Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Новый взгляд на верность
Вопрос: Есть ли секрет, помогающий надолго сохранить отношения?
Ответ: Неверность. Не сам акт, но его возможность. Для Пруста укол ревности — единственное, что может спасти отношения, тонущие в рутине.
Ален де Боттон. Как Пруст может изменить вашу жизнь
Оковы брака так тяжелы, что нести их можно только вдвоем, а иногда и втроем.
Александр Дюма
В Талмуде есть такая история. Каждую ночь Рав Аши простирался перед образом милостивого господа и молил уберечь его от дьявольских искушений. Его жена услышала и удивилась: «Он уже столько лет даже не прикасается ко мне. Для чего он все это говорит?» И однажды, пока он занимался в саду, она переоделась Харутой и отправилась в сад. (Харутой звали вавилонскую блудницу. На иврите это слово означает также «свобода».)
— Кто ты? — спросил Рав Аши.
— Я Харута.
— Я хочу тебя, — сказал он.
— Достань мне гранат с самой верхней ветки, — потребовала она.
Он принес гранат и взял ее.
Когда он вернулся домой, жена разжигала очаг. Он подошел и попытался броситься прямо в огонь. Она спросила: «Почему ты это делаешь?»
— Потому что случилось то-то и то-то.
— Но это была я, — объяснила она.
— Но я все равно хотел запретного.
Когда двое становятся парой, они начинают выстраивать границы: определять, что окажется внутри их пространства, а что останется снаружи. Вы формулируете предпочтения и делаете выбор, потом окружаете свой благословенный союз надежным забором. И появляются вопросы. Что я теперь могу делать в одиночку, а что мы будем делать вдвоем? Надо ли нам ложиться спать в одно и то же время? А ты будешь праздновать День благодарения с моей семьей? Иногда нам удается согласовать подобные решения раз и навсегда, но чаще приходится действовать методом проб и ошибок. Вы экспериментируете и пытаетесь понять, где теперь находятся границы дозволенного. «А почему ты не предлагаешь мне присоединиться? Я думал, мы вместе поедем». Достаточно взгляда, ремарки, молчания — и все эти сигналы каждому из нас приходится расшифровывать. Мы интуитивно стараемся определить, как часто нам видеться, как много общаться, насколько открыто нужно делиться мыслями и событиями. Мы внимательно анализируем наши связи с остальными людьми и пытаемся решить, какие друзья остаются важны для нас. Приходится подумать и о бывших любовниках и партнерах: можем ли мы вообще упоминать или рассказывать о них, видеться с ними? Так или иначе, мы разделяем зоны личного пространства каждого из нас и зоны, доступные обоим партнерам.
Мать всех границ, правящая королева, — верность, ведь именно она утверждает союз. Традиционно моногамия предполагала выбор одного партнера на всю жизнь, как у лебедей или волков. Но теперь моногамные отношения означают лишь, что в каждый момент времени у человека есть не больше одного сексуального партнера. (Как выясняется, лебеди и волки тоже не вполне моногамны.) Вот женщина выходит замуж, разводится, потом какое-то время остается свободной, затем меняет несколько любовников, выходит замуж во второй раз, снова разводится, выходит замуж в третий раз — и ее все еще можно считать моногамной при условии, что она во всех отношениях сохраняет верность партнеру. А вот мужчина, который пятьдесят лет живет с одной и той же женщиной, но однажды, на пятнадцатый год брака, позволяет себе увлечение на одну ночь — и тут же попадает в категорию неверных. Раз уж изменил, то изменил.
Боб Дилан пел: The times, they are a-changing’ («Времена меняются»). За последние пятьдесят лет мы открыли для себя новые формы брачных и семейных отношений. Теперь они бывают традиционными, однополыми, трансгендерными, гражданскими. Мы можем воспитывать детей в одиночку, усыновлять их, становиться мачехами и отчимами или вообще отказываться заводить потомство. Теперь никто не удивится, если человек вступает в брак несколько раз или воспитывает в семье детей от разных браков. Мы также живем вместе, не вступая в брак. А бывает, что люди состоят в браке, но не живут вместе, а лишь иногда встречаются под одной крышей. Осознавая невероятную хрупкость матримониальных отношений, мы заключаем добрачные соглашения и разводимся без чувства вины. Все вышеперечисленное изменило границы и внутри пары, и между парой и внешним миром. Но каким бы гибким ни являлось наше отношение к браку, мы упорно настаиваем на соблюдении принципа моногамии. Есть, конечно, исключения: кинозвезды, стареющие хиппи, свингеры, — но в целом границы, защищающие принятый человечеством принцип эксклюзивности сексуальных отношений, остаются недвижимыми.
Наш флирт с моногамией не обходится даром. Бразильский семейный психотерапевт Мишель Шейнкман говорит: «Американской культуре присуща высокая степень толерантности к разводам. Но в этой культуре полностью отсутствует толерантность к сексуальной неверности». Мы скорее разорвем отношения, чем подвергнем сомнению их структуру.
Вера в моногамию настолько сильна, что большинство пар, и особенно гетеросексуальных, редко даже обсуждают эту тему. Ведь незачем дискутировать о том, что принимается как данность. Даже те, кто не против испробовать сексуальность во всем многообразии вариантов, часто не готовы говорить об изменении границ эксклюзивности сексуальных отношений. Моногамность — это абсолют. И получается, что мы не можем быть преимущественно моногамными, или на 98% моногамными, или становиться моногамными время от времени. Попытка понять, что такое верность, означает, что эта тема открыта для дискуссии, то есть не является больше императивом. Но измена представляется большинству настолько темной зоной, что мы предпочитаем вообще избегать подобных разговоров: боимся, что, если в нашей броне появится хоть малейшая пробоина, нам не избежать Содома и Гоморры.
По статистике 50% первых браков и 65% вторых браков в США заканчиваются разводами. Но несмотря на это, а также на огромное число внебрачных связей и очевидное фиаско идеи моногамии мы продолжаем хвататься за ее обломки и верить в ее надежность.
Исторически общество навязывало моногамию как способ контроля над женской репродуктивной функцией. «Кто из этих детей мой? Кому достанется моя корова после моей смерти?» Верность — краеугольный камень патриархального общества — была связана с вопросами родословной и правами на собственность; к любви это не имело никакого отношения. Сегодня верность ассоциируется именно с любовью. Когда брак перестает основываться преимущественно на договорных отношениях и становится делом сердечным, верность воспринимается как подтверждение любви и серьезности намерений. Когда-то социум требовал постоянства лишь от женщин — сегодня оба партнера должны хранить верность. Раньше нами управлял страх совершить грех — теперь у нас добровольное самоограничение.
