Глава пятнадцатая
– Может кто-нибудь сходить и разбудить Бенедикта? – спросил Жан Ги, раскладывая вилкой на сковороде бекон.
В кухне пахло свининой, копченной на кленовых поленьях, и свежезаваренным кофе. Готовы были и яйца.
Часы показывали четверть девятого, и солнце уже встало. А Бенедикт еще нет.
– Я схожу, – сказал Арман.
Он только что вышел из кабинета, сделав звонок по своим делам. Начал подниматься по лестнице, и вид у него был немного рассеянный, отсутствующий.
Они услышали стук в двери спальни, голос Армана:
– Бенедикт… Завтрак готов.
Потом снова стук.
– Эй-эй, петушок давно пропел.
Рейн-Мари улыбнулась. Сколько раз она слышала от Армана эти слова: «Петушок давно пропел». У двери их сына Даниеля.
Хотя те последние несколько месяцев, проведенные Даниелем дома, не давали особого повода для веселья с учетом причины, по которой он в десять утра все еще спал. И она помнила ярость, в какую впадал их сын, когда отец входил в его спальню и начинал будить.
Ярость легко могла перейти в насилие.
И все же Рейн-Мари улыбалась. Начиналось это вполне нормально и естественно – какой молодой парень не любит понежиться в кровати. Так оно продолжалось довольно долго. Но потом изменилось.
– Можете сюда подняться? – проговорил Арман с верхней площадки.
Они переглянулись, Анни взяла Оноре на руки, и все пошли вверх по лестнице.
– Его здесь нет, – сказал Арман, отходя в сторону, чтобы они могли посмотреть в открытую дверь.
Его не только не было, но он и вообще сюда не заходил. Арман вошел в комнату, огляделся.
– А его вещи?
– Они здесь.
Да, комната выглядела точно так, как и перед уходом Бенедикта вчера вечером.
– Пойду-ка я позвоню, – сказала Рейн-Мари и пошла вниз в гостиную.
Она сняла трубку и стала набирать номер, а Арман и Жан Ги надели куртки, варежки и ботинки.
Гамаш уже выходил из дому утром – выгуливал Анри и Грейси вокруг площади. Но солнце тогда еще почти не встало, и он вполне мог пропустить что-нибудь. Кого-нибудь. В сугробе. Трескучий мороз спал, и теперь было просто холодно. Выйдя на улицу, Арман посмотрел на термометр на веранде. Минус шесть по Цельсию.
Не жарко.
Они пошли рысцой: Арман показал, что пойдет по часовой стрелке, а Жан Ги двинулся в противоположном направлении вокруг деревенской площади.
Он заставлял себя замедлять быстрый шаг. Не хотел ничего пропустить.
Его глаза смотрели внимательно, впитывали все. Мозг работал. Пытался развести действия и эмоции. Пытался не представлять тело Бенедикта, скрючившееся у дорожной обочины.
Если дело кончилось этим, то спешить было некуда, но они все же торопились.
Жан Ги вышел из-за поворота:
– Ничего, шеф.
Они сделали еще круг, теперь медленнее. Снежные стены были круты, но Жану Ги с помощью Армана удалось забраться наверх, и он пошел по неровной кромке, как канатоходец, глядя то в одну, то в другую сторону.
Из своего коттеджа вышла Клара, вскоре к ней присоединилась Мирна, покинувшая свой магазин. Даже Рут появилась.
– Рейн-Мари позвонила, – сказала старая поэтесса. – Есть что-нибудь?
– Ничего.
К ним присоединилась Рейн-Мари:
– Я только что говорила с Оливье. Бенедикт вечером заходил в бистро. Выпил пива, но пьяным вовсе не был.
Она, как и Арман, знала, что иногда люди в темноте и на холоде теряют ориентацию. Нередко выпивка и наркотик усугубляют растерянность.
– Ничего, – сказал Жан Ги, соскальзывая со снежной стены.
– Мы должны разделиться, – сказал Арман. – Проверить все въезды и выезды.
