Тираны на протяжении всей истории человечества использовали для удержания власти одну из форм социального протеизма – непредсказуемые приступы ярости, наводившие ужас на подчиненных. Калигула, Гитлер, Джоан Кроуфорд – все они утверждали свою власть при помощи стратегии бешеной собаки – держали подчиненных в узде, помещая их в условия высокой непредсказуемости, то есть сильного стресса.

Представьте себе тирана, который впадает в ярость только тогда, когда подчиненные переходят определенную границу. Подчиненные быстро усвоят, где проходит эта граница, и будут вести себя так, чтобы оставаться безнаказанными. Если бы король Артур просто расстроился, узнав, что кто-то из рыцарей занимается сексом с королевой Гвиневрой, рыцари продолжали бы ухаживать за королевой, целоваться и спать с ней. Но если бы порог ярости Артура был случайной переменной и менялся день ото дня, подчиненные никогда не смогли бы предугадать, сойдет им с рук их проступок или нет. Вчера Артур мог быть счастлив, что кто-то выступал на рыцарском турнире под знаменем его жены, а сегодня может рубить головы за один только взгляд в ее сторону.

Любой выпад против стратегии бешеной собаки, даже самый незначительный, карается. Но тираны, следующие этой стратегии, не тратят времени и энергии на поддержание порога ярости на постоянно низком уровне: бо́льшую часть работы по устрашению подчиненных делает сама неопределенность. Деспотизм – это произвольная власть над жизнью и смертью подданных. Тиран, который не убивает людей по велению своей левой пятки, – не настоящий тиран: он просто не сможет сохранить свой статус. В основе тиранической власти лежит социальный протеизм.

Стратегия бешеной собаки – просто самый драматичный пример социальных преимуществ, которые может давать непредсказуемость. Не менее эффективны непредсказуемые наказания и в контроле за верностью полового партнера, и в военных действиях, и в рамках морализаторской борьбы с антисоциальным поведением. Переменчивость, резкая смена настроений, капризы, эксцентричность – все это, вероятно, проявления социального протеизма, но способности человека и человекообразных обезьян к адаптивному непредсказуемому социальному поведению требуют дальнейшего изучения. Поскольку смешанные стратегии очень важны в теории игр, а многие социальные взаимодействия можно рассматривать как игры, было бы странно, если бы хаотичное поведение не играло значительной роли в общественных отношениях людей.

Если высшие приматы отличаются от низших более развитыми способностями к социальному прогнозированию, у них, скорее всего, должен быть лучше выражен и социальный протеизм, позволяющий избегать предсказуемости. Как это связано с человеческой креативностью? Казалось бы, стратегия бешеной собаки совсем непривлекательная, даже отталкивающая в сексуальном плане, и это явно не та форма поведения, которой мог бы благоволить механизм выбора партнера. Но я все же попытаюсь доказать, что способности к рандомизации, лежащие в основе этой стратегии, могли трансформироваться под действием полового отбора в свойственные нам креативность, остроумие и чувство юмора. Каким же образом социальный протеизм мог подготовить почву для креативности? Это могло произойти как минимум тремя способами. Первый из них связан с мозговыми механизмами, обеспечивающими креативность, второй – с индикаторами способности к протеизму, формируемыми половым отбором, а третий – с игровым поведением, служащим индикатором молодости.