В наши дни каждый сам находит себе пару, обходясь без популярных некогда свах. Никто больше не обязан жениться по чужому выбору, и мы отправляемся на поиски идеала — а запросы у нас нешуточные. Наш идеальный партнер должен обладать всеми характеристиками, принятыми в традиционной семье: надежностью, желанием завести детей, собственностью, уважением, — но теперь мы также требуем, чтобы избранник любил нас, хотел нас и чтобы мы были ему интересны. Мы должны стать друг для друга и любовниками, и лучшими друзьями, и доверенными лицами. Современный брак предполагает, что каждый может найти человека, с которым все это достижимо, — надо только поискать. И мы так крепко держимся за идею о том, что брак даст нам все желаемое, что те из нас, кому в браке не повезло, решают развестись или завести роман на стороне даже не потому, что подвергают сомнению сам институт брака, а так как считают, что выбрали не того человека и именно с ним нирваны не достичь. В следующий раз надо выбирать тщательнее. Таким образом, мы всегда озабочены только объектом любви, а не собственной способностью любить. Психолог Эрих Фромм пишет, что мы думаем, что любить легко, просто подходящего человека найти сложно; а как только мы найдем того самого, единственного, больше нам никто и не будет нужен.
Эксклюзивность отношений, к которой мы стремимся в моногамии, связана с впечатлениями и опытом отношений с родителями или теми, кто заботился о нас в детстве. Психоаналитик и феминистка Нэнси Чодороу пишет: «Все наши эротические стремления сводятся к одной идее: меня всегда будут любить, всегда, везде, во всех возможных формах и проявлениях, и мое тело, и мою душу, без критики и, главное, без усилий с моей стороны». Повзрослев, мы ищем в любви возможность обрести то первобытное единство, которое мы ощущали рядом с матерью. Младенец не отделяет себя от матери: когда-то мы замечали лишь ее, и она должна была просто всегда быть рядом с нами. В этом экстатическом единстве между ребенком и матерью нет никакой дистанции. Для ребенка мать — это все, и воспринимается она как единое целое: ее кожа, грудь, голос, улыбка — все это для него. В младенчестве мы чувствовали себя удовлетворенными и состоявшимися и до сих пор помним об этом рае. Нередко особенно настойчиво ищут идеального партнера те, кому неизвестно подобное идиллическое состояние, чьей матери не было рядом или она вела себя эгоистично и непостоянно.
Остается вопрос: не фантазия ли то единство, которое мы стремимся воссоздать? Для ребенка мать — это все, но мать же общается и с другими людьми. У нее даже есть любящий ее ревнивец: отец младенца. Получается, мать не полностью предана только своему ребенку.
Так что с самого начала жизни маленького человека рядом маячит измена. Мы растем, и она остается неподалеку. Современная жизнь способствует изоляции людей, и это только усиливает мучительное чувство ненадежности, спрятавшееся на заднем плане нашего романтического собственничества. Страх потерять и страх быть покинутым заставляют нас все жестче цепляться за идею верности. В культуре, где всему есть замена и где всякого рода оптимизация лишний раз показывает, что на самом деле и мы не являемся незаменимыми, наша потребность в безопасности и надежности вырастает до максимальных размеров. Чем мельче мы себя чувствуем в сравнении с окружающим миром, тем важнее нам быть звездой хотя бы в глазах нашего партнера. Мы хотим знать, что имеем значение и что хотя бы для одного человека мы уникальны. Мы желаем почувствовать себя с партнером единым целым и вырваться из темницы одиночества.
Возможно, именно поэтому мы так категорично настаиваем на эксклюзивности сексуальной связи. Сексуальный аспект любовных отношений взрослых людей вызывает в памяти ту самую первую форму слияния с другим человеком: единство тел, сосок во рту и возникающее чувство насыщения, — и на фоне этого сама мысль о том, что наш возлюбленный окажется с кем-то другим, кажется катастрофой. А секс на стороне трактуется как абсолютное предательство.
Получается, что моногамия — священная корова романтического идеала, ведь она позволяет каждому из нас чувствовать себя особенным человеком: меня выбрали, а других отвергли. Отказываясь от остальных возможностей завести любовные отношения, ты подтверждаешь мою уникальность; когда ты отвлекаешься или задумываешься, я начинаю сомневаться в своей значимости. Обратное также верно: если я больше не чувствую себя особенным, я с любопытством поглядываю по сторонам. Разочарованного любовника тянет на приключения. Возможно, кто-то другой восстановит его чувство собственной значимости?
Даг встретил свою будущую первую жену еще в колледже. Они были хорошими друзьями, но их сексуальная жизнь никогда не являлась особенно захватывающей. Постепенно и она, и сам брак сошли на нет. Даг несколько раз страстно увлекался другими женщинами, и это вернуло ему либидо, но вымотало эмоционально. И тут он познакомился с энергичной и веселой Зои. Она занималась компьютерной графикой и относилась, как выразился Даг, к числу людей, не склонных к неврозу. «Она оказалась уникальна: практична, даже прозаична, и совершенно безумна в постели. Я думал, что сорвал брачный джекпот».
Спустя несколько лет после свадьбы Зои перестала реагировать на Дага с прежним энтузиазмом. Она оставалась довольно активной, но большая часть ее энергии направлялась теперь в какое-то другое русло. Появились дети, требующие заботы. Она по-прежнему занималась анимацией, и туда уходила большая часть ее творческих сил. А еще у Зои большая семья: родители, пятеро сестер, их дети — и они центр ее социальной жизни. Дагу стало казаться, что на него больше не обращают внимания. И если раньше секс выделял его из ряда других персонажей, окружавших его жену, то теперь Даг чувствовал себя совсем ненужным.
В течение последующих нескольких лет Даг все больше раздражался и несколько раз пытался вновь соблазнить Зои. Он возил ее в романтические поездки, старательно выбирал фильмы для совместного просмотра, покупал ей серьги, ведь она так любит разные безделушки. Чаще всего Зои отвечала взаимностью. Но чем больше Даг ее преследует, тем лучше он понимает, что все держится исключительно на его усилиях, и это его убивает. Несмотря на всю свою активность, он так и не смог разжечь по-настоящему яркий огонь. Чем больше он пытается заполнить провал между ними, тем более опустошенным себя чувствует. И Даг начинает смотреть по сторонам, а если и фокусирует взгляд, то уже не на Зои, а на Наоми.
