Тучи сгущались над городом – мрачные, грязно-фиолетовые, с рваными краями. Заканчивался октябрь – не самое подходящее время для грозовых туч. Однако они клубились в небе, заслоняя свет, нервно меняли очертания и поблескивали молниями – еще небольшими, не доходящими до земли. Может быть Демид был прав, и небо действительно подавало знаки людям, предупреждало их о грядущих потрясениях? Но человек был слеп и не замечал этого. Демид же знал о неприятностях безо всяких туч. Он, как всегда, знал очень много, но опять ничего не объяснял Леке.

Демид все так же рыскал ночью по городу. Лека подумала, что он стал похож на паука, озабоченно и деловито занятого своим ремеслом – плетением паутины. Демид, как паучок, выпускал конец тонкой нити, прилеплял его к углу какого-нибудь дома, и неторопливо полз, таща за собой вытягивающуюся паутинку, прикрепляя ее к стенам, деревьям, мусорным ящикам, машинам, заснувшим на обочине. Никто не мог видеть этой сети, опоясавшей весь город. Но люди задевали за призрачные нити, в голове Демида звонил колокольчик, и он знал, когда, что и с кем происходит. Он терпеливо ждал добычи.

– Дем, это произойдет сегодня? – Лека напросилась в спутники Демиду и он согласился – сегодня почему-то даже охотно. Было удивительно тепло для поздней осени, и они молча бродили по закоулкам, едва освещенным фонарями.

– Не ручаюсь, что это будет то самое "ЭТО ", которое ты имеешь в виду. Но что-то, конечно, произойдет. Каждый день происходит что-то – иногда незначительное, иногда – очень важное, и ты говоришь себе: «Вот это – то самое, чего ты ждал всю жизнь, то, что перевернет твою судьбу, с чего начнется отсчет нового». Но проходит день, неделя, год, и ты забываешь об этом событии, как о минутной мелочи, очередной ступеньке, звене в бесконечной цепи, по которой ты карабкаешься на небо. Ты ползешь и ползешь по ней в надежде, что осталось еще немного. А когда доползаешь – видишь, что конец этой цепи – и есть, собственно говоря, конец твоей жизни. Есть такая штука, которая расставляет все по своим местам: смерть. Тогда лишь становится ясно, куда ты полз – вверх или вниз. На небо или в преисподнюю.

– Как всегда, несколько туманно, – сказала Лека. – Но в целом понятно. И чересчур прямолинейно. Почему ты решил, что есть только путь вверх или вниз? По-моему…

Демид не дал ей договорить. Он остановился как вкопанный, прижался спиной к стене, а левой рукой отодвинул Леку – так, что затылок ее со звоном стукнулся о кирпич, а челюсти клацнули, прикусив язык. Лека собралась негодующе завопить, но осеклась. Они скрылись в нише, и Демид осторожно выглядывал наружу. Леке стало ужасно любопытно.

– Дем, что там такое? Можно, я погляжу?

– Гляди, – великодушно разрешил Демид. – Вон, видишь, человек идет?

– Да. – Лека увидела ссутулившуюся фигурку, медленно удаляющуюся от них. – Это вьетнамец, что ли? Вьет?

– Похоже.

– Я думала, их уже всех перебили.

– Иди вперед. – Демид махнул рукой. – Иди за ним, метрах в тридцати. А я пойду за тобой. Если потеряешь меня из виду – не бойся, я не отстану. Только не упусти его!

– А…

– Давай! – Демид толкнул Леку в плечо. – Потом разговаривать будем.

Это на самом деле был вьет. Он был одет в ситцевый пуховик и забавный картуз, семенящая походка выдавала в нем немолодого человека. Как оказался он на улице в такой поздний час, да еще и в этой части города, где вьетнамцы не жили? Лека улавливала обрывки его мыслей, растаскиваемые ветром. "Ням, тям, сям, – подумала она. – Ну и язык дурацкий! Одни междометия". Присутствия Демида она не ощущала. Но надеялась, что он где-то неподалеку. Она чувствовала себя неловко – как актер, которому не объяснили роль и наспех вытолкнули на сцену.