– Я посмотрю на Старой почтовой дороге, – сказала Клара.
Ответа она не стала ждать – сразу двинулась, куда сказала.
Они распределили между собой места поиска и разошлись, а Рут направилась поговорить с Оливье.
Несколько минут спустя все услышали резкий свисток. Рут призывала их в бистро.
Их кожу болезненно пощипывало, когда они вошли в тепло.
– Он вчера заходил сюда, – подтвердил Оливье. – Я не видел, как он уходил…
– А я видел, – сказал Габри, вытирая руки о передник. – Он ушел с Билли Уильямсом. Они о чем-то разговаривали и вышли вместе.
– И куда пошли?
– Понятия не имею. Но я видел, как уехал пикап Билли. Не знаю, был с ним этот ваш парень или нет.
Габри снял трубку телефона в баре и позвонил. Они увидели, как он кивнул, послушал, потом повесил трубку.
– Билли говорит, он подвез Бенедикта до фермы мадам Баумгартнер.
Мирна перестала потирать руки у огня и спросила у Гамаша:
– Зачем это ему понадобилось?
– Бенедикт его попросил, – сказал Габри. – Что-то с его пикапом. Это все равно по пути Билли к дому, вот он его и подвез.
– И оставил там? – спросила Клара.
– Судя по всему, – ответил Габри. Хотя на Билли Уильямса это было не похоже. Он занимался очисткой дорог и всякими другими работами в районе, уж он-то прекрасно знал, что холод убивает. – Больше Билли ничего не знает.
– Вероятно, Бенедикт уехал в Монреаль, – сказал Оливье.
– Возможно, – сказал Арман.
– Что вас беспокоит? – спросила Клара, когда Мирна ушла к себе, чтобы принести бумаги от нотариуса с номером телефона Бенедикта.
– Он обещал не садиться за руль своей машины, – сказал Арман. – Поэтому мы ее и оставили. На ней нет зимних покрышек.
– Только не говори мне, что кто-то тебе солгал. – Рут вытянула нижнюю губу и сделала печальное лицо. – И он сказал: вот те крест?..
И «чтоб мне не жить»?
Но она, к удивлению Армана, не произнесла второй части божбы. Может быть, у Рут все же имелся какой-то фильтр.
– Но наверно, он должен был все же нам сообщить, что вернулся в Монреаль, – сказала Рейн-Мари.
– Возможно, он все еще спит в своей квартире, – сказала Клара. – Проснется – позвонит.
– Я ждать не буду, – сказала Мирна, размахивая принесенными бумагами. – Я звоню на его сотовый.
Она набрала номер. Все смотрели на нее. И ждали. Ждали.
На том конце включилась голосовая почта; Мирна оставила сообщение с просьбой перезвонить и повесила трубку.
– Других телефонов у него нет? – спросил Жан Ги, заглядывая через плечо в бумаги Мирны. – Домашнего нет?
– У молодых теперь не бывает домашних, идиоты, – объяснила Жану Ги Рут. – Ты старик – тебе это неизвестно.
– Мы должны съездить на ферму, – сказал Арман, направляясь к двери. – И убедиться.
– Я с вами, – сказала Мирна. – Мы одна команда. Душеприказчики должны держаться вместе. – Она ответила на взгляд Армана. – Что? Это факт.
– Это чушь, – сказала Рут.
– Я знаю, – сказала Мирна, отвечая в большей мере на взгляд Армана, чем на слова Рут.
Он кивнул. Они оба понимали, что могут увидеть там. И из всех здесь он и Мирна больше других привязались к Бенедикту. Молодой человек притягивал к себе, чуть ли не сразу вызывал у людей симпатию. Они и в самом деле чувствовали себя необычной, маленькой, но командой.
– Я тоже поеду, – сказал Бовуар, направляясь вместе с ними к машине.
– И я, – сказала Рейн-Мари.
– Ты не могла бы остаться дома – вдруг он позвонит? – спросил у нее Арман.
– Дай мне знать, – сказала она, когда они сели в машину.