Наоми, яркая рыжеволосая женщина, работает специалистом по закупкам и даже не пытается скрывать, что Даг ее привлекает. Она находит поводы зайти к нему в кабинет, а попав туда, старается задержаться. Она в восторге от того, как он работает с их боссом; ей нравится его костюм; а это новые очки? Вначале сэндвич, потом пропустить по стаканчику — и вот их роман тянется уже пять лет. Секс пока горяч, но это не главное в отношениях. Главное — избыток внимания и опьянение запретным. Наоми всегда хватало интереса со стороны мужчин, но Даг кажется ей неотразимым. Ей не хватает его по выходным; она ревнует его к семье. Ему нравится, как сильно она хочет им обладать, хотя есть в этом и что-то неприятное. И все же теперь Даг уверен, что важен для своего партнера.
Когда Даг пришел ко мне, ему стало невмоготу справляться с противоречиями сложившейся ситуации. Брак должен быть моногамным. Его роман, который по сути моногамным не являлся, только что закончился, так как Наоми требовала верности, а Даг этого обещать не мог. «Какое-то безумие, — рассказал он мне. — Наоми хотела, чтобы я прекратил заниматься сексом с Зои, и я сказал ей, что это невозможно. Поэтому она стала встречаться с кем-то еще, и теперь они даже о женитьбе заговорили. Она отказывается заниматься сексом со мной и держит отношения с этим Эваном в полном секрете. Я страшно ревную. Одна мысль о том, что ее обнимает кто-то другой, выводит меня из себя».
— Надеюсь, вы еще можете смотреть на все с иронией, — ответила я. — Вы понимаете, что требуете верности в отношениях, представляющих собой символ неверности?
— Ну да, но неверна-то она, а не я, — ответил он.
— Конечно, я забыла, тут же действуют двойные стандарты. И она, и Зои должны хранить верность, а вы не верны никому?
— Что-то вроде того. Не очень-то честно, конечно, я понимаю. И поверьте, я сам не в восторге.
— А почему вы не уйдете от Зои? — продолжаю я. — Почему вы не следуете за Наоми, за своей, так сказать, неопалимой купиной, ведь это пламя горит само по себе?
— Я люблю Зои, — отвечает Даг, похоже, потрясенный моими словами. — Я никогда и не собирался уходить. У нас с Зои много хорошего, и я не хочу бросать детей. Да и вообще, я и Наоми в браке? Да это катастрофа.
— То есть связь с Наоми — такой временный выход. Чтобы стабилизировать ваши отношения в семье: знаете, когда третий помогает двум другим сохранить отношения?
— Не знаю. Возможно. Но я не думал об этом. Я просто плыл по течению. Слушал свои инстинкты, а теперь чувствую себя ужасно паршиво.
Я думаю, что Даг отчасти хотел бы получить от меня подтверждение, что он сделал что-то страшное. Он нарушил клятвы, а это, бесспорно, моральное преступление. Но огульные обвинения слишком отвлекают нас от реальных проблем, скрытых за подобным поведением. Я предпочитаю сохранять нейтральную позицию, чтобы иметь возможность свободно исследовать смысл этого романа, а не его этическую сторону. Как только Даг поймет мотивы, которые привели его к Наоми, он сможет сделать выводы и о содеянном, и о его текущих нуждах.
Люди решаются на измену по многим причинам: неудачная любовь, месть, неудовлетворенные желания или просто обычное вожделение. Иногда роман — это поиск более ярких отношений или бунт против оков брака. Запретное — афродизиак, и бывает, что секреты обеспечивают независимость или компенсируют недостаток личного пространства. Что может быть более возбуждающим, чем разговор по телефону шепотом в ванной? И загнанная мать наконец-то вновь чувствует себя женщиной; она не обсуждает с любовником бытовые вещи: он ничего не знает о сломанном конструкторе или о том, что слесарь уже второй раз обещал, но не пришел.
Запретная связь иногда оборачивается катастрофой, но также способна освободить, придать сил, помочь излечиться. Когда уходит эмоциональная близость, когда мы перестаем разговаривать с партнером, когда мы годами не прикасаемся друг к другу, мы становимся очень восприимчивыми к доброму отношению незнакомых людей. Пока дети маленькие и все время в нас нуждаются, внебрачное увлечение может действовать тонизирующе. Когда дети вырастают и становятся самостоятельными, родители компенсируют чувство пустоты чем-то еще. Потом здоровье пошаливает, а то и вовсе начинаются серьезные болезни, и нас накрывает чувство неудовлетворенности, мы хотим чего-то большего. Иногда роман вне брака — акт сопротивления; в других случаях мы как раз не в силах сопротивляться. Связь вне брака порой служит и сигналом о том, что в семье есть проблемы и ими нужно срочно заняться. Случается, что это уже даже не сигнал о конфликте, а похоронный колокол, звучащий после того, как отношения себя исчерпали.
Я не уверена в справедливости распространенной точки зрения о том, что неверность всегда является симптомом глубоких проблем в отношениях. У внебрачного романа может быть множество причин, и не все они напрямую связаны с внутрисемейными конфликтами. Немало неверных супругов в целом удовлетворены отношениями в браке. К примеру, Даг. Но ему хотелось большего. Он не мог сформулировать, чего именно, но считал, что неплохо было бы почаще заниматься сексом.
Мы с Дагом исследуем структуру его страсти, и я начинаю понимать, какие из его потребностей удовлетворяются в рамках бурных отношений с Наоми. Для него секс — пространство эмоциональной поддержки и восстановления, это святилище, любовь во плоти. Посредством секса он отрывается от своего эго и чувствует единение с миром. Страсть дает Дагу избавление от невыносимого одиночества бытия. «Как будто я умер: больше ничего нет. Каким-то образом эта абсолютная сконцентрированность и полное внимание к происходящему освобождают меня от меня самого. Я перестаю думать, все чувства поднимаются по позвоночнику, к мозгу, и выходят наружу. Но никто не наблюдает за этим со стороны». Для Дага секс — всепоглощающее занятие. И Наоми дает ему мощный, божественный секс. Отчасти так происходит потому, что эротически они сделаны из одного теста. Но еще важнее, что сама структура их отношений, и вообще большинства подобных внебрачных связей, позволяет сохранить страсть.
Внебрачные связи — дело рискованное, опасное, переменчивое, но ведь именно эти элементы и подогревают возбуждение. В самодостаточной вселенной взрослой любви вы отделены от остального мира, и связь с любовником только усиливается благодаря окружающей ваши отношения секретности. Такая связь остается незаметной для внешнего мира, и в ней сохраняется волшебство, которое мы внезапно находим в любовнике. Нам не нужно волноваться, что избранник не понравится нашим друзьям, ведь никто о нем и не узнает. Подобные истории разворачиваются где-то на периферии нашей жизни и никак не пересекаются со всякой прозой вроде записи к дантисту, заполнения налоговых деклараций или оплаты счетов.
