Подхожу к башне из стекла и металла. Администратору в холле первого этажа заявляю, что хочу видеть президента компании.
– Вам назначена встреча?
Протягиваю свою визитку, где написано, что я врач, обычно этого хватает. Но не здесь. На цербера, прикинувшегося очаровательной девушкой, моя визитка не производит ровно никакого впечатления.
– По какому вы делу?
– Я бывший тесть президента.
Цербер меняется в лице, он просто светится: с членами семьи шутки плохи.
– Можете подняться к господину президенту.
Патрис, увидев меня, хмурится:
– Жозеф? А я-то… я думал, зачем бы сюда бывшему моему тестю приходить, отцу женщины, с которой мы развелись. Похоже, я не создан для семейной жизни.
Тут он вспоминает, что перед ним несчастный скорбящий вдовец.
– Я знаю про Лу. Хотел написать Саре, но подумал, что она выбросит мое письмо в помойку
– Да, скорее всего, она так бы и поступила.
– Вам я тоже хотел написать…
– Было бы очень мило с твоей стороны. И вежливо.
– Ваша жена была прекрасна, настоящая аристократка.
– У тебя есть пять минут?
Он бросает взгляд на часы:
– Вообще-то нет, но для вас найдутся.
Мы садимся в крутящиеся офисные кресла. Вид из президентского окна на Большую арку – м-да, впечатляющий…
– Вы по-прежнему носите ваши знаменитые «жозефы», – отмечает Патрис. – Надеюсь, Сара меня ненавидит, она перевернула страницу и счастлива?
– Она тебя ненавидит. Она перевернула страницу. А ты?
– Я женился на англичанке, похожей на Сару. У нас родился сын, но жена уехала с Джоном в Англию, когда со мной развелась. У меня здесь бизнес, я вижу сына раз в два месяца. А он называет нового мужа своей матери daddy.
– Не обижайся, но я тебе не сочувствую.
У него непроизвольно дернулось колено – нервничает, как будто устраивается ко мне на работу
– Я любил Сару, но я тогда недостаточно крепко стоял на ногах, чтобы тащить нас двоих. Я мечтал о семье, а она не хотела риска, боялась, что детям перейдет ее заболевание, и ее было не прошибить. С коляской-то, в которой она передвигается, я мог бы смириться.
– Ты мог бы смириться?! – Я даже теряюсь.
– Я же не из-за болезни Сары с ней расстался. Я хотел наследника, чтобы передать ему бизнес. Такая в нашей семье традиция. Я так воспитан.
– Понимаю. У меня все по-другому, я растил свою дочь, чтобы она разъезжала в инвалидной коляске.
– Да бросьте вы юморить, не смешно! – буркает он.
– Ты не любил ее по-настоящему, ты поступил как трусливое ничтожество. Никогда не прощу, что ты бросил ее как раз тогда, когда она в тебе особенно нуждалась. Мужик с яйцами остался бы, а ты слинял как жалкий трус.
– Вы пришли ко мне через десять лет, чтобы оскорбить?
Качаю головой:
– Нет. Чтобы ты кое-что для меня сделал.
– Что же именно? – недоверчиво спрашивает Патрис.
– Хочу, чтобы ты пригласил Сару на ужин. Пейте, ешьте, ругайтесь, деритесь…
– Она в жизни не согласится! Сара не замужем?
– Попробовать-то ты можешь. Она живет одна.
Протягиваю ему визитную карточку Сары, и он хватает ее так, как жаждущий схватил бы стакан воды.
– Мне так часто хочется ее увидеть, – признается мой несостоявшийся зять.
– Держу пари, особенно с тех пор, как жена тебя бросила, да?
Встаю. Уточняю:
– Я даже под пытками не признаюсь, что встречался с тобой. Надумаешь сказать об этом Саре, набью тебе морду.
– А если она спросит, откуда у меня ее координаты?
– Интернет, социальные сети, выпускники Политехнички – выбор источников огромный. Почему ты решил волонтерить в этой организации, помогающей детям заключенных?
