16. Рассвет над Нифльхеймом

Кат выскочил из наполненного мертвецами зала, пронесся мимо охраны из питомцев и сбежал вниз по ступенькам. На воздух. На мороз. Подальше от наполненного запахами крови и пороха смрада.

Ему было не по себе. Странное чувство. Почти успел забыть, как это бывает.

– Где ж ты есть, сукин сын? – прошептал он себе под нос. – Где?

Небо медленно наливалось утренней серостью, видно было прекрасно – жаль, смотреть не на что: от непонятного Дервиша ни следа, а разглядывать трупы викингов на снегу – никакого желания.

– Кого ты ищешь? – донесся издалека голос Ираиды. – Ты ранен?

Одновременно сталкер почувствовал вопросительный взгляд пулеметчика с вышки: где опасность? Ствол шевельнулся, контролируя обстановку рядом с Катом.

– Нет, не ранен. Все в порядке. Рагнара и компании больше нет.

Почему-то мысленный шепот ученой вызывал раздражение. Все вокруг бесило, если честно, начиная с оттянувшего плечо автомата и заканчивая равнодушными запятыми ворон на крышах вокруг.

Птицы ждали плотный завтрак.

– Тогда дальше по плану.

– Так точно, – неожиданно сухо ответил Кат.

Он вдруг почувствовал, что устал от крови. От смертей всех этих людей, начиная с Мехзавода и заканчивая викингами. Летом спасти город, чтобы сейчас уничтожить – была в этом какая-то горькая ирония. Кривая ухмылка богов.

Внутри Ката нарастала пока слабая, но уже начинающая тревожить борьба. Осколок сознания, казалось бы, навсегда скинутый за край, как мусор с обрыва, наполнился силой и начал медленно отвоевывать позиции у того жуткого существа, которым сталкер стал после инициации.

В голове было тесно от голосов питомцев.

– Здание чисто, захвачено живыми двадцать три человека.

– Выводите людей из подвала, там одни рабы. Проверка на улице, тройка готова. Неподходящих соберем в бараке.

– Осмотрите мастерские…

– Барак готов к приему отбраковки. Потом сожжем.

Кат встрепенулся, задвинув подальше новые для себя чувства – внутренняя борьба подождет. Сейчас он вновь полностью был питомцем Гнезда. Без колебаний и вариантов, как велит Великая Сфера.

– Мастерские я проверю сам! – сообщил он остальным.

Волна согласия и одобрения плеснула в ответ, все-таки чувствовать себя единым организмом – это прекрасно.

Я стоял с ним рядом. Не знаю, что за чувства бушевали внутри сталкера, но он напряженно думал. Даже звал меня, хотя я уже сказал все, что хотел. Что мог. И дальнейшая беседа – только сотрясание воздуха. Пустая вода на мельницу диавола, врага рода людского, отца лжи и господина зла.

Когда Кат медленно пошел к мастерским, прятавшимся в глубине двора за уродливой постройкой нового гаража, я последовал за ним. Зачем? Не знаю. Моя жизнь и так полна странных событий, добавлю к ним еще одно. В любом случае интересно, когда человек снова становится человеком, а если на моих глазах – вдвойне занятно.

Меня никто не видел.

Слово Божье тому причина или – как предполагал один случайный знакомый – ментальное подавление окружающих, я не знал. Вера вела меня по жизни, раз уж и надежда, и любовь давно мертвы. Мать их мудрость пряталась даже от меня, значит, оставалось идти по следу. Туда, где могли быть тени истины.

Царствие Божие есть наша цель.

Щелястая деревянная дверь, отродясь не крашеная, с криво прибитой ручкой, не изменилась за эти годы. Кат потянул ее на себя, петли скрипнули, и он вошел. При Рыжем в мастерской был хоть какой-то порядок, хотя старик тоже плевать хотел на смазку двери и ее цвет. Но инструменты раньше лежали на местах, а тяжеленный рабочий стол всегда был чист.

Раньше. Потом мастер умер и начался бардак, закономерно ставший тем, что сейчас видел сталкер: мастерская это или склад рухляди, догадаться было невозможно. На единственном свободном пятачке на полу лежал ржавый двигатель от грузовика, наполовину разобранный, в ведре рядом с ним отмокала какая-то деталь. Судя по острому запаху керосина, о пожарной безопасности здесь думать тоже было некому.

