Глава 11
Корчма с математически-анатомическим названием обнаружилась на самой окраине посёлка, на дальней от бетонной дороги стороне.
Глеб и Модест, не уточнившие у сэра Калбасика местонахождение питейного заведения, некоторое время безрезультатно блуждали по улочкам, справедливо рассудив, что очаг питейной культуры конечно же находится где-то в центре поселения. А как же иначе! Ясен пень, любое культурно-массовое заведение всенепременно должно быть доступно для народа и обретаться в самом удобном для того народа месте… «потому как не человек для корчмы, но корчма для человека» – так, несколько мудрёно, высказался бабай. С чем Глеб не мог не согласиться: вон, никто ж не строит музеи и дворцы бракосочетания (не говоря уж о всяких мэриях!) на отшибе города, в окраинных спальных районах. Экономически не выгодно – не пойдёт народ в такую даль, заленится. А так взял пивка, зашёл в музей и исторически просветился. Или с пивком, под настроение, зашёл во дворец бракосочетания и оженился. Или в мэрию, с какой жалобой… хотя нет, туда с пивом вроде бы не пускают, потому-то мэры, как правило, не в курсе народных чаяний – увлёкшись толковым разговором, Глеб и Модест не сразу обратили внимание на то, что посёлок выглядит как-то странно. Как-то необычно для раннего, пусть и осеннего, вечера: не бегает там и тут вездесущая ребятня, не лают собаки, не судачат – обязательно встав посреди улочки, руки в бока и не обойти, не объехать – кумушки-болтуньи. Мало того: все окна в домах оказались закрыты железными ставнями, а двери, тоже железные, однозначно заперты изнутри – некоторые и снаружи, на мощные висячие замки. Кроме того, ставни и двери были изрисованы меловыми, непонятными ни Модесту, ни Глебу с Хитником разноцветными символами: не то чужеземными иероглифами, не то зашифрованными посланиями к инопланетным собратьям по разуму… Как говорится в народе, без поллитры не разберёшься.
Впрочем, как раз вино и закуска у приятелей имелись, потому-то они и не спешили искать корчму. Вернее, спешили, да, но не очень – поди, сами себе корчма! Это Федулу невтерпёж, очень уж бедолага по пиву исстрадался, а Глебу с Модестом было неплохо и здесь, на пустынных улицах: вино из горлышка, нехитрая закуска из сумки, чего ж лучше?
Разумеется, едва собутыльники махнули рукой на поиски, как корчма тут же нашлась: стоило парню с бабаем завернуть за очередной угол, как перед ними предстала бревенчатая, добротно скатанная изба с ярко освещёнными оконцами. Над деревянной дверью висела потемневшая от дождя вывеска со старательно выведенной серебром, понятной только для посвящённых надписью: «К-ма 21П». В отличие от каменных домов, никаких цветных иероглифов на корчме не наблюдалось, ни на двери, ни на стенах. Возможно, их смыло дождём. Возможно.
Сразу за избой начинался пустырь – уходящий вдаль, в вечерний сумрак и туманную пелену. На пустыре, рыжея арматурой, высилась сварная решётка-ограждение, явно самодельная; решётка охватывала приличный кусок пустыря размером с небольшой стадион. За ржавыми ячейками, занимая почти всю ограждённую площадь, из земли выступало нечто большое, круглое, напоминающее обод здоровенного каменного колеса с широкими, тоже каменными, спицами.
– Местный Стоунхендж, – хихикнул Глеб. – Пустыня Наска с посадочной площадкой для летающих тарелочек. То-то везде на дверях и ставнях пригласительные знаки нарисованы! Типа, велкам, дорогие марсиане, ждём не дождёмся, битте-дритте! И всякое прочее.
– Больше похоже на древний фундамент, – возразил Хитник. – Не удивлюсь, если это каменное основание имеет отношение к Призрачному Замку, о котором говорил наш железный друг Калбасик. Хотя кто знает…
– Заходим? – бабай аккуратно поставил опустошённую бутылку возле крыльца, привычно утёр губы рукавом ватника. – Поди, заждался нас Федул, изволновался, – и толкнул дверь.
В просторной корчме было многолюдно, шумно и крепко накурено.
