Глава 28
Водка, или Les Amants Magnifiques
В кухню зашел Дроздов, и они с Мамонтовым заговорили про обыск. А Катя решила немедленно разыскать в доме Галу и спросить ее прямо – что произошло между ней и Псалтырниковым, исходя из информации горничной. Она вышла из кухни и сразу заблудилась в недрах этого большого дома, разоренного полицейским нашествием. Проходя по коридору мимо одной из дверей, услышала аккорды рояля.
Остановилась и приоткрыла дверь.
В гостиной с панорамными окнами царила тьма, лишь горела лампа, поставленная на крышку рояля, освещая клавиши, ноты и Макара, который играл.
Тихие печальные аккорды…
– Dormes… Dormes, beaux yeux…
Он не пропел это, хрипло произнес, сопровождая аккомпанементом аккордов. Мольер… Сон прекрасных глаз…
Сделал какую-то пометку в нотах. На крышке рояля перед ним стоял коктейльный стакан из толстого стекла, полный на две трети.
Макар поднял его, отсалютовав тьме, залпом выпил содержимое.
Вычурный проигрыш – пальцы Макара, казалось, лишь касались клавиш. Набирающие силу мрачные печальные аккорды…
Макар обернулся и увидел ее.
– Добрый вечер, – сказала Катя. – Что вы играете?
Он поднялся из-за рояля и стремительно направился к ней. А Катя тоже пошла навстречу.
– Старик Люлли Les Amants Magnifiques. Люлли и Мольер, – он хотел взять ее за руку, но Катя отстранилась и прошла к роялю.
Les Amants Magnifiques… Блистательные любовники…
– Перекладываю партитуру для фортепьяно, – Макар подошел к ней. – А я вас все ждал.
– Нас полиция утром сюда не пропустила. Машины с мигалками. Сказали, что нельзя, – Катя чувствовала, как ложь дается ей все труднее.
– Я вас ждал. Хотел, чтобы вы были со мной в этом хаосе, – Макар снова попытался взять ее за руку.
И Катя опять отстранилась. Она ощущала сильный запах алкоголя, исходящий от него. Хотя внешне вроде бы никаких признаков того, что он выпил столько водки залпом.
Макар отступил, оглядел себя (белая рубашка, черные брюки), усмехнулся.
– Вот оделся даже, как вы. Что-то вроде талисмана. Значит, такие правила сейчас у нас?
– Какие правила?
– Касаться нельзя… Говорить то, что я хочу вам сказать, нельзя, да? Смотреть можно?
– Можно.
– А петь можно?
– Да.
– А вот так можно?
Макар пружинисто вспрыгнул на стул, мощно оттолкнулся ногами – его тело перевернулось в воздухе, и он сделал стойку на руках на крышке рояля. Легко, без усилий, как гимнаст. Затем Макар начал медленно сгибать руки, опуская ноги. Светлые волосы растрепались, упали на лоб. И вот уже его тело параллельно крышке рояля…
Катя замерла.
Макар вдруг резко распрямил руки, так что его лицо оказалось на уровне Катиного лица, так близко, что его губы…
– Что вы сказали своему отцу в тот вечер? – спросила Катя.
Он напрягся. Его руки дрогнули, но он удержал стойку.
– Отвечать сейчас?
– Да, отвечать прямо сейчас. Что вы сказали отцу? Почему он так расстроился?
– Я ему сказал, что мы больше никогда с ним не увидимся.
Катя похолодела.
– Как же это? Почему?
Он чуть согнул руки в локтях и снова распрямил. Его тело – как струна.
– Я сказал, что я больше никогда к нему не приеду. А он не сможет приехать ко мне. Он сказал: «Сынок, есть много нейтральных стран, увидимся там. Я, если нужно, выхлопочу для себя дипломатический паспорт, костьми лягу, чтобы его получить». А я ему сказал: «Не стоит. Нам вообще не стоит больше встречаться, потому что… Мне и моей семье надо как-то определяться, как-то прибиваться к одному берегу. И тот берег там. И чтобы у дочек тоже не было проблем никаких в будущем. Так что нам лучше не встречаться с тобой. Ну, ты же понимаешь, папа? Ты все понимаешь. Раз уж ты теперь такой одиозный международный изгой, не тащи нас за собой в омут. Это наша последняя с тобой встреча. Но ведь есть же скайп и WhatsApp».
– Но вы же уверяли меня, что любили отца… как же вы могли сказать ему такую вещь?!
– Сказал, – Макар все держал себя в этой чертовой гимнастической стойке. Оторвал правую руку от крышки рояля и остался на одной левой, а правую сжал в кулак. И по-прежнему смотрел Кате в глаза.
– Это вы так решили? Вы сам? Или это было ваше с женой совместное решение? Или она вас заставила?
Макар спрыгнул на пол.
– Все узнали, что хотели?
Катя повернулась и пошла к двери. Но Макар встал у нее на пути.
– Нет. Только не сейчас, – взмолился он. – Не бегите. Не бросайте меня сейчас.
– Нас с напарником ждет работа, – покачала головой Катя.
– Подождет. Не уходите, – Макар протянул руки – нет, не обнял ее, он по-прежнему ее не касался, но словно взял ее в кольцо в этом своем странном объятии без прикосновений.
– Макар…
– Нет, не позволю уйти. Больше не позволю сбежать. Никому бы не рассказал это – только вам. И сбежать после такого не позволю. Посмотрите на меня… ну, посмотрите же на меня!
Катя, все пытавшаяся как-то отстраниться, взглянула на него. Такой отчаянный… что-то болезненное во взгляде… алкоголь, да… или все вместе?
– Вы никуда не уедете сегодня, – Макар наклонился к ней, чуть касаясь губами ее волос. – Вы останетесь со мной. Я вас не отпущу.
– Это невозможно. Макар, вы женатый человек, ваша жена здесь.
– В коттедже гостевом… Не здесь. Черт с ними со всеми, пусть они здесь, а мы там… Камин сам растоплю, ноги тебе вымою, воду эту выпью после… буду слугой… буду рабом твоим, буду всем, чем захочешь, сделаю все, что мне прикажешь. Вели – умру. Вели – дышать я буду лишь для тебя!
– Я приказываю.
– Что? – Макар попытался улыбнуться, но улыбка у него не получилась. Потому что он уже плохо владел собой.
– Отпустите меня!
– Нет, приказ неверный.
Он одной рукой крепко обнял Катю, стиснул так, что она почти задохнулась, а другую руку протянул к лампе и потушил ее.
Тьма…
Его горячие губы…
Поцелуи…
Ураган поцелуев…
Катя попыталась вырваться. А он схватил ее ладонь, притянул к себе и Катиными пальцами зацепил ворот своей рубашки, рванул, так что пуговицы отлетели, открывая его гладкую грудь. Крепко прижал к себе – так что Катю обожгло жаром, что сжигал его в этот миг.
– Я умираю… я умираю без тебя… не хочу жить, – шептал Макар. – Тебя нет и меня нет. Я умирал здесь… я даже ничего не видел, не замечал… ни ментов, ни обыска… я подыхал без тебя… А потом ты вошла… И я… Мне на развод полтора года потребуется… Если тебя не будет все это время со мной, рядом, я просто умру… Неужели ты это допустишь? Неужели я так противен тебе?
– Вы не противны мне, но я…
Поцелуй…
Этот чертов, чертов, чертов его горький поцелуй…
И Катя сделала две совершенно противоположные вещи, о которых никогда потом не жалела. Хотя и понять саму себя не могла.
Обвила его шею руками. А когда им обоим не хватило воздуха в этом поцелуе, и он оторвался от ее губ, сказала:
– Отпустите меня сейчас же!
Яркий свет вспыхнул в гостиной. Такой яркий, что ослепил их. Хрустальная люстра.
– Отпусти ее.
В дверях возникла высокая мощная фигура. Нет, не Клавдий Мамонтов, как Кате померещилось в первый миг.
Иван Аркадьевич Дроздов.
– Я сказал, отпусти ее сию минуту.
– Иван Аркадьевич, уйди, – Макар, не выпуская Катю из своих объятий, обернулся к нему.
– Не веди себя как свинья.
– Циклоп, уйди. Не твое дело.
– Это нас всех касается. Она не кукла твоя.
– Уйди вон! Не то…
– Что? – Циклоп, хромая, медленно шел к ним.
– Вышибу мозги! – Макар, крепко удерживая Катю за руку, повернулся к Дроздову. – Не посмотрю, что ты великий каратист и что позвоночник тебе сломали. Вышибу мозги сейчас, здесь!
– Ты протрезвей сначала. Оставь ее и подойди ко мне.
Макар не двинулся.
– Я кому сказал? Мальчишка! Ну? – Циклоп повысил голос.
Макар отпустил Катю. Взял с рояля стакан и шарахнул его об пол.
– К твоим услугам.
– Уходите отсюда, – почти приказал Циклоп Кате.
– Подождите, постойте, вы что? Макар… Иван Аркадьевич, вы с ума сошли? Прекратите, – Катя, сама не зная как, оказалась впереди Макара, заслоняя его собой от Циклопа.
– Пьяная скотина, – Дроздов шагнул вперед. – Ты что себе позволяешь? В этом доме, в его доме, твоего отца… при жене! Даже если понравилась она тебе, ну, допустим, сильно понравилась, все равно так себя не ведут!
– Я говорю сразу прямо, что чувствую и чего хочу, – заявил Макар. – А ты? Циклоп, а что ты добился за все эти годы? Чего ты добился с моей сестрой? Да Гала плюет на тебя! Чего ты добился с ней, а?
Дроздов ринулся к нему и… Что Катя могла сделать? Когда два смерча, два торнадо… лоб в лоб… Она даже не заметила этот выпад. Нет, не прием карате – Циклоп, видно, пожалел Макара. Удар был как в боксе – в челюсть. И Макар отлетел к роялю. Грохнулся об него спиной. Ноты посыпались, лампа опрокинулась, упала на пол, разбилась.
И на шум побоища появились все! Первой – Гала, за ней юродивый бывший губернатор, Меланья, Филин-Лишаев.
Катя увидела и Мамонтова.
– Боже мой, что здесь такое? – кричала Гала.
– Меланья Андреевна, забери свое сокровище, – скомандовал Циклоп. – Пусть проспится, протрезвеет.
Макар бросился на него. У него все же был неукротимый характер.
– Макар! – закричала Меланья и потом жалобно обратилась к Дроздову: – Только не по лицу, умоляю!
Молниеносный удар в живот. И Макар согнулся, задыхаясь от боли.
– Не бей его больше! – воскликнула Гала и бросилась к брату.
Вдвоем с Меланьей они кружили возле него, причитая. Но он и в этот раз, сделав над собой усилие, разогнулся.
– Макар, идем… держись за меня, давай-давай, обопрись, – Меланья тормошила его.
– Пошла ты к черту! Оставь меня в покое! Все разрушу! Ты поняла? Все разрушу! – закричал он своей жене. – А ты, Гала, заткнись!
Он оттолкнул обеих женщин и повернулся к Кате. И в этот момент Дроздов загремел на Клавдия Мамонтова, не принимавшего участия в этой домашней трагикомедии.
– Что стоишь, как болван? Увези ее отсюда сейчас! Завтра приедете. А сейчас убирайтесь!
Мамонтов, растолкав всех, подошел к Кате. И сзади взял ее за локти, почти приподнимая, потащил из комнаты.
– Пустите меня, я сама! – закричала Катя.
Но Мамонтов не слушал ее.
«Действуют как профессиональные охранники… бодигарды…» – это пронеслось в затуманенной Катиной голове.
Мамонтов буквально выволок ее из гостиной. Протащил по коридору, вывел на улицу. Запихнул в машину на заднее сиденье.
– Да вы что себе позволяете? – взвилась Катя.
Мамонтов плюхнулся за руль, завел мотор.
– Застегните блузку.
Катя схватилась рукой за горло, за ворот.
– На груди, – Мамонтов смотрел на нее в зеркало и сразу рванул машину с места.
Ворота открылись перед ними точно сезам.
Катя попыталась застегнуть блузку на груди. И обнаружила оторванные пуговицы. И когда же это случилось? Он же на себе рубашку рванул… Она подняла лацканы черного пиджака и так и ехала, сжимая плотно их в горсти.
Когда нелегкая, наконец, принесла их в темноте к «пенатам», она решилась:
– Вы можете написать рапорт Скворцову о том, что я не справляюсь со своими служебными обязанностями. И что вы не хотите со мной работать как с напарником.
– Спокойной ночи, – ответил на это Клавдий.
Открывая дверь, Катя оглянулась – он направился прямиком к дому ювелирши. И там сразу же вспыхнул радостно свет в комнатах, и все заколыхалось, закружилось. Суета, любовная суета…
Катя долго, очень долго стояла в ванной перед зеркалом и разглядывала себя. Поворачивала к свету лампы лицо… разглядывала шею, грудь… Там, где впивались его губы. Закрыла лицо руками. Потом отняла их…
Легла в кровать. Через какое-то время уснула…
Если можно назвать сном эту лихорадку.
В темноте в три часа ее разбудил шум-гам.
Она скользнула к окну.
Клавдий Мамонтов в одних брюках, босой стоял у ее дома под уличным фонарем. А в калитке колыхалась ювелирша – растрепанная, в белом шелковом пеньюаре, сдобная, как сахарная пышка, и гневная, как фурия. Она швырнула в сторону Мамонтова ком его одежды.
– Негодяй! – ее пронзительный голос разорвал тишину ночи. – Что ж ты делаешь? Спишь со мной – и при этом меня ее именем называешь?! Да пошел ты… Знать тебя не хочу! Она вон тебя в грош не ставит! Думаешь, я так не могу? Думаешь, я – безотказная?!
Мамонтов подобрал с земли свою одежду. И пошел к машине. Оглянулся на Катины окна.
Она упала на кровать.
Хотелось плакать… хотелось смеяться – над собой… Хотелось еще поцелуев – тех жгучих, пусть и вдохновленных водкой и неутоленным жаром плоти.
Les Amants Magnifiques…
Блистательные… блистательные любовники…
Да пошли они все к черту – и Мольер, и Люлли, и Циклоп… и Мамонт…