АРДО. Пятеро вынырнули из подворотни. Пять мрачных парней с дубинками – четкие силуэты в черной ночи. Один из них бросил безразличный взгляд на Леку, что-то коротко сказал своим собратьям и пошел к ней. Оставшаяся четверка, цокая подкованными ботинками, направилась дальше – за вьетом.

– Добрый вечер. – АРД, естественно, был вежлив – как автоответчик. – Разрешите, я провожу вас? Сейчас половина первого ночи, и это время небезопасно. На вас может быть совершено нападение криминальными элементами.

– Спасибо. – Лека едва сдерживала желание дотронуться до АРДа и убедиться, что он – живой человек. – Извините, я припозднилась. Но порядка не нарушаю, ей-богу. Мне туда. – Она махнула рукой вдоль улицы, где в тумане исчезала фигура вьета и догоняющих его солдат. – Пойдемте.

– Туда нельзя, – настойчиво произнес молодой человек. – В том направлении произошло криминальное происшествие. На этой улице. Там очень опасно. Патруль вызвали, сейчас он возьмет обстановку под контроль. А я провожу вас к трамваю. Он еще ходит.

– Хорошо, – сказала Лека. – Нельзя, так нельзя. Да мне идти-то недалеко. Вот здесь пройдем, проходным двором. Проводи меня, а то мне страшно.

Она схватила парня за рукав и потащила его в первую же попавшуюся подворотню. Лека страшно спешила, боясь упустить вьетнамца, и потому удар ее получился неловким. Парень отлетел к стене, зубы его лязгнули с металлическим звуком, но с катушек не съехал. Глаза его остались холодными – без тени удивления.

– Стой на месте, – тихо сказал он. Из разбитой губы его потекла струйка крови. – Не двигайся, не пытайся ударить меня. Это бесполезно, и это усугубит твою вину. Вытяни руки перед собой. – Ладонь его скользнула к наручникам, висевшим на поясе.

– Ага… – Лека испуганно кивнула. – Слушай, парень, а может, отпустишь меня? Извини, а? Я пошутила. – Она робко вытянула руки перед собой. – Я хорошая, правда. А ты симпатичный…

Руки ее взметнулись вверх, но парень успел быстрее. Реакция его была потрясающей. Лека уже видела, насколько быстры АРДы. Он перехватил ее кисти перед самым своим горлом и дернул на себя, сжав запястья стальными клещами. И тут же получил удар коленом в промежность. Глаза его остекленели, пальцы медленно разжались и он сполз по стене, беззвучно открыв рот.

– Нет, все-таки ты не человек, – заметила Лека, пристегивая его наручниками к трубе. – Нормальный мужик заорал бы и сразу за яйца схватился. А ты… Наверное, у тебя там отсохло все.

Лека высунула голову за угол и чертыхнулась. АРДы, конечно, уже догнали восточного человечка. Там, в конце улицы, они стояли и разговаривали с ним. Может быть, они пытались увести его с собой, чтобы не убивать на открытом месте? Лека, согнувшись в три погибели, чуть ли не на четвереньках, двинулась к ним, стараясь не высовываться из тени. Наконец она нашла себе место за мусорным контейнером – шагах в двадцати от вьета и солдат. Отличный наблюдательный пункт. Даже если бы АРДы обладали собачьим обонянием, они бы не учуяли ее, настолько сильный аромат стоял здесь. Тухлая рыба, гнилые капустные кочаны и прочие неповторимые миазмы, заставляющие желудок бедной девушки пожалеть о съеденном ужине. Ноги Леки медленно погружались в коричневую жижу сомнительного происхождения.

"Если я полезу драться с четырьмя этими фашистами, – сказала себе Лека, – они меня убьют. – Это бесспорный факт, я уже знаю, как работают эти бестии. Но если Коробов, гнида персидская, не появится здесь через минуту, я пойду разбираться с ними. Потому что тонуть в вонючем гнилье я не собираюсь".