По левую сторону от входа, за обитым жестью прилавком с торчащим из него пивным краном, стоял кабатчик – если, конечно, можно назвать кабатчиком рослого детину в древней, старательно начищенной кольчуге и немецкой, времён второй мировой войны, солдатской каске на голове. Пустые кружки на прилавке споро мылись в стоявшем рядом тазу и тут же пускались в оборот, заполнялись пивом из крана и двое шустрых карликов немедленно уносили их в табачный смог. Над прилавком Глеб заметил броское объявление: «Пиво продаётся только освобождённым. Амнистированные обслуживаются вне очереди». Исходя из того, что пиво в зале пили все, заключённых среди посетителей не имелось. Или же они ловко маскировались: чего только ради хорошей выпивки не сделаешь!
За длинными столами восседал разнообразный люд – разумеется, исключительно мужчины. Были тут и великаны, как сэр граничник, были люди нормального роста… невелички, как гном Федул, тоже присутствовали. Практически весь народ оказался экипирован не хуже детины за прилавком; от обилия всевозможных кольчуг, лат, бронежилетов, касок, шлемов всех времён и эпох у Глеба невольно создалось впечатление, что он попал на пивной съезд ветеранов-фронтовиков. Из числа сражавшихся как в пунических войнах или под знамёнами того же Наполеона, так и участвовавших в современных межгосударственных разборках.
Однако всех тех бойцов от истории объединяло одно: лежащие на столах, возле кружек, рогатки. Или не лежащие, а заткнутые за пояс, торчащие из карманов – всяческие рогатки, под стать их владельцам и размером, и качеством.
Глеб протёр мокрые от дыма глаза, прокашлялся, привыкая к едкой табачной гари, и, ободряюще хлопнув бабая по спине, пошёл искать Федула.
Гном нашёлся в самом конце зала. Небольшой стол, за которым восседал Федул – с выжженной по боковинам столешницы надписью «Гостевой» – был плотно уставлен кружками и разнокалиберными мисками с чем-то мясным, вкусно пахнущим. Судя по количеству пустой посуды, белым пенным усам и довольному виду Федула, гном зря время не терял.
– Ого сколько понабрал, – одобрительно сказал бабай, пряча сумку с бутылками под стол и усаживаясь на табурет рядом с гномом, – молодец! – Модест без лишних разговоров, осушив подряд две кружки хмельного, пододвинул к себе ближайшую миску. Глеб отставать от друзей не собирался, тем более когда пиво бесплатное, можно сказать дармовое. Одно только смущало парня: а чем они будут расплачиваться за еду? Судя по воинственному виду кабатчика, у того запросто могла оказаться в запасе не только какая-нибудь средневековая булава, но и ухоженный «шмайсер» пистолетно-автоматного свойства. Заряженный, разумеется.
– А за жратву кто платить будет, э? – разумно полюбопытствовал Глеб, подтирая опустевшую миску хлебной коркой. – У нас и денег-то нету. Остаётся только одно: отправить бабая в туалет, чтобы он произвел на свет проглоченный в парке бриллиантик, авось получится! А не то побьют, запросто, вон какой народ боевой – не посмотрят, что мы бедные… очень, очень бедные путники.
– Это идея, – хохотнул вредный гном. – Туалет там, за прилавком, у входа-выхода. А покупателя на бриллиант найдём в корчме, не выходя на улицу. Только поначалу камушек отмыть надо будет, для товарного вида… вернее, для товарного отсутствия запаха. – Модест от неожиданности едва не выронил ложку; бабай, нахмурясь, строго посмотрел на Федула.
– Шучу я, – глянув на осерчавшего Модеста, немедля пояснил гном. – Острю, – Федул приник к очередной кружке. Выпил, отдышался и сообщил, утирая с бородки пену: – Граждане брателлы, не паникуйте, всё схвачено! Пиво бесплатное, а едой меня тутошние посетители угостили, от души поделились. Они ж все бывшие заключённые, или дети заключённых, или внуки. Или правнуки. Так что к эльфу с тюремными рогами отнеслись с грамотным пониманием… Вы, главное, только про «конвой» не ляпните, не любят здесь конвойных, не жалуют – я предупредил, мол, ко мне скоро освобождённые друзья-подельники придут, вот и соответствуйте своей роли.
– Погоди, – опешил Глеб. – А кто ж тогда ты, ежели с рогами да по Ничейным Землям запросто шляешься?
