ГЛАВА 5

Фокусы разума

Многие верят: подброшенная монетка быстро и справедливо разрешает любой спор. Мы загадываем «орел или решка», древние римляне называли этот способ «navia aut caput» («корабль или голова») — по изображениям на сторонах монеты. На первый взгляд, подбросить монетку — это оптимальный способ разрешения споров, ведь вероятность того, что выпадет орел или решка, одинакова. На самом деле нет.

Несколько лет назад группу клинических ординаторов попросили подбросить монетку 300 раз в тщательно подготовленных условиях и постараться, чтобы каждый раз выпадал орел. Медики не были ни профессиональными игроками, ни мошенниками, им не дали времени на подготовку. И тем не менее у каждого выпало больше орлов, чем решек. У одного — целых 200, что составляет 68%, что значительно превышает случайность. Статистики из Стэнфордского университета анализировали физику подбрасывания монеты и установили: без участия со стороны подбрасывающего она с большей вероятностью упадет вверх той стороной, какой лежала на руке перед броском. Правда, эта вероятность — всего 51% против 49%, но кто теперь сочтет подбрасывание монетки справедливым жребием?

Джо Недни из профессионального клуба американского футбола San Francisco 49ers узнал о вероятностях подбрасывания монеты и предложил перед матчем разыгрывать мяч на «камень, ножницы, бумага». Скольких ребятишек эта игра обрекла на участь извлекать мяч из сада грозного соседа? Если же из справедливых жеребьевок монета выбывает, а остается «камень, ножницы, бумага», то Боб Купер, чемпион мира 2006 года в этой игре, победивший 496 соперников, — самый удачливый парень на планете.

Простые правила этой игры известны всем. Два игрока на счет «три» одновременно показывают рукой знак: камень, ножницы или бумага. Камень тупит ножницы. Ножницы режут бумагу. Бумага оборачивает камень. Всего три варианта, из оставшихся каждый побеждает одного и одно­временно проигрывает другому (если два игрока показали один знак, это ничья, и надо начинать заново). В финале мирового чемпионата игры «камень, ножницы, бумага» Купер, менеджер по продажам из Лондона, вырвался вперед, выбросив «камень» на «ножницы» соперника — до победы оставалось одно очко. В следующем раунде оба выбросили «бумагу». Потом «камень». Потом «ножницы». Три ничьих подряд! И наконец в 15-м раунде Купер выбросил «ножницы» на «бумагу» и был объявлен победителем.

Матч выложили на YouTube, и в первом же комментарии кто-то съехидничал: «Жду не дождусь чемпионата по бросанию монеты». Непосвященные считают, что в игре «камень, ножницы, бумага» у всех игроков равные шансы. Если и вы так думаете, у меня есть несколько экспертов, которые с удовольствием сыграют с вами на деньги. Лучшие из лучших умеют читать мысли и определять выбор соперников еще до того, как они его сделают. Новички играют по примитивной схеме, легко понятной соперникам. Например, мужчины в первый раз чаще выбрасывают «камень», чем «бумагу» или «ножницы», вероятно потому, что он у них ассоциируется с силой. А также меняют знак, выбросив его дважды подряд. Опытные игроки просчитывают ходы новичков наперед и значительно повышают свои шансы на победу.

На чемпионатах, разумеется, неопытных нет. Бывалые игроки проводят сложные атаки и контратаки. Получив звание мирового чемпиона, Боб Купер сказал журналистам, что, по большому счету, игра заключается в том, чтобы «прогнозировать, какого знака соперник ожидает от вас». То есть надо залезть сопернику в голову, понять, какого хода он ожидает, решить, как с учетом этого лучше поступить, и действовать. Попросту говоря, надо прочитать мысли соперника.

Маркус дю Сотой, профессор математики из Оксфорд­ского университета, опробовал одну стратегию, не связанную с чтением мыслей и неуязвимую для телепатов. Он случайным образом выбирал знак, последовательно используя цифры числа пи (3,1459…). Действуя без какой-либо законо­мерности, он не давал соперникам себя прочитать. Ему действительно несколько раз повезло в «невыигрышно-непроигрышной» стратегии, но до Боба Купера ему далеко. Тот победил профессора восемь раз подряд! Купер не полагался на статистику, а, судя по всему, улавливал едва заметные изменения в выражении лица и положении тела, которые выдавали следующий ход Сотоя. Что это, как не чтение мыслей?

Будничная телепатия

Малоизвестный австрийский философ Франц Брентано — предтеча многих светил философии и психологии ХХ века. У него учился немецкий философ Эдмунд Гуссерль, наставник Мартина Хайдеггера, корифея современной фено­менологии и экзистенциальной философии. Учеником Брен­тано был также Карл Штумпф, позже преподававший первым гештальт-психологам («целое больше суммы его частей») и Курту Левину, который считается одним из осново­положников социальной психологии в США (он эмигрировал из Германии в начале Второй мировой войны).

