Глава 36
Предупреждение
Это было очень долгое ожидание – сначала в приемном покое, а затем в коридоре у закрытых дверей реанимации. Из цепких лап смерти так просто не вырвешься.
Сергей Мещерский тихо утешал плачущую Женю Хохловскую. А Катя не находила слов для ее утешения… нет…
Она погуглила украдкой на смартфоне – Castlevania. И прочитала массу сведений об этой популярной видеоигре – и про создание, и про новые версии. И про сюжет – про вампиров из клана Бельмонт и какого-то Лорда Теней… И самое главное – что символом игры и дома Бельмонт является кнут против разной нечисти, которым герои и игроки приканчивают тех, кто встал у них на пути.
Видеоигра, разыгранная Феликсом в реальности?
Это отдавало какой-то запредельной дичью. Ну абсолютным бредом.
Но те штуки у него в шкафу – ужасные смертоносные кнуты, которыми и были расколоты черепа жертв… и причинены те самые гематомы. И никто не приближался к несчастной Алле Полозовой на том железнодорожном мосту. Машинист поезда сказал им сущую правду – рядом с ней никого не было в тот миг, когда увесистый диск с невероятной силой толкнул ее на загородку.
Катя ведь сама в коридоре квартиры Феликса видела, как используют кнут. И это расстояние до кухонной двери… И к машине Изи не было нужды приближаться, имея в руках такое оружие. Поэтому и не осталось там следов…
Но все равно это отдавало какой-то запредельной дикостью.
Когда Женя Хохловская перестала рыдать, Катя решила, что пора и ей поговорить с ней. Откладывать этот разговор до официального допроса не имело смысла.
– Женя, почему Феликс хотел себя убить?
– Я же сказала вам, я не знаю! Я сама все бы отдала, чтобы узнать это.
– Все бы отдали? А у нас версия, почему он пытался это сделать. Хотите, я изложу ее вам?
Женя молчала.
– Вы нам неправду сказали про ночной клуб «Царь» в прошлый раз. А Феликс нам просто солгал. Он был там вместе с Афией и ее приятельницей Изи Фрияпонг. И случилось это незадолго до их убийств. Ничего не хотите мне об этом сообщить?
– Я же там с ними не была.
– Но Феликс вам мог что-то рассказать. Он же… он же вас известил о том, что собирается сделать с собой. Значит, вы ему близки и дороги, как родной человек. И потом, Афия… вы же с ней разговаривали по телефону незадолго до ее смерти. Вы нам сами об этом сказали. Она еще насчет домработницы жаловалась вам… Вы не вдавались в подробности в тот раз. А о чем все же шла речь?
Женя снова всхлипнула.
– Об этом клубе «Царь» как раз и шла.
– Рассказывайте. Что сказала вам Афия? Дословно.
– Да ничего такого. Она просто была возмущена и рассержена. Говорила, как люди глупы… как они принимают одно за другое по своей глупости и нетерпимости. Делают ошибочные выводы… И переполняют их ненависть и злоба, хотя повода для этого нет. Она имела в виду свою домработницу. Та их застала в квартире утром, когда явилась убираться – всех троих.
– Кого?
– Афию, Изи и Феликса. Он накануне поздно вечером пришел к Афие в музей. Он вообще-то искал меня, но я в тот день уехала рано. И он меня не застал. Он сильно выпил тогда – мне Афия так сказала. И он был в отчаянии, просто никакой.
– Почему?
– Да я не знаю! Это вы у него спрашивайте. Афия мне сказала по телефону, что она встревожилась из-за него. Он же на мотоцикле приехал и в таком невменяемом состоянии пытался снова сесть на мотоцикл. Он бы разбился насмерть. Она ему это и сказала – мол, что ты делаешь, опомнись! А он ей – а, все равно, никто обо мне не заплачет. Она сильно испугалась за него. Захотела как-то его подбодрить, отвлечь – сказала: хватит киснуть, дурачок, лучше поехали в клуб. Там Изи сегодня всю ночь танцует. А она такая заводная девчонка. Она привезла его на такси в клуб, и там они были уже вместе с Изи. И он там еще добавил спиртного. И они с Изи на ее машине привезли его домой к Афие – в ее квартиру. Не бросать же было его на улице, такого пьяного? Они его раздели и уложили в кровать в спальне. А сами сидели на кухне, разговаривали. Но потом им и самим смертельно спать захотелось. И они решили лечь. Изи без комплексов – она легла в кровать рядом с Феликсом. Афия сказала мне, что легла на диван в комнате, но он мягкий, а у нее спина этого не выдерживает. У нее на кровати ортопедический матрас. И она потом под утро тоже перекочевала к ним на кровать. Они там и спали все втроем. А эта домработница явилась рано утром. У нее ключи, ей Афия дала запасные, она же убиралась у нее, когда Афия была в музее. Она увидела их всех троих в одной постели, Феликс – полуголый, они тоже раздетые. И она начала на них орать, как базарная торговка, что они развратницы, что это грех – в постели втроем, что ее вера ей запрещает служить таким вот язычницам чернокожим… Это ее дословные слова – Афия мне их привела. И домработница хлопнула дверью. Облила их всех грязью, даже не разобравшись.