– Я – случай особый, – Федул самодовольно похлопал себя по груди. – Сказал, что срок моей отсидки вот-вот закончится и за хорошее поведение мне было разрешено поучаствовать в здешней рогаточной охоте. Как мастеру-рогаточнику высшей квалификации! Типа, моё тюремное начальство пошло навстречу администрации девяносто седьмого Перекрёстка, пожелавшей увидеть знатного стрелка-рецидивиста в местных спортивных рядах. А по такому случаю тюремное начальство снарядило – для сопровождения великого стрелка – двух моих отсидевших корешей. Так что всё путём и зашибись!
– Хотел бы я, чтоб оно так и было, – проворчал Глеб, меланхолично отхлёбывая из кружки. – В смысле, «в спортивных рядах».
– Нды? – заволновался гном. – Не понял. Поясни, в чём дело?
– Ой, – мрачнея лицом, вдруг сказал бабай. – Ой, накаркали, вредители… где, говорите, туалет? – не дожидаясь пояснений, Модест торопливо поднялся с табурета и, обхватив живот руками, засеменил между столами к выходу.
– Эге, – обрадовался Федул, – а шутка-то удалась! Натурально нейро-лингвистическое программирование стряслось! Которое, Глеб, является мощнейшим двигателем ситуативных процессов, влекущих за собой ожидаемую реакцию конкретного индивидуума. Адекватно, понимаешь, произведённому на субъект вербальному воздействию. Я знаю, я читал.
– Ух и загнул, ох и отмочил! – восхитился мастер-хак. – И где только наш гений подобную чушь находит? Сдаётся мне, что разумник Федул, явно от одиночества и хронического похмелья, пристрастился изучать вредные для ума околонаучные книжки. В башне-Слоне. Мда-а, от подобного чтения запросто умом поехать можно… ситуативно, хе-хе!
– Федул, ты не прав, – парень заглянул в ополовиненную миску бабая. – Квашеная капуста с лучком и подсолнечным маслом, вот и все дела. Оно, когда масла в капусте много, быстро в туалет налаживает! Причём без всякого постороннего внушения или болтунского программирования.
– А, какая разница, – отмахнулся гном, вспомнив недавние слова Глеба. – Ты давай, поясняй, что имел в виду, говоря о «спортивных рядах». – Глеб, допив пиво, нехотя ответил:
– Дело в том, что ты, Федул, подписался участвовать не в обычных любительских состязаниях по стрельбе из рогаток, а в опасной для здоровья авантюре. В охоте на зомби и умертвий, что вскоре полезут из Призрачного Замка… А где тот замок, я понятия не имею.
Да ты не пугайся! Сэр Калбасик сказал, охотники у них не часто гибнут, – уточнил Глеб, видя как у гнома от услышанного выкатились глаза. – И не много: ну, пять, ну, десять человек за охоту. Всего лишь.
– Мило, – упавшим голосом промямлил Федул, – вон оно чего… То-то меня народ принялся кормить, когда узнал, что я – мастер-рогаточник высшей квалификации. Что буду первым в охоте, не щадя живота своего… я ж пошутил! А они, стало быть, поверили. Охо-хо, – пригорюнился Федул. – Что ли, удрать отсюда к едрене фене? Пускай сами отохотятся, а я уж как-нибудь.
– Не получится, – уверенно сказал Глеб. – Во-первых, на всех выходах Перекрёстка, как я понимаю, стоят граничники. Которые тебя, красивого и с рогами, шиш куда выпустят. А во-вторых… – парень сделал многозначительную паузу.
– Э? – едва слышно прошелестел гном.
– А во-вторых, тебя побьют, – честно предупредил Глеб. – Вот эти рогаточно-броневые ребята и побьют. Отыщут и искалечат, запросто! За то, что ты крутым себя выставлял, а когда дошло до дела, удрал в кусты. И нас тоже побьют, – флегматично добавил парень. – Как пособников и укрывателей. Так что, хочешь – не хочешь, а в охоте принимать участие надо. Впрочем, я и бабай в случае чего тебя прикроем, – пообещал Глеб. – Рядом будем! Как ты говорил, не щадя живота своего. Вон, бабай уже не пощадил.
– Ладно, – вздохнул гном, – деваться некуда. Своим «во-вторых» ты меня убедил. Ну и тем, что рядом со мной, плечом к плечу… Эх, жизнь моя жестянка! Да ну её… ээ… в пиво, – Федул со страдальческим видом присосался к очередной кружке, словно не хмельное пил, а приторно-сладкий компот из сухофруктов. Или того хуже, чистую воду из-под крана.