– Боже милостивый… – сказала Мирна, подаваясь вперед и вытягивая своим телом ремень безопасности, когда они свернули к фермерскому дому.
– Я звоню «девять-один-один», – сказал Жан Ги.
Арман достал лопату из багажника.
Пикап Бенедикта стоял там, где они его оставили. Арман быстро подошел и заглянул в салон.
Пусто. Ключ в замке зажигания и в положении «включено», но, вероятно, в баке кончился бензин. Он повернул ключ, сунул к себе в карман.
– Спасатели уже в пути, – сказал Бовуар, подойдя.
– Здесь никого! – крикнула Мирна. Она стояла во дворе рядом с другой машиной. Незнакомой Арману. – Ее здесь не было, когда мы уезжали вчера, верно?
– Не было, – подтвердил Арман.
Бовуар вытащил из сугроба перед ступеньками крыльца лопату и теперь держал ее как оружие.
Мирна подошла к нему, и все трое уставились на дом.
Жилище мадам Баумгартнер обрушилось.
Крыша и второй этаж упали – часть до самого пола, часть повисла бог знает на чем.
– Позвони им еще раз. Пусть привезут собак, – сказал Гамаш, медленно подходя к дому.
Бовуар позвонил.
– Он внутри? – прошептала Мирна.
– Думаю, да. – Гамаш оглянулся, посмотрел на другую машину. – И не один.
Арман снял шапочку, наклонил голову в сторону дома:
– Вы слышали?
Жан Ги и Мирна сняли головные уборы, прислушались.
Ничего.
Гамаш подошел к своей машине, два раза нажал на кнопку гудка. Два коротких, резких звука, потом тишина. Он прислушался.
Но ответом ему было только зловещее молчание.
Ничего. Ничего.
Что-то.
Удар. Треск.
Они переглянулись.
– Может, это балка потрескивает, шеф.
– Или это может быть Бенедикт, – сказала Мирна. – Или кто-то другой пытается подать сигнал. Что будем делать? Мы не можем просто так стоять здесь.
Помощь уже в пути, но они могут приехать минут через двадцать-тридцать. А это на таком морозе может быть временем между жизнью и смертью. Если кто-то дожил до утра на таком холоде, то он, вероятно, теперь на последнем издыхании.
– Мы сначала, прежде чем что-то делать, должны убедиться, что там есть кто-то живой, – сказал Арман. Он приложил ко рту ладони рупором и прокричал: – Бенедикт!
– Эгей! – крикнул Бовуар.
Они замолчали, прислушиваясь.
Стук. На сей раз отчетливый. Еще один. Тук-тук. Теперь точно. Кто-то живой. И испуганный.
Это на мгновение напомнило Гамашу о другом человеке. Об Амелии и ее пирсинге. Тук-тук-тук. Ее знак.
Спасите наши души.
– Он должен прекратить, – сказала Мирна. Ее глаза широко раскрылись, дыхание участилось. – Он обрушит весь дом. Прекрати! – прокричала она.
– Мы вас слышим! – крикнул Гамаш. – Мы идем. Перестаньте стучать!
Он повернулся к ним, увидел страх на их лицах.
– Мы должны идти внутрь? – сказал Бовуар.
Арман кивнул. Они, как и он, опасались, что дом, в который они собирались войти, может обрушиться полностью. Но если он и Мирна боялись, то Жан Ги был в ужасе.
Он страдал клаустрофобией. Она была его кошмаром.
Бовуар коротко кивнул, еще крепче ухватил черенок лопаты и шагнул к обрушенному дому.
– Я думаю, тебе лучше… – начал было Гамаш, но замолчал, когда услышал звук.
Они повернулись к дороге. Приехал грузовичок-пикап. Жан Ги опустил лопату и чуть не разрыдался. Помощь, спасатели. Они знают, что нужно делать. Они и пойдут в дом.
Машина остановилась, из нее вышел один-единственный человек. И Бовуар чуть опять не разрыдался.
Не спасатели. Билли Уильямс.