Но и здесь возникают барьеры, которые нам приходится преодолевать. Чтобы увидеться с любовником, мы предпринимаем усилия, и иногда нешуточные. Надо обойти немало препятствий, все тщательно спланировать, выбрать место и сочинить легенду для других. Напрягаясь так из раза в раз, любовники подтверждают, как они важны друг для друга. С этой точки зрения неверность Дага является попыткой получить те ощущения, которые он некогда испытывал со своей женой, но больше не находит в отношениях с ней: чувство собственной важности и устойчивости и освобождение от одиночества.
К концу романа с Наоми от брака Дага почти ничего не остается. Даг и Зои по-прежнему относятся друг к другу с уважением, иногда проявляют какие-то чувства, но в целом эмоционально ведут себя пресно. Все привыкли к тому, что Дага часто не бывает дома, и этому не всегда находятся простые объяснения. Изредка он пытается сделать шаг навстречу Зои. Даг сбит с толку. Он боится, что однажды ненароком проболтается. Вся секретность привела к тому, что им с Зои уже почти нечего обсудить: только детей, президента и погоду.
По мере того как мы разбираемся с причинами возникновения связи между Дагом и Наоми, мне становится ясно, почему он решил не бороться за нее и остаться в семье. Зои — надежная опора. Она умеет смотреть на вещи с разных точек зрения и относится к происходящему чуть проще: она спокойно спит ночью и легко встает утром. Зои не ищет страсти. Она редко увлекается чем-то целиком. В отношениях с Наоми Даг нашел один важный элемент, но отношения с Зои — это собранная головоломка, в которой не хватает лишь одной детали.
Мы с Дагом пытаемся сравнить образ идеального с его точки зрения брака и его семью. Ему хочется, чтобы в отношениях были и страсть, и теплота. Он мечтает, чтобы ночью на кухонном столе разворачивалась настоящая вакханалия чувств, а утром за этим же столом они с детьми ели блинчики. Скорее всего, с Зои Даг никогда не испытает таких ярких эмоций, как с Наоми. У внебрачных связей свой тип страсти. Смесь из тайны, моральных мучений, чувства вины, преступления, опасности, риска, ревности очень взрывоопасна, прямо как коктейль Молотова, и создает вероятность эротического взрыва, слишком разрушительного для семьи, да еще при наличии детей.
Даг все лучше понимает, чего ожидать от семейной жизни, но возникают новые вопросы. Вот он решил остаться: что будет происходить дальше? Сможет ли он осознавать и признавать свои желания, но не пытаться удовлетворить их в полной мере? Продолжит ли он потихоньку нарушать правило моногамии, оставляя Зои в неведении, как это обычно случается во внебрачных связях? Или он решит открыто поговорить с женой о сексуальных ограничениях, присущих их браку? Должен ли он признаться в измене, чтобы восстановить эмоциональный контакт с женой? И что делать с чувством вины?
Каждый день Даг отвечает на вопросы по-разному. На прошлой неделе казалось, что он никогда не сможет смотреть Зои в глаза, если не признается во всем. Сегодня он, похоже, думает, что если ничего не расскажет жене, то как раз проявит любовь и заботу. «Получается, что я разобью ее сердце, просто чтобы успокоить свою совесть? Иногда я думаю, что она и так все знает и не уходит от меня именно потому, что я молчу. Так она хотя бы сохраняет достоинство».
Большинство американских психотерапевтов, занимающихся вопросами семьи и отношений, считают, что признаваться в измене следует, только если есть надежда восстановить эмоциональную близость. Такой подход соответствует нашему пониманию искренней любви, основывающейся на полной прозрачности: никаких секретов, никакой лжи, оба партнера делятся друг с другом абсолютно всем. Некоторые считают худшим преступлением даже не саму измену, а ложь: «Дело не в измене, а в том, что ты мне лжешь!» Американский подход предполагает, что уважение неразрывно связано с честностью, а честность — ключевой элемент личной ответственности. Скрываться, притворяться — значит проявлять неуважение. Лгать можно только тем, кто стоит ниже вас: детям, подчиненным и избирателям.
В других культурах уважение может выражаться как раз в обмане, если тот позволяет партнеру сохранить лицо. Лучше держать некоторые вещи в тайне, чем вывалить всю правду, которой можно унизить партнера. Поэтому умение скрыть отдельные факты не только позволяет сохранить брак, но и считается признаком уважения. Учитывая мои собственные культурные корни, я поддерживаю решение Дага хранить молчание и в то же время советую ему искать способы восстановить эмоциональную связь с женой. Его брак долго был «на паузе», теперь пора нажать на кнопку «запуск».
Даг снова инвестирует в отношения с Зои. У него больше свободного времени, он чаще бывает дома и начинает перенаправлять все свои ресурсы на восстановление связи с женой. Она выглядит удивленной таким неожиданным возвращением Одиссея, но Даг знает, что за этим «ну, здравствуй, незнакомец» кроется чувство облегчения. Я рекомендую ему как можно больше времени и сил отдавать детям, дому, встречам с общими друзьями и надеюсь, что если снять с Зои часть хлопот по дому, то удастся вернуть в отношения эротическую составляющую.
Пытаясь быть более предупредительным и чутким, Даг даже набрался смелости и спросил Зои, обращает ли она внимание на других мужчин. Она отвечает не очень конкретно: «Ну, возможно, да. А может, и нет. А почему ты спрашиваешь?» Даг несколько озадачен. «Живя с таким флером секретности, какой окружал вас, — говорю я, — легко привыкнуть к мысли, что это только вы ведете загадочную жизнь и бунтуете, а она, как верная Пенелопа, сидит и ждет вас. Но ведь есть вероятность, что и у нее имеются какие-то тайны или хотя бы фантазии о других мужчинах, способные дать ей то, чего не даете вы».
Брак не может быть идеальным. Вначале мы стремимся к единству, а потом начинаем замечать, как сильно непохожи. Мы осознаём, что многого не получим никогда, и нам становится страшно. Мы начинаем за себя бороться, отступаем, обвиняем партнера в неспособности вернуть нам чувство целостности. Начинаем искать удовлетворения на стороне. К сожалению, многие из нас так и застревают на этом этапе и живут подобным образом, пока не полысеют или не поседеют. Другие оплакивают утрату мечты, а потом учатся принимать результат сделанного некогда выбора. Основа любви — умение принимать. Когда Даг начинает понимать себя и Зои, ему удается из их естественных различий сформировать богатую палитру красок.