– А теперь, – сообщил Федул, подкрепившись пивом и вновь воспрянув духом, – раз оно всё эдак неожиданно обернулось, то настало время ознакомиться с моей рогаточкой поближе. Чтобы, значит, не ударить лицом в грязь и, как обещал, устроить показательный мастер-класс по стрельбе. Воевать так воевать! – Гном вытащил из-за пазухи стеклянную рогатку и, озабоченно бормоча: «А нафига у неё резинки-то нету?» принялся изучать взятую из будимировского сейфа боевую вещицу. То есть вертеть рогатку и так, и эдак, скоблить рукоятку ногтём, разглядывать стекло на просвет, озабоченно прицокивать языком, покачивать головой и делать прочие, обязательные при изучении непонятных предметов, действия.
Глеб, которому уже не хотелось ни есть, ни пить – спасибо, местные «пострелята» накормили-напоили – тут же подключился к исследованиям Федула.
– Ты кнопку нажми, – с умным видом посоветовал он, – зря, что ли, кнопка возле ручки? Тем более красная, приметная.
– Да знаю я про ту кнопку, – недовольно пробурчал гном, – чай, не слепой… только нажимать боязно. А вдруг из рогатки каким жутким фаерболлом шарахнет, костей ведь не соберёшь! Своих, любимых и обгорелых.
– А ты нажми не сильно, чуть-чуть, – почесав в затылке, предложил Глеб. – И целься не в людей, а, скажем, в потолок. Корчма уже невесть сколько раз горела, подумаешь, ещё разок сгорит! Мне для хорошего дела чужой собственности ничуть не жалко.
– Верно, – согласился Федул, воровато огляделся по сторонам, сполз с табурета и, приняв позу «стрельба по воробьям из положения сидя на корточках», прицелился из рогатки в потолок.
– Под стол зачем уполз? – нагибаясь, конспиративным шёпотом поинтересовался Глеб.
– Чтоб никто не увидел, чем я занимаюсь, – сердито пропыхтел гном, – чтоб ненужных взглядов и вопросов не было. Уф, как тяжело с набитым-то брюхом, – Федул нажал кнопку. Осторожно-осторожно нажал, словно проверял её на лёгкость хода. Глеб на всякий случай отодвинулся вместе с табуретом подальше от гнома, прикрыл лицо ладонями и стал подглядывать сквозь раздвинутые пальцы.
Поначалу ничего не произошло, тогда Федул нажал посильнее: на рогаточных рожках, из ничего, внезапно материализовалась серебряная резинка – длинная, квадратного сечения – и золотого цвета «кожанка». А ещё над рогаткой возникла круглая воздушная линза с чёрным перекрестием: Глеб увидел сквозь линзу громадный, увеличенный до размеров блюдца глаз Федула. Глаз изумлённо заморгал; гном, уже не опасаясь, нажал кнопку до упора – ничего страшного не произошло, рогатка не выстрелила ни ожидаемым фаерболлом, ни чем-либо другим, не менее разрушительным.
– Любопытной конструкции вещица, – радостно доложил Федул, возвращаясь на табурет. – Похоже, моя суперская рогаточка с особым прицелом! Любопытно, а какова в таком случае дальность её стрельбы? Ну, охота покажет. А пока что… – уже не таясь, гном прицелился из рогатки поверх голов посетителей и вновь нажал кнопку.
Глеб, пододвинув к гному табурет, уставился вместе с Федулом в воздушную линзу: действительно, перекрестие с рисками-делениями очень напоминало оптический прицел снайперской винтовки. Мало того – при более сильном нажатии кнопки линза увеличивала изображение, приближала выбранный объект словно пятнадцатикратный «зум» цифрового фотоаппарата. И, что самое удивительное, при полностью вдавленной кнопке происходил автозахват цели – линза не отпускала выбранный объект, если Федул отводил рогатку в сторону! Или даже когда поворачивался к тому объекту спиной.
– Офигеть, – подытожил гном. – Чумовая игрушка! Но – игрушка… Толку-то с неё! Разве что перепёлок к жаркому отстреливать. Навёл, захватил, повернулся к дичи спиной и стреляй её влёт, прямо в глаз.
– А спиной-то зачем? – не понял Глеб.
– Чтобы лесник не заметил как я браконьерствую, – снисходительно пояснил Федул.
– Гм. Я почему-то всегда думал, что перепёлки – это полевые птицы, – неуверенно сказал парень.