С них еще и закурить рядом станется.

– Эх, Рыжий… – сказал Кат, словно на кладбище перед памятником.

Где был похоронен старик, неизвестно. Викинги не заморачивались, могли и свиньям скормить тело. Однако пришел сюда сталкер не ради памяти бывшего приятеля, его интересовал шар. Тот самый, с которого и начались поиски Чистого Града. Непонятно почему, но эта старая история волновала и не давала о себе забыть. Странно…

Продравшись через нагромождение ящиков, сброшенных со стеллажей книг, из которых была вырвана изрядная часть страниц, ведра и обрезки металла самых причудливых форм, Кат подошел к шкафам. Откинул в сторону пару давно пустых канистр и зачем-то прислоненную к дверцам стопку досок. Множество полок, отсеков, выдвижных ящичков делали поиск делом почти безнадежным.

К тому же не отпускало чувство, что кто-то стоит за спиной. Вплотную, с любопытством заглядывая через плечо.

Кат хмыкнул и обернулся. Конечно же, никого. Больные нервы, не иначе. Он подобрал удачно попавшуюся под ноги монтировку и приступил к обыску. Методично, не торопясь, не обращая внимания на глупые ощущения. Дервиш беззвучно рассмеялся, но никуда не ушел. Ему было интересно, что же ищет этот человек с черной душой. Какой клад притягивал его в реальном мире, пока внутри шла борьба.

Тем временем Шамаев тоже не скучал. Он вышел во двор гораздо позднее Ката, неся отрубленную голову ярла за бороду, намотав ее на кулак. Остальным питомцам было все равно, а вот бывший Черноцвет не успокоился, пока не насадил ее на пику невысокой оградки возле бывшего цветника.

После этого порылся в кармане и достал одну из ленточек, срезанную с руки обезглавленного трупа, – самую старую, потерявшую за годы цвет, растянутую и лохматую. Смял ее в кулаке и сунул в искривленный предсмертным криком рот покойника.

– Теперь с этим все, – сказал он вслух.

После чего мысленно обратился к Сфере: где еще враги?

Почти всех перебили. Сдавшиеся викинги кучкой жались возле учебного корпуса под надежной охраной; трое питомцев уже начали работу – вытащили шары и встали треугольником. К ним подтаскивали пленников по одному и после короткой проверки разводили по двум сторонам. Не годны. Почти все – брак и мусор, недостойный жить дальше. Да и черт с ними, если честно – хоть весь город вымрет, ему, тем более ставшему теперь частью Гнезда, плевать.

– Отведите их в барак и проверьте рабов, – велел он питомцам. – И дайте мне кто-нибудь автомат, я оставил свой в зале.

Хотя все были равны между собой, но Ираида, Кат, а теперь и Шамаев считались кем-то вроде руководства. Спорить и обсуждать с ними планы можно запросто, но против прямых указаний никто не возражал. Один из питомцев снял с плеча оружие и протянул Шамаеву. Потом вручил пару магазинов из разгрузки.

Всех перебили или захватили? А вот и нет. Он отчетливо видел из Сферы кого-то, прятавшегося на самом краю бывшего Нифльхейма, за свинарниками и свалкой. Странно, но этот некто никуда не бежал, как можно было предположить. Сидел себе на месте, без движения и угрозы.

Но проверить его необходимо.

Морщась от густого духа, шедшего от свиней из низких длинных сараев, Шамаев прошел по более-менее чистой тропинке между зданиями – вокруг лежали горы навоза, застывшего на морозе, но все еще вонючего. Рабам было все равно, а сами викинги не скомандовали выносить его подальше. Летом здесь, должно быть, дышать и вовсе нечем.

Но ничего – новая власть наведет порядок.

Сперва Кат и часть питомцев считали, что рабов надо оставить, мол, рабочие руки всегда в цене, но при обсуждении победила точка зрения Ираиды и Шамаева: тотальный геноцид. Жителем нового города должен быть или питомец, или никто. Как ни следи за ними, люди – источник зла и постоянного беспокойства.