– Те штуки… кнут, который был у него в шкафу. Вы знаете, что это такое?
– Это из видеоигры. Разная дребедень. – Женя махнула рукой. – Он подростком подсел на видеоигры. Они там с Валентином отрывались… из лука стреляли и копья метали, как викинги… Ну и это тоже, наверное. Кнутом пластиковые баклажки с водой сбивали с пня. Как дети… Но Романов говорил – разные бывают в жизни ситуации. Они же оба не забыли с Феликсом ту школу… Так вот он говорил – надо быть готовым. И даже если нет оружия, надо учиться использовать что-то еще. Они и на палках сражались, – как Робин Гуд… Да мало ли…
Катя внимательно ее слушала. Хотела было кое-что уточнить, но в этот момент приехал Валентин Романов.
Без сомнения, Женя его вызвала. В этом хаосе разве они могли уследить, кому она звонила?
Романов был бледен. Он пытался казаться спокойным, но это ему не удавалось. Хохловская бросилась к нему. Он ее обнял. Она зашептала ему – пересказывала события утра. Они сели поодаль. Потом Романов встал. Повернулся к ним с Мещерским лицом. Кате казалось, он что-то хочет им сказать. Но в этот момент в коридор у реанимации высыпали медсестры. Они сразу же узнали Романова. И дежурный врач выглянул. И тоже, конечно, его узнал.
А потом из реанимации вышел Владимир Миронов – в одной футболке, с забинтованной рукой. Он был тоже бледен и слаб после своего донорства. Но, увидев Романова, выпрямился.
– Феликс жив. Его жизни ничего не угрожает.
– Ой. – Хохловская села на стул. – Ой… спасибо вам… если бы не вы все…
– Феликс признался в убийствах. – Миронов глядел на Романова. – У меня его официальное признание.
Кате показалось, что в коридоре сейчас гром грянет. Но нет – тишина. Гробовая.
– Этого не может быть, – сказал Романов.
– Но это так. Я хочу спросить вас: у Феликса есть машина?
– Нет. У него мотоцикл.
– А у вас, конечно, есть машина?
– Да.
– Марка, цвет?
– «БМВ». Черный.
– И Феликсу вы разрешали пользоваться ею?
– Он нечасто ею пользовался.
– А у вас какая машина, Женя? – Миронов обернулся к Хохловской.
– «Шкода»… черная… Но она в гараже. Я редко вожу. Боюсь водить по Москве.
– Феликс имел к ней доступ?
Женя молчала. Глянула на Романова, словно ища у него поддержки.
– Я сам с ним поговорю. Сейчас. – Романов ринулся к дверям реанимации.
Но Миронов преградил ему путь.
– Нет.
– Я хочу его увидеть!
– Это невозможно.
– Я должен его увидеть!
– Он подозреваемый по делу о трех убийствах и покушении в совершении четвертого. Здесь, у реанимации я выставляю круглосуточный полицейский пост. Никто не будет иметь доступ к нему, кроме медперсонала.
И точно – загромыхали шаги по коридору. Приехали патрульные в бронежилетах и оперативники. Пост у реанимации встал на дежурство.
– Это какая-то чудовищная ошибка, – сказал Валентин Романов. – Он… Феликс… мой мальчик… он бы никогда…
Катя в первый раз в жизни видела, как в реальности, не в кино, а в нашем больном несчастном мире отчаяние и мрак спускаются с небес и окутывают… побеждают, повергают в прах даже героев… тех, кто без страха и упрека… тех, которые не ради славы и богатств… – Феликсу, когда его подлечат, потребуется адвокат, – объявил Миронов. – Вы уж займитесь этим, Валентин Всеволодович. Его из больницы переведут в тюрьму. И это надолго.
