Эпилог

Он притянул ее к себе — как раньше, как всегда! — запустил пальцы в пушистые пряди на затылке, уткнулся носом в макушку… Он всегда так делал, Леля сразу чувствовала, какая она маленькая, как тепло, как спокойно в его сильных, уверенных, надежных руках…

Макушке стало жарко от его дыхания… и колени сразу ослабли… Но это было не страшно — ведь он ее держал! Держал так привычно, так уверенно, так надежно!

Надежно…

Она уперлась локтем и ладошкой ему в грудь. Он был намного сильнее, но не ожидал этого движения, объятие на мгновение ослабло, Леля вывернулась, отскочила, больно стукнувшись бедром о массивный стол, про который она гадала — дубовый? кипарисовый?

Тепло? Спокойно?

Засевшая под ключицами ледяная игла звенела: почему, почему ты мне ничего не сказал? Или Дим? Ведь он… знал?

Видимо, она сказала это вслух, потому что он ответил — медленно, с явной неохотой:

— Дим знал.

— Конечно! Дим — знал! Тебе ведь надо было кому-то поручить дела! Кому же, кроме Дима? Старого верного друга! Которому можно доверять, да? А мне?!

— Так было лучше.

— Лучше?! Я… — Нет, она не стала говорить «я чуть не умерла»: отчаяние, таблетки — все это было уже в прошлом, сегодня она другая. И можно бы сейчас развернуться и уйти. Все уже ясно. Но некоторые вопросы остались. — Кто еще знал? Шухов? Юристы? Эта твоя… Ульянкина подружка, да? Которая всему свету рассказывает, что она от тебя ребеночка ждет!

— Да бред это. — К нему вернулась утраченная было уверенность, словно он из топкой склизкой грязи переступил на тропинку. Тоже не асфальт, но нога стоит твердо. — Бред какой-то то, что она там несет. Ты из-за этого, что ли, сердишься?

Сердишься? Леля задохнулась от бешенства. Нет, не Леля — Алекс. Вместо жалобного «мне было так плохо без тебя» в ней ослепительно пылал гнев. Сердишься! Так мило, так обыкновенно. Словно он в грязных ботинках по вымытому полу прошел. Это «сердишься» возмутило ее куда сильнее, чем телевизионные откровения Мии. Но объяснить такое было совершенно невозможно. Если он сказал «сердишься», значит, не понимает. И никакие объяснения ничего не изменят. Не дойдет.

— Я не сержусь, — сухо возразила она.

Он усмехнулся:

— Вот и отлично. А то ведь у меня, знаешь, тоже есть основания… сердиться. Скажешь, нет? Ты без меня вполне неплохо развлекалась.

— Развлекалась… — повторила она, опешив. Это он про Алика? И почему ей — не стыдно? Потому что, если тонешь, не имеет значения, за чью руку хвататься. И, если падаешь бездыханно посреди улицы, какая разница, насколько грязен бомж, который сделает тебе искусственное дыхание? Кажется, в Таиланде король, свалившись в реку, может и утонуть, потому что спасать его — нельзя! Нельзя прикасаться к священному телу! Но она-то, к счастью, не король Таиланда! И Алик, пусть и гаденыш тот еще оказался, помог ей… выжить. Просто выжить. Вспомнить, как дышать. Развлекалась, да.

Он, хмыкнув, еще и уточнил:

— Ну не скучала уж точно.

И Леля вдруг с ошеломляющей ясностью не столько поняла, сколько увидела, что это — правда. Не тогда, когда был Алик, — он остро, почти болезненно напоминал ей Леньку, и она страстно выискивала эти черты сходства… Но вот после… Сейчас…

— Да. Я без тебя не скучала.

— Ну вот видишь.

— И теперь ты надумал… вернуться?

Он замялся — на мгновение, не больше:

— Ну… не совсем.

И именно сейчас ей все стало ясно. Да, вопросы еще оставались. Но — зачем? Зачем вопросы, если ей не нужны его ответы. Неинтересно.

— Уходи, — сухо сказала она.

— Лель, ты чего? Брось! Это же я! — Он попытался снова притянуть ее к себе, обнять, прижать — но она была настороже, увернулась.

И улыбнулась. Спокойно, даже дружелюбно. Совершенно равнодушно.

— Ты утонул. Иди теперь доказывай, что это ты.

— Лель, ты спятила?

Она усмехнулась:

— Что это меняет? Можешь меня в психушку засунуть. Если получится. Ты кто вообще?

— Лель, ну что ты, ей-богу, как маленькая. Ты же все понимаешь… Всегда понимала.

— Это раньше я как маленькая была, делала то, что велят. Все понимала, как та умная Маша из анекдота. А сейчас надоело. И расклад таков: тебя нет. Хочешь вернуться? Доказывай, что ты — это ты. Вряд ли это так уж сложно. Журналюги будут в восторге: триумфальное возвращение исчезнувшего питерского магната!

— Да ты что?! Это опасно! Если станет ясно, что я всех… провел… Ты не представляешь, что это за люди!

— Вполне представляю. Эти… — Леля презрительно сморщилась, — господа меня чуть не убили, — она хотела добавить, что они угрожали Ульяне и Платону, но такое было слишком страшно даже вспоминать.

— Однако сейчас-то тебе ничто не угрожает. А мне… нельзя… Ты не понимаешь! Если… нет, я не могу… Компанию на клочки разорвут!

— Компаанию? — Нет, она не стала говорить про свое разорванное на клочки сердце. — Знаешь, мне что-то скучно с тобой. Пойду я. Счастливо оставаться!

Он прищурился:

— Тебе что, так понравилось быть вдовой? Свободная, богатая… Вот она какая, вся твоя любовь, три копейки в базарный день.

Она сама удивилась, но оскорбление оставило ее совершенно равнодушной. Оскорбление как водка, вспомнилось вдруг, действует только когда принято. А ей — все равно. Или нет. Не все равно — смешно. Про цену любви — это было особенно хорошо. Он ведь, похоже, и в самом деле так думает. Господи, куда же она смотрела столько лет?! Не мог же Ленька так разительно перемениться? Или мог? Она-то изменилась. В общем, как бы там ни было, этот, сегодняшний, ей новой и впрямь неинтересен.

Обернувшись, она улыбнулась через плечо:

— И не ходи за мной. Для своего же блага. Иначе полицию позову.

И пошла к выходу — легко, словно ей все еще было восемнадцать лет.

Олег Рой — культовый современный писатель, продюсер и сценарист. Его книги читают по всему миру. Секрет успеха автора — в динамичных сюжетах, полных неожиданных поворотов, в глубоком психологизме и внимании к человеческой личности.