– Услышал, что парнишка пропал. Приехал посмотреть – могу чем помочь? – Он стоял рядом со своей машиной и смотрел на дом. Потом сказал что-то, Гамашу показалось «нихренасе».
– Что он сказал? – спросил Гамаш у Мирны.
По причинам, вызывавшим категорическое недоумение у Гамаша, он был единственным человеком на земле, который не понимал ни слова из того, что говорил Билли Уильямс. Ни единого. Даже близко.
– Это не имеет отношения к делу, – ответила Мирна.
– Парнишка там живой?
– Мы думаем – да, – сказала Мирна. – Кто-то там живой. Либо Бенедикт, либо еще кто-то. Эта машина стояла здесь, когда вы высадили его прошлым вечером? – Она показала на стоящую чуть поодаль машину.
– Я ничего такого не заметил. – Он снова повернулся к дому. – Темно ведь было. Так. Я должен его вытащить. Он там по моей вине.
Гамаш, старавшийся следить за их разговором, посмотрел на Мирну:
– Спросите, у него есть соответствующая подготовка – спасение людей из зданий? Он понимает, что нужно делать?
Теперь Билли обратился к Гамашу:
– Вы думаете, я вас не понимаю? Прекрасно понимаю.
Лицо Билли так обветрилось, что не позволяло определить его возраст – то ли тридцать пять, то ли семьдесят пять. Он имел стройную, тонкую фигуру, и даже под тяжелой зимней одеждой угадывалось, что все мышцы его тела напряжены.
Но глаза смотрели на Армана мягко, с выражением нежности. Билли улыбнулся:
– Настанет день, старина, и вы меня поймете.
Однако Гамаш не понял.
Одно ему было ясно с первого момента, как он увидел Билли Уильямса: у этого человека есть более чем средняя доля божественного.
Лицо Билли помрачнело, когда он разглядывал груду развалин, потом он снова обратился к Арману.
– Когда это закончится, – сказал он, доставая из своего пикапа громадную монтировку, – с вас пирог с лимонным безе.
Мирна не дала себе труд перевести сказанное.
Билли шагнул вперед, и Гамаш протянул руку, чтобы остановить его, но Билли отмахнулся:
– Я вчера оставил здесь парнишку. Завел его тачку, чтобы работала. Потом уехал. Нельзя было его оставлять. Поэтому я вернулся. Чтобы помочь ему. Доставить домой.
Гамашу для перевода на сей раз Мирна не потребовалась. Не имело значения, что сказал Билли, – теперь важно было только действие.
– Вы один не можете. Вам нужна помощь. Я иду с вами. – Арман повернулся к Жану Ги и Мирне. – Ждите спасателей. Они скоро будут здесь. Объясните им, что случилось.
– Если идете вы, иду и я, – сказала Мирна.
– Нет.
– Там застряли два человека, – сказала она. – Нужно больше людей. – Видя неуверенность Армана, она добавила: – Это не ваше решение, его приняла я. К тому же я сильнее, чем кажусь.
Его брови взметнулись. Она казалась довольно сильной.
Гамаш кивнул. Мирна была права. Она им понадобится. И решение принял не он.
– Шеф? – сказал Жан Ги. На его лице была написана мука.
– Тебе принадлежат высоты, mon vieux, – тихо сказал Арман. – А мне – ямы. Ты помнишь?
– Ну, вы идете? – спросил Билли, уже поднявшийся на ступеньки крыльца. – Поспешите.
Бовуар сделал шаг назад.
– Он говорит, будьте осторожны, – сказал Жан Ги, но Арман уже шагнул в полуобрушенную дверь за Билли и Мирной.
Здесь было темновато, хотя столбы света из проломов наверху доходили до пола. Снежок падал вниз неторопливыми струйками, соскальзывая с крыши и через дыры.
Там было тихо, слышалось только их дыхание и звук шагов – они шли по узким, заваленным мусором проходам.
Они двигались быстро и тихо, насколько это позволяли обстоятельства.
А потом резко остановились.
Ванная сверху упала на то, что прежде было кухней. Обломки, включая и лохань на львиных лапах, заблокировали дальнейшее продвижение.