– Эх, какая разница, – расстроенно махнул рукой гном. – Хоть полевые, хоть джунглиевые… да пусть хоть морские! Всё равно проку от той рогатки никакого.
– Ошибаешься, – поспешил заверить Федула Глеб, – очень даже большой прок! Хорошее, толковое оружие: бесшумное, точное, верное. Скажем, берёшь вместо камушка стальной шарик, прицеливаешься в висок какому врагу и – опаньки! Готов враг не хуже перепёлки. Или, например, вкладываешь в кожанку не шарик, а лезвие, и стреляешь им в сонную артерию… или отравленным шипом под лопатку. Или гвоздём-соткой в глаз.
– Ого, – помолчав, с уважением произнёс гном, – я и не подозревал, миролюбивый ты наш, какие у тебя садистско-стратегические наклонности. Прям открылся мне с новой стороны, молодец… Ладно, уговорил: отныне считаю мою рогатку грозным оружием точечного воздействия! И никакой пощады от моей рогаточки никому не будет: ни умертвиям, ни прочим врагам. Ни даже налоговой полиции – буду уходить от неё огородами, отстреливаясь! Типа, стреляй, мой маленький зуав, – Федул благоговейно обтёр рогатку рукавом и, задрав свитер, сунул «маленького зуава» за пояс джинсов.
А тут и бабай вернулся – умиротворённый, задумчивый – уселся за стол и продолжил, как ни в чём не бывало, доедать квашенную капусту, запивая её пивом. При этом хитро поглядывая то на Глеба, то на Федула, словно хотел им что-то рассказать, но выжидал подходящего момента. И выждал.
– С облегчением тебя, бабаище, – поздравил Модеста гном. – Бриллиантик-то свой нашёл, э? Надеюсь, хе-хе, вымыл?
– Нашёл, – медленно кивнул бабай. – Вымыл. Вот, гляди, – он пошарил в кармане фуфайки и положил на стол найденный бриллиантик, прикрыв его ладонью от посторонних глаз.
Федул и Глеб ахнули; ахнул и молчавший до сих пор Хитник.
Потому что драгоценный камушек вырос. Теперь это был не мелкий бриллиантик от дорогого пирсинга, но бриллиант! Можно сказать, бриллиантище. Который не стыдно и в королевскую корону вставить… единственно, не предупреждая королеву о том, где побывал этот камень. Вернее, в ком. И как вышел наружу.
Размером с вишню, бриллиант посверкивал даже в тени от бабаевской ладони; несомненно, камень стоил больших денег. Очень-очень больших.
– Это… как это? – задохнулся от неожиданности Федул. – Очуметь можно, ей-ей.
– И офигеть, – согласился с ним Глеб. – И охренеть заодно.
– Слыхивал я о том, что жемчуг, для придания ему изысканного блеска, скармливают курице, – задумчиво произнёс Хитник. – Но чтобы глотать бриллианты для их прироста… Чудеса, да и только. Наш бабай, несомненно, уникум! Природный феномен. Надо подумать, как в дальнейшем использовать его необычные свойства.
– Бабаюшка родный, – восторженно глядя на Модеста, сказал гном, – брателло! Я и раньше тебя страсть как уважал, но теперь… Нету слов, просто нету. Ты, оказывается, не только вино с пивом на дармовщинку, но и откат друзьям устраивать можешь! Инкубатор ты наш, бриллиантовый… да тебе цены нету. Модя, а ты только с брюликами так, или, скажем, с золотом тоже можешь? Как насчёт платины и изумрудов? Впрочем, чего это я… достаточно и бриллиантов. – Федул алчно потёр ладошки. – Закончим бодягу с хитниковской головой и немедля организуем компанию «Эльф и Ко»! Я, генеральный директор, и все прочие – в смысле ты, Модест, и Глеб с Хитником… Поставку мелких бриллиантов я беру на себя, это не проблема. Бабай вынашивает те бриллианты, укрупняя их, а Хитник занимается сбытом – у него связи в криминальном мире знатные, обустроит дельце в лучшем виде.
– А я? – в азарте подался вперёд Глеб. – Моя какая роль?
– Самая главная, – с серьёзным видом заверил парня Федул. – Будешь у Модеста бриллиантовые роды принимать, – гном ехидно ухмыльнулся. – Из ночного горшка конечный продукт вылавливать, хе-хе. Вручную.
