Глава 29
Un acte de passion
Персонажи, столь горячо посланные Катей к черту, провели эту ночь каждый по-своему. Люлли и Мольер кротко спали в своих овеянных славой могилах. Изгнанный из любовного гнезда Клавдий Мамонтов спать на папину профессорскую дачу не поехал. Забрал со стоянки отдела полиции каноэ, переоделся на берегу озера в спортивный костюм, что всегда возил с собой в багажнике, и до самого рассвета рассекал холодные воды Бельского озера. На утлом челне – туда, сюда, дробя на капли мираж лунной дороги, что манила мертвенным светом на водной глади, уводя за собой, то исчезая на озере, то появляясь вновь.
Всплески… Мощные гребки весел…
Луна была полной и яркой в эту октябрьскую ночь. Она притягивала взор, она завораживала.
С открытой террасы второго этажа дома Псалтырникова луну созерцал Циклоп. С террасы открывался вид на Бельское озеро, и лунная дорожка на воде мерцала среди древесных крон. Циклоп… Иван Аркадьевич Дроздов сидел боком на перилах веранды, прислонившись к стене.
Гала вышла на террасу, бесшумно отодвинув раздвижную стеклянную дверь. Она зябко куталась в свой черный кардиган, держа в руке сигарету. Затянулась глубоко, а потом бросила ее через перила веранды.
Алый уголек во тьме и вспыхнул, и погас.
– Затихли, наконец, – сообщила она. – Я к двери их спальни подошла – Макар на нее орет, а она только смеется. Хохочет как ненормальная. У Меланьи истерика. А он вышел – дверью хлопнул.
Иван Аркадьевич Дроздов смотрел уже не на луну.
– А ты как? – Гала подошла к нему.
– В порядке.
– Медитация? Как твои самураи? – Гала улыбнулась и скользнула еще ближе. – Лунная дорожка. Я девчонкой мечтала по ней рвануть – сбежать прочь от всего, от всех.
– Ты и сбежала.
– И вернулась.
– Не сама же. Он тебе велел. Вызвал тебя.
Гала носком туфельки-балетки провела по полу, словно нарисовала невидимую черту.
– Я тебя так и не поблагодарила за то, что ты меня спас.
– Благодарностей не принимаю. Милостыни тоже.
– За то, что ты меня спас от смерти, – повторила Гала. – И того, что хуже смерти.
Она протянула руку и коснулась его черной повязки на глазу. Нежно провела по щеке ладонью. Циклоп сжал ее кисть.
– Спокойной ночи, Гала, – сказал он и отпустил руку.
– А я не хочу никакой спокойной ночи. Я хочу беспокойной ночи, – улыбнулась Гала. – Такой, чтобы на всю жизнь запомнилась. Как та в театре…
Дроздов уже не сидел на перилах, а стоял перед ней. Гала поднялась на носочки и очень легко, очень нежно сама поцеловала его. Губы скользнули по его губам. Легкое касание…
Как удар…
Дроздов замер. Так и стоял, опустив руки, еще даже не веря…
И тогда она снова поцеловала его сама – уже по-настоящему.
– Гала…
– Тише, тише…
Дроздов обнял ее. Ее хрупкая фигурка в его крупных руках – словно фарфоровая статуэтка – маленькая, изящная. Но он все не верил. Он даже не осмеливался поцеловать ее сам. Когда Гала затрепыхалась в его объятиях, как пойманная птичка, сразу отпустил ее.
– Пойдем, – Гала взяла его за руку. – Только не к тебе. Эта твоя дурацкая солдатская койка. Ко мне. Хотя здесь у меня гостевая комната, но кровать привезли из Барвихи, – держа Дроздова за руку, она шагнула к раздвижным дверям.
В комнате Гала сбросила балетки, черный кардиган упал на ковер. Под ним – парижская штучка – маленькое черное мини-платьице стрейч, открывающее худенькие плечи, острые ключицы, хрупкую спину, стройные ноги.
Дроздов стоял, прислонившись спиной к двери.
– У тебя сейчас такой вид, словно ты вот-вот умрешь, – насмешливо и ласково произнесла Гала. – Вы, мужчины, такие странные. Ну же, ты первый.
Она подняла ладони вверх и сделала жест пальцами, поманила – давай, давай же.
Он сдернул с себя черную толстовку.
– Mieux vaut tard qui jamais… – по-французски прошептала Гала.
– Лучше поздно, чем никогда, – хрипло повторил за ней Дроздов.
Гала медленно потянула платьице вниз, открывая ему всю себя.
И в следующий миг ей показалось, что она потеряла сознание.
Когда он целовал ее губы. Ее грудь. Ее волосы. Ее колени. Ее шею. Ее плечи.
Каждый пальчик на руке. Каждый пальчик на ноге. А потом рывком притянул ее к себе. Прижал к кровати.
Циклоп…
– Люблю, буду любить всегда… До смерти… До последнего вздоха. Гала… – проговорил он.
Девять лет ожиданий, надежд, неутоленной страсти – в одном поцелуе, после которого не жаль и…
Гала снова коснулась его черной повязки. А затем поддела ее пальчиком и потянула.
– Гала, не надо, – попросил Дроздов. – Не надо сейчас. Прошу тебя.
– А я хочу, – беспечно улыбнулась Гала. – Делаю с тобой что хочу. Я все думала, что это будет… скучно. Как в постели с отцом, что ли… А ты как двадцатилетний мальчишка. Сумасшедший. Ты сумасшедший! И сколько же времени мы потеряли зря… Только не смей… не смей мне возражать!
Она сдернула повязку с его изуродованного выбитого глаза. Иван Дроздов увидел ее реакцию – зрачки Галы расширились, во взгляде промелькнуло то, что она не смогла скрыть. А когда он снова потянулся к ней, Гала непроизвольно отвернула голову. Ничего не могла с собой, видно, поделать.
Циклоп сразу отпустил ее. Перевернулся на спину. Потом сел, опершись об изголовье кровати.
– Ладно. Ничего. Проехали.
– Слушай, я просто… подожди, – Гала приподнялась, опираясь на локоть.
– Не бери в голову, – Дроздов не смотрел на нее. – Я понимаю. Изменить это уже нельзя. Я благодарен и за то, что ты мне подарила. Я сейчас уйду.
Хмурясь, он искал свою повязку на кровати. А Гала смотрела на его торс, на его широкие плечи…
Потом стремительно встала в полный рост. И когда Дроздов сам хотел подняться с кровати, ножкой коснулась его бедра, запрещая двигаться. Он откинулся на подушки.
Гала ногой подцепила черную повязку, подбросила к бедру Дроздова и дотронулась ступней до его груди. Надавила, словно наступая ему на сердце.
– Надень обратно.
– А не пожалеешь потом?
– Я сказала, надень обратно.
Циклоп забрал повязку и надел. Обеими руками накрыл ее маленькую ступню, растаптывающую его сердце.
– Так гораздо лучше, – улыбнулась Гала.
Но сказать что-то еще уже не успела. Дроздов дернул ее за ногу, и она упала на спину.
Циклоп обрушился как лавина, более не сдерживая себя ни в чем.
И когда она снова стонала мучительно сладко, уже сама, сама целуя его, потому что он заставил ее разделить с ним его восторги.
Мужчины творят что хотят.
А женщины бывают не в силах притворяться. Потому что есть такие моменты близости – редкие, ох какие же редкие, ошеломляющие, незабываемые, когда женщина ощущает себя одновременно и госпожой сердца мужчины, и рабой его прихоти, и огненной жар-птицей, и ларцом с сокровищами, который ограбили и опустошили, и богиней на пьедестале, и просверленной насквозь жемчужиной, и перепаханным десятки сладких раз полем, плодородным, обильным, засеянным семенем, готовым родить в срок плоды и злаки, новые травы, новые цветы.
Маки и хризантемы… пурпурные розы… чертополох… тернии… лилии прекрасные, лилии долины. И сорняки.