А потом слабым срывающимся голосом он посулил страшные кары персоналу больницы: врачам, медсестрам и нянечкам, если те только посмеют слить информацию журналистам о том, что произошло и кто находится у них в реанимации. Он угрожал чуть ли не расстрелом, а они смотрели на него, как на ненормального. Дежурный врач шепнул Кате, что надо дома дать «герою из полиции» успокоительного. И сунул украдкой пачку таблеток. Мол, это все последствия донорства, так тоже бывает… нервы…
– Я вас в Солнечногорск не пущу, – известила Катя Миронова, когда они покинули наконец больницу. – Из вас столько крови взяли! Вам нужен полноценный отдых. И не возражайте. Иначе мы с Сережкой вас просто свяжем!
Мещерский за все это время не проронил ни слова. Он о чем-то сосредоточенно думал. Но с Катей не делился. За руль разбитой полицейской машины Миронова он сел сам. И они с грехом пополам уже ночью добрались до Фрунзенской набережной, где все и началось. Подняли Миронова в квартиру – он совсем ослабел. И сгрузили его на Катин диван в гостиной. Вот так – сегодня ты, а завтра я…
Катя снова попросила Сережку остаться. И он остался. Молчаливый и задумчивый. Явно не впечатленный громким задержанием.
Утром Миронов все еще спал. И Мещерский запретил его будить и даже выключил звук у всех их мобильных. Катя оставила его на кухне – он снова варганил какое-то варево на завтрак. «Диетическое» – вроде как «мультизерновую» кашу из хлопьев. «Миронову нужна сейчас здоровая пища».
Катя выпила кофе и поехала на работу. Узнавать новости. Но их пока не было. Все словно подвисло. И тогда она…
Она снова отправилась в Музей Востока.
Объяснить себе этого не могла – почему, зачем? Одно она знала – Серафиму Крыжовникову выпустили из ИВС.
– Африканский зал уже открыли? – спросила Катя у охранника, предъявляя удостоверение на служебном входе. Тот и так ее узнал. Зачастили к ним полицейские.
– Нет еще. Куратор Крыжовникова сейчас как раз там.
Катя шла по музейным залам знакомым путем. Толкнула двери зала «Искусство и Магия».
Треснувшую витрину уже заменили. И все было вроде как обычно. Как прежде. Стул в виде крокодила. Мали. Принцесса. Бенин. Первопредок…
Серафима стояла возле витрины с Черной головой. Катя не удивилась этому – здесь ее место теперь…
– Подозрения в совершении убийств с вас сняты, – объявила она Серафиме. – И вы опять на работе. Снова на своем посту.
– Что же вы одна ко мне явились? – ледяным тоном поинтересовалась Серафима. – А где ваш безумный напарник?
– Он занят.
– Он в меня стрелял там, в доме.
– Вы его вынудили. Мы пока не выдвигаем против вас обвинения в незаконном проникновении в дом Афии и попытке кражи, но вы… вы должны подтвердить свое намерение сотрудничать с нами.
– Сотрудничать с вами? – Серафима смотрела на нее странно. – А что же все-таки приключилось с вашим напарником?
– Я же сказала – он занят. Служба.
– Он меня чуть не убил.
И тут Катя заметила, что зажившая ссадина на щеке Серафимы рдеет, хотя и обильно намазана тональным кремом.
– Думаете, я забуду об этом? Нет, мы этого никогда ему не забудем. – Серафима положила руку на витрину, словно объединяя себя с Черной головой. – Такие вещи не прощают, правда? За такие вещи всегда наступает расплата.
Катя хотела было повернуться и уйти, однако… что-то мешало ей это сделать. Может быть, взгляд этих белых вытаращенных глаз… и эта ухмылка… шрам…
– Если это предупреждение, угроза, то вы… вы не можете угрожать никому и ничем. Вы же не нашли ключа, хоть и искали его там, на даче… Если он вообще есть – тот ключ. В чем я лично очень сомневаюсь. И потом, вы не владелица этой скульптуры. Владелец – фонд Романова. А вы просто музейный хранитель. Пешка. Вы – пешка, Серафима.
– Сегодня утром у юристов окончательно подписаны документы, передающие нашему музею право собственности на все экспонаты. Фонд Романова подписал все бумаги. Он щедрый даритель. И теперь это все наше. Дар состоялся. Это все принадлежит музею. – Серафима любовно погладила витрину. – А у вашего напарника с пистолетом будет печальный конец. Вот увидите… Потому что есть вещи, которые мы не прощаем никому.