Брентано опубликовал труд «Психология с эмпири­ческой точки зрения» (Psychology from an Empirical Standpoint, 1874). Он стоит в одном ряду с весьма авторитетной книгой Вильгельма Вундта «Принципы физиологической пси­хо­логии» (Principles of Physiological Psychology, 1873). По утверждению Брентано, стержнем человеческой психологии является «интенциональность» мыслей. Его точка зрения происходит из учения Аристотеля и «интенционального несуществования» объектов в схоластике ХII века.

Под интенциональностью понимают ориентированность сознания на какой-либо предмет: наличие в отношении него мыслей, убеждений, целей, желаний и намерений. Мысли могут быть направлены как на реальные объекты, так и на воображаемые, например на волшебников из Хогвартса, и даже на другие мысли. Суть в том, что мысли всегда направлены на нечто, отличное от самих себя. Ничто другое в известной нам вселенной не обладает такой имманентной направленностью (скажем, камень никуда не направлен — он просто есть).

После публикации Брентано понадобилось полвека, чтобы выяснился соответствующий центральный факт социального мышления: мы наделены способностью, или, точнее сказать, безусловной склонностью, замечать и интерпретировать интенциональные процессы окружающих. Глядя на других людей, мы стремимся понять, о чем они думают и как.

Для доказательства наличия привычки к ежедневному чтению мыслей Фриц Хайдер показал группе людей короткий мультфильм с двумя движущимися треугольниками и одним кругом и спросил, что они видели (рис. 5.1). Единственное, чего они не увидели, — два треугольника и круг. Зато перед ними разворачивалась настоящая драма: «Большой треугольник обижал маленького треугольника, а круг сначала испугался, а потом придумал, как его перехитрить, и спасся». Или: «Большой треугольник — ревнивый любовник женщины-круга — разозлился на ее кокетство с маленьким треугольником».

Люди приписывали движущимся геометрическим фигурам несуществующие мысли, чувства и намерения — а они вообще не живые! Мы во всем подразумеваем мыслящий и чувствующий ум: в компьютерах, в машинах и даже в погоде. Вероятно, эта склонность развилась, чтобы мы случайно не пропустили действительных носителей разума — реальных людей. Разум и в самом деле не так легко разглядеть. Нам это не удавалось бы с такой легкостью, не будь мы настроены его искать.

В 1971 году, век спустя, философ Дэниел Деннет систематизировал высказывания Брентано относительно тенденции восприятия окружающих в качестве умов, руководящих поступ­ками. По мнению Деннета, независимо от убеждения в существовании других умов, мы считаем окружающих интенциональными созданиями. Он назвал это «интенцио­нальной установкой». Мы думаем о мыслях других людей (а они в свою очередь — о наших), и это отражается в том числе в юморе — например, в диалоге Даффи Дака с Багзом Банни звучит фраза: «Я знаю, что ты знаешь, что я знаю». Персонажи явно перегибают палку, но подобного рода обмен информацией в основном и позволяет создавать общественными усилиями футбольные лиги, строить школы и небоскребы.

Интенциональная установка настолько распространена и так часто применяется в повседневной жизни, что трудно смотреть на нее как на колоссальное достижение, каковым она на самом деле является. Мы все телепаты. Читая это, вы воспринимаете не только буквы на бумаге, но и мои мысли во время их написания. Так же и я, когда писал эти строки, думал о том, как вы их воспримете, чтобы доходчивее сформулировать. Разве возможно создать машину, которая с пользой для себя читала бы чужие мысли?

Насколько бы это ни казалось невероятным, мы постоянно этим заняты, и совершенно бессознательно. Видимо, поэтому мы так долго и не осознавали этого. Как рыба, не подозревающая, что живет в воде, потому что ничего не видела кроме воды, мы не замечаем естественной для себя способности к телепатии. Только представьте себе ужас жизни без возможности понимать чужие мысли и самому быть понятым окружающими!

Возьмем банальный пример. Прилетев в родной Лос-Анджелес, я сажусь в маршрутное такси, и оно везет меня на парковку. Когда машина подъезжает к терминалу, я машу рукой, и водитель понимает, что я хочу сесть в его автомобиль. Он останавливается и открывает дверь — и я знаю, что он таким образом приглашает меня сесть. Это — элементарное взаимодействие между двумя незнакомыми людьми. Не знай мы психологического значения поведения друг друга, все прошло бы не так гладко.