На периферии отношений любой пары есть третий. Это может быть еще школьное увлечение, чьи прикосновения вы до сих пор вспоминаете, или красавчик-кассир в магазине, или симпатичный школьный учитель, с которым вы флиртуете, когда забираете сына из школы. И улыбнувшийся вам в метро незнакомец — тоже третий. И, конечно же, таким третьим оказывается стриптизер, порнозвезда, проститутка — неважно, имел ли место физический контакт с ними или нет. Третий — тот, о ком фантазирует жена, пока занимается любовью с мужем. Реальный или нет, этот третий — центр вращения, на котором балансируют отношения пары. Третий — это материализация нашего желания получить нечто, что лежит за пределами выстроенных нами же стен. Это любой запретный плод.
Третий — это любовница, но ведь и жена, ждущая дома, тоже в каком-то смысле третий. Наоми была такой тенью в браке Дага, а Зои всегда находилась в центре их романа. Любовник ревнует к законному супругу, и сила такой ревности напрямую зависит от того, насколько велико незримое присутствие супруга. Если бы обманутый супруг отсутствовал, страсть, чувство собственничества и все безумие любовников быстро бы сошло на нет. Возможно, именно поэтому любовники так редко продолжают отношения, когда заканчивается брак одного или обоих из них. Только когда исчезают препятствия, начинается настоящая проверка любви на прочность.
Отношения всегда разворачиваются в тени кого-то третьего, потому что именно присутствие третьего скрепляет наши отношения. В книге Monogamy («Моногамия») Адам Филлипс пишет: «Пара сопротивляется вторжению третьего, но, чтобы пара вообще существовала, ей необходимы внешние враги. Поэтому даже самые моногамные люди не обходятся без кого-то третьего на горизонте. Когда нас двое, мы просто рядом. Чтобы стать парой, рядом должен быть третий».
Но что же тогда паре делать? Многие из моих пациентов категорически отказываются признать существование третьего в их жизни. Они полностью поглощены своим единством и убеждены, что никто третий им не нужен. Но истинная любовь не самодостаточна. Слияние двоих так хрупко, что присутствие третьего, даже если это только фантазии, может его разрушить.
Эта мысль прекрасно проиллюстрирована в знаменитом фильме Стэнли Кубрика «С широко закрытыми глазами». Билл и Элис возвращаются домой с роскошной вечеринки по поводу Рождества и заводят разговор о сексе. Билл всегда думал, что Элис, как и он сам, просто неспособна на неверность. «Ты моя жена, мать моего ребенка, и я в тебе полностью уверен. Ты никогда мне не изменишь. Я в тебе уверен». Элис потрясена его уверенностью, и после косячка, выкуренного на двоих, она решает немного просветить Билла. Она описывает во всех подробностях, насколько мощным может быть присутствие третьего в отношениях, даже когда это всего лишь мираж. Она рассказывает о своих фантазиях о морском офицере, который когда-то привлек ее, хоть и на расстоянии. Они никогда не встречались; но сам его вид так потряс ее, что она готова была на все что угодно, если бы он только попросил. Выясняется также, что Элис увидела моряка после того, как они с Биллом только что занимались любовью, и Билл тогда был для нее самым дорогим человеком.
Билл потрясен и уничтожен признанием жены и остаток фильма занят тем, что пытается отомстить за измену и восстановить свой пошатнувшийся мир. Меня особенно удивило, что у Билла фантазия вызвала такое же ощущение обмана, как и реальная измена.
Билл похож на многих людей, приходящих ко мне. Основа уверенности Билла — не только то, что Элис делает, но и то, о чем она думает. Ее фантазии становятся доказательством того, что она свободна, что она отдельный самостоятельный человек, и это страшно пугает Билла. Существование третьего неразрывно связано с чувством свободы, так как оно демонстрирует, что отношения иногда развиваются иначе, и указывает на решения, которых мы некогда не приняли. Лора Кипнис говорит: «Что может быть тревожнее, чем осознание свободы нашего партнера? Ведь это означает, что он волен и не выбрать вас, и не любить вас, или разлюбить, или полюбить кого-то еще, или полностью измениться и перестать быть тем, кто когда-то клялся любить нас вечно, а теперь… вдруг и не любит уже?»
Если она думает о другом, то может и полюбить другого, и это невыносимо.
Грозная тень третьего в отношениях пары присутствует всегда, и, каким бы жестким ни был контроль, он не убережет от беспокойства. Но многие не оставляют попыток: «Ты столько времени провела с этим парнем, о чем вы хоть говорили?», «Ты долго был за компьютером, это все по работе?», «Где ты была?», «Кто там еще был?», «Ты по мне скучал?» Подобные вопросы балансируют на грани: то ли это проявление близости, то ли вторжение в личное пространство. Мы хотим знать, но боимся выдать себя. Мы оправдываем подобные вопросы заботой, но часто оглашаем их лишь потому, что сами напуганы.
Тогда мы формулируем правила и надеемся, что наш партнер будет им следовать. Таким образом мы, укорачивая поводок, стараемся гарантировать верность в отношениях. Желание нельзя подчинить правилам, но поступки обычно поддаются контролю разума и ими проще управлять. Вам не позволено иметь близкого друга противоположного пола. Вам нельзя пойти в кино с тем-то и тем-то, если больше никто не идет. Никаких видео, которые мы не будем смотреть вместе. Никаких стрип-клубов — разве что в случае мальчишника перед свадьбой. Не танцевать с мужчинами. Это платье чересчур открытое. Нельзя вспоминать о прошлых партнерах, и уж точно нельзя с ними встречаться один на один, если кто-то из них вдруг окажется в нашем городе. Когда мы перестаем справляться с собственным беспокойством, мы скатываемся к самому примитивному средству контроля — шпионажу. Мы проверяем выписки по банковским картам, изучаем историю поиска в браузере, проверяем количество бензина в машине, заглядываем в мобильный — то есть ищем информацию повсюду. Все эти стратегии не дают никакого результата. Ни расспросы, ни запреты, ни даже прямые улики не помогают справиться со страхом, связанным с тем, что у нашего партнера есть личная свобода. Оказывается, наш возлюбленный может заинтересоваться кем-то другим.
Проблемы неизбежны, когда моногамия перестает быть добровольным проявлением лояльности и верности и становится навязанным типом поведения. Излишний контроль стимулирует поведение, которое Стивен Митчелл называет актом демонстративного неповиновения. Когда появление третьего в отношениях невозможно, некоторые учатся тщательно скрывать часть своих действий. Внебрачные связи, общение в интернете, стрип-клубы, секс в командировках — вот распространенные вещи, позволяющие восстановить психологическую дистанцию в условиях излишнего контроля. Когда третий изгоняется на периферию отношений, мы именно там и начинаем его искать.