Гамаш легонько постучал лопатой по ванне, подождал.
Наступила тишина, и, пока сердце Армана сжималось, раздался стук. Потом еще один.
Билли показал, откуда он доносился.
Ровно оттуда, куда им мешали пройти обломки.
Билли пробормотал что-то, и Гамаш полностью понял его слова. Некоторые ругательства не нуждаются в переводе.
Потом Арман с удивлением увидел, как Билли упал на колени. Перехватив взгляд Мирны, он понял: она собирается сделать то же самое.
Что, этот человек молится? Арман не возражал против молитвы, но сейчас время для этого казалось неподходящим. К тому же он подозревал, что Бог точно знает, чего они хотят и как, по их мнению, их хотение должно сбыться. Но еще он знал: молитва скорее для того, чтобы укрепить молящегося, а не информировать большинство.
Потом он увидел, что Билли подсунул монтировку под ванну и теперь пытается приподнять ее. Гамаш положил свою лопату и стал помогать Билли. Они вдвоем нажали на монтировку. Арман напрягся, наваливаясь со всей силы.
Чугунная ванна подалась, но только чуть-чуть.
– Постойте. Подержите ее, – сказал Арман. Он отошел назад и перевел дыхание. Потом кивнул Билли, и они вдвоем еще раз налегли на монтировку.
Но ванна, на которой лежали тонны обломков, почти не шелохнулась.
– Вы можете помочь здесь? – спросила Мирна.
– Ми-ну-точку, – сказал Арман сквозь сжатые зубы. Он давил. Давил. Наконец отвалился. Признавая свое поражение. Уставился на непреодолимую преграду между ними и тем, кто оставался живым за ней.
Раздался скрип, треск. Стена мусора двигалась. Смещалась.
Гамаш сделал полшага назад, потянул за собой Билли.
Он повернулся, чтобы предупредить Мирну. Но замер. Его рот открылся от удивления. Мирна словно в одиночку поднимала мусор. Потом он присмотрелся внимательнее.
Если он взял лопату, а Билли монтировку, то Мирна потихоньку взяла домкрат из машины Армана и подсунула его под балку. А теперь накачивала рычаг.
Балка поднималась дюйм за дюймом. Риск был велик.
– Мне нужна помощь, – сказала Мирна.
Двое мужчин присоединились к ней, принялись налегать на рычаг домкрата. Раз. Два. Сверху съехала еще куча снега. Они замерли. Три.
Послышался треск – стропила и поперечины сместились.
Гамаш ждал – он дышал поверхностно, вглядывался во все глаза в полутьму, напрягал слух, ждал. Сейчас все либо обрушится, либо стабилизируется.
Потом за смещением обломков Арман услышал новый стук. Все более панический.
– Стоп! – крикнул он.
Одно резкое слово. И стук прекратился.
Мирна с их помощью подняла балку настолько высоко, насколько они отважились. Дюймов на восемнадцать.
Гамаш уставился на просвет, потом перевел взгляд на Мирну.
– Вы меня не оставите позади, – сказала она, читая его мысли.
– Вам не пролезть.
– А вы пролезете?
Арман уже снимал тяжелую куртку.
– Пролезу.
– Тогда и я пролезу. Мы пролезем вместе.
Она сняла куртку, прижала к себе.
– Гонор? – спросил Арман.
– Практичность, – сказала она. – Я вам понадоблюсь.
– Будь у меня выбор, я бы хоть сейчас забрал ее у вас, – сказал Билли, улыбаясь Мирне. – Великолепная женщина.
– Что он сказал? – спросил Арман.
Она сказала ему.
– Вероятно, вы ослышались, – сказал Арман. Но он улыбался.
– Бога ради, – сказал Билли. – Попробуем еще раз. Еще пару дюймов – и порядок.
Он схватил рычаг, надавил. Арман и Мирна присоединились к нему.
Снова стон. Частично от дома, но большей частью от них.
Но обломки они сдвинули. Так им казалось. Они надеялись.
– Я первый, – сказал Арман.