– Дети не сделали ничего плохого, и их нельзя наказывать за грехи родителей.
– У тебя кто-то из знакомых сидит? Откуда интерес именно к таким родителям?
Патрис вздыхает:
– Английский закон отнял у меня Джона. Ну и я помогаю отцам, у которых нет возможности сесть в поезд «Евростар», чтобы поехать к своим малышам и обнять их…
Брат пригласил меня позавтракать в «Поло». В поло он не играет, только назначает свидания в этом клубе, где у него полно знакомых. Ему очень нравится, сидя у стойки бара или на террасе, этак небрежно помахать кому-нибудь рукой. Он чувствует себя здесь так же уверенно и спокойно, как папа в порту Груа и я на съемочной площадке.
Такси останавливается почти у «Поло», Сириан предупредил там на входе, что я его гостья, стало быть, надо пропустить. Иду медленно, день отличный – будто создан для прогулок; можно подумать, что на палку опираюсь из пижонства, ведь трости нынче в моде. Захожу в зал, вижу брата за дальним столиком – впрочем, довольно удобным. На мне строгий костюм, Сириан кивком его одобряет. Иногда мои наряды кажутся ему слишком экстравагантными.
– Принесла тебе кое-что, – говорю я. – Считай, подарок.
– Мне некогда ходить на премьеры, но это мило с твоей стороны. Хочешь кофе? Круассаны здесь тип-топ.
– Тип-топ?
– Ты хотела со мной встретиться, Сара?
Мне жарко. Снимаю жакет. Сириан помогает, он галантный кавалер: всегда распахивает перед дамой дверцу машины, заходит первым в общественном месте и сторонится, пропуская спутницу в квартиру. Теперь руки у меня голые, татуировки открыты взгляду любого в полной красе. Брат морщится.
– Ничего. Скажешь, что мы с тобой едва знакомы. У тебя есть часы?
– Да.
– Сейчас будут еще одни. – С этими словами я вынимаю из сумки часы, которые мне доверил папа.
Сириан гладит пальцем циферблат:
– Мамины, да?
– Дедушкины, маминого отца.
– Систоль тебе их подарил? Вот повезло!
– Нет, он хотел подарить их тебе до твоего отъезда с Труа, но ты уехал не попрощавшись.
– Мама оставила их мне в наследство?
– Опять нет. Папа сам тебе их дарит.
Он не желает ничего брать у папы, но уже обожает эти часы.
– Если это он мне их дарит, может оставить себе.
– Не дури.
Насильно всовываю часы ему в руку. Подходит официант. Делаем заказ. Как только парень удаляется, спрашиваю:
– Ну и на каком ты свете между своими двумя дамами?
– Рвусь пополам, но не хочу огорчать ни одну.
– Трахая при этом обеих?
– Альбена не интересуется сексом, у нас даже спальни отдельные.
– А Дэни сексом одержима?
– Ненасытна и изобретательна.
– И главное, она не просит ни выгулять собаку, ни вызвать сантехника, ни сходить в школу на родительское собрание…
– Дэни мечтает танцевать со мной до утра на каком-нибудь экзотическом пляже. Хочет, чтобы мы провели День святого Валентина на Мальдивах.
– Маленькие девочки мечтают о прекрасном принце и сильно разочаровываются, подрастая. Сперва они уходят из родительского дома с восемнадцатилетним болваном и с рюкзаком за спиной, потом выходят замуж за бобо, у которого есть работа. А маленькие мальчики до последнего вздоха грезят о Джессике Рэббит.
– Сара, Дэни мной восхищается, с ней я чувствую себя властелином мира, Ди Каприо на палубе «Титаника», а с Альбеной я добытчик, отец семейства, да еще и виновник всего на свете – словом, самый обычный человек. Я слишком рано женился, жизнь у нас одна, и я хочу жить, чувствовать, взбираться на вулканы, купаться в водопадах. Я тоже, черт побери, имею право на счастье!