– Да ну тебя, – обиделся Глеб, – я серьёзно спрашиваю.
– Хватит вам дурака валять, – бабай с неожиданной злостью сцапал со стола камень, спрятал его в карман. – Нашли, понимаешь, курицу-несушку и принялись всякие гигантские планы строить, моего согласия не спросясь. Да и вообще, причём здесь я? Камень-то волшебный, бабайским советом заговорённый… Эвона как отреагировал на то, что я его проглотил! Не, с другими бриллиантами у меня ничего не получится, уж поверьте.
– Верю, – вдруг легко согласился гном. – Но при случае всё ж проверю. Ладно, и того, что имеется, предостаточно: тут тебе и виллы на Гавайях, и личные яхты, и посольские приёмы в нашу честь; почёт, знаешь ли, и уважение повсюду! Ты, например, бабай, чего хочешь – яхту или самолёт?
– Домик хочу, – оживился Модест, – в деревне. Добротный, кирпичный, двухэтажный. И чтобы огород, фруктовый сад с пасекой, и коровка, и свинки, и куры с гусиками… И чтоб своя самогонка по праздникам! И ещё мотоцикл хочу, точно такой же, какой мы угрохали. Вот тогда, – бабай хитро подмигнул друзьям, – я обязательно, всенепременно женюсь.
– А я хочу, чтобы… – начал было Глеб, но чего хотелось именно ему, сказать не успел. Потому что в корчму вошёл сэр Калбасик. Вошёл, громко хлопнув дверью, и остановился на пороге, по-хозяйски оглядывая зал. Негромкий гул голосов тут же смолк: граждане рогаточники все, как один, уставились на своего предводителя.
Переодеваться после суточного караула сэр Калбасик не стал, как был в боевом облачении, так и пришёл в корчму «Двадцать первый позвонок» – да и то, какой смысл в переодевании, когда вот-вот начнутся военные действия! То есть молодецкая забава под названием «охота». О чём сэр Калбасик, сняв шлем, и сообщил всем присутствующим:
– Друзья-рогаточники, заканчивайте вкушать хмельное: колесо фундамента уже светится! Надеюсь, двери и окна ваших домов надёжно опечатаны защитными рунами? У всех ли жёны, дети и живность в доме, а не на улице? – нестройные ответные крики слились в единый вопль «давсёнормальнопошлидраться!»
Голова старшего граничника оказалась наголо бритой: без шлема вид у гражданина Калбасика был самый что ни на есть бандитско-хулиганский. Устрашающий.
– Любопытно, – ни к кому специально не обращаясь, спросил Федул, – а ежели сэр Калбасик с нашим Модестом заборется, кто кого победит? Впрочем, это я так, чисто теоретически… Проверять на практике, пожалуй, не стоит. – Бабай согласно угукнул, мол, и впрямь не желательно, зачем граничника зря убивать?
– Тогда получите боезапас, – приказал Калбасик, не глядя взял с прилавка первую попавшуюся кружку с пивом и, найдя взглядом троицу гостей-путешественников, тяжёлым шагом направился к их столу. Граничник сел на свободный табурет, устало положил шлем на колени, отхлебнул из кружки.
– Я вижу, вы знатно потрудились, – одобрительно сказал сэр Калбасик, заметив пустые миски. – Надеюсь, сыты и не пьяны пивом сверх должного?
– Спасибо за угощение, – Глеб вовремя вспомнил о своей роли «старшего» в группе. – Наелись, в меру выпили… в общем, как и все остальные.
– Очень хорошо, – сэр Калбасик допил пиво, стукнул пустой кружкой по столу, вздохнул: – Сейчас бы посидеть основательно, да с музыкой, да с песнями, но, увы, нельзя. После охоты, если корчма останется цела, обязательно наверстаем, – граничник оглядел притихшую троицу. – Вопросы есть?
– А почему у вас, собственно, корчма деревянная? – немедленно подал голос любознательный Федул. – Не проще ли было построить её из кирпича? Раз и навсегда. А то сгорит – не сгорит… Прям не по-хозяйски оно, честное слово.
– Дело в том, – внушительно сказал Калбасик, – что корчма для народа – святое! А святое надо защищать во что бы то ни стало… Ну-ка, сделай корчму несгораемой и неразрушаемой как жилые дома, – что ж тогда защищать-то? В охоте должен быть азарт, иначе ж какое удовольствие от той охоты? Да никакого.