Гамаш оглянулся на узкий, заваленный мусором проход, по которому они прошли: здесь прежде была кухня. А двигались вроде бы к столовой. Через вторую ванную.
Он снова посмотрел в образовавшуюся щель. Она была похожа на готовую захлопнуться пасть. Все его инстинкты самосохранения кричали: не делай этого.
Арман лег на спину, лицом вверх, и, оттолкнувшись ногами, перевел свое туловище в щель. Его глаза находились в сантиметрах от острых щеп и ржавых гвоздей, похожих на клыки. Он повернул голову, закрыл глаза, выдохнул, чтобы быть потоньше, и двинулся дальше.
Запах свежескошенной травы. Маленькие лапки внучек Флоры и Зоры в его ладонях – они прогуливаются по берегу Сены. Рейн-Мари в его объятиях в воскресное утро.
Его лицо на другой стороне. Потом шея. Потом он протиснул плечи. Грудь.
А потом продвижение остановилось. Рубашка зацепилась за гвоздь.
Он прополз слишком далеко – Мирна и Билли не могли тут ему помочь.
Балки опять зашевелились и просели. Теперь каждый раз, когда он осторожно вдыхал воздух, гвозди касались его груди.
– Арман? – позвала Мирна.
– Минуточку.
Он снова закрыл глаза, выровнял дыхание. Выровнял мысли.
Стираное белье на веревке. Запах Оноре. Отдых в саду за чашкой чая со льдом. Рейн-Мари. Рейн-Мари. Рейн-Мари.
Гамаш снова оттолкнулся ногами, услышал, как рубашка рвется о гвоздь.
Крошки мусора посыпались ему на лицо, запорошили веки и губы. Он вдохнул и ощутил их в носу, почувствовал, что вот-вот закашляется. Сдерживая позывы, подавляя их, он оттолкнулся сильнее, яростнее.
Треск рвущегося материала прекратился – Арман оказался по другую сторону.
Встав на колени, он согнулся пополам и зашелся в кашле.
– Арман? – позвала Мирна с тревогой в голосе.
– Я в порядке, – хрипло ответил он. – Пока оставайтесь там.
Гамаш огляделся, нашел кусок бетона, сунул руку в щель и принялся загибать гвозди.
– Теперь можно.
Не без труда пробралась через щель и Мирна, за ней – Билли, который перед собой толкал их куртки.
– Что это? – спросила Мирна. Она стояла, подняв голову, принюхиваясь. Арман тоже почувствовал запах. Дуновение чего-то едкого. Знакомого. Даже утешительного. Вот только…
Дерево, обугленное. Обугливающееся.
Они с Мирной переглянулись, потом оба посмотрели на Билли, у которого на лице впервые за все время появилось встревоженное выражение.
Гамаш почувствовал, как у него на шее волоски становятся дыбом.
В доме пожар.
– Нужно двигаться.
– Ну же, ну же… – повторял Жан Ги, глядя на дом.
Внимание его настолько сконцентрировалось, что он едва дышал. Не моргал. Не слышал, как подъехали машины.
Ничего для него не существовало, кроме этого жилища.
Время осторожности прошло.
– Эй! – крикнула Мирна. – Где вы?
– Здесь, я здесь, – раздался ответ. Голос хриплый. Незнакомый.
Все трое посмотрели в направлении звука. Между ними и голосом находилась еще одна преграда.
Расцарапывая руки, они стали расчищать пространство от кусков бетона и дерева, пока не проделали проход. Арман лег лицом вниз и посмотрел в него.
И увидел длинный, тонкий хвост помпона.
Потом знакомое лицо.
– Это Бенедикт, – сказал он остальным.
– Слава богу, – проговорила Мирна и обняла Билли.
Бенедикт стоял спиной к двери, смотрел широко раскрытыми глазами, не отваживаясь верить в то, о чем он молился, о чем кричал и что все-таки случилось.
Молодой человек поднес руку к лицу, не в силах сдержать слез:
– Вы пришли… Вы пришли…
Билли расширил проход, и когда Арман прополз внутрь, Бенедикт, рыдая, схватил его в свои объятия.