Один из АРДов положил руку на плечо вьетнамца, и тут же отлетел в сторону, упал как подкошенный. Конечности АРДов немедленно пришли в движение, замолотили дубинками с четкостью механизмов. Картина была ирреальной – Лека не слышала ни звука, а черные силуэты боевиков вырисовывались на фоне желтого света, как марионетки в театре теней. Не было только силуэта жертвы. "Наверно, старика уже вырубили, – подумала Лека. – Я опоздала".

Вдруг она снова увидела вьета, он стоял на другой стороне улицы. АРДы заметили его тоже – бросились всей оравой. Старик и не думал убегать. Просто он стал ниже, почти распластался по земле. Двигался он медленно, очень медленно – как змея, еще не очнувшаяся от спячки. Он ускользал от налетающих на него черных коршунов лишь тогда, когда столкновение казалось неминуемым, он плыл по замысловатой траектории, вычерчивая узор, понятный одному лишь змеиному богу.

Один из АРДов взлетел вдруг в воздух и переломился пополам, словно в живот ему ударили бревном. Он шлепнулся на четвереньки, попытался встать, снова упал и затих. Другой споткнулся о ногу вьетнамца – едва задел ее, но почему-то не мог остановиться и бежал, размахивая руками, пока не въехал головой в стену. На ногах остался лишь один, последний АРД. Нормальный человек давно испугался бы и убежал, поняв, с кем столкнулся. Но в этом не чувствовалось ни малейшего испуга. АРД отбросил дубинку в сторону и в руке его блеснул нож. Орудовал он им умело, хотя и несколько механистично. Казалось, лезвие уже почти вошло в живот вьета, но старик выкинул вперед руки, и солдат отлетел метров на семь. Лека покачала головой.

– Туйшоу, – пробормотала она. – Туйшоу в чистом виде. Но каков старикашка! – Ей еще не приходилось видеть, чтобы кто-нибудь применял этот прием с такой силой.

Собственно говоря, делать больше было нечего. Восточный человечек поклонился каждому из своих противников, валяющемуся в полной отключке, а потом – Лека не поверила своим глазам – сел по-турецки прямо на сырой асфальт, опустил руки на колени и замер.

– Ну, что скажешь? – шепот раздался у самого уха Леки и она едва не вскрикнула.

– Что, что? Видишь, в гнилье по колено стою, тебя дожидаюсь. Провоняла вся как бомжиха. А твой старичок, похоже, в защите не нуждается.

– Что ты скажешь о его стиле?

– Похоже, но не то. Это нечто особенное – что-то более древнее и естественное, чем "Багуа", и доведенное до изумительного совершенства. К тому же, он двигается не по кругу. И локоть выставляет наружу. Это не характерно…

– Дем, ты совсем сбрендил? Лучшего места, чем помойка, для диспута не придумал? Давай уж прямо в мусорный бак залезем…

– Черт возьми! – Демид вскочил. Лека ясно увидела, что один из АРДов, ожив, медленно вытаскивает из-за пазухи пистолет непослушными пальцами. "Пистолет… – мелькнуло в ее голове. – Откуда у АРДа пистолет? У них не должно быть…"

Парень уже прицелился в неподвижную фигуру вьетнамца. Демид мчался к АРДу огромными прыжками. Гром выстрела слился с ударом Демида и заглушил его. Пуля разнесла вдребезги кирпич над самой головой вьета. Парень опрокинулся на спину и затих. Демид подул на ушибленный кулак, наподдал ногою пистолет и тот утонул в открытом люке.

Вьет даже не пошевелился.

– Уаньшан хао, пхэн'еу, – сказал Демид.

Старик открыл глаза. Посмотрел на Демида с изумлением и даже некоторым страхом. Вскочил на ноги и отвесил Демиду три быстрых, но глубоких поклона.

– Нимэнь хао, сеньшэн! – он заговорил на своем тарабарском языке и Демид, похоже, понимал его. – Нинь хуэй шо хань-юй ма?

– Уо хуэй шо…

– Нинь цзяо шэмма минцза?

– Демид. Демид Коробов.

– Жэньши нинь, уо хэнь гао-син! – Старичок снова начал улыбаться и раскланиваться, словно встретил не Демида, а известного артиста и собирался взять у него автограф. – Каньцзян нинь…

– Салам алейкум. – Лека давно уже стояла рядом и ей надоело слушать эту белиберду. Могли бы обратить внимание и на нее. – Слушай, Дем, как там на вьетнамском "добрый вечер"?

