О знаменитости в Америке

Европейская карьера Листа показывает, что изменилась сама «география» известности. Его слава, отнюдь не ограничиваясь Парижем или Веной, зовет его то в Загреб и Будапешт, то в Берлин и Лондон. Но все-таки Лист не покидает Европу. Зато другие виртуозы побывали по ту сторону Атлантики – взять хотя бы французского пианиста Анри Герца, австрийскую танцовщицу Фанни Эльслер, чьи американские гастроли 1840–1842 годов имели большой успех, или норвежского скрипача Уле Булля, которого Гейне называл «новым Лафайетом», поскольку считал, что «в области рекламы [он] боец двух станов».

И действительно, в Соединенных Штатах именно на рубеже 1830-х и 1840-х годов проявляются первые признаки культуры знаменитости, которой суждено будет занять доминирующее положение в американской поп-культуре XX века. Как и в Европе, последствия быстрого роста городов, увеличения оборота печатной продукции и применения новых коммерческих технологий ощущаются раньше всего в литературной сфере. Олицетворением этого процесса является деятельность писателя Натаниэля Паркера Уиллиса. Полузабытый сейчас, он был заметной фигурой американской культурной жизни середины позапрошлого века. Уиллис рано приобрел известность рассказами о путешествии в Европу, яркими и смешными историями из жизни видных фигур нью-йоркского высшего общества. Писатель и журналист, он стал самым знаменитым и высокооплачиваемым автором своей эпохи, сам редактировал несколько газет, в частности инициировал в 1846 году издание «Home Journal», в котором задавал тон культурной жизни всего Восточного побережья. Известный автор, издатель (неустанно опекающий Эдгара Аллана По) и законодатель мод, он изображает социальные и культурные изменения, сопровождающие рост Нью-Йорка, население которого за тридцать лет (1830–1860) увеличивается с 240 000 до 1,2 миллиона жителей. Уиллис становится очень известным общественным деятелем, но крайне противоречивой фигурой, часто подвергающейся насмешкам из-за своей изнеженности и манерности. Как писал один журналист: «Ни один человек за последние двадцать лет не бывал столько на глазах у публики, как Уиллис, и ни один американский писатель не получал большего одобрения от своих друзей и большего порицания от своих врагов».

Уиллис также был свидетелем глубокого преобразования публичных представлений, коммерческое развитие которых происходило гораздо быстрей, чем в Европе. В отличие от Старого Света, Соединенные Штаты не имели традиций придворных спектаклей и аристократического меценатства, и поэтому современный театр мог развиваться там почти без помех под руководством предприимчивых антрепренеров, и в частности несравненного Финеаса Тейлора Барнума. Этот последний прославился своим огромным бродячим цирком со скромным названием «Величайшее шоу на Земле», показами людей-монстров и коллекцией экспонатов, собранных в Американском музее Барнума, которые сделали его ведущей фигурой американской поп-культуры, олицетворением амбициозного, хитрого и изворотливого театрального антрепренера. Свою карьеру он начинал с непритязательных шоу, представляя в числе прочих Джойс Хет, старую негритянку, заявлявшую, что она бывшая кормилица Джорджа Вашингтона и ей 160 лет. Потом настала очередь Тома «Мальчика с пальчик», юного карлика, из которого он в начале 1840-х годов сделал настоящую знаменитость.

В показе «диковинных» людей, особенно с расовым уклоном, не было ничего принципиально нового. В 1796 году жители Филадельфии уже могли наблюдать «великую диковинку» – чернокожего, ставшего почти полностью белым, которого каждый день показывали публике за полшиллинга в трактире. Генри Мосс (так звали этого человека) на какое-то время стал своеобразной знаменитостью, возбуждая любопытство не только зевак, но также ученых и философов. Однако Барнум придает этим зрелищам небывалый размах, сообразный новым медийным и зрелищным формам, и открывает эпоху паноптикумов. Но он желает выглядеть респектабельным джентльменом. Став ипресарио, Барнум начинает организовывать американские гастроли европейских знаменитостей и придает искусству pufifng’a почти промышленный масштаб, публикуя в прессе восторженные отзывы о том или ином артисте, чтобы подогреть интерес к нему публики.

Его звездный час настал с приездом в Соединенные Штаты шведской певицы Женни Линд, очень популярной в то время в Англии и во всей Северной Европе. В 29 лет она решает уйти из оперы и устроить турне по Америке, давая там сольные концерты. Путешествие будет продолжаться два года и обернется настоящим триумфом. Пресса с энтузиазмом откликнулась на ее появление в Нью-Йорке, а затем и Бостоне. 2 сентября 1850 года «New York Tribune» сообщает, что от 30 000 до 40 000 ньюйоркцев высыпали на набережные, чтобы увидеть корабль, на котором должна была приехать певица, и что несколько человек пострадало в давке. Люди валом валят на ее концерты, пресса публикует статью за статьей о самой певице и об охватившем публику безумии, которому бостонская газета «Independent» во время гастролей певицы в городе придумывает определение, назвав «линдоманией».