В принципе мы понимаем, что каждый из нас заслуживает права на некоторую личную зону, но на деле все оказывается сложнее. Психолог Джанет Рибстайн замечает, что наша модель брака, основанная на романтической дружбе, честности и единстве партнеров, «гораздо эффективнее создает условия для достижения эмоциональной близости, чем для автономности партнеров». Акцент делается на формировании единства, а не на сохранении индивидуальности партнеров. Мои родители, свято следующие принципу эмоциональной близости, в итоге пришли к выводу, что ни один из них уже просто не имеет права на собственные устремления. Непобедимое «мы» уничтожает маленькое «я».
Ниву не нравится, что его подруга ложится спать слишком рано. «Она танцовщица и идет в постель в девять вечера. Я не могу уснуть так рано, поэтому просто лежу». Я спрашиваю, выходит ли он встретиться с друзьями после того, как она уходит спать, и он просто потрясен таким вопросом: «Думаете, можно?» Ему и в голову не приходило, что после девяти можно пойти поужинать с друзьями — или хотя бы обсудить такую вероятность с подругой. Лейла и Марио — давние партнеры по танцам. Но когда Лейла начинает встречаться с Анджелой, у которой, кажется, обе ноги левые и которая совершенно не способна танцевать и не выносит громкой музыки, ей становится неловко видеться с Марио каждую неделю: Лейла боится обидеть Анджелу.
Вооружившись современной идеологией любви, требующей, чтобы партнеры всегда и во всем были вместе, мы просто забываем, что такое автономность и независимость. Это особенно справедливо в отношении наших желаний. Даже партнеры, способные обеспечить друг другу изрядное личное пространство и позволяющие себе проводить отпуск по отдельности, ходить поодиночке на ужин с друзьями и даже иметь близких друзей противоположного пола, не готовы к тому, чтобы каждый вел собственную эротическую жизнь. Я не говорю о сексе вне брака. Я говорю о личной сексуальности каждого, которая скрыта ото всех, питается известными только ей образами и возбуждается внезапно и независимо от поведения партнера. Обо всех этих аспектах желания я говорю в ходе работы с парами.
Как правило, роль психотерапевта — подвергнуть сомнению культурные основы сложившейся ситуации. Мы регулярно просим клиентов обдумать и оценить те предположения, на основе которых они действуют и которые считают нормальными, приемлемыми и ожидаемыми. Но рассматривая темы, связанные с границами сексуального поведения, психотерапевту нередко приходится действовать в соответствии с общепринятыми в конкретной культуре правилами. Моногамия — норма; сексуальная верность считается проявлением зрелости, надежности, реалистичного взгляда на жизнь. Отказ от моногамии, тем более систематический, — всегда тревожный симптом, указывающий на недостаточно серьезное отношение или боязнь эмоциональной близости. При отсутствии моногамии есть риск, что отношения разрушатся.
Один из моих коллег говорит: «Открытый брак не работает. Наивно думать, что такое возможно. Мы уже пытались в семидесятых, и все закончилось полным фиаско». «Возможно, но и закрытый брак не застраховывает от катастрофы, — отвечаю я, — и моногамный идеал, которому не соответствует в реальности заметная доля состоящих в браке людей, тоже кажется мне достаточно наивной концепцией. По-моему, закрытый брак провоцирует нарушение обязательств и ведет к боли для обоих партнеров». Мой коллега, отличный семейный психотерапевт, тем не менее категорически убежден в необходимости сохранения верности в браке. С его точки зрения, эмоциональная верность требует и сексуальной верности, и никакие полутона здесь недопустимы.
Сегодняшний мир не слишком помогает нам соблюдать избранные нами же принципы. В нашей потребительской культуре мы всегда хотим чего-то большего: новее, лучше, моложе. А если это нереально, то нам нужно хотя бы больше того, что уже доступно, — разнообразия и яркости. Мы ищем вознаграждения за любое свое усилие и становимся совершенно нетерпимыми к неудовлетворенности. И мы не в силах остановиться и решить: «Ну, все, этого достаточно, лучше не нужно». Секс стал ключевой частью данной парадигмы: некоторые даже считают, что именно секс и порождает такое отношение к происходящему. Это платье, эта машина, эти туфли, этот крем, новая татуировка, накачанная задница — все перечисленное таит обещание более сексуально насыщенного существования. Мы убеждены, что сексуальное удовлетворение и личное счастье — неразрывные вещи. Земные наслаждения теперь повсюду, и мы считаем, что вправе присоединиться к этому пиршеству. Неудивительно, что в браке люди начинают чувствовать себя связанными. Верность и долг как будто бы не дают человеку доступа к разнообразию и удовольствиям.
Я не намерена оправдывать неверность или поощрять ее. Искушения существовали еще в те времена, когда Ева откусила от яблока, но так же давно существуют и запреты. Церковь всегда знала, как избежать искушений, и налагала епитимью на каждого, кто не смог устоять. Что же изменилось сегодня? Желания все те же, но теперь мы практически обязаны их удовлетворять — по крайней мере, до того, как свяжем себя узами брака: предполагается, что после мы откажемся от всего того, чего нам всячески рекомендовали хотеть. Моногамия держится особняком, как тот голландский мальчик из легенды, увидевший, что в дамбе, защищающей его город от Северного моря, течь, и заткнувший пробоину пальцем, чтобы попытаться устоять перед потоком бесконтрольного разгула.
Встречаются пары, предпочитающие не игнорировать тот факт, что запретный плод всегда сладок. Напротив, они противостоят угрозе, используя ее в своих интересах: «Я бы не хотела, чтобы он мне изменял, но я такой возможности не исключаю, и это поддерживает мой сексуальный интерес к нему», «Я могу представить, что в мире не осталось ни одного симпатичного мужчины, но это не делает наши отношения более надежными и уж точно не добавляет в них честности», «Моя подруга — красавица. Мужчины постоянно обращают на нее внимание и пытаются завести с ней отношения. Но она так легко и со смехом это прекращает, что я спокоен: она по-прежнему выбирает меня». Такие пары обсуждают друг с другом свои фантазии, читают вместе эротические журналы, делятся воспоминаниями. Они способны признать: да, приезжавший курьер очень сексуален. И компьютерный мастер, и продавец в дорогом магазине, и невролог, и жена соседа.
