Глава 33
Что с ними стало… Что было… Что сейчас…
Золотой Берег. Западная Африка
Май. 1932 г.
С неимоверным усилием Бенни Фитцрой встал. Его левая рука висела, как плеть. Он сломал ее при падении.
Он схватился правой рукой за древко стрелы и вырвал ее из груди.
Он бы снова упал. Но Мещерский подхватил его.
Закинул его руку себе на шею, держа его со всей силой, на которую был способен. Глянул на рану на груди – на рубашке расплывалось кровавое пятно. Стрела попала в правую сторону грудины, ближе к плечу, и Мещерский надеялся, что сердце не задето. Он глянул под ноги, где валялась стрела. Ее наконечник и древко до середины густо обмазаны черным, словно смолой. Но это была не смола.
Бенни стиснул зубы и попробовал идти сам, но его повело в сторону, и он опять едва не упал. И тогда Мещерский снова собрал все свои силы, приподнял его и взвалил себе не плечо.
Шаг… еще шаг… еще, еще… Он нес Бенни на себе, хотя колени его подгибались.
– Все хорошо… все будет хорошо… Бенни, я с тобой… сейчас мы придем… Совсем немного осталось…
Кровь из раны Бенни заливала его.
– Ты все сделал правильно… я бы так не смог… А ты сделал… И все будет хорошо, обещаю… А потом – пароходом до Кейптауна. И ты покажешь его мне, свой город… А потом пароходом до Карачи и поездом… туда, к ней… Она полюбит тебя… Она обязательно тебя полюбит… Она, наверное, всю жизнь ждала именно тебя… Бенни!
Как же долог этот путь…
И помощи им нет…
Мещерский увидел, как к ним бегут Ахилл и доктор Унковский.
Вместе они дотащили Бенни до смотровой палатки, уложили на походную кровать. Мещерский ножницами разрезал на нем рубашку, снял.
Рана зияла. И там, среди крови, было что-то темное, словно смола.
– Изи, неси кислородные подушки! – закричала доктор Унковский, бросая ей ключи.
Изи со всех ног кинулась к походному шкафу с медикаментами, открыла его ключами, достала две кислородные подушки.
– Дай ему сразу кислород, – велел Мещерский. Он осматривал рану. Унковский подал ему дезинфицирующее средство в бутылке и скальпель. Мещерский залил рану дезинфекционным раствором, затем со скальпелем наклонился над Бенни.
– Потерпи… я быстро…
Бенни смотрел на него, не отрываясь. На лице его, на лбу, на висках – крупные капли пота. Он прерывисто дышал.
Мещерский скальпелем рассек рану вдоль. Бенни заскрипел зубами. Мещерский видел отчетливо на его выпуклой широкой груди ту татуировку, что так хотел рассмотреть вблизи… И вот близко это теперь – перед ним – герб, а в нем вырванный с корнями английский дуб и… сломанная стрела.
Он снова залил рану и всю грудь Бенни дезинфицирующим раствором, стараясь уничтожить то, что внушало ему такой ужас. Начал тщательно обрабатывать. Внешне все было вроде чисто. Промытая обработанная рана.
– Сердечная мышца не задета, – сказал Унковский. – Но в остальном… о боже…
По лицу Бенни прошла судорога, он жадно дышал, словно его легким не хватало воздуха.
– Яд, – прошептал Унковский. – И мы не знаем его природу. Растительный, или животный, или трупный… Стрела была отравлена?
– Да. – Мещерский встал.
Ему хотелось закрыть глаза, завыть, заорать, но вместо этого он с яростью ударил по столу, сбрасывая на пол папки с отчетами о вакцинации, склянки, чернильницу, часы. Ему казалось, что разрушение хоть как-то облегчит их боль, ту, которую он ощущал сейчас вместе с Бенни.
– Рана плохая, задеты сосуды, – прошептал Унковский. – Яд уже там, внутри.