– От кого – защищать? – насторожился Глеб.
– От колдунов-умертвий, – пожал плечами сэр Калбасик, – от кого ж ещё. Бывает, вырвутся через ограждение и начинают чудить. То убьют кого из охотников, то удрать пытаются… смешные, право слово! Ведь без дозволения караульного граничника всё равно никуда с Перекрёстка не денутся, сквозь защитный туман никому прохода нет. А кто ж им, умертвиям, дозволит?
– Кстати, насчёт боеприпасов, – Глеб поторопился сменить тему разговора, видя как побледнел бесстрашный гномоэльф, – что они из себя представляют и где их брать?
– Да вон там, – сэр Калбасик махнул дланью в сторону прилавка, – у стрелка Акима, он у нас сегодня на раздаче. И пиво, ха-ха, раздаёт, и законсервированные фаерболлы. Ну, мне пора, – граничник встал, направился к выходу из корчмы. Однако, вспомнив что-то, остановился, бросил через плечо:
– Ежели кто из вас тоже захочет поучаствовать в охоте, можете взять общественные рогатки у Акима. Не бог весть какое качество, но всё же, – сэр Калбасик, едва не чеканя шаг, вышел из корчмы.
– Почему бы и нет, – сказал Глеб, тоже вставая с табурета. – Прикольно, ага! Тот же пейнтболл, только гораздо круче… Модест, пошли затаримся по рогатке и кульку фаерболлов, а то когда ещё удастся в колдовской охоте поучаствовать?
– Можно, – прогудел бабай, поднимаясь. – Оно, конечно, глупо и опасно, но зато страшно интересно… Погодь, чего это с нашим брателлой стряслось? – Модест с удивлённым видом принялся озираться по сторонам, – только что тут был и уже нету. Экий скоростной да шустрый, раньше нас управился!
– Федул, вылазь, нечего прятаться, – строгим голосом приказал Глеб. – Я тебя всё равно вижу.
– А я и не прятался, – возмутился гном, на четвереньках вылезая из-под стола, – у меня это… того у меня. Шнурок, типа, развязался, – Федул встал и с независимым видом прошествовал мимо Глеба к стойке. На раздачу консервированных фаерболлов.
– До чего же он бесстрашный, – от души восхитился бабай, – маленький да удаленький! Они, эльфы, действительно отчаянные храбрецы – ведь кто другой, может, и забоялся бы лезть в драчку при его росте, но не Федул, нет. Я горжусь дружбой с этим мужественным коротышкой, – Модест залпом выпил кружку пива «на посошок» и отправился следом за гномом.
– Хитник, ты как думаешь – бабай всерьёз так считает? – придя в себя от удивления, негромко, чтобы его не услышали у прилавка, поинтересовался Глеб у мастера-хака. – Насчёт эльфа и бесстрашия.
– Думаю, да, – с задержкой отозвался Хитник. – И очень не советую разубеждать Модеста в его наивных заблуждениях, иначе это может для тебя плохо кончится.
– Понял, не дурак, – кивнул Глеб. – Слушай, а ты чем настолько важным занят, что последнее время молчишь как Буратино с монетами во рту?
– Разбираюсь с украденными магом Савелием архивами, – оживился мастер-хак. – Теми, что я нечаянно хакнул вместе с его ментальным «я». Очень, знаешь ли, странные архивы! Такое впечатление, что это не чьи-то отдельные, запакованные сознания, а части единого целого… ну, как если бы кто-то взял некую личность, порезал её на куски и тщательно заархивировал, изолировав друг от дружки те фрагменты. Но зачем? Для чего? Я пока не выяснил.
– Ты там поосторожнее, – попросил Глеб, направляясь к прилавку, – не то доэкспериментируешься, доизучаешься, блин. Как восстановишь ту порезанную личность, мало никому не покажется, ни тебе, ни мне!
– Не боись, – заверил парня Хитник. – На эту тему мы с тобой уже не раз беседовали, так что отстань от меня: смотри в светлое будущее с радостью, позитивно и без забот. Вы там чего, мёртвых колдунов убивать собрались? Самодельный пейнтболл-фаерболл затеяли? Ну так убивай, развлекайся, но не мешай работе профессионала, – Хитник сердито фыркнул и умолк, словно связь выключил.