Ну их к черту, подумал на ходу Шамаев, даже совы лучше!

Правда, совов больше нет. Как и Змея. Его, Шамаева, Великий лес временно опустел, но это ерунда: обживем заново, но уже питомцами Гнезда, сверхчеловеками, следующей цивилизацией.

– Купи огонек? Один патрон… – прошелестело странное существо, сидевшее на поломанном диване, невесть кем и зачем занесенное сюда, к покосившемуся забору. Там, за прутьями, белела засыпанная снегом равнина с редкими деревьями и пучками кустов.

Шамаев остановился, вскинув автомат.

Существо тряхнуло головой, покрытой, как и все тело, длинной рыжей шерстью, и выудило из-за спины облезлый металлический ящичек. Шамаев на такие насмотрелся до Черного Дня – свинцовый контейнер для переноски радиоактивных веществ.

– Охренеть, – сказал бывший ученый. – Ты откуда его взял, зверюга?!

Существо, ворча и причмокивая, щелкнуло задвижками и открыло контейнер.

– Один патрон…

Шамаеву стало не по себе. Из воспоминаний Ката – общего достояния Гнезда – он знал этого зверя. Помнил, словно сам сталкивался с ним и в Воронеже, недалеко отсюда, кстати, и возле Колизея.

«Очень быстрый. Очень опасный. Но, получив патрон, теряет интерес и уходит». Отдать и отпустить с миром?

Шамаев засомневался. Возможно, он так бы и сделал, если бы существо не сложило почти невидимые под прядями шерсти губы трубочкой и не засвистело:

– Антон-гондон… На помощь! Периметр в опасности… Лаборатория вызывает центр.

– Оебенеть! Да кто ты есть, чучело?

Автомат был снят с предохранителя заранее, затвор взведен – и хрен с ней, с пружиной, не износится. Жизнь важнее.

– Купи огонек, Антон…

– Ты меня знаешь, – подтвердил Шамаев.

Ему было не по себе рядом с открытым контейнером. Детей, конечно, ему не делать, поздновато, но и лучевую болезнь на ровном месте зарабатывать не хотелось: дозиметр, который он, как и все питомцы, носил пристегнутым к поясу, громко стрекотал, отмечая повышенный фон.

– Собачки мои погибли, – нормальным мужским голосом сказал лохматый. И вот теперь Шамаев его узнал, хотя сам себе не поверил. – Всех сгубили.

– Так ты – Эдик?! Вольтарян? Ты живой, что ли?

– Купи огонек. Ну, купи…

Неизвестно, что и как переключалось в сумасшедшей голове Эдика, но выглядело это жутковато. Он захлопнул крышку контейнера и щелкнул запорами. Чутко следящий за ним Шамаев слегка подвинулся в сторону, но этого было достаточно: на диване уже никого не было, а существо держало ученого за горло когтистой лапой. Вблизи от мутировавшего Вольтаряна воняло тухлым мясом и помойкой. Особенно из пасти: зубы заострились и мешали губам сомкнуться, выдаваясь вперед.

В сумасшедших глазах так и подпрыгивало обещание скорой смерти. Автомат, который Эдик небрежно отстранил, угрожал разве что дивану – направить его во врага было нереально.

– Столько лет не виделись… – голосом далекого родственника, приехавшего к столичным жителям, сказал Шамаев. – Отпусти меня. Я ж тебе не враг. И с собаками твоими дружил всегда…

Вот это была наглая ложь: что Ираида, что Шамаев люто ненавидели Эдиков зверинец, и только решение профессора о его необходимости заставляло их смириться.

– Тош-ш-ша… – прошелестел Эдик, но отпустил-таки горло бывшего ученого. – Собачки недавно погибли… Купи огонек.

Шамаев, конечно же, позвал на помощь – мысленно почти крикнул, но получалась глупейшая ситуация: питомцы, за исключением Ката, все были заняты распределением викингов и рабов. А Кат отмахнулся, велев подождать, хотя наверняка посмотрел, что происходит.

Точнее, недовольно пробурчал:

– Шамаев, дай ему патрон, и лохматый сам свалит, нам он не нужен. А мы – ему. Ну или жди меня, я скоро освобожусь.

