинсы и клетчатая рубашка с подвернутыми рукавами – на месте. Как ушел когда-то на работу, таким и остался. Не сильно старше своих сыновей сейчас.

И не было у Ката лучшего дня, хотя времени здесь не существовало.