Триумфальное турне «шведского соловья» знаменует начало расцвета «культуры знаменитости» в Соединенных Штатах. Барнум выступает главным распорядителем Линд, он внедряет агрессивные методы раскрутки певицы вроде продажи с аукциона мест на ее концерты, отчего цены на билеты взлетают до небес, а концертам обеспечивается предварительная реклама. Линд уже не просто певица, она стала товаром. Барнум должен покрыть значительные суммы, которые вложил в ее турне. Он целенаправленно создает образ добродетельной, скромной и бедной девушки, пуританки и филантропки, обязанной своим успехом лишь упорному труду, в общем, изображает ее истинным воплощением американских ценностей. В год прибытия Линд в Америку там спешно публикуют несколько ее биографий, одна из которых написана самим Уиллисом. Газеты перепечатывают наиболее яркие куски из этих книг, включая те, которые полностью выдуманы авторами. Любопытство к личности Линд таково, что ее вокальный талант порой отходит на второй план. Через много лет Барнум заявит даже, что успехи певицы обусловлены вовсе не силой ее голоса, а лишь рекламной кампаний, которую он ей организовал. Эти слова, сказанные после разрыва их договора, нужно, вероятно, счесть преувеличением, но они тем не менее свидетельствуют о глубоком понимании Барнумом всей важности механизмов славы.

Продажа билетов на концерты Женни Линд в Америке. Газета «Illustration», 1850

Самой поразительной особенностью этого американского турне, на которую не раз обращали внимание историки, стало создание публичного образа Линд, воплощавшего естественность, искренность и бескорыстие. Однако Линд не была той юной простушкой, чей образ в рекламных целях «продвигал» Барнум. Она была практичной женщиной, требовавшей пересмотра своих соглашений с антрепренером, когда считала это выгодным. Конструирование публичного образа «шведского соловья», исключительно простой и скромной девушки, было делом коллективным, в котором она активно участвовала наравне с Барнумом и многочисленными журналистами, поющими ей восторженные дифирамбы. Правда, некоторые журналисты были обеспокоены разительным контрастом между мощью огромной рекламной машины, работающей на Линд, потоком статей в прессе, сопровождавших любое ее перемещение, изобилием продукции, связанной с ее именем и, с другой стороны, постоянными похвалами ее скромности и естественности и даже утверждениями некоторых ее почитателей, что она поет по природному инстинкту, из удовольствия, не заботясь о публике. «Нужно большое искусство, чтобы казаться совершенно безыскусной», – иронично заметил один критик, но его скептический голос остался незамеченным и был заглушен коллективным энтузиазмом.

В итоге Линд дала за два года почти сто концертов, исколесив всю Америку с севера на юг и запада на восток – от Бостона до Нового Орлеана – и выступив один раз даже на Кубе, прежде чем вернуться в Нью-Йорк, где ее вновь ждал успех. Удачность этих гастролей можно измерить и в чисто коммерческом отношении: Линд и Барнум получили по 200 000 долларов каждый. Но гораздо важнее этого наметившиеся признаки культурных изменений. Повсюду в ее честь называют улицы, площади и театры, а в Сан-Франциско в 1850 году даже открывается Театр Женни Линд, располагавшийся над салуном. Многочисленные статьи в прессе, которыми сопровождается это долгое турне, свидетельствуют о резонансе, вызванном пребыванием Линд в Америке, а также о желании американской публики переплюнуть европейцев, по слухам боготворивших Линд, в проявлении восторженных чувств к певице. Для Уиллиса, как и для многих других, успех Линд свидетельствовал о достижении Соединенными Штатами более высокого культурного уровня и о появлении там среднего класса, способного оценить европейскую культуру. Быстрые и впечатляющие результаты механизмов знаменитости вновь вызывают поток комментариев относительно природы феномена и его значений.

Кем были зрители Линд? Современники, и первым из них сам Барнум, говорили о разнородности, эгалитарности ее публики, объединявшей народ и элиту. Однако цена билетов была слишком велика для рабочих и сельских жителей; кроме того, некоторые привилегированные слои, представители высшего общества Нью-Йорка и Филадельфии считали подобные развлечения недостаточно изысканными и держались от них в стороне. Быстро развивающийся урбанизированный средний класс, напротив, был от них в восторге. В то время как оперная музыка все больше становилось удовольствием, доступным лишь элите, Линд предлагала среднему классу великие арии в диапазоне от Беллини до Россини и заканчивала свои выступления американскими популярными песнями, такими как «Home, sweet home». Пресса изображала ее воплощением женского идеала буржуазии: скромной, естественной, склонной к филантропии. Однако благодаря рекламной кампании известность Линд отнюдь не ограничивалась публикой, приходившей на ее концерты. В Бауэри, одном из рабочих кварталов Нью-Йорка, продавали недорогие товары с маркой «Линд», в то время как в богатых районах в дорогих магазинах продавались предметы роскоши, также отмеченные именем певицы. Итак, слава Линд преодолевает границы, проходящие между разными слоями американского общества. Хотя эта слава, вопреки заявлениям Барнума, не была всеобщей, она отражала возникновение коммерческой культуры, отличной как от изысканных развлечений элит, так и традиционной народной культуры и ориентированной преимущественно на средние слои, но способной распространиться и на более широкую аудиторию благодаря отголоску славы звезд в медийном пространстве.

Успех «линдомании» позволил Барнуму приобрести репутацию респектабельного джентльмена. Он прекратил заниматься устройством сомнительных увеселений и превратился в одну из центральных фигур культурной жизни, так что «Putnam’s Magazine» даже предложил его кандидатуру на должность директора Нью-йоркской оперы. Пять лет спустя он опубликовал свою автобиографию, которую потом семь раз переписывал (последняя редакция вышла в 1889 году), меняя ее по мере развития собственных успехов и роста известности.