Глава 6
Ухаживания в плейстоцене
Чтобы непредвзято оценить новую теорию эволюции человека, иногда полезнее расстаться со своими предрассудками, чем заучить набор новых фактов и идей. Большинство наших представлений об эволюции человека почерпнуто из популярной культуры. Кино, телевидение, мультфильмы, рекламные ролики забили наши головы горами цветастой чепухи о доисторических временах. Если первое, что вам представляется, – это пещерный мужчина, который вырубает пещерную женщину дубиной и тащит ее в кусты, вы вряд ли будете придавать большое значение выбору партнера в эволюции собственного вида. Цель этой главы – избавиться от подобных предубеждений и разобраться, как наши предки формировали половые связи, а как – нет.
Благодаря сегментации рынка все образы доисторических времен в популярной культуре адаптированы под конкретные возрастные группы потребителей. Соответственно различается и освещение половой жизни. Существует детская версия жизни доисторических людей, где секс не упоминается вообще и почти не упоминается насилие. Там нет места ни половому, ни естественному отбору. Игровые наборы Playmobil включают в себя фигурки пещерных людей разных национальностей, которые счастливо живут в джунглях по соседству с динозаврами и охотятся на львов. Мультсериал “Флинтстоуны” рисует доисторический мир как царство капиталистического изобилия, простых семейных ценностей и строгой моногамии. В этих райских кущах и не пахнет таким двигателем эволюции, как репродуктивная конкуренция.
Второй вариант представления доисторических времен – из категории “рекомендуется смотреть с родителями”. В нем уже чуть больше насилия и есть намеки на романтические отношения. Такое представление обычно складывается на основе фильмов франшизы “Планета обезьян”, мультсериалов о путешествующих во времени подростках, школьных экскурсий в музеи естествознания и впечатлений из летних лагерей, где постоянно ломаются кости и жалят насекомые. Поскольку эта версия заостряет внимание на приключениях, опасностях и выживании, в ее свете выглядит вполне правдоподобной идея о том, что наш разум развился для создания инструментов, охоты и войны. Теория эволюции человека, основанная на этой версии, напоминает начало фильма Стэнли Кубрика “2001: Космическая одиссея”: обезьяноподобные существа обнаруживают, что из костей получаются отличные дубины, которые позволяют побеждать соперников и (с помощью ловкого приема кинематографистов) направляют прямиком в русло технического прогресса, на борт летящего к Луне космического корабля. В версии “смотреть с родителями” никогда не увидишь, как протолюди заводят потомство, а стало быть, половой отбор в ней остается за кадром.
Версии доисторической жизни “для взрослых” содержат сексуальные моменты, но почти всегда в форме похотливых мужских фантазий, где выбору женщины нет места. Пожалуйста, забудьте о том, как в “Миллионе лет до нашей эры” Ракель Уэлч одарила сексуальным взглядом пещерного человека, сразившего динозавра. Не принимайте всерьез сцену из “Борьбы за огонь”, где грубому незнакомцу при посещении более развитого племени радушно предлагают переспать со всеми женщинами детородного возраста. Сотрите из памяти изнасилование Дэрил Ханны неандертальцами в “Клане пещерного медведя”. Страстные палеолитические романы Джин Ауэл – неплохое развлечение, такое же, как эротические фантазии, всплывающие в мозгах студентов колледжей во время весенних занятий по физической антропологии. Тем не менее это неподходящее пособие для погружения в теорию эволюции разума в ходе полового отбора.
Средства массовой информации, изображая доисторические времена, следуют одной из трех стратегий: полностью игнорировать половую жизнь, показывать пещерных женщин, которые влюбляются в авантюрных героев, спасающих их от разнообразных напастей, или же кормить потребителя нарциссической сексуальной фантазией, в которой только у главного героя (обычно мужчины) есть возможность выбирать половых партнеров. Похоже, на рынке не найти такого изображения наших предков, где бы они осуществляли взаимный выбор партнеров. Если зрители просят подлинных страстей и трудностей общения мужчин и женщин, медиапродюсеры предлагают им довольствоваться костюмированной драмой в декорациях Римской империи или Англии эпохи Регентства. Да и потом, разве могли бы Алан Рикман и Сигурни Уивер сохранять серьезное выражение лица, разыгрывая сцены напряженной романтической психодрамы в Заире эпохи плейстоцена, одетые в потасканные шкуры, трясущие измазанными охрой волосами и облепленные клещами?
Может, это и не так, но кажется, что именно романтическая психодрама помогла бы понять, как происходил выбор партнера в нашей эволюции. И это не пустая надежда. В некотором смысле нам даже проще понять половой отбор, чем выживание наиболее приспособленных. Проблемы половой жизни, стоявшие перед нашими предками, создавались другими представителями их собственного вида. Как, собственно, и в наше время. Если наши мысли и чувства по поводу взаимоотношений полов не слишком сильно отличаются от таковых у наших предков, то и наши проблемы в этой сфере не должны сильно отличаться от доисторических. Мы увлекаемся, влюбляемся, чувствуем восторг, ревность, боль от разбитого сердца; с некоторыми партнерами мы умираем от скуки, ну а если повезет – испытываем дружескую привязанность к партнеру, с которым растим детей. Нас привлекают красивые лица и тела, но также и хорошее чувство юмора, доброта, острый ум и высокий социальный статус. Если подобные сексуальные вкусы – часть постепенно формировавшейся человеческой сущности, то предпочтения наших предков наверняка были до определенной меры сходными. Не стоит проецировать современные социальные конструкты на доисторические времена, но, наверное, допустимо приписывать нашим предкам сегодняшние эмоции.
И наоборот, современным людям труднее оценить проблемы выживания, которые могли бы направлять наши умственные адаптации. В развитых странах люди разъезжают на автомобилях, живут в одних и тех же домах годами, используют деньги, чтобы покупать еду, много работают по разным узким специальностям и отправляются в больницу, если серьезно заболевают. Нашим предкам приходилось куда бы то ни было добираться пешком, жить в импровизированных убежищах, меняя их десятки раз в год, почти ничем не заниматься, кроме собирательства, и самопроизвольно выздоравливать либо умирать в случае болезни. Экономика выживания с тех пор кардинально поменялась, а вот романтические вызовы спаривания остались теми же.
