Аритмии

Лечение аритмий – это отдельный и очень значительный этап в моей жизни, продолжающийся по сей день. В 28 лет я стал кандидатом медицинских наук, в 33 года защитил докторскую диссертацию. По тем временам это было редкостью, по крайней мере в медицине. Но тут, как это нередко бывает, успех вступает в противоречие с окружающей действительностью. Получилось даже так, что меня какое-то время к операционному столу не пускали. Вернее, пускали, но очень редко.

Как такая проблема возникает и как решается? Если заведуешь отделением, то никакой сложности нет и быть не может. Ты в своем доме хозяин. Берешь на операции тех, кого считаешь нужным, и работаешь столько, сколько можешь. Но у меня была всего лишь лаборатория ГБО и я состоял на довольствии в отделении врожденных пороков сердца. В отделении, естественно, были свои лидеры и люди, которые распределяли между собой основную хирургическую работу. А то, что я занимался еще и гипербарической оксигенацией, вызывало у коллег некоторое раздражение.

В своем кабинете, НЦССХ им. А. Н. Бакулева 2019 г

Через год-полтора после защиты докторской я пришел к Бураковскому и сказал, что, по-видимому, буду уходить. У меня действительно были предложения заняться полноценной операционной работой. Самым привлекательным было предложение 1-го МГМУ им. Сеченова, и я действительно собирался вернуться в родной институт.

Владимир Иванович расстроился. У него были другие планы. Он предложил мне стать его заместителем по науке. Я искренно поблагодарил Владимира Ивановича за такое доверие, но сказал, что это, к сожалению, мало что меняет для меня в главном вопросе. Даже будучи заместителем Бураковского, я все равно не получал возможности полноценно оперировать.

«Знаешь, – возразил Владимир Иванович, – если ты станешь заместителем по науке и при этом найдешь крупную тему, то вполне можно будет открыть в институте новое отделение именно под эту тему для тебя. К сожалению, гипербарическая оксигенация не подойдет, поскольку отделения создаются под патологию, а не под метод. Тебе нужно будет подумать, поискать и предложить что-то новое и актуальное…»

Я, конечно, согласился стать заместителем по науке. Для 35-летнего молодого человека это было очень почетно. Но, главное, мне интересно было работать с Бураковским, которого я любил как отца родного.

Следуя совету Владимира Ивановича, я начал искать тему для своего будущего отделения. Все свободное время я теперь просиживал в Центральной медицинской библиотеке. Интересного нашел немало, но все это было не мое. И снова помогло хорошее знание английского. Как-то в одном иностранном журнале я наткнулся на любопытную статью об аритмиях сердца. Это не было что-то совершенно новое. Однако тема эта была нам известна как бы только с одной стороны – редкого ритма (брадикардии).

Надо признаться, я прежде не хотел связываться с аритмиями. Дело в том, что тогдашние стимуляторы ритма были большие, тяжелые «шкафы» – очень несовершенные. Конструированием этих приборов занимались люди, мало отличимые от привычных электриков из ЖЭКа, которые меняют лампочки и вворачивают перегоревшие пробки в подъездах. Эти специалисты приходили на операцию и подключали свои агрегаты, приматывая провода серой изоляционной лентой, которая потом периодически разматывалась и отходила. Если больной делал неосторожное движение, провода размыкались и он моментально терял сознание. Тут уж врачам и санитарам приходилось срочно перековываться в электриков, зачищать и соединять эти разъединившиеся концы, чтобы срочно подать на сердце больного жизненно необходимый импульс…

Замечу, что работали мы при этом только с брадикардиями, а ускоренными сердечными ритмами (тахикардиями) не занимались вовсе, тогда это было совершенно неведомое и непознанное пространство.