Вот еще примеры: консультация отдела компании по разработке нового плана подбора персонала; учитель математики, объясняющий своим 25 ученикам синусы и косинусы. В таких случаях нужно тонко чувствовать восприятие своих действий окружающими. Все пойдет кувырком, если мы вдруг утратим способность понимать и прогнозировать чужие мысли. Можно строить планы величайших достижений, но без социального мышления и умения втолковать свою идею окружающим и заинтересовать их нам пришлось бы воплощать свои затеи в жизнь без посторонней помощи.

Психологи называют способность понимать мысли окружающих, руководящие их поступками, моделью психи­ческого, а сам процесс (суждение о ментальном состоянии других людей) — ментализацией. Ученые прогнозируют, исхо­дя из теорий, выводят заключения, основываясь на данных, а мы, взрослые люди, действуем так, как будто у нас есть представление о том, что окружающие наделены разумом и реагируют по определенным правилам (например, про­игрывая — расстраиваются, а не радуются). Это наше основ­ное достижение, оно позволяет координировать наши мысли с мыслями других людей для достижения общих целей и сотрудничества.

Панч и Джуди

Последние лет тридцать исследователи модели психического озабочены двумя взаимосвязанными вопросами: у кого она есть и когда она развивается? Первый вопрос касается того, какие животные наряду с человеком обладают моделью психического. И есть ли еще кто-нибудь на планете, кто способен воспринимать разум окружающих? Отличаются ли от нас животные лишь степенью владения моделью психического, так же как другими умениями — например, использовать орудия труда? Дэвид Примак, зоопсихолог, и его коллега Гай Вудрафф решили найти ответ. Шимпанзе — наши ближайшие генетические родственники, поэтому искать модель психического следовало в первую очередь у них.

Примак и Вудрафф работали с шимпанзе по кличке Сара. Ей показывали видеозапись, где человек пытается что-то сделать, скажем, достать банан. Видео останавливали до того, как он находит решение, и показывали Саре фотографии с разными вариантами действий по добыванию банана. И она всегда выбирала правильный (где человек приносит ящик и встает на него). Для нас с вами это не составило бы труда, но для шимпанзе — весьма впечатляюще. Примак и Вудрафф пришли к выводу, что шимпанзе Саре надо было понять, что человек обладает желаниями и целями и в данном случае хотел утолить голод, раздобыв банан.

Неужели у шимпанзе есть модель психического? Случай Сары не ответил на вопрос — скорее открыл дебаты. Деннет и другие считают: каким бы эффектным ни было поведение Сары, не исключено, что у нее понимания не больше, чем у попугая, обученного задавать определенные вопросы в определенных условиях, либо она решала собственную задачу («что мне делать?»), не рассуждая о наличии разума у кого-либо. Деннет предложил более подходящую задачу на понимание ложных убеждений (1978), основанную на уличной комедии XVII века «Панч и Джуди».

Маленькие дети за просмотром «Панча и Джуди» издают пронзительные восторженные крики, когда Панч собирается бросить ящик с обрыва. Почему? Потому что они знают: Панч думает, что Джуди еще в ящике. Но они-то видели, как Джуди убежала, пока Панч находился к ящику спиной. Восторг выражает их верное понимание ситуации: им известно, что действия Панча основаны на ложном убеждении.

Анализ Деннета подводит нас ко второму вопросу модели психического: в какой момент своего развития человек ее обретает? Как следует из примера Деннета, люди распозна­ют в других ложные убеждения — но это не врожденное умение. В середине 1980-х несколько исследователей повторили эксперимент Деннета с Панчем и Джуди. Самый известный его вариант называется «Салли и Энн». Зрители видят двух кукол Салли и Энн рядом с корзинкой и коробкой. Салли кладет стеклянный шарик в корзинку и уходит. Пока ее нет, Энн перекладывает шарик в коробку. Когда Салли возвращалась, детей спрашивали, где она будет искать свой шарик. Фокус в том, что дети знают, где шарик, а Салли не знает. Она думает, что он в корзинке, где она его оставила, но его там нет.

Ребенок-эгоцентрист, уверенный, что все знают то же, что и он, ответит: Салли заглянет в коробку. Если ребенок знает, что у окружающих могут быть другие представления, иногда не совпадающие с реальностью, он скажет: Салли будет искать шарик в корзинке. Результаты многочисленных исследований одинаковы. Трехлетки не справляются с задачей, а у пятилетних детей она уже не вызывает затруднений.

Со временем появляются новые тесты для выявления у детей признаков такого рода социальных навыков во все более раннем возрасте. Шимпанзе демонстрируют зачатки этой способности, но пока не получено ни одного убедительного доказательства, что они способны предполагать у окружающих ложные убеждения. Вероятно, люди все-таки единственные существа, умеющие понимать чужое мышление.