Селена и Макс дали друг другу право на флирт, но оба понимают, где предел, за который переступать нельзя. «Мы оба жадны до внимания. Я сразу чувствую себя гораздо лучше, когда вижу, что нравлюсь кому-то, особенно теперь, после рождения ребенка. А уж когда на Макса кто-то западает? О, мне кажется, что я иду домой с королем школьной вечеринки». Макс и Селена стараются сохранять позитив, но оба очень строго следят за соблюдением правил.
Эльза возвращается с конференции, и Джерарду всегда интересно, с кем она там встречалась. «Был кто-то интересный? Ты рассказала ему о том, какой у тебя фантастический муж? А пока ты рассказывала обо мне, ты с ним флиртовала?»
Венди всегда знала, что у Джорджа слабость к блондинкам. И в прошлый вторник она решила денек побыть блондинкой: надела платиновый парик и плащ и явилась без предупреждения к нему в офис, чтобы сводить его на обед. Он говорит: «Круто. Ребята подумают, что у меня роман». Венди за словом в карман не лезет: «Ну и пусть завидуют».
Все эти пары, каждая по-своему, признали возможность существования кого-то третьего. Они понимают, что партнер обладает собственной сексуальностью, у него свои фантазии и желания, в которых вовсе не всегда участвует их любовник. Когда мы подтверждаем свободу друг друга в рамках наших отношений, нас уже не так тянет искать свободу где-то еще. В этом смысле, допустив существование третьего, мы признаем, что отношения меняются и развиваются, и третий может существовать и оказаться вполне привлекательным. Теперь третий — не тень, а реальный персонаж, о нем можно говорить, шутить, играть с этим. Когда мы не боимся сказать правду, нам ни к чему держать что-то в секрете.
Вместо того чтобы подавлять свою сексуальность, такие пары признают вероятность существования третьего и этим добавляют красок в свои отношения. Что немаловажно, каждый начинает понимать, что не владеет своим партнером полностью. Нельзя относиться к партнеру как к данному нам раз и навсегда. В неопределенности кроется зерно желания. Кроме того, когда мы устанавливаем некоторую психологическую дистанцию, мы способны взглянуть на партнера с восхищением и вновь заметить то, что нам мешала увидеть привычка. И потом, когда партнер отказывает другим, он подтверждает, что всем на свете предпочитает нас. Мы признаёмся в своих тайных желаниях и готовы от них отказаться. Мы флиртуем и играем ними, но держим их под контролем. Возможно, в каком-то смысле это и есть зрелость: любовь не без страсти, но любовь, признающая, что есть и другие страсти, от которых мы отказались.
Есть много вариантов привлечь в отношения третьего, причем без секса вне брака; хотя некоторые способы все же предполагают физическую измену. Для большинства одно упоминание об открытых сексуальных отношениях — уже красный флаг. Немногие темы, связанные с долгосрочными отношениями, вызывают однозначно резкое неприятие. А что если она в него влюбится? А если он не вернется? Мысль о том, что, любя одного человека, вы занимаетесь сексом с другим, причем совершенно безнаказанно, заставляет нас вздрагивать. Мы боимся, что, преступив черту один раз, рискуем нарушить все правила. Возникает целая цепочка образов: беспорядочные отношения, оргии и прочий разврат. От полного падения спасают лишь стабильные отношения: они сдерживают наши собственные порывы. Это лучшая защита от нашей собственной неукротимой животной стороны.
Адам Филлипс пишет, что «моногамия — своего рода ключевое звено с элементами морали, через которое мы можем наблюдать за собственной озабоченностью». Из обсуждения периодического нарушения принципа моногамии рождается ряд вопросов. Всегда ли эмоциональная привязанность требует сексуальной эксклюзивности? Способны ли мы любить сразу нескольких людей? Бывает ли «просто секс»? Действительно ли мужчины в большей степени склонны к измене, чем женщины? Это первое, что приходит в голову, но вопросы не заканчиваются. Ревность — выражение любви или проявление неуверенности? Почему мы готовы делить друзей, а от любовника требуем безоговорочной преданности только и исключительно нам? Я не утверждаю, что нашла ответы на все вопросы. Но я думаю, что нам стоит взять под контроль свое романтическое настроение и поразмыслить над ними.
Даже самые глубоко укоренившиеся убеждения в отношении сексуальности допускают пересмотр. Было время, когда секс до брака и гомосексуальность считались абсолютно недопустимыми; сейчас и с тем, и с другим в большинстве обществ люди более-менее смирились. В последние годы некоторые мужчины и женщины начали борьбу с моногамией ради собственной сексуальной эмансипации.
Джоан и Хиро рассказывают, что у них случается секс двух типов: секс для любви и секс для удовольствия. Последний они позволяют себе раз в год, когда отправляются в Лас-Вегас на ежегодный слет свингеров. По их словам, такой секс позволил серьезно улучшить их сексуальную жизнь и обеспечивает им большую эмоциональную близость. Джоан и Хиро живут в точном соответствии с теми стандартами идеального брака, за которые борются, как бы они ни выглядели со стороны. Они не подвергают сомнению сам институт брака. Мало того, они как раз и пытаются его защитить. Они ценят единство, честность, возможность делиться всем с партнером. В их системе ценностей даже нашлось место верности. Джоан и Хиро фактически уничтожили угрозу измены, направив ее внутрь своих отношений. И, как с усмешкой пишет антрополог Кэтрин Франк, «что случилось в Вегасе, в Вегасе и остается». Обмен сексуальными партнерами, или свинг, — форма коллективной измены, обеспечивающая равную свободу обоим партнерам.
Эрик и Джексон тоже большие любители секса для удовольствия, и за те десять лет, что они вместе, они всегда умели разделять эмоциональную верность и сексуальную эксклюзивность в отношениях. «С самого начала мы говорили о сексе с другими мужчинами. Мы совершенно открыты в этих вопросах. Для нас реальная верность — это эмоциональная верность. Секс вне серьезных отношений — не преступление. Я думаю, нас вполне можно назвать эмоционально моногамными и сексуально распущенными».
Арлин на шестнадцать лет старше Дженны; она объясняет: «Я знаю, что секс важен. Но я ему уже не придаю такого значения, как раньше. И чем я старше, тем меньше он меня волнует». Дженна чувствует себя на пике формы и не готова пока выйти на пенсию. Поэтому они договорились, что, когда Дженна едет на съемки, ей можно развлечься, но при условии, что она будет помнить о приоритетах. Я спрашиваю Арлин, не пугает ли ее все это, и она отвечает: «Конечно, пугает. Но сейчас я думаю, что, если бы я предложила Дженне вообще забыть о сексе, это было бы гораздо большей угрозой нашим отношениям, чем пара-тройка девочек-фанаток. Не представляю, как бы я сказала ей: “Твое тело принадлежит только мне, и неважно, хочу я его или нет”». Понимая, что эротическая страсть закончилась, Арлин переосмысливает свое отношение к верности. Моногамия требует, чтобы все запретное оставалось за пределами отношений, и редко допускает исключения, необходимые конкретной паре. И если желание уходит, моногамия превращается в целибат. Но тогда верность оборачивается слабостью, а не добродетелью.