– Я не вьетнам, – сказал человек на русском языке. – Я – хань. Китаи. Добрый вечьер, госпожа. – Он склонился, скрестив ладони на груди.

– Ага, китаец. – Лека хрипло засмеялась. – Вы уж меня простите, вечно я китайцев и вьетнамцев путаю. Дурдом, правда?

Леке пришлось идти ночевать к родителям. Это было очень обидно. Подумаешь, китаец какой-то старый появился! Ночевать ему негде! Нет, если разобраться по справедливости, Демид – свинья. Свинь-я! Взял и выпинул ее из дому. Господин китаец мог бы и на раскладушке в кухне поспать, в конце концов!

Лека брюзжала под нос, направляясь на лужайку, где они с Демой обычно занимались по утрам. Небольшая такая площадка в овраге, заросшем осинами, за гаражами, неподалеку от деминого дома. Лека была уверена, что Демид уже там. Он наверняка слюни глотал от нетерпения, от желания выведать поскорее, что же это за школа такая таинственная у китайца.

Конечно, они уже были там. Китаец в холщовой куртке с веревочками вместо пуговиц, в широких брюках и синих тапочках (за пазухой, что ли, таскал свою униформу?) И Демид в тренировочных штанах с обвисшими коленками, штормовке и старой лыжной шапочке, изъеденной молью. Лека почему-то не торопилась спускаться. Она стояла, спрятавшись за огромным тополем, наклонившимся над площадкой, и наблюдала сверху.

Они разговаривали негромко, и Лека не могла разобрать ни одного слова. Китаец что-то объяснял Демиду, медленно проводя открытыми ладонями перед его лицом. Дема стоял, нахохлившись, и глубоко запустив руки в карманы.

Минута – и они разошлись в разные углы поляны. Демид начал стягивать штормовку и Лека поняла, что сейчас начнется поединок. "Кто победит? – Лека почувствовала азарт. – Ставлю три к одному, что Дема его заделает. Нет, два к одному. Китаец тоже тот еще… Впрочем, черт его знает. Надеюсь, они не переломают друг другу кости".

Китаец сложил ручки на груди и отвесил Демиду три низких поклона, почти касаясь земли своей козлиной бородкой. Демка тоже поклонился, весьма неуклюже. Потом сделал несколько разминочных прыжков, помолотил руками воздух и пошел на соперника.

Лека знала, что Дема ничего не делает случайно, но на сей раз действовал он довольно странно. Он тупо двигался на китайца, не принимая никакой стойки, и больше напоминал футболиста на разминке, чем мастера У-шу. Пытался пинуть своего противника. И никак не мог попасть по нему.

Китаец передвигался в низкой стойке, ни секунды не оставаясь на месте. Казалось, у него не было суставов, так медленно и плавно перемещались все части его тела. Все двигалось одновременно, перетекало как аморфная масса, лишь создающая видимость телесной оболочки.

Старик крутанулся волчком, упираясь кулаками в землю, и подсек лодыжки Демида ногой сзади. Демид подлетел вверх тормашками и неуклюже шлепнулся на спину. "Нет, все же это "Багуа-чжан", – решила Лека. – Все признаки: стойка – ниже не бывает, прямо по земле ползает. На Демида не смотрит – глазки закатил, будто двести грамм принял. И постановка рук типичная – "Дань хуан чжань" – так, кажется, это называется? Любимый стиль Демида. Только сейчас Дема выглядит дилетантом. Старик сильнее. Он, наверное, глава какой-нибудь школы. Пожалуй, я поставлю на старикашку. Два к одному".

Дема медленно поднялся, отряхивая землю со спины. Физиономия его была обалделой и перепуганной. Выглядел он как пятиклассник-отличник, которому неожиданно влепили кол и вывели за ухо из класса. Лека усмехнулась и покачала головой. Она знала, что представление только начинается.

