Выводы

Отступление № 5

Избыточная красота

Симон был успешен, немолод, худощав и породист, как гончая на пенсии. Таких французов можно часто встретить на левом берегу Сены в небольших кафе, осененных памятью о знаменитых писателях и философах. Летом эти французы уезжают на побережье Ривьеры, а с осени становятся неотъемлемой чертой парижского богемного квартала. Всегда в пиджаке, для приличия слегка помятом, неброская рубашка от «Ральфа Лорена», ботинки ручной работы, шарф, контрастирующий с пастельными тонами одежды, и книга в руке. В чуть сутулой фигуре и в выражении лица сквозит безмятежный снобизм аристократа духа. Книга читается за барной стойкой любимого бистро, на терраске старенького кафе под лучами переходного осенне-зимнего солнца. Ощущение благородного проживания штиля после сильных и средних волнений душевного взросления. Кризис среднего возраста преодолен. Все жены и любовницы, от молодых дурочек до зрелых умниц и красавиц, позади. Взрослые дети напоминают о себе лишь в день рождения. Внутренний покой в сочетании с капиталом, вполне достойным, чтобы просто творить, не задумываясь о будущем, сохранили ясность взгляда, седую шевелюру, приличествующую знаменитому художнику, прекрасный сон и готовность умереть в любую минуту. Главное быстро.

Он переступил порог 60-летия и как-то резко, по-мужски, смирился с собственной самодостаточностью. В августе Симон сорвал успех в Ницце и, устав от светской шумихи, сбежал в маленькое кафе на набережной.

Бокал белого вина и двойной эспрессо вполне удовлетворяли его вкусам и желаниям на данный момент. Взгляд лениво скользил по незнакомцам, фланирующим вдоль моря. Ничто не могло поколебать его в стремлении окончательно довершить картину «Симон в объятиях скучной Дамы, читай достойной, буржуазной, неспешной старости». Он кивнул самому себе в знак согласия — картина сложилась. Обернулся, чтобы позвать официанта, и увидел за соседним столиком чудо.

Оно в одиночестве читало книжку, судя по обложке французскую, прихлебывало молочный коктейль и ненавязчиво являло миру совершенную, ангельскую, неземную красоту. Среднего роста, прямая челка, соломенные волосы до плеч, тонкие запястья, завернута в тоненький летний костюмчик. Однако поражала не молодость, а другое: идеальное лицо, скулы, очертания подбородка, высокий лоб, аккуратный породистый нос и глаза. Она подняла голову от книги, и он утонул в этих глазах, чуть раскосых, зеленовато-голубых, словно море в них перемешали с небом. Господи! Что это! Биркин в молодости? «Пятый элемент»? Нет, совершеннее. Он влюбился в эту красоту беспощадно, в один миг, и, поглощенный юным образом, успел только понять, что прошлое, включая недавнюю картину, словно хрупкое зеркало разбилось на мелкие осколки. И он шел по ним босыми ногами, не чувствуя ни боли, ни страха. Он шел к ней. Он даже не понял, как оказался рядом, присев за столик на свободный стул.

— Кто ты? — спросил он без вступлений.

— Я из Красноярска, студентка, здесь на практике. Переводчик.

— Надолго?

— Завтра уезжаю.

— Останься со мною.

Глаза распахнулись, чудо доверчиво улыбнулось: хорошо. Она осталась. Не прошло и месяца, как они поженились. Он любил ее красоту, совершенную в каждом повороте головы и фигуры, утреннюю и ночную. Радостную и задумчивую. Любую, в любое время дня и ночи. Он водил ее по выставкам, прогуливал в лучших ресторанах Ривьеры и ночью писал портреты. Просыпался и часами смотрел на ангела, спящего совсем рядом, фантастически рядом.

Она полюбила его, что-то рассказывала о себе, о семье, о России, о своих увлечениях. Он вежливо кивал в ответ, но любовался, любовался до изнеможения. Конечно, они занимались любовью, но даже этот значительный для него акт, тем более в его возрасте, причем успешный, доставляющий удовольствие и радость обоим, его сильно не волновал. Все отступило на задний план перед наблюдением чудной, небывалой красоты девушки.

Прошел год, большую часть которого они прожили в Париже. Он почти забросил работу, благо продажи его картин шли хорошо. Портретами заставил всю студию, но делиться ими с публикой не хотелось. Художник погрузился в ее красоту, не думая об их будущем, позабыв прошлое. Здесь и сейчас. Каждую секунду он упивался идеальной красотой и ухаживал за ней, обогревая восторженной чувственностью влюбленного. Ему стало легко и счастливо. Только одна мысль свербила душу. Как-то он признался ей: мне обидно, что настанет момент, и ты, такая прекрасная, будешь вынуждена ухаживать за моим беспомощным телом. Я хотел бы умереть от счастья, а не от старости. Она улыбалась и обнимала его крепче, что-то ласково шепча в подушку.

Вдруг у нее начались головные боли, таблетки не помогали. Сделали МРТ и обнаружили опухоль. Художник поднял на ноги лучших специалистов, обзвонил знакомых по всему миру. Наконец, сделали операцию. Фактически он переселился в больницу. Гладил по руке своего ангела, забинтованного от шеи до макушки, словно мумия. Устал до смерти и через месяц, сломавшись, уехал домой, хоть на минуту почувствовать воздух жилья, а не дистиллированной смеси лекарств и антисептиков.

Утром раздался звонок доктора: «Мы вас поздравляем, операция прошла успешно. Девушка говорит, мыслительный процесс в норме. Можно снять бинты и даже начать прогулки».

Радостный, он купил роскошные цветы и примчался в палату. Открыл дверь и чуть не рухнул. На него смотрело чудовище: ангел остался в правой стороне лица, а левая, с полуоткрытым глазом, сведенная судорогой, застыла в вечной гримасе. Он, от испуга, вышел из палаты. Присел на стул, цветы упали на пол. Казалось, сердце остановилось. Он страстно захотел остановить его навсегда, даже попытался не дышать… Потом взял себя в руки, поднял цветы, натянул улыбку и вошел в палату.

Они стали жить, сообразуясь с новым лицом. Выходили вечером, ели дома, он подбирал ей глубокие шляпы и шарфы на шею. Она даже смогла со временем смириться с катастрофой. Нашла работу на дому, с клиентами встречался он, подписывал контракты. Девушка занялась переводами. Она любила его, а он любил ее, понимая, что забрал эту избыточную красоту своими избыточными чувствами. Честно пытался еще больше служить ей, а ночью, когда она засыпала, он шел в студию, смотрел на портреты и тихо плакал, понимая, что ему конец и держится он только на огромном чувстве вины и попытке вернуть долг той, красоту которой жадно перетащил в свои портреты, ничего, ни капли не оставив живому объекту восхищения.

Потом, через год, все вернулось. Опять тяжелое лечение, изматывающее обоих, без веры в будущее. Она, слабая, лежала дома, беспомощная, обессиленная. А он истово ухаживал за ней. В последнюю ночь он вышел опять в студию, посидеть с ней, прежней, смотрящей с тысячи полотен. А когда вернулся, понял, что она умерла. Сердце ангела остановилось. Он в ступоре смотрел на изуродованное лицо, меняющееся на глазах. По мере того, как жизнь уходила из тела, менялось лицо. Когда скорая помощь приехала констатировать смерть, на кровати уже лежала прежняя девушка — ангел невиданной красоты.

Отправить