Почему же так интересен факт, что дети размышляют о психическом состоянии окружающих? Потому что оно невидимо. Разве можно увидеть мысль, чувство или желание? Однако мы логически приходим к выводу, что именно эти незримые сущности в головах людей руководят их поступками. Глядя на катящийся с горы камень, мы не считаем, что он хочет спуститься к подножию, но предполагаем это намерение у бегущего вниз человека.

С возрастом у нас появляется сложная теория о том, как разные ситуации и их исходы вероятнее всего повернут ход мыслей среднестатистического человека и как он в связи с этим поступит. Если Тед, лучший друг Билла, будет слишком много времени проводить с Джорджем, мы знаем, что почувствует Билл (обиду, ревность) и как отреагирует (постарается наладить отношения с Джорджем и дружить втроем или начнет конкурировать с ним за внимание Теда). Какую бы ситуацию я ни описал, вы наверняка сможете с уверенностью предположить действия ее героя. Способность оценивать мысленную реакцию окружающих и представлять ее себе заранее помогает чаще получать социальное вознаграждение и минимизировать социальную боль.

Если перед отправкой письма вы подумаете, что, прочитав его, адресат не захочет больше с вами общаться (а это не входит в ваши планы), то постараетесь переписать текст, высказаться более дипломатично. Нечто подобное мы делаем ежедневно много раз. Телепатические способности помогают налаживать социальные связи.

Система общего интеллекта

Как же мы научились читать чужие мысли? Одна из старейших предпосылок — наша общая предрасположенность к логическому и контролируемому мышлению, за которые отвечает префронтальная кора. Логическое мышление бывает двух видов: дедуктивное и индуктивное.

В дедуктивном мышлении осуществляется анализ событий, которые произойдут при выполнении определенных условий. Например:

1. Если пойдет дождь, пикник отменится.
2. Идет дождь.

Если оба условия соблюдены, мы логически заключим, что пикник отменяется. Это пример дедуктивного мышления, своего рода импликации, лежащей в основе наших феноменальных способностей к решению задач.

В индуктивном же мышлении для прогнозирования событий будущего используются условия, выполненные в прошлом. К примеру, уверенность, что солнце взойдет завтра, обусловлена тем, что оно всходило каждый день всю нашу жизнь, а это дает основания предполагать, что так будет всегда. В отличие от дедуктивных заключений, обоснованные индуктивные гипотезы не всегда подтвержда­ются. Сколько бы раз ни всходило солнце, это не дает 100-процентной вероятности, что так будет повторяться вечно — так же как 12 эпизодов триллера «Пятница, 13-е» не гарантируют выхода 13-го. Выводы индуктивного мышления подтверждаются при условии, что окружающий мир остается прежним, поэтому пока есть смысл ждать новых восходов и выпусков ужастика.

В многочисленных нейровизуализационных исследованиях установлено, что в процессе индуктивного и дедуктивного мышления активируются участки латеральной области префронтальной и теменной коры, называемые латеральной лобно-теменной корой (рис. 5.2). В некоторых исследованиях мозга отмечена разница двух типов мышления, но нейроанатомическое сходство между ними существенно превышает скудные различия.

Если брать шире, латеральные лобно-теменные области обеспечивают бесчисленные виды осознанного мышления так называемой кратковременной памяти. Этот психологический процесс обычно связывают с мысленным удержанием и обновлением многочисленных фрагментов информации. Предположим, я покажу вам на экране компьютера семизначное число (8675309) и попрошу запомнить его на 10 секунд. Вы для этого подключите свою кратковременную память. Она заодно поможет оценить разницу между двумя удерживаемыми в памяти вещами — скажем, определить, какое из двух чисел больше.

В повседневной жизни кратковременная память нужна, к примеру, для чтения. Когда предложение дочитано до конца, его начало еще удерживается в кратковременной памяти — таким образом, нить не теряется. Если бы каж­дое слово стиралось из памяти сразу после прочтения, запомнить суть первой части предложения было бы невозможно — а значит, и понять смысл остальных частей. Из многочисленных исследований с применением фМРТ мы знаем, что за кратковременную память отвечает латеральная лобно-теменная кора мозга. С увеличением загруженности кратковременной памяти (скажем, сначала вы запоминаете пятизначное число, потом семизначное, потом девятизначное) растет и активность мозга. Разумно предположить, что области, участвующие в логическом мышлении и кратковременной памяти, частично пересекаются: в ходе логического мышления надо держать в уме фрагменты информации и сравнивать их, а в этом нам помогает кратко­временная память.

Логическое мышление и кратковременная память входят в понятие общего интеллекта. У людей, способных удерживать в уме больше информации и эффективнее ею оперировать, интеллект выше. Поэтому не удивительно, что в исследованиях нейронного базиса интеллекта отмечена активность все тех же латеральных лобно-теменных об­ластей. У тех, кто набирает больше баллов в тестах на подвижный интеллект, эти области работают энергичнее при выполнении задач на осознанное и активное мышление.