Демид завизжал, заухал, запрыгал вокруг соперника, согнувшись, как шимпанзе. Он размахивал руками, кидал в противника листьями, скалился и скакал на четвереньках.

"Школа пьяной обезьяны", – назовем это безобразие так. – Лека выполняла роли спортивного комментатора и зрителя в одном лице. – Или, лучше, "Школа Демы Коробова, изображающего пьяную обезьяну в тщетной надежде обескуражить некоего китайца, мастера внутреннего стиля".

Коробов продолжал бесноваться. Неожиданно он перелетел через своего соперника и оказался у него за спиной. Резкий толчок двумя руками – и китаец полетел носом в землю.

"Один-один. Неплохо, Демид. Озадачь его. Он таких мудаков, как ты, еще не видал".

Демид с быстротой белки вскарабкался на дерево и прыгнул сверху на поверженного соперника. Тот молниеносно увернулся, Дема шлепнулся в грязь, "как мешок с… Ну, будем считать, с навозом. Что ж ты делаешь, клоун? Это уже не У-шу, это цирк какой-то!" И получил удар в лицо – быстрый, неотразимый. Вернее, почти получил. Потому что Демид успел. Это было невероятно – все равно, что схватить на лету пулю. Кулак противника врезался в открытую ладонь Демида, как в стальную пластину. В ту же секунду ладони Демида прилипли к руке китайца, Демид вскочил, нога его прочертила в воздухе черную дугу и уперлась в ухо желтого человечка. Китаец застыл в неустойчивом положении, распятый и растянутый руками и ногами Демида. Лека знала – малейшее движение, и шейные позвонки деминого противника хрустнут и разлетятся.

"Поймал. Ты поймал его, Демид!"

Голова китайца все больше отклонялась к его плечу, занимая совсем уж неестественное положение. "Дем, ты что, с ума сошел? Ты же убьешь его!" Лека похолодела. На секунду ей показалось, что она слышит треск ломающейся шеи. Кто знает, что за поединок она сейчас наблюдала? Почему она решила, что все китайцы – обязательно друзья и союзники Демида? Может быть, этот был помощником врага? Или даже самим врагом в китайском обличье?

Демид медленно опустил ногу, отошел на пять шагов и с шипящим звуком принял боевую стойку. Китаец стоял на месте и массировал шею. Потом тоже зашипел, подобно гусю, расставил ноги и вытянул руки перед собой, скрючив пальцы, как птичьи лапы. Поединок возобновился. Они кружили друг против друга, выполняя древний ритуальный танец. Китаец все так же походил на змею – но уже не медлительную, едва очнувшуюся от спячки, а на встревоженную, стремящуюся любой ценой выжить, оборониться от ястреба. Выпады его стали резкими, стремительными, почти незаметными глазу. Демид двигался по кругу, и, казалось, не обращал особого внимания на противника, будучи больше занят правильным соблюдением своего комплекса.

Лека вдруг осознала, что не спустится на лужайку. Она была лишней там, где два человека разговаривали на древнем языке жестов. Лека ощутила укол ревности – узкоглазый пришелец вытеснил ее из сердца Демида безо всяких усилий, занял то место, которое по праву предназначалось ему. Она поняла, что может потерять Демида навсегда. И ничего не может сделать с этим – потому что не она, и даже не Демид расставлял фишки в этой игре. Игре без названия и без правил.

– Благодарю вас, шифу Ван, – сказал Демид. – Вы преподали мне хороший урок. Школа ваша восхитительна, мне никогда не приходилось встречаться с такой. Умение ваше достойно изумления и высшей похвалы. Надеюсь, вы можете научить еще многому своего смиренного ученика, если, конечно, удостоите меня чести называться вашим учеником…

– Мне нечему учить вас, господин Коробов. – Ван и Демид разговаривали на китайском языке и это прозвучало, как "Кхоробоф сеньшэн". – Конечно, техника ваша не так отточена, как того требуют каноны истинного мастерства, вы смешиваете приемы из разных школ и течений, и придаете слишком большое значение внешней эффектности, уделяя малое внутренней силе. Однако гармония ваша соизмерена и изумительна. Потому что питается она не только вашей собственной внутренней "ци", но и некоей жизненной пневмой, привносимой извне. Вернее, не извне, но все же вырабатываемой не вами и от вас не зависящей.