Пока Глеб беседовал с мастером-хаком, Федул успел сбегать в туалет – «на путь-дорожку», как он сказал – и обзавестись совместно с бабаем брезентовыми сумками, с ремнём через плечо; при каждом движении в сумках что-то снежно поскрипывало и похрустывало, словно туда под завязку крахмала насыпали. В руке у Модеста обнаружилась рогатка соответствующей величины – больше похожая на охотничью рогатину, с которой деревенские мужики промышляют медведя, чем на стрелковое оружие.
Вместо пивных кружек прилавок нынче занимал армейского вида зелёный ящик-сундук с поднятой крышкой; сбоку на сундуке чернела надпись: «Осторожно! Взрывоопасно!» Чуть ниже предупреждения красовалась обязательная для подобных ящиков маркировка – череп, подчёркнутый двумя перекрещенными костями.
Кольчужный стрелок Аким, так и не сняв немецкую каску, деловито зачёрпывал из сундука разноцветные шарики – размером чуть больше модестова бриллианта – магазинным совком и ссыпал их в очередную брезентовую сумку, явно приготовленную для Глеба. Рядом с сумкой лежала деревянная рогатка, обычная и по размеру, и по изготовлению. Точь-в-точь такая же, какой пользуются малолетние вредители, тайные пособники городских стекольщиков.
– А чего они разноцветные? – с сомнением спросил Глеб, – так надо? Прям драже какое-то, детсадовское.
– Красные – это фаерболлы, – пояснил стрелок, не прекращая работать совком, – синие – фризболлы, жёлтые – стопболлы. Замораживающие и останавливающие заряды, соответственно… Вы цветовые-то метки в голову не берите, главное – стреляйте точно, чтоб та голова целой осталась! Чтоб её вам умертвия не оторвали.
– Заряды химические или просто колдовские? – не удержался от неуместного вопроса Федул. – А то я противник химии, она, знаете ли, вредно на экологию действует. Особенно на эльфийскую потенцию.
– Просто колдовские, – Аким пододвинул Глебу полную сумку, вытер пот со лба. – Ф-фу… Ну, всё. Можно и мне на войну собираться. Пора!
– Последний вопрос, – Глеб повесил сумку на плечо, взял рогатку. – Скажите, а почему, собственно, вы с этим Призрачным Замком до сих пор воюете? Вернее, с его дохлыми обитателями. Неужели за многие годы не перебили их всех, до одного?
– Призрач… А-а, «могильник», что ли? – стрелок достал из-под прилавка заранее подготовленную сумку с боеприпасами. – Так он же всё время пополняется. Сажают умертвий на бессрочку, сажают, а реконструировать тот «могильник» не хотят, говорят, фондов нету. Знаем мы, куда те фонды деваются! Им, казнокрадам, проще, чтоб мы сами с излишним количеством мертвяков разбирались. Для чего, собственно, наше поселение и было когда-то создано, – Аким взял сумку. – Вон, фаерболлов, поди, не жалеют, шлют и шлют контейнерами! Нет чтобы зарплату людям повысить или пенсионные льготы увеличить, шиш от них чего путного дождёшься.
– Вы на зарплате? – поразился Глеб. – Я-то думал…
– Кто на зарплате, – безразлично ответил стрелок, – а кто и нет. Эх, какая разница! Всё равно никому из нас не суждено вырваться за пределы Ничейных Земель, – Аким направился к выходу. – Пошли, а то самое интересное пропустим.
– Любопытная у них охота получается, – буркнул гном. – Натурально плановый отстрел, а не всенародное развлечение. А как же принципы демократии-гуманизма? Где милость к падшим, дружеская рука помощи и сочувствие вместе с человеколюбием? Где?
– Федул, если умертвие тебя за глотку схватит, ты о человеколюбии сразу вспомнишь или чуток попозже? – задумчиво спросил Глеб, проверяя резинку рогатки на прочность. – Когда оно тебя насмерть придушит?
– Я о гуманизме вообще, – огрызнулся гном. – Типа, абстрактно. А если лично меня и за глотку – да я ему такое устрою! Я его так отделаю! В прах, в пыль, в удобрение. В этот, как его… в гумус. Любая демократия, брателло, заканчивается в сантиметре от моего кадыка! Хау, я всё сказал, – Федул, гордо расправив плечи, ушёл в открытую дверь; бабай, как верная собачонка, затрусил следом за гномом.
– Что ж, верная позиция, – одобрил Хитник. – В конце концов, своя глотка ближе к телу, – и невесело рассмеялся.
