И альтруистичные люди-охотники, и альтруистичные аравийские болтуны появились в результате очень важного эволюционного процесса под названием “выбор равновесия”. Пугающий термин, не правда ли? Глубокое его понимание редко можно встретить даже у тех биологов, которые немного знакомы с теорией игр. Но я считаю, что эта идея помогает прояснить многие вопросы, связанные не только с эволюцией, но и с человеческой культурой.

Чтобы понять идею выбора равновесия, нужно хоть немного узнать о самом равновесии и теории игр. Теория игр – это метод изучения стратегий принятия решений в условиях, когда выигрыш каждого участника зависит не только от его собственных действий, но и от действий других людей. Игра – это любая социальная ситуация, участники которой выбирают стратегию поведения, опираясь на свои предположения о стратегиях других участников. Так поступает каждый участник, и все это напоминает дурную бесконечность: я предполагаю, что вы предполагаете, что я предполагаю, что вы предполагаете… Как теория игр может помочь предсказать человеческое поведение в играх, если они выглядят как безнадежная путаница?

Где-то в 1950-м экономист Джон Нэш разрубил этот гордиев узел, разработав концепцию равновесия (сейчас она известна под названием “равновесие Нэша”). Равновесие – это набор стратегий игроков (по одной на каждого), характеризующийся единственным простым свойством: ни у одного игрока нет мотива менять свою стратегию при условии, что остальные игроки продолжают следовать уже выбранным стратегиям. То есть равновесие как бы поддерживает сохранение всеми участниками своих стратегий и сохраняет таким образом само себя. Идея равновесия образует фундамент современной теории игр, а значит, и современной экономики, военной стратегии и стратегии бизнеса. За свое открытие Нэш вместе с другими учеными в 1994 году удостоился Нобелевской премии по экономике.

Автомобильное движение – хороший пример равновесия. Если все автомобили, как в Британии, едут по левой полосе, нет ни одной рациональной причины выезжать на правую. Бунтари быстро исчезнут из популяции водителей. Но и движение по правой полосе может быть примером равновесия, как на территории некоторых бывших британских колоний в Северной Америке: другим правилам они следуют в знак своей независимости. В игре вождения есть и третий вариант равновесия, когда каждый водитель 50 % времени проводит на левой полосе, а 50 % – на правой. Если так уже поступают все – можете присоединиться. Такое произвольное равновесие, кажется, предпочитают в бывших британских колониях в Южной Азии, а особенно – таксисты Бангалора. Нэш понял, что наиболее реалистичные игры имеют несколько состояний равновесия. Мы не можем в точности предсказать, какое равновесие установится. Однако мы можем предсказать, что игроки будут координировать свое поведение в направлении какого-то из них. В игре вождения разные страны пришли к разным точкам равновесия.

Выбор равновесия – это постепенный процесс, в результате которого в игре устанавливается равновесие. Представьте, что анархическая страна, где автомобили в глаза никто не видел, вдруг начнет их импортировать. Люди поедут по дорогам, не зная, какую полосу выберут остальные. Одни будут все время ездить по левой стороне (британское равновесие), другие – по правой (американское равновесие), а остальные будут ежедневно кидать монетку (бангалорское равновесие). Мы имеем три конкурирующие стратегии, каждая из которых приводит к своему типу равновесия. Предположим, что при каждом лобовом столкновении оба водителя погибают. Если встречаются два водителя, предпочитающие одну и ту же полосу – левую или правую, – оба выживают. Если любитель правой полосы встречает любителя левой – оба погибают. Если приверженец бангалорской стратегии встречает себе подобного, оба погибают в половине случаев. Нет никаких рациональных предпосылок для предсказания равновесия, которое должно установиться. Все равновесия одинаково “рациональны” в том смысле, что в каждом из них все участники действуют наиболее выгодным для себя образом с учетом поведения остальных. Хотя рациональных причин для установления того или иного равновесия нет, роль рефери может сыграть историческая случайность. Можно не сомневаться, что спустя несколько недель победит либо правостороннее равновесие, либо левостороннее. Какое именно – дело случая, но одно непременно одержит верх. (У бангалорского равновесия шансы будут невелики.)