Я могла бы почти растрогаться, если бы мизансцена не была такой затасканной.
– Ди Каприо в конце фильма погибает, Сириан, а твоя мечта сильно смахивает на рекламу жвачки. Не собираюсь тебя воспитывать, сам знаешь, как я отношусь к Альбене, и если ты будешь счастлив с другой женщиной, то первая спляшу самбу.
Он приканчивает свой тип-топовый круассан.
– Вот только есть одна проблема. Дэни терпеть не может детей. Если я разведусь, если мы с ней станем жить вместе, я не смогу приводить Шарлотту к себе домой. Никогда. И в выходные мне придется гулять с ней незнамо где. И собак Дэни тоже не выносит, Опля останется у Альбены.
– Что за прелесть эта девушка!
– Дэни на меня давит, требует, чтобы ушел из семьи. Мне это тяжело из-за Шарлотты, но она еще ребенок и живет в своем детском мире. Если мы расстанемся с ее матерью, то будем видеться наедине, и это укрепит связь между нами.
– Ты кое о ком забыл, а?
– Опля больше любит Альбену: она его кормит.
– Я не собаку имела в виду.
– Помм на Груа совершенно счастлива.
– Быть твоей дочерью не такое уж счастье… – Ударила, теперь надо забить гвоздь по шляпку. – Ты злишься на отца за то, что его никогда не было дома, но он занимался нами куда больше, чем ты дочерью. Умножь свои упрею! Систолю на сто и переадресуй себе.
Он протестует:
– Я хороший отец! Я считаю своим долгом приезжать на ее день рождения, на Рождество, на Пасху. А если она заболеет, примчусь первым же поездом.
– Так, по-твоему, расшифровывается понятие «хороший отец»?
– Не моя вина, что Маэль отказалась жить со мной в Париже! Ты же не любишь Альбену, почему тогда ее защищаешь?
– Я никого не защищаю. Пройдет восемь лет, твои дочери выпорхнут из гнезда, и пути назад уже не будет.
Звонит мобильник.
– Прости, я жду звонка насчет кастинга. Алло?
Руку, которой держу телефон, сводит. Другая рука сжимается в кулак и рвется в бой – отомстить за мое горе, за мою боль. Как я желала ему несчастья, как я мечтала, чтобы его сбила машина, чтобы он оказался навеки прикован к инвалидному креслу, а я бы, такая прямая, гордая, высокомерная, с торжеством наблюдала, как няньки спешат вытереть ему слюну и заменить грязный памперс чистым. Эта стадия закончилась, но рана еще не зарубцевалась. Мы хотели пройти пешком через всю Корсику, мы хотели пожениться и нарожать детей, мы хотели, когда доучимся, взять годичный отпуск и провести его на Груа, чтобы помочь общине, прежде чем наденем положенные иксам мундиры и «фрегаты». Но мой возлюбленный слинял, поджав хвост. И теперь меня обнимают другие. Я нежно люблю Помм. Паркуюсь на бесплатной стоянке для инвалидов. Меня везде пропускают без очереди.
Сестра бледнеет.
– Да, не вовремя, тем не менее скажи… – отвечает она звонящему, и голос у нее хриплый.
Я делаю вид, что не прислушиваюсь, но стараюсь не упустить ни словечка.
– …откуда у тебя мой номер?
– …
– Сейчас? Выше крыши, overbooked.
– …
– Ладно, тогда ровно один стаканчик в happy hour. Рядом с домом. Я живу в Марэ.
– …
– Да, это рядом. В девятнадцать часов. Ты легко меня узнаешь: я в инвалидной коляске.
Сара нажимает на клавишу, делает знак официанту:
– Коньяк, пожалуйста.
Официант таращит глаза. Еще бы: для девяти утра подобный заказ мало сказать редкость. Можно подумать, Сара вернулась с войны, вынырнула из кошмарного сна.
– Это он звонил, – говорит моя сестра.