Гамаш на мгновение прижал его к себе, потом отступил назад, чтобы видеть лицо Бенедикта. Его тело. Казалось, он цел и невредим.
– Тут есть еще кто-то, – сказал Гамаш. – Где он?
– Есть? – переспросил Бенедикт. – Я так не думаю. Не могу поверить, что вы пришли…
– У дома еще одна машина, – сказала Мирна, присоединившаяся к ним.
Следом за ней появился и Билли:
– Да, я ее видел, но когда приехал. Я звал, но никто не откликнулся.
Арман заметил на полу небольшую кучку тлеющего дерева. Бенедикт выжил ночью в трескучий мороз – сжигал все дерево, до которого мог дотянуться.
Вот здесь-то и находился источник запаха. Значит, дом все же не горел.
Он начал говорить об этом Мирне, но тут Билли прикоснулся к руке Армана. Призывая его к тишине. Он запрокинул и наклонил голову. Прислушивался.
– Это спасатели? – спросила Мирна.
– Спасатели? – переспросил Бенедикт. – А разве вы не…
– Ш-ш-ш, – прошипел Билли, и все смолкли.
Билли уставился в потолок. Арман увидел, как зрачки у Билли расширились, и в тот же момент он услышал скрежет. Похожий на визг. Дом издавал вопль.
– Нет! – закричал Жан Ги.
Он бросился вперед, но крепкие руки ухватили его. Бовуар выкручивался, сопротивлялся, пытался освободиться.
Члены спасательной команды местного отделения Sûreté оттащили его, а дом исчез в облаке снега.
– Черт побери, – прошептал один из агентов.
Постройка стала обрушаться, и Бенедикт привлек к себе Армана.
– В дверь! – прокричал молодой человек.
Билли ухватил Мирну и успел прыгнуть туда за миг до сильнейшего треска.
Они опустились на колени, крепко сжали веки, вцепившись друг в друга. Разрушение было ошеломляющим. Шум – оглушающим. Дезориентирующим. Громким, иерихонским. Скрежещущим. Визжащим. Он исходил от дома. От них. Дом обрушился на них.
Обломки падали на Армана, сбивали его в сторону, но деваться было некуда. Мусор, хлам обваливался на них теперь со всех сторон. Пригвождал, придавливал их к земле.
Бенедикт подтащил его еще ближе к себе, и Гамаш услышал рыдания парня, чье тело теперь сложилось над ним, защищало от неизбежного.
Он едва мог дышать. Осталось место только для одной мысли. Одного чувства.
Рейн-Мари. Рейн-Мари.
А потом нечестивый визг прекратился. Раздавались глухие удары, хлопки, когда падали стропила. И оседали. Но громкий, душераздирающий звук почти прекратился.
Арман открыл глаза, прищурился; их щипало от пыли и грязи. Он поднял голову, закашлялся.
Заглянул в лицо Бенедикта.
На лбу парня была кровь, ее струйки стекали по слою бетонной пыли и крошек штукатурки. Отчего молодой человек напоминал треснувшую статую.
Но его глаза оставались яркими. И моргали.
– Мирна? – прохрипел Арман, почти не узнавая свой голос.
– Здесь.
Он почувствовал, как она двигается у него за спиной, но не мог повернуться. Их припечатало к полу.
– Билли?
Последовало слово, которое Арман не смог узнать, но произнесенное знакомым голосом.
Они все остались живы.
Бенедикт закрыл глаза от пыли, висевшей в воздухе. Но Арман смотрел широко раскрытыми глазами. Впитывал. Смотрел на парнишку, который все еще обнимал его. Хотя глаза слезились, хотя их жгло, он видел дверной косяк, который спас их, видел отметки на нем, сделанные десятилетия назад. Отметки роста детей.
Энтони, Кэролайн. Вырастающие с каждым замером. И Гуго, который не вырастал.
Но Арман смотрел еще дальше. На серую руку, торчащую из кучи мусора.