Я прочитал статью и сразу понял, что нашел именно то, что нужно. Передо мной лежала настоящая «терра инкогнита», неведомая и необъятная земля, на которой исследователя ожидало множество открытий. Причем тот, кто сумеет в числе первых освоить это пространство, способен принести громадную пользу и подарить полноценную жизнь многим людям, которые сейчас отчаянно нуждаются в лечении: никто не может помочь их больному сердцу с ускоренным ритмом. Да: предо мной был целый мир, в котором разнообразнейшие аритмии сочетаются с врожденными и приобретенными пороками сердца, с коронарной болезнью, – безграничное, совершенно пока невозделанное поле…

Я стал искать все, что только можно было найти, и оказалось, что над этой темой работают в мире всего только два центра – один в США, другой во Франции. Пришел к Бураковскому и рассказал о своей находке. «Замечательно! – Владимир Иванович был явно доволен. – Именно такое крупное и новое дело нам необходимо!»

Владимир Иванович не возражал против моих поездок в эти зарубежные центры. Более того, чтобы ускорить дело, он сам отправился к академику Борису Васильевичу Петровскому, министру здравоохранения СССР, и договорился с ним о зарубежной стажировке для меня. Личное обращение Бураковского значительно ускорило дело и сняло многие вопросы. Отправиться на стажировку за рубеж было в те годы очень и очень непросто.

Таким образом состоялась моя первая серьезная поездка за рубеж. Я стажировался в течение месяца в медицинском центре Дьюкского университета в США. Все, что мог, изучил капитально, самым подробным образом: привез целый чемодан записей и книг.

Затем в течение года мы, объединившись с талантливыми инженерами-электронщиками (работавшими, по сути дела, на голом энтузиазме), сумели создать оборудование, приборы и приспособления, каких в то время не было не только у нас, но и нигде в мире. Потом с замечательным инженером Авалиани и моим аспирантом Амираном Ревишвили (ныне академиком РАН) мы все эти приборы и оборудование отработали и довели до ума. В итоге был создан отечественный аппарат, с которым мы учинили настоящий прорыв в аритмологии.

Аритмии, как уже сказано, исключительно разнообразны и часто сочетаются с другими болезнями сердца. Еще недавно врачи в таких случаях были бессильны. Теперь мы получили реальную возможность успешно бороться с неизлечимым прежде недугом и возвращать людей к полноценной жизни.

В 1980 году было официально открыто специализированное отделение (такое, о котором я мечтал и где мог оперировать без ограничений, сколько хватало сил). Оно называлось отделением аритмий сердца. В этом отделении начала свою медицинскую биографию большая группа молодых специалистов – и первыми среди них были Амиран Ревишвили и Лена Голухова (сейчас она тоже академик РАН).

В такой работе все идет в плюс. Если делаешь много операций, то и результаты для обобщения и анализа получаешь интересные и убедительные. А мы очень много оперировали. Больных-то несметное количество, и пока что никто, кроме нас, им помочь не мог.

Параллельно мы вели исследования. Нам удалось понять основные механизмы возникновения и развития болезней, связанных с нарушениями ритма. Они заложены в самой структуре клетки сердечной мышцы, в том, как она работает. Это как раз и объясняет причины возникновения аритмий.

Известно, что последовательность сердечных сокращений задает синусовый узел, но для того чтобы команда из этого узла была исполнена, клетка должна находиться в определенном состоянии (существует у нее потенциал действия и потенциал покоя). Если разряд попадает в мышцу в период покоя, то происходит сбой ритма. Существует, конечно, много иных механизмов, но в основе всех сбоев лежит именно этот принцип.

Постепенно у нас накопился опыт. Было сделано две с половиной тысячи операций на открытом сердце у больных с аритмиями. При этом нужно учесть, что несколько лет ушло на эксперименты (когда мы свое электронное устройство и методы операций испытывали и дорабатывали на собаках).

В 1986 году мы получили за это Государственную премию СССР. Сейчас, оглядываясь назад, я поражаюсь тому, какая большая работа была проведена за относительно короткий период. Но мы трудились с огромным увлечением, буквально не замечая времени. Так всегда бывает, когда большое и полезное дело оказывается еще и крайне интересным.