За двадцать пять лет, что Маргарет и Йен вместе, у них были периоды полной эксклюзивности отношений и моменты болезненной неверности. «Когда я узнал о том, что у Маргарет роман, я был раздавлен, — рассказывает Йен. — Мне потребовалось несколько месяцев, чтобы понять, как сильно я ревную. И не к любовнику, а к ней самой. Я-то долгие годы не позволял себе никаких связей с другими женщинами. И когда она во всем призналась, мы пересмотрели свои отношения. Мы решили остаться вместе, но открыть ворота». Маргарет добавляет: «Мы пытаемся найти форму отношений, пригодную лично для нас. Это вовсе не универсальный рецепт». Когда я спрашиваю, не стал ли для нее болезненным опыт такого открытого брака, она отвечает: «Иногда это и правда болезненно. Иногда нет. Но моногамия — о которой мы и не договаривались, кстати — тоже оказалась болезненной».
Немало людей проявляют большой скепсис к таким формам отношений и сомневаются в том, что партнеры серьезно относятся друг к другу: «Я ни разу не видел, чтобы открытый брак длился долго», «Ну, попробуй, но потом возвращайся ко мне», «Это просто эгоизм», «Потакание своим желаниям», «Начнешь играть с огнем, и кто-то точно обожжется».
По моему же опыту пары, умеющие договариваться о границах сексуального поведения, проявляют не меньше верности в отношениях, чем требующие полной эксклюзивности. Именно стремление укрепить отношения заставляет людей испытывать разные модели долгосрочных отношений. Вместо того чтобы изгонять третьего из брачных отношений, они пробуют, так сказать, дать ему туристическую визу.
Для этих пар верность определяется не сексуальной эксклюзивностью, а силой взаимной привязанности. Границы становятся не физическими, а эмоциональными; самое важное теперь — само существование пары. Такие партнеры считают, что эмоциональная моногамия совершенно необходима, но готовы на разного рода исключения в области сексуальных отношений. При этом отношения не превращаются в гедонистические, когда все дозволено: у них имеются вполне конкретные границы, которые, впрочем, пересматриваются по мере необходимости. Маргарет и Йен подчеркивают, что их отношения определенны, но и гибки: «У нас есть свои правила: никаких продолжительных романов, никаких любовников в тех городах, где мы сами живем, запрет на связи с общими друзьями — и, пока мы это выполняем, все вроде бы в порядке. Когда нужно, мы обсуждаем эти моменты и договариваемся заново».
Любопытно, что, хотя такие пары привносят новый смысл в понимание концепции верности, они не терпят измены. Доверие — основа любых отношений, в том числе и для людей, допускающих присутствие в их интимной зоне кого-то третьего. Неверность — нарушение договоренностей, неспособность оправдать доверие. Правила отношений в парах могут быть совсем не одинаковыми, но они есть, и если их нарушить, последствия оказываются болезненными. Так, открытые в сексуальном плане пары не отличаются от моногамных.
Внебрачные романы, разводы, повторные браки влекут за собой столько сложностей, что некоторые из моих пациентов избирают другой путь. Не соблюдающие моногамии люди ценят свободу сексуального самовыражения и пытаются сочетать вечную любовь с сюрпризами и неожиданностями, необходимыми для поддержания желания, надеясь, что возникающие со временем апатия и вялость их минуют. Повторим слова Маргарет: это не для всех.
Присутствие третьего — факт. Как с ним справляться, зависит лишь от нас. Мы можем относиться к появлению в отношениях третьего со страхом, можем пытаться избегать или возмущаться — а можем проявить любопытство и почувствовать забавную интригу. Даг пытался окружить свой роман максимальной секретностью. Билл разбит, так как изо всех сил пытался отрицать наличие третьего. Селена и Макс позволяют друг другу фантазировать, но черту не переступают. Джоан и Хиро не боятся третьего и ведут его прямо в спальню.
Брак в наши времена основывается на любви; любовь теперь связывается с выбором; а выбор предполагает, что мы обращаем внимание на остальных и отказываемся от них в пользу нашего избранника. Но это не значит, что все другие мертвы. И не значит, что нам необходимо подавлять собственные чувства, чтобы защититься от них.
Чтобы признать существование третьего, нужно допустить, что эротическая составляющая личности партнера существует отдельно от нас. Из чего следует, что сексуальность партнера не принадлежит нам. Она создана не нами и не исключительно для нас, и не стоит думать, будто бы мы являемся единственным и полноправным ее владельцем. Возможно, мы ограничиваем себя в действиях, но вовсе не обязательно в мыслях. Чем больше мы посягаем на свободу друг друга, тем сложнее желанию выжить в жестких рамках серьезных долгосрочных отношений.
Следуйте здравому смыслу — и вы получите приключение, которое освободит ваши эмоции. Рассуждать можно примерно так: я в курсе, что ты обращаешь внимание на других, и я никогда не смогу наверняка угадать, что именно ты видишь. Я понимаю, что и другие смотрят на тебя, и никогда не узнаю, что именно видят они. Внезапно ты становишься почти незнакомцем. Ты больше не полностью известная мне территория, где не осталось ничего любопытного. Ты, оказывается, загадка. И я немного нервничаю. Кто ты? Я тебя хочу.
Допуская существование третьего, мы расширяем свою эротическую вселенную, и Эросу больше не грозит апатия и увядание. Мы создаем себе возможность вновь увлечься партнером, оценив его самобытность и непохожесть на нас, а это способствует появлению настоящего возбуждения.
Я бы советовала нам всем смотреть на моногамию не как на данность, а как на один из вариантов, который вы вправе выбрать. Тогда моногамия станет совместным решением, о котором партнеры осознанно договариваются. Другими словами, если мы планируем провести пятьдесят лет жизни бок о бок с одним и тем же человеком — и мечтаем отпраздновать пятидесятилетний юбилей с радостью, — то стоит время от времени пересматривать договоренности. Разумеется, разные пары будут относиться к присутствию третьего по-разному. Но можно попробовать хотя бы признать его существование, и это наверняка поможет сохранить желание в отношении нашего единственного избранника в долгосрочной перспективе. А вероятно, и приведет к появлению нового «искусства любви» для пары двадцать первого века.
Войти с помощью соц. сетей: