Глава двенадцатая

Килгор Траут был еще далеко, но расстояние между ним и Двейном неуклонно уменьшалось. Он все еще ехал на грузовике под названием «Пирамида». Грузовик проезжал по мосту, названному в честь поэта Уолта Уитмена. Мост был весь окутан дымом. Теперь грузовик подъезжал к Филадельфии. Плакат при въезде на мост выглядел так:

Если бы Траут был помоложе, он презрительно усмехнулся бы при виде этого заявления о братстве, водруженного на краю бомбовой воронки, что было видно с первого взгляда. Но в голове Траута уже и мысли не было о том, какой могла бы и должна была быть жизнь на планете, в отличие от того, какой она была на самом деле. Земля никак не могла быть другой, думал он, а только такой, какая она есть.

Все было нужно. Он увидел старую белую женщину – она рылась в помойном бачке. Так было нужно. Он увидел игрушку, которую в те времена пускали плавать в ванночке, – маленького резинового утенка, лежавшего на боку, на решетке уличного стока. Он должен был лежать там.

И так далее.

Водитель сказал, что вчера был День ветеранов. – Угу, – сказал Траут.

– Вы сами ветеран? – спросил водитель.

– Нет, – сказал Траут. – А вы?

– Нет, – сказал водитель.

Ни тот, ни другой ветераном не был.

Водитель завел разговор о друзьях. Он сказал, что ему очень трудно поддерживать настоящую дружбу, потому что он все время в дороге. Он пошутил: мол, было время, когда мы говорили «лучшие друзья». Он считал, что люди вообще перестают говорить про «лучших друзей», как только выходят из младших классов школы.

Он решил, что Траут, занимаясь таким делом, как установка комбинированных алюминиевых рам со ставнями, имел все возможности по ходу работы завязывать множество прочных дружеских связей.

– Ведь как получается, – сказал водитель. – Вы работаете с людьми изо дня в день, устанавливаете эти самые рамы – как же тут не сойтись друг с другом поближе?

– Я работаю один, – сказал Траут.

Водитель был разочарован.

– А я думал, что одному не справиться, нужно по крайней мере двое.

– Одного хватает, – сказал Траут. – Любой заморыш и в одиночку справится.

Но водителю, видно, хотелось, чтобы Траут жил полной и интересной жизнью, хотелось хоть вчуже порадоваться вместе с ним.

– Ну, все равно, – упорствовал он. – У вас есть приятели, есть с кем провести время после работы. Выпить пивка, в картишки перекинуться. Анекдотик рассказать.

Траут только пожал плечами.

– Вы же ходите каждый день по одним и тем же улицам, – сказал водитель. – Встречаете столько людей, да и они вас, наверно, знают, потому что улицы-то всегда одни и те же. Вы говорите: «Привет», и они вам отвечают: «Привет». Вы их даже по имени называете. И они вас называют по имени. Если вы влипнете в какую-нибудь историю, они вам помогут, потому что вы – из их города. Вы ихний. Видят-то они вас каждый божий день.

Но Трауту спорить с ним не хотелось.

Траут все время забывал имя водителя. У Тра-ута был один умственный дефект, от которого и я страдал в свое время. Он совсем не помнил, как выглядят разные люди, встреченные им в жизни, – запоминал только тех, чья фигура или лицо чем-нибудь резко отличались от других.

Например, когда он жил на мысе Код, он мог сердечно приветствовать и называть по имени только одного человека – Алфи Бирза, однорукого альбиноса.

– Погодка что надо, Алфи! – говорил он.

– Где это вы пропадали, Алфи? – говорил он.

– На вас сегодня приятно посмотреть, Алфи, – говорил он.

И так далее…

А когда Траут жил в Когоузе, он называл по имени только одного человека – рыжего лилипута-лондонца, которого звали Дэрлинг Хис. Он работал в сапожной мастерской. На его скамейке была прибита дощечка, чтобы люди, если захотят, могли обращаться к нему по имени. Эта дощечка выглядела так:

Траут время от времени заглядывал в мастерскую и говорил что-нибудь такое:

– А кто нынче выиграет первенство мира, Дэрлинг?

Или:

– Не знаете, отчего это все сирены выли прошлой ночью, Дэрлинг?

Или:

– Вы прекрасно выглядите сегодня, Дэрлинг, где это вы отхватили такую рубашку? – И так далее.

Теперь Траут размышлял о том, не пришел ли конец его дружбе с Хисом. В последний раз, когда Траут зашел в сапожную мастерскую поговорить с Дэрлингом о том о сем, лилипут вдруг заорал на него.

Вот что он крикнул на типично лондонском диалекте:

– Отцепитесь вы от меня к чертовой матери!

Как-то раз губернатор штата Нью-Йорк Нель-сон Рокфеллер пожал Трауту руку в бакалейной лавке в Когоузе. Траут понятия не имел, кто это такой. А ведь его, автора научно-фантастических романов, должна была глубоко потрясти встреча с таким человеком. Рокфеллер был не просто губернатор. По своеобразным законам этой части планеты Рокфеллер был вправе владеть громадными пространствами земной поверхности, равно как и нефтью, и другими полезными ископаемыми, находящимися под землей. Он владел и распоряжался значительно большей частью планеты, чем многие нации. И это был его удел с самой колыбели. Он так и родился владельцем этих несусветных богатств.

– Как дела, приятель? – спросил губернатор Рокфеллер.

– Да все по-старому, – сказал Килгор Траут.

Сначала водитель пытался навязать Трауту полную и интересную жизнь, а теперь – опять-таки для собственного удовольствия – сделал вид, что Траут просит и умоляет его рассказать о личной жизни водителей трансконтинентального транспорта, хотя Траут, конечно, ни о чем таком и не собирался просить и умолять.

– Хотите знать, как у нас, шоферов, клеится это дело? – сказал водитель. – Небось думаете, что шоферня гуляет напропалую, без передышки баб лапает по всей Америке?

Траут только пожал плечами.

Шофер разобиделся на Траута и стал упрекать его за такое постыдное невежество.

– Вот что я скажу вам, Килгор. – Он запнулся. – Вас ведь так звать?

– Да, – сказал Траут. Он-то уже сто раз успел позабыть имя шофера. Каждый раз, как он отводил глаза, он забывал не только его имя, но и его физиономию.

– Тысяча чертей, Килгор, – сказал водитель, – к примеру, скажем, моя колымага поломается в Когоузе и придется застрять там на пару дней, пока ее починят, вы что, думаете, успею я закадрить бабенку за это время – всем чужой, да еще в таком виде?

– Зависит от вашей настойчивости, – сказал Траут.

Водитель вздохнул.

– Эх, ядрена мать, – сказал он, и ему стало ужасно себя жаль, – может, оттого и вся моя жизнь так повернулась – настойчивости не хватало.

Они поговорили о достоинствах алюминиевой обшивки – как способа придавать старым домам совершенно новый вид. Издали эта обшивка, которая вообще не нуждается в окраске, выглядит точь-в-точь как дерево, окрашенное свежей краской.

Водителю хотелось обсудить еще и «Перма-стоун» – другую конкурирующую новинку. Этот способ заключался в покрытии старых деревянных стен цветным цементом, так что издали они выглядели совсем как новые каменные.

– Раз уж вы занимаетесь алюминиевыми ставнями, надо бы вам и алюминиевой обшивкой заняться, – сказал водитель Трауту. По всей стране эти два занятия были тесно связаны.

– Моя компания продает алюминиевую обшивку, – сказал Траут, – я много раз ее видел. Но облицовкой сам никогда не занимался.

Водитель всерьез подумывал, не приобрести ли алюминиевую облицовку для своего домика в Литтл-Роке, и он заклинал Траута честно ответить ему на его вопрос:

– Вы много видели и слышали, так скажите, те люди, которые купили алюминиевую обшивку, – довольны они, по-вашему, или нет?

– У нас, в Когоузе, – отвечал Траут, – это, пожалуй, единственные настоящие счастливцы, которых мне приходилось видеть.

– Понимаю, понимаю, – сказал шофер. – Я как-то видел одно семейство – стояли в полном сборе возле своего домика. Они прямо глазам не верили, какой у них стал славный домик после облицовки. Вот вам еще один вопрос, и можете мне ответить честно, как на духу, потому что нам с вами никаких дел вместе не делать: скажите, Килгор, долго ли владельцы будут радоваться на эту обшивку?

– Лет пятнадцать, – сказал Траут. – Наши продавцы уверяют, что потом можно все сделать заново на те деньги, что вы сэкономите на краске и отоплении.

– «Перма-стоун» на вид посолидней, да и выдерживает, наверно, подольше, – сказал водитель. – Однако она и стоит подороже.

– За что платишь, то и получаешь, – сказал Килгор Траут.

Водитель рассказал Трауту про газовую колонку для ванны, которую он купил тридцать лет назад, и за все это время не знал с ней никаких забот.

– Здорово, черт подери! – сказал Килгор Траут.

Траут спросил водителя про его грузовик, и шофер сказал, что это самый громадный грузовик в мире. Он стоит без прицепа двадцать восемь тысяч долларов. На нем установлен дизельный двигатель Камминса мощностью в триста двадцать четыре лошадиных силы, с турбоустановкой, так что он дает хорошую тягу на большом подъеме. У него гидравлическое рулевое управление, пневматические тормоза, трансмиссия на тринадцать скоростей, и он принадлежит зятю водителя.

Зять водителя, по его словам, был президентом компании по перевозкам «Пирамида», и у него таких грузовиков было двадцать восемь штук.

– А почему он назвал свою компанию «Пирамида»? – спросил Траут. – Ведь из этой машины можно выжимать до ста миль в час, если понадобится. Это мощная, скоростная, полезная вещь, без украшательства. Она современна, как космический корабль. В жизни не видел ничего менее похожего на пирамиду.

Пирамидами назывались такие громадные каменные гробницы, которые строили египтяне много тысяч лет назад. В наше время пирамид в Египте уже не строили. Пирамиды выглядели вот так, и туристы со всего света съезжались, чтобы на них поглазеть:

– Ну почему какому-то из владельцев самых скоростных грузовиков пришло в голову назвать свою компанию и свои машины в честь сооружений, которые ни на сантиметр не передвинулись с самого Рождества Христова?

Шофер ответил без промедления. Голос у него был недовольный: должно быть, вопрос Траута показался ему глупым.

– Видно, понравилось, как слово звучит, – сказал он. – А вам не нравится, что ли?

Траут кивнул, чтобы не портить отношений.

– Нет, отчего же, – сказал он. – Звучит очень славно.

Траут откинулся на спинку сиденья и стал обдумывать этот разговор. Он придумал сюжет, который так и не использовал до самой глубокой старости. Это была история планеты, где язык все время преобразовывался в чистую музыку, потому что жившие там существа обожали звуки. Слова превращались в музыкальные аккорды. Фразы превращались в мелодии. Для передачи информации они совершенно не годились, потому что уже никто не знал, да и знать не хотел, что слова означают.

Поэтому правительство и торговые организации планеты были вынуждены, для поддержания своей деятельности, без конца изобретать новые, все более уродливые слова и словосочетания, чтобы их было никак невозможно превратить в музыку.

– Вы женаты, Килгор? – спросил водитель.

– Был. Три раза, – сказал Килгор. Он сказал чистую правду. Мало того: все его жены были исключительно терпеливыми, любящими и красивыми. И все они преждевременно увяли из-за его пессимизма.

– Дети есть?

– Сын, – сказал Траут. Где-то в прошлом, среди его жен и потерянных при пересылке фантастических романов, заплутался его сын, которого звали Лео. – Теперь он уже взрослый, – сказал Траут.

Лео навсегда распрощался с домом в возрасте четырнадцати лет. Он наврал про свой возраст, и его взяли в морскую пехоту. Он прислал отцу записочку из военных лагерей. Там было написано вот что: «Жаль мне тебя. Залез в собственную задницу и сидишь там».

Больше никакие вести о сыне ни прямо, ни косвенно не доходили до Траута, пока к нему не пришли два агента Федерального бюро расследований. Они сказали, что Лео дезертировал из своего подразделения во Вьетнаме. Он стал изменником. Он перешел на сторону Вьет-Конга.

Вот как ФБР оценивало на данный момент положение Лео на планете.

– Ваш сын здорово влип, – сказали они.