Бенни тяжело дышал. Его голубые глаза блестели. Он был весь мокрый от пота.
– Изи, кислород! – снова приказал Мещерский.
Но это не помогло. Словно невидимые пальцы все плотнее сжимали горло Бенни Фитцроя.
– Яд в первую очередь поражает дыхательную систему. – Унковский сам паниковал. – Сережа, он умирает.
– Изи, неси лоток. Будешь держать его, – сказал Мещерский.
Он открыл пузырек с перекисью водорода и набрал в рот, прополоскал, выплюнул, затем сделал это снова.
Унковский при виде этого изменился в лице.
– Сережа, Сережа, я прошу вас! – Он схватил его за плечо, разворачивая к себе. – Сережа, это не поможет! Не делайте этого!
– Одно это и может помочь. Вы сами это знаете.
– Нет! Это же не змеиный укус! Подумайте сами! Это не змея его укусила! Это боевая рана, глубокая. Яд уже там. И вы… вы не сможете!
– Я смогу. Я попытаюсь.
– Вы сами умрете! Кто даст гарантии, что… Сережа, я умоляю вас! Есть разные способы самопожертвования и героизма, но они должны быть оправданы! А то, что вы хотите сделать, это… это не поможет! Отбросьте эмоции! Думайте как врач, как профессионал!
– Я думаю и делаю что нужно, что должен. – Мещерский наклонился к Бенни.
– Да вы сами погибнете! – не выдержал Унковский. – Вы умрете!
– По-вашему, я буду спокойно смотреть, как он умирает? Как уходит все самое дорогое, что я имею в жизни?
Мещерский крепко сжал руку Бенни и потянулся к его ране.
И Бенни понял. Все же он был очень сильным, этот Бенни Фитцрой. Преодолевая сопротивление Мещерского, он поднял свою здоровую руку и оттолкнул его от себя.
– Нет! Не смей!
– Бенни!
– Нет! Не надо этого, детка…
– Владимир Николаевич, держите ему руку!
Унковский сам всплеснул руками, однако схватил Бенни за руку, не давая ему возможности снова отбросить от себя Мещерского. Изи ухватила его за плечи. По ее темному испуганному лицу катились слезы. А губы двигались – Мещерский понял, что она молится. За Бенни, за него, за них всех.
– Нет, Изи, подставляй лоток!
Мещерский прильнул губами к груди Бенни Фитцроя, к его кровавой ране и начал высасывать из нее яд, яд, кровь…
Сплюнул в лоток, что держала Изи в трясущихся руках. Прильнул к ране снова, высасывая. Сплюнул опять.
Тело Бенни расслабилось. И Унковский отпустил его руку. Мещерский почувствовал, как Бенни обнимает его. Его пальцы запутались в его волосах.
– Детка… зачем ты это…
– Пароходом до Карачи… поездом до Лахора… И я тебя ей представлю. И потом все будет… все будет у вас… Будет счастье, слышишь? Если бы она была моложе, у меня бы родился брат или сестра… Я не против… А ты?
– И я не против. – Бенни смотрел на него. Этот взгляд…
Мещерский ощутил во рту легкое жжение. И словно губы онемели…
Он снова прильнул к ране, высасывая из нее все, все. Сплюнул, сделал это снова. И опять. И еще раз. И еще.
Сильная судорога свела тело Бенни Фитцроя. Он захрипел. Его мускулы одеревенели. Он судорожно хватал воздух ртом. Он уже задыхался.
Мещерский выпрямился. Его рот горел. Сильное жжение было на верхнем небе и на десне. Возможно, там была повреждена слизистая. На его висках выступил обильный пот.
Унковский увидел это и побелел как мел.
Наверное, потому, что яд попал в тело Мещерского через рот, а не через рану, первые признаки отравления и удушья наступили гораздо быстрее, чем у Бенни.