– Что вы имеете в виду, шифу Ван? – Демид знал китайский достаточно хорошо. Вернее, он знал его так же, как Лю Дэань, потому что частица души китайского защитника Лю, поселившаяся в нем с тех времен, когда он вышел из комы, воспринимала этот язык совершенно естественным образом – безо всякого перевода. Правда, не любой современный китаец, говорящий на "Байхуа" – самом распространенном китайском диалекте, понял бы их. Потому что Лю говорил на южнокитайском, да еще и довольно архаичном языке – все же несколько веков отделяло его от нынешнего дня. – Извне, но все же не извне?.. Боюсь, что я не понял.

– Все очень просто, Кхоробоф сеньшэн. Я имею в виду Духа, который расположился в вашей исходной полости цзы цяо, вот здесь. – Китаец деликатно дотронулся пальцем до точки между деминых бровей, и Демид почувствовал толчок изнутри головы – что-то отозвалось на приветствие Вана. – Вы никогда не изучали углубленно даосскую йогу, господин Коробов. Вы не делаете ни малейших усилий по распределению своей жизненной "ци" по каналам тела и по небесным кругам – большому и малому. Вы даже не знаете, как делать это. Тем не менее ваша пневма движется в строгом соответствии с высшими законами Дао, так, как если бы вы были земным блаженным и достигли бессмертия на земле. Ваше дыхание бессмертно, ваша киноварная пилюля изготовлена и не знает себе равных, быстрый и медленный огни находятся в состоянии изумительного равновесия, ваше Колесо Закона самовращается и вряд ли есть человеческая сила, способная нарушить это движение. Для человека, не объявшего Истину, все это осталось бы сокрытым. Но для меня – нет. Потому что я – Ван Вэй, Хранитель школы "Тайдисянь Мэнь". Вам это о чем-нибудь говорит?

– Нет. Ни о чем.

– Это означает: "Врата Великого Земного Бессмертного".

– Да-да. Очень интересное название.

– Господин… Мне кажется, мы теряем время.

– "Когда яркая луна с юго-запада освещает дорогу, бессмертие растягивает свою бесконечную тропу". Так, кажется, говорится в великом трактате Цуй Сюнь Пянь? – произнес Демид. Губы его растянулись в лукавой усмешке, но глаза оставались холодными. – Куда спешить мне, если я, по твоим словам, бессмертен? – Фигура Демида, казалось, стала выше, бросив на маленького Хранителя мрачную тень. Ледяной ветер налетел на поляну, срывая последние бурые листья с деревьев и швыряя их в лица.

– Времени осталось мало, Тайдисянь, – пробормотал человечек. – Враг силен, и коварен, как никогда. Ты даже не сможешь распознать его в толпе. Я нашел тебя, пройдя полмира. И я должен помочь тебе убить Ди Жэня – для этого я рожден.

– "Пусть мысли приходят и уходят. Наблюдайте за ними, не привязываясь и не цепляясь к ним. Это правильный путь. Все привязанности ведут к смерти…" – Не так ли, Ван Вэй? Это слова одного из твоих предшественников. Хранителя Вана Дунгуна. Он ведь ушел от воина Лю?! Он так и не объяснил ему своих загадок, и оставил беззащитным перед Врагом? Лю Дэань показался ему слишком несовершенным… Ты точно так же боишься человеческих привязанностей? Если да, то нам с тобой не по пути. Может быть, я и бессмертный, но я прежде всего человек! Я знаю, что такое любовь, и дружба, и предательство. Я никогда не смотрел на людей как на жалких букашек только из-за того, что являю собой идеальное орудие уничтожения, из-за того, что могу убить любого. Если хочешь быть мне другом, Ван, оставайся – я буду рад этому. Если ты пришел учить меня как лучше убивать людей – уходи. И никогда, слышишь, никогда не называй меня Тайдисянем! Мое имя – Демид. Не думаю, что это звучит хуже.

– Да, Демид. – сказал Ван. Он поднял глаза и улыбнулся.