Поскольку все эти типы мышления задействуют одни и те же области мозга, естественно предположить, что именно в них и находится модель психического. Латераль­ная область префронтальной коры — это универсальное устройство абстрактного мышления для расчета налогов, игры в шахматы и запоминания телефонных номеров в рекламных роликах на достаточное время, чтобы успеть позвонить и заказать товар. Так если она отвечает за мышление вообще, значит, может участвовать и в рассуждениях о разуме окружающих? Социальное мышление, так же как и общее, подразделяется на дедуктивное и индуктивное.

Рассмотрим пример задачи на понимание ложных убеждений:

1. Салли положила шарик в корзинку.
2. Салли не видела, как Энн переложила шарик в коробку.

Исходя из этих условий, мы логически заключаем: Салли не знает, что шарик находится не там, где она его оставила, и, следовательно, ее убеждение о его местонахождении ошибочно. Это типичный случай дедуктивного мышления, и он не кажется нам отличным от других. Аналогичным образом в индуктивном прогнозе мы опираемся на предыдущий социальный опыт. Например, мы видели, что, получив плохую оценку на экзамене, студенты расстраиваются. Из этого мы можем прогнозировать реакцию любого человека на плохую оценку в будущем. Но как бы просто это объяснение ни звучало, социальное мышление невозможно уровнять с несоциальным — такой подход в корне неверен.

Система социального интеллекта

Социальное и несоциальное мышление схожи по структуре и ощущениям, но в них задействованы совершенно разные нейронные системы. Это уже давно доказали Крис и Ута Фрит, опубликовав статью о нейровизуализации. Испытуемые в их исследовании читали три типа предложений. Одни объединялись абзацем и для понимания требовали ментализации. В одном из абзацев рассказывалась история о грабителе, который обронил перчатку, убегая от полиции. Полицейский кричал: «Эй ты! Стой!», чтобы вернуть грабителю перчатку, но тот подумал, что его поймали с поличным, и признался во всем.

Чтобы понять поступок грабителя, читатель должен предположить у него ложное убеждение относительно намерений полицейского. Другие предложения никак не были связаны между собой и не задействовали ментализацию (например, «Название аэропорта изменилось» и «Луиза откупорила маленькую бутылку масла»).

Как и в других исследованиях по пониманию прочитанного, во время чтения не связанных между собой предложений у находящегося в МРТ-сканере испытуемого активировались в основном латеральные области префронтальной коры, относящиеся к речи и кратковременной памяти. Но если предложения складывались в связное повествование и требовали ментализации, латеральные области пре­фронтальной коры оставались относительно спокойными. В этом случае активировались уже другие участки: дорсо­медиальная префронтальная кора (ДМПК), височно-теменной узел (ВТУ), задняя часть передней поясной коры и полюсы височных долей (рис. 5.3).

Помните мультфильм Хайдера про два треугольника и круг — неодушевленные фигуры, которые почему-то наделили мыслями, чувствами и намерениями? В другом своем исследовании Фриты наблюдали аналогичную избирательную активность ДМПК и ВТУ у испытуемых при просмотре этого мультфильма.

Однако у аутистов с дефицитом ментализации эти об­ласти были менее активными. Так, наделение геометрических фигур социальными признаками само по себе активирует области, участвующие в ментализации. Однако у людей с проблемами понимания окружающих в повседневной жизни активность этих областей невысока.

Мое любимое исследование ментализации недавно провел психолог Роберто Кабеза. Его команда подошла к ментализации более широко: участников исследования попросили весь день ходить с закрепленной на уровне груди фотокамерой, которая делала снимки через заданные промежутки времени. Таким образом, у каждого участника получились сотни кадров с элементами их будничной жизни. Затем людей помещали в МРТ-сканер и демонстрировали им в хронологическом порядке фотографии — их самих и других участников. Глядя на свои фотографии, участники заново переживали связанные с ними си­туации. А чужие снимки им приходилось ментализировать, чтобы представить себе, как прошел день другого человека и как изображения могут быть связаны друг с другом («куда он идет?», «что он делает?»). Связанные с ментализацией области мозга (ДМПК и ВТУ) сильнее активировались при просмотре чужих фотографий, чем своих собственных.

За последние 15 лет были проведены десятки подобных исследований, и во всех неизменными оставались два момента. Во-первых, ДМПК и ВТУ почти всегда активнее при ментализации (и еще в ней регулярно отмечается участие задней части передней поясной коры и полюсов височных долей). Поэтому я называю эти области «системой ментализации». Во-вторых, повышенная активность областей мозга, участвующих в работе кратковременной памяти, несоциальном мышлении и подвижном интеллекте, в таких исследованиях почти не отмечается. Иначе говоря, нейровизуализация поведала нам о том, чего мы никогда не узнали бы, просто рассуждая о функционировании разума: хотя социальное и несоциальное мышление ощущаются одинаково, эволюция создала для них две отдельные системы.

