Астрология и проблема демаркации

Одна из фундаментальных проблем философии науки – так называемая проблема демаркации: что отличает науку от псевдонауки и не-науки? Например, что делает теорию эволюции научной, а креационизм ненаучным?

Философы науки подходят к этой проблеме, вообще говоря, с трех сторон. Один подход сводится к поискам критерия, который отделяет науку от псевдонауки, – таков, например, критерий фальсифицируемости по Карлу Попперу, который гласит, что теория научна, только если ее в принципе можно экспериментально опровергнуть. Условимся называть такой подход методологическим позитивизмом.

Второй подход – утверждать, что науку отличает от псевдонауки не методология, а социологический критерий: мнение «научного сообщества». Такой точки зрения придерживаются фигуры вроде Томаса Куна, Майкла Полани и Роберта К. Мертона, и ее можно назвать элитарным авторитаризмом.

Наконец, можно отрицать самую возможность демаркации и утверждать, что нет никаких логических оснований ставить научные представления выше ненаучных. Этот подход часто называют эпистемологическим анархизмом.

Самым лукавым из эпистемологических анархистов был Пауль Фейерабенд (1924–1994), чьим методологическим девизом было «сойдет все что угодно». Его добрый друг Имре Лакатос (1922–1974) придерживался противоположных взглядов: он считал, что занимает промежуточную позицию между Поппером и Куном. Лакатос не задавался вопросом, научна или ненаучна та или иная теория в отдельности, а исследовал целые исследовательские программы и относил их к «прогрессивным» либо «дегенеративным». При помощи такого противопоставления он показывал, что научный консенсус может быть рациональным, а не основываться просто на психологии толпы.

Фейерабенда это не убеждало. «Никому, в том числе Лакатосу, не удалось показать, что наука лучше колдовства и что научный прогресс происходит рационально», – писал он в заметках к статье под названием «Анархистские тезисы». Однако Лакатос не оставлял попыток убедить Фейерабенда, что его представления ошибочны, а Фейерабенд отвечал ему тем же.

Друзья-антагонисты оживленно переписывались по этому поводу, причем не обходилось без крепких выражений, да таких, что они уже не вызывают легкой улыбки. «Я очень устал, поскольку печень у меня расшалилась, что крайне некстати: от этого у меня заметно снижается желание закадрить здешних шлюх (по кампусу разгуливают роскошные экземпляры)», – писал Фейерабенд из Беркли. При этом очевидно, что друг к другу они относились прямо-таки нежно: Лакатос зачастую подписывал свои письма из Лондонской экономической школы «С любовью, Имре». Однако с философской точки зрения они за много лет переписки так и не сблизились. И неудивительно – ведь проблема демаркации стоит очень остро.

Возьмем простой на первый взгляд пример – астрологию. Все мы думаем, что астрология – псевдонаука (да простит нас Фейерабенд), но вот почему – трудно сказать. Как правило, приводят такие доводы: (1) астрология основана на магическом сознании, (2) планеты от нас очень далеко, и нет никакого физического механизма, который позволял бы им как-то влиять на судьбу и характер человека, и (3) люди верят в астрологию только потому, что жаждут утешительных объяснений. Однако первый довод справедлив и для химии, медицины и космологии. Да и второй не очень убедителен, поскольку существует множество научных теорий, которым недостает физического обоснования. Например, когда Исаак Ньютон сформулировал закон всемирного тяготения, то не мог предположить, какой механизм обеспечивает это загадочное «воздействие на расстоянии». Что же касается третьего аргумента, мы склонны верить в хорошие теории по нелогичным причинам.

Но ведь критерию Поппера о фальсифицируемости астрология точно не удовлетворяет? Или нет? Такая линия рассуждений представляется правдоподобной, поскольку гороскопы не дают точных прогнозов, а лишь указывают на общие склонности, причем довольно расплывчато. Но если такие тенденции существуют, они должны проявляться для больших выборок в виде статистических корреляций.

И многие ученые предпринимали попытки выявить такие корреляции; особо стоит отметить исследования Мишеля Гоклена, который в шестидесятые годы прошлого века сопоставил момент рождения и профессиональную карьеру 25 тысяч французов. Гоклен не нашел никакого соответствия между выбором профессии и знаком зодиака, который определяется положением Солнца в момент рождения. Однако он все-таки выявил корреляции между сферой деятельности и положением некоторых планет в момент рождения. Например, согласно астрологическим прогнозам, люди, рожденные, когда Марс в зените, чаще становятся спортсменами, а те, кто родился, когда Сатурн был на подъеме, больше склонны к научной карьере, причем в обоих случаях были найдены статистически значимые корреляции.

Итак, методом Поппера научный статус астрологии поколебать не удается. Так, может быть, нам помогут доводы Лакатоса? Через несколько лет после смерти Лакатоса философ Пол Р. Тагард подробно разобрал случай астрологии как наглядный пример «крайне непрогрессивной» и, следовательно, псевдонаучной исследовательской программы. Объяснительная сила астрологии не повышалась со времен Птолемея, подчеркнул Тагард. Астрология полна аномалий, прояснять которые астрологическое сообщество отнюдь не рвется. И ее далеко обошли альтернативные теории личности и поведения, в том числе фрейдистская психология и генетика (тоже, впрочем, не вполне защищенные от обвинений в псевдонаучности).

Сам Лакатос, очевидно, считал астрологию псевдонаукой – наряду с целым рядом других дисциплин. «Что ходить вокруг да около? Общественные науки ничем не лучше астрологии», – писал он Фейерабенду. («Забавно, что при этом я преподаю в Лондонской экономической школе!» – добавил он.) Что касается Фейерабенда, единственное определение науки, с которым он в конце концов согласился – «все, что следует принципу общего гедонизма». А как же истина? «Да к черту любую истину! Главное – хорошенько посмеяться».