В этом примере проблему выбора равновесия решает не рациональная логика, а историческая случайность. Когда у видов в ходе эволюции устанавливается определенное равновесие в игре ухаживания, в роли исторических случайностей выступают случайности эволюционные. Легко создать компьютерную симуляцию этого процесса, как это сделал, например, Брайан Скирмс. Свою работу он интересно и доступно представил в 1997 году в книге “Эволюция общественного договора” (Evolution of the Social Contract). Процессы выбора равновесий в реальной биологической эволюции должны идти постоянно. Большинство взаимодействий животных можно рассматривать как совокупность стратегий, поэтому их тоже можно моделировать при помощи теории игр. Но в играх, по сложности близких к реальным, вариантов равновесия огромное множество – не три, как в игре вождения, а сотни и тысячи. В реалистичных играх со множеством равновесий процессы выбора равновесия критичны для понимания и предсказания поведения.

В “спортивном” примере мы рассмотрели два возможных равновесия в игре демонстрации атлетической формы: палочный бой и охоту. Если все уже лупят друг друга дубинками, привлечь партнерш можно будет только метким попаданием по мужским головам: поступать иначе просто нет смысла. Это-то и делает палочный бой равновесием. Но если все охотятся, привлечь партнерш можно лишь успешной охотой. Охота, таким образом, тоже равновесие. Предпочтения потенциальных половых партнеров в пользу хороших охотников или бойцов обычно бывают генетически и культурно консервативными, и благодаря этому консерватизму поддерживается равновесие.

Бои на дубинках и охота одинаково рациональны с точки зрения отдельного участника, но охота – такое равновесие, при котором общий выигрыш выше. На примере аравийских болтунов мы убедились, что альтруистическое поведение – предупреждающие крики и склонность делиться едой – может быть равновесным состоянием в игре демонстрации приспособленности. Основная идея здесь такова: в играх, связанных с ухаживаниями, много возможных равновесий, и некоторые из них подразумевают альтруистическое поведение. Большинство – нет, поскольку способы траты энергии в демонстрациях приспособленности в основном не связаны с предоставлением благ другим особям. Павлиний хвост, демонстрируя приспособленность павлина, растрачивает энергию хозяина впустую: эта энергия не передается ни павам, ни другим павлинам. Но у избранных видов вроде аравийских болтунов и людей дорогие брачные демонстрации действительно приносят пользу другим особям.

Антрополог Джеймс Бун в своей статье 1998 года “Эволюция великодушия” (The Evolution of Magnanimity) описал, как выбор равновесия может благоприятствовать альтруистическим демонстрациям. Он предложил читателю вообразить две группы, разыгрывающие разные равновесия в игре демонстративного потребления:

Победит “великодушное”, а не “расточительное” равновесие. Но все же такое противостояние групп не подпадает под классическое определение группового отбора, в котором отдельные особи несут убытки ради общего блага группы. В нашем случае каждый индивидуум поступает рационально и эгоистично, стараясь с помощью своих затратных демонстраций добиться высокого статуса и привлекательности для партнеров. Поддерживают равновесие не групповые, а индивидуальные сексуальные преимущества, и соревнование групп – это соревнование равновесий. Антропологи Роберт Бойд и Питер Ричерсон считали, что взаимосвязь выбора равновесия и группового отбора чрезвычайно важна не только в эволюции, но и в культурной истории человечества. Их идеи заложили новый фундамент для сравнительного анализа человеческих культур и социальных институтов, и мне бы очень хотелось поговорить о них подробнее, но, увы, объем книги ограничен.

Обобщая, можно сказать, что иногда эволюция благоприятствует установлению такого равновесия в игре ухаживания, при котором особи очень великодушны друг к другу. Это не значит, что эволюция тяготеет к истинному, бескорыстному альтруизму. Это значит лишь то, что скрытые преимущества великодушия – репродуктивные, не связанные с непотизмом или реципрокностью. В принципе эволюция может поддерживать очень высокие уровни альтруизма, если он вознаграждается получением высокого социального статуса и расширением репродуктивных возможностей. Без полового отбора щедрость по отношению к посторонним, не способным отплатить за помощь, вряд ли эволюционировала бы. А вот под действием полового отбора склонность к великодушию могла развиться легко, если бы служила показателем приспособленности. То, что доброта и великодушие кажутся нам особенно привлекательными в половых партнерах, говорит о том, что в игре ухаживания наши предки пришли к редкому, удивительному варианту равновесия.