Ментализация по умолчанию

О системе ментализации мы уже говорили. В  я называл ее сетью пассивного режима работы мозга. В анализе хода чужих мыслей участвуют те же области, которые активируются в минуты покоя в сканере, между выполнением когнитивных задач. И они же «включаются», когда мы мечтаем. Эти области работают с момента рождения как единая сеть. Ранее я описал их как способствующие интересу к социуму. Теперь, рассмотрев их в контексте ментализации, вы лучше понимаете, чем занимается эта сеть.

Мы с Робертом Спантом и Меган Мейер недавно провели исследование, намереваясь окончательно определить, что же творится в мозге в состоянии покоя и как это связано с его фокусированием на разуме окружающих. Предыдущие исследования продемонстрировали, что сеть пассивного режима работы мозга и сеть ментализации анатомически пересекаются — но это и так очевидно. Главный вопрос — действительно ли наблюдаемая в покое активность как-то связана с социальностью и служит ли эта связь какой-то важной цели? Возможно, во время отдыха и во время ментализации она выполняет разные задачи — до проведения исследований мы этого не знали. На тот момент по данным большинства экспериментов сеть пассивного режима относили просто к помехам, заставляющим нас совершать ошибки.

На мой взгляд, сеть пассивного режима обеспечивает мозг тысячами часов практики по обработке социальной информации. Если я прав, то люди, у которых на протяжении многих лет она была более активной, должны превосходить остальных в социальном мышлении — ведь чем больше трудишься, тем лучше результат.

Боб, Меган и я немного продвинулись вперед в этом направлении и измерили активность сети пассивного режима у испытуемых в период отдыха. Высокая активность может говорить об интенсивной работе сети в прошлом, что, по идее, должно было привести к улучшению навыков ментализации в настоящем. Чтобы это проверить, мы сопоставляли активность сети пассивного режима каждого участника с его же результатами в отдельной задаче на ментализацию.

Те, кто продемонстрировал повышенную активность ДМПК в спокойном состоянии в сканере, показали лучшие результаты в последующей задаче на ментализацию. В целом самая высокая активность ДМПК была у тех, кто решил эту задачу на 10% быстрее участников с самой низкой активностью этой области. Они думали на один ход вперед, как шахматисты. Это — первая установленная связь активности сети пассивного режима и социального мышления в действии. Однако без продолжительных исследований мы не могли утверждать, что причиной улучшенного социального мышления участников была именно сеть пассивного режима. Поэтому мы провели еще один, узконаправленный этап исследований.

Наша вторая гипотеза заключалась в том, что сеть пассивного режима влияет на ежеминутную готовность к социальному мышлению. Во второй главе я предположил, что ее активность в период отдыха может быть подготовкой к развитию действий в социальной, а не физической плоскости. В частности, сеть пассивного режима готовит нас к ментализации действий окружающих.

Для проверки мы дали участникам исследования три типа задач, два из которых требовали ментализации. Мы пере­тасовали задачи так, чтобы участники не знали, какой тип будет следующим. Между задачами мы делали короткий перерыв (от двух до восьми секунд), измеряли степень активности сети пассивного режима в это время и сопоставляли ее с эффективностью решения последующей задачи.

Результаты задач на ментализацию с высокой актив­ностью сети пассивного режима после перерыва оказались лучше, чем с низкой. Однако это не касалось задач без ментализации: интенсивность работы сети пассивного режима никак не отразилась на эффективности их решения. Исследование предоставило веские, пусть даже требующие дальнейших экспериментов свидетельства в пользу того, что сеть пассивного режима осуществляет социальную подготовку к считыванию психического состояния окружающих. Благодаря системе ментализации мы воспринимаем человеческие тела как наделенные чувствами вместилища разума. Эволюция могла бы активировать другие системы на период отдыха, чтобы мы смотрели на мир с математической или иной несоциальной точки зрения. Но таков был ее выбор — переключать мозг на социальное мышление и заглушать любое другое при каждой возможности.

Социальное мышление для социальной жизни

Мы используем систему ментализации сотни раз в день и выносим обоснованные предположения о мыслях окружающих. Порой такая активность является всего лишь следствием проявления естественного интереса к причинам поступков других людей. Описанные выше исследования менталиации определенно создают такое впечатление, поскольку в них присутствует обособленный наблюдатель, никак не связанный с изучаемыми им людьми.