Мещерский попытался сконцентрироваться, но все плыло, двоилось перед его глазами: Изи… лоток в ее руках, полный темных сгустков… доктор Унковский, сорвавший с носа пенсне и…
Его тело словно сломалось пополам. И он рухнул на Бенни Фитцроя.
А потом могучая смертная судорога смяла его, и он упал с кровати на пол, хватаясь руками за горло, которое словно забило мокрой лесной грязью пополам с палой листвой.
Изи уронила лоток и бросилась вон из палатки.
Унковский и Ахилл остались до конца.
Бенни Фитцрой умер первым. А через семь минут после него умер Сергей Мещерский.
Хлынул тропический ливень.
Доктор Унковский вышел из палатки. И встал под струи дождя. Он плакал.
Дождь не прекращался всю ночь.
Доктор Унковский при свете керосинового фонаря составил отчет…
Свой сухой докторский отчет колониальной администрации о смерти на лесозаготовках.
Ахилл под дождем таскал поленья дров, хворост, сучья, складывая их четырехугольником, как велел ему Унковский, в огромный погребальный костер. Он рубил поваленные деревья топором так остервенело, что и просека, и притихший дождевой лес впитывали его ярость.
На рассвете дождь перестал.
Ахилл зашел в палатку. Подошел к столику, на котором стояла Черная голова. Он плюнул прямо в белые вытаращенные глаза. И с размаха ударил топором по деревянному лицу. Однако не рассек голову надвое, как хотел, несмотря на всю свою силу. Лезвие топора застряло в статуе.
– Не надо, Ахилл. Оставь. Это уже не поможет, – тихо сказал ему Унковский. – Это все теперь совсем не важно. Да и раньше никакой роли не играло. Нам надо отдать им наш последний долг. Помоги мне уложить тела на костер.
Розовая заря над лесом…
Розовая, чистая, юная, вечная заря…
Дерево венге, дерево боконге, дерево миботу, дальбергия конвайн, комбретовое дерево – их смолистая древесина, облитая керосином, была послушна огню, даже несмотря на окружающую сырость и хлябь после ливня.
Ахилл и Унковский уложили их рядом.
Сергей Мещерский. Бенни Фитцрой.
Их погребальный костер горел долго.
Когда он уже догорал, на закате дня рабочие наконец-то осмелились приблизиться к этим необычным похоронам.
– Нам надо собрать весь пепел, Ахилл, – сказал Унковский, вытирая с заплаканного лица сажу. – Ты поможешь мне?
– Я помогать вам, док.
Пепел… Он кружился в воздухе, словно снег.
Ничего, кроме пепла…
Ничего нет…
Ничего не осталось…
Катя чувствовала его вкус во рту…
Горький такой вкус…
И губы словно онемели…
– Очень мало известно о том, что произошло с ними в тридцать втором году, – сказал Сергей Мещерский. – На лесозаготовках произошло убийство одного из рабочих – его принесло в жертву разгневанное лесное племя. Бенни Фитцрой пытался его спасти, но был ранен отравленной стрелой. Он умирал, и не существовало другого способа спасти его, как только высосать яд из раны. Хотя это тоже было обречено… Это же не змеиный укус. Но Мещерский, его верный товарищ, попытался сделать невозможное. Он начал высасывать яд из раны. И тоже отравился. Они умерли оба в один день, в один час. Доктор Владимир Унковский присутствовал при их кремации. У Бенни не нашлось родственников, да и прах было не разделить. Поэтому он забрал прах и привез его в Европу. Мать Мещерского Вера Николаевна приехала в Париж, узнав о гибели сына. Она похоронила их обоих в одной могиле на кладбище Сен-Женевьев-де-Буа. Там они и лежат.
Пепел…
И губы словно онемели…
Катя обвила шею Сергея Мещерского руками. Прижалась к нему.
Невозможно потерять его…
Невозможно даже слышать, что «Мещерский мертв».