Вот и весь разговор, который крайне не понравился бывшему ученому. Похоже, остальные питомцы не спешили на помощь, не воспринимая Эдика как опасность. Голая рациональность, ничего личного. А ему вот сейчас горло разорвут, да еще и кровь выпьют.

– Ты что, не хочешь помочь другому питомцу? Ираида! Кто-нибудь!..

– Перестань орать, дурак, что ли? Дай ему патрон и уходи.

После этого Кат вообще замолчал. Чем это он так занят, интересно было бы знать? Возмущения не было – такие чувства остались недоступны после инициации. Просто чувство неправильности происходящего.

Несправедливости, если бы Шамаев помнил, что это такое.

Сталкер сидел на верстаке, скинув с него поднявшие гору пыли тряпки, и читал. Да, ну а чем еще можно заняться в мастерской Нифльхейма – только шуршать пожелтевшими бумажками, на которых почерком Рыжего – торопливым, с плохо читаемыми местами буквами – было изложено:

«Привет. Надеюсь, это нашел ты, Саша, но мое завещание обращено к любому читателю этих строк.

Я скоро умру. Сердце прихватывает все сильнее, теперь для этого не нужны ни нагрузка, ни нервы, как раньше. Теперь оно само останавливается, зараза такая. Отстучало свой ресурс. Но это уже никому не интересно, даже мне.

Не знаю, с чего начать, давайте с главного – я был там, в лаборатории. ВСЛБЭ. Круге-в-круге, если так понятнее. Под керамическим заводом. И стал питомцем Гнезда, избранным Великой Сферы и прочим, как они там себя называют. Стал, не сомневайтесь – шар-то оттуда!».

Прервав чтение, Кат покосился на стеклянную сферу, лежавшую рядом с ним. Та самая, что он держал когда-то в руках на этом самом месте. Протянул вперед палец. Молнии, до этого спавшие в прозрачном шарике, ожили и жадно потянулись к его руке, заискрили, упираясь в стекло.

– Вот так номер… – пробормотал Кат.

Стоявший перед ним, но невидимый ни для кого Дервиш жадно читал перевернутые строчки дальше:

«Я стал не совсем человеком. Или совсем не им.

Нас крайне мало, это хорошо. Это все, что останавливает старую жабу от захвата города, окрестностей, всех выживших земель Родины. Но она найдет предсказанного Сферой человека, предводителя, свечу зажигания для своих планов, найдет, она упрямая гадина. И тогда ее не остановить!».

Кат хмыкнул и отложил в сторону первый листок. Всего их было пять или шесть. Ничего нового для себя он не узнал, кроме того, что Рыжий был питомцем.

Так, ну и что дальше?

«Иногда так происходит, Саша, – в детях Гнезда сбивается программа.

Никто не знает почему, а Ира научилась прятать эту информацию от остальных, Сфера ей благоволит. Появляются такие, как я. Бегущие. Часть сознания возвращается обратно, гаснет мысленная связь с Гнездом, здоровье опять ни к черту, но часть способностей остается. Бегущие… Дурацкое название, но не я придумал. Нас таких было несколько, все ушли из лаборатории, но и нормальной жизни среди людей тоже не вышло.

Мы – отбросы. Шлак установки. Сумасшедшие дети злой матери. Я вот тебе наврал про Чистый Град, но не со зла и не ради пустого розыгрыша. Просто хотел, чтобы ты навсегда ушел из Воронежа как можно дальше, без возврата. Не попал в руки Гнезда. Я видел, как реагировал на тебя шар, это почти гарантия, что ты пригоден.

Не спорь с Зосс. Она фанатичка и горе нам всем, что она стала одной из первых в Сфере. Это ее мысли стали основой для такой политики Гнезда, все могло быть иначе. Мы могли бы помочь людям, а Ираида решила их заменить».

В мысли Ката снова ткнулся Шамаев с какими-то паническими воплями, но сталкер отмахнулся от него, как от назойливой мухи. Не до того. Разберется как-нибудь, да и сдохнет – не жалко.

«Я и Книжнику врал про Град из-за этого. Бегите отсюда. Все. Пусть у Гнезда не будет шансов до вас дотянуться. Пусть… Спина болит, в груди что-то горит, эх…

Успеть бы дописать и спрятать записку и шар. Хотя его лучше разбить, но у меня рука не поднимается. В нем – часть моей грешной души. Не могу.

Я бы мог подняться среди викингов, высоко подняться, но на крови – а это не мое. Уж лучше рабом при железках в мастерской. Недолго осталось».

Кат медленно сложил бумажки и сунул в карман. Дервиш смотрел на него, пристально, но молча. Ничем не выдавая своего присутствия. Сработало? Все вместе – должно было. Пусть станет бегущим, не важно, главное, чтобы не вернулся в Гнездо. Этот парень опасен даже больше, чем казалось вечному страннику.

– Вот, значит, как… – словно видя собеседника, тихо сказал Кат. Уж на что Дервиша сложно было пронять, но и у него сейчас по спине стекла полоска холодного пота.

Получилось?

Кат легко спрыгнул с верстака, взял в руку искрящийся шар и запустил им в стену. Брызнули осколки, смешанные с яркой вспышкой света. Дервиш повернулся и пошел к выходу, легко ступая между кучами мусора. Его дело сделано, дальше уж парень пусть сам.

Господь приведет его к нужной цели, остается только молиться.

Шамаев ждал подходящего момента.

Помощи ни от кого точно сейчас не будет, но и разойтись миром, отдав безумному Эдику патрон, он не мог. Что-то мешало. Для питомцев существо действительно не представляло опасности – если не пытаться с ним сражаться, что нерационально. Поэтому решать самому Антону, а он был настроен жестко.

– Война… – прошелестел Эдик. – Нужна помощь. Лаборатория в опасности!

Он опять присел на край продавленного дивана, не замечая торчащих пружин и клочьев обивки. Сел и схватил контейнер, баюкая его в лапах, будто внутри был не изотоп, а осколок уютного довоенного счастья.

Якорь, державший бывшего человека на свете.

– Зачем тебе патроны? – спросил Шамаев.

– Нужна помощь, – упрямо ответил Вольтарян. – Опасность…

В этот момент так и не опустивший автомат Шамаев выстрелил.

Палец словно свело судорогой на спусковом крючке, пока трясущаяся машинка не выплюнула все тридцать серебряников. Плату за давнее предательство или наоборот – кто уж теперь разберет.

Эдик будто размазался в воздухе, подлетев на месте и вытянув когти в сторону Шамаева, но пули, конечно, были быстрее. Питомцы шустрее обычного человека, Эдик превосходил в скорости и их, но равнодушные свинцовые кусочки побеждали в финале.

Две пули попали в контейнер, разворотив его как консервную банку, несколько досталось дивану и снежным полям за спиной Эдика, но все остальные попали в цель. Шамаев едва успел отшатнуться, чтобы лохматая туша не свалила его на снег.

Автомат замолчал. Щелкнул и словно устыдился приступа своей механической жизни.

– И с этим – все, – сказал Шамаев.

Кровь из Эдика, несмотря на искалечившие тело и разум мутации, текла самая обыкновенная, красная.

Дозиметр испуганно стрекотал, подобно сумасшедшему кузнечику, поэтому Шамаев не стал задерживаться. Пора было серьезно поговорить с Катом.

– Да, и у меня есть разговор, – откликнулся сталкер. – Я считаю уничтожение лишних рабов нерациональным. Надо поменять планы.

– Друзья, – вклинилась в их беседу Ираида. – Что вообще происходит? Я вижу необычное возмущение Сферы, Кат то исчезает из моего поля зрения, то появляется, а ты, Антон… Ты проявил эмоции, что очень странно для питомца!

«Кажется, у вас что-то пошло не так… – ухмыльнулся Дервиш, выходя в раскрытые ворота навстречу будущему. – Так восславим же Господа!.

Он не слышал мысли, не был частью Великой Сферы и вообще молился другому богу, но повисшее в морозном воздухе тревожное беспокойство почувствовал мгновенно. Над Нифльхеймом вставал новый день, однако что и кому он принесет, не взялся бы предсказать никто.