Однако вряд ли наша способность к менталиации развивалась только ради того, чтобы быть объектом внимания. Философ и психолог Уильям Джеймс писал: «Мое мышление направлено всегда и исключительно на мои действия». Так и с нашим социальным мышлением: наш успех в чем-либо нередко зависит от того, насколько в этом преуспел некто, или от взаимоотношений с этим человеком. В таких случаях успех от неудачи отделяет только умение отслеживать или предугадывать психическое состояние окружающих.

Представьте, что вы с другом играете в видеоигру и вам надо вдвоем поймать зверя в лабиринте. В нем нет тупиков, поэтому в одиночку это невозможно. Вам надо скоординировать свои действия, отрезав зверю пути к отступлению. Но вы с другом не сидите рядом, а играете по сети, договориться невозможно, хотя вы и видите, что делает ваш друг и, исходя из этого, совершаете свои действия. Нейробиолог Вако Йошида провел нейровизуализацию при выполнении похожей задачи под названием «Охота на оленя» (Stag Hunt) и установил: чем сложнее предугадать действия партнера по игре, тем активнее система ментализации. Надо отметить, что, в отличие от наших человекообразных предков, мы можем произносить свои намерения вслух. Древним людям из-за отсутствия речевых навыков во время охоты или спасения от хищников приходилось обозначать свои намерения и предугадывать чужие действия посредством визуальных сигналов.

Мы сотрудничаем с окружающими, но и конкурируем не реже, а в таких случаях еще важнее точно оценивать их цели и намерения, поскольку они могут стараться целе­направленно нас запутать. С точки зрения непосвященных, для выигрыша в карточную игру вроде покера нужны только знание правил и удача, ну еще умение рассчитать вероятность выхода карты, закрывающей стрит или флеш. Но любой профессиональный игрок подтвердит — этого далеко не достаточно.

Навык № 1: терпение. Все хотят играть и выигрывать каждую раздачу. Но гораздо интереснее оставаться в игре, чем сбросить карты и смотреть, как играют другие. С большим количеством карт в игру входить не стоит, ибо неконтролируемая тяга к действию быстро лишит вас фишек. Чтобы много выигрывать, надо иногда вовремя выходить из игры.

Навык № 2: умение блефовать. Сможете вы внушить сопернику, что у вас фулл-хаус, если на самом деле у вас худшая комбинация? Убедите его сбросить карты, чтобы никто не узнал, что вы блефовали?

Навык № 3: умение определить, блефует соперник или нет. Если у всех игроков есть первый навык, то победа зависит от умения блефовать или распознать блеф.

Соперничество в ментализации нарастает, когда обе стороны противостоят попыткам перехитрить друг друга. В старом эпизоде сериала «МЭШ» (MASH, 1970), снятого в жанре «черной комедии», высокомерный аристократ Винчестер, не пользующийся популярностью среди военных, играет в покер с Орлиным Глазом Пирсом и другими коллегами. И всякий раз, к их неудовольствию, облегчает им карманы. К концу сериала они наконец находят признак блефа: когда у Винчестера карты хуже, чем можно предположить по ставкам, он начинает громче насвистывать. И в конце серии он проигрывается в пух и прах.

В сериале Винчестер — объект насмешек, но в реальной жизни он мог бы догадаться, что его раскусили, и обернуть это в свою пользу. И стал бы свистеть иначе, или в другие моменты, чтобы поднять ставки с хорошей комбинацией или забрать банк блефом. Потом его коллеги снова разгадали бы его, а он бы опять это заметил — и так до бесконечности.

Джорджо Коричелли исследовал соперничество в ментализации. Участники эксперимента в нескольких отдельных испытаниях выбирали число от 0 до 100. Правила каждый раз менялись, но выигрыш всегда был связан с тем, как собственные предположения одного участника соотносятся с догадками остальных. Например, в одном испытании выигрывал тот, чьи предположения оказывались ближе к двум третям (2/3) от среднего показателя всех догадок. То есть предположение каждого влияло на то, какой ответ окажется правильным. Участники, действовавшие без всякой стратегии, могли выбрать любое число от 0 до 100, не задумываясь о правилах.

Их выбор в среднем должен был составить 50. Другие игроки, применив стратегическое мышление, выбирали 33 (то есть 50×2/3). Некоторые могли подумать, что все остальные тоже выберут такую стратегию, и тогда предполагали 22 (33×2/3). Так можно было продолжать, пока кто-нибудь не достиг бы равновесия Нэша, равного нулю.

В других испытаниях участники угадывали другие пропорции, отталкиваясь от среднего (1/2 и 3/2). Коричелли рассчитал показатель стратегического IQ, указывающего на степень, до которой участник учитывал вероятность наличия стратегического мышления у других. Стратегический IQ непосредственно связан с активностью ДМПК, но не имеет отношения к активности латеральной лобно-теменной коры, которая отвечает за несоциальный интеллект. Страте­гический IQ очень похож на социальный и связан с системой ментализации мозга.

Информационные диджеи

В юности я редко обращал внимание на диджеев на радио, хотя от некоторых из них мои британские друзья фанатели так же, как я от любимых групп. Когда я начал ходить в лос-анджелесские клубы, чего уже давненько не делал, то наконец понял, что отличает хорошего диджея от плохого.

Музыкальных произведений в разных жанрах существует такое множество, что я никогда не смог бы прослушать их все. Великие диджеи слушают музыку целыми днями и знают, какая композиция в определенный момент на конкретной вечеринке понравится данной аудитории. Большинство слушает музыку ради собственного удовольствия, а ди­джеи — для того чтобы потом ее кому-нибудь включить.

Интернет и социальные сети из всех нас сделали своего рода информационных диджеев. Миллионы людей ежедневно пишут в Facebook и Twitter в надежде заинтересовать кого-то тем, что им самим интересно.

Увидев результаты недавних исследований социальности мозга или хорошую статью про технологии на сайте Gizmodo, я пишу про них в Twitter, потому что знаю, что большинству моих подписчиков это будет интересно. А забавные фотографии своего сына я там не публикую — не та аудитория. Им самое место в Facebook, где меня читают друзья и родственники (я сопровождаю их извинениями перед теми, кому уже надоело смотреть на снимки чужих детей). Быть информационным диджеем — значит уметь выбирать, чем делиться, и знать, как это преподнести своей аудитории.

Несколько лет назад мы с Эмили Фальк заинтересовались тем, что происходит у людей в голове, когда увиденная ими информация кажется им полезной для кого-то еще. Воспринимаем ли мы любую информацию только с той точки зрения, насколько она полезна или занимательна для нас? Мы решили узнать, всегда ли люди оценивают новую информацию с точки зрения того, насколько она может быть нужной и интересной для других. У носителя хороших новостей и рассказчика занятных историй больше шансов обрести много социальных связей.

Для проверки своей гипотезы мы предъявляли лежащим в сканере людям информацию о сюжетах для будущих телесериалов. Мы придумали их сами и снабдили названиями, описанием и промофотографиями. После сканирования участники рассказывали, какие идеи они считают перспективными, а какие нет. Одни участники представляли себе, что работают стажерами на телеканале (например, NBC) и сортируют сюжеты для продюсеров, отбирая лучшие. Другие участники играли роль продюсеров — им мы не показывали описание, они узнавали о сюжете только со слов стажеров. В конце мы попросили продюсеров оценить, насколько каждый сюжет достоин отправиться на рассмотрение еще выше, к директорам канала.

Нас интересовало, что происходит в мозге стажеров, когда они решают, какие из показанных им сюжетов доста­точно перспективны и получат одобрение продюсеров. При виде описания, достойного внимания продюсера, их система ментализации сияла, как рождественская елка. За несколькими исключениями остальная часть мозга никак не реагировала на потенциал сюжета.

Мы предполагали, что системы логического мышления или памяти как-то себя проявят, поскольку для изложения впоследствии понравившегося сюжета его надо запомнить. Но активировалась только система ментализации. Это позво­ляет предположить, что, даже впервые столкнув­шись с некой информацией, мы ищем, с кем бы ей поделиться и как ее преподнести конкретному человеку. Важно отметить: дело не в универсальной привлекательности сериальных сюжетов. Стажеры дали им очень разные оценки — следовательно, дело именно в способности передать свое мнение продюсерам.

Мы также рассмотрели индивидуальные особенности стажеров. Одним удавалось быстро убедить продюсеров в правильности своего мнения — можно сказать, они лучше продавали. В нейронной реакции стажеров, пока они смот­рели информацию о сюжетах, мы искали эффект продавца. У более успешных продавцов работала только одна часть системы ментализации — ВТУ. Это наводит на мысль, что система ментализации непрерывно фильтрует поток ежедневной информации и отбирает то, что достойно внимания других людей, будет им полезно и укрепит социальную связь с окружающими. Это еще раз подтверждает, что чтение мыслей упрочивает связи.

Повторенье не всегда мать ученья

Сеть ментализации помогает ладить с окружающими. Благодаря ей мы заглядываем в мысли других людей, предуга­дываем их надежды, страхи, устремления и намерения и, как следствие, эффективнее общаемся. Мы подмечаем психологические особенности тех, с кем сталкиваемся ежедневно, прогнозируем их реакцию на неожиданные события и таким образом избегаем ненужных трений. Эта способность позволяет кооперироваться ради целей, не дости­жимых в одиночку, и конкурировать с соперниками. Система ментализации фильтрует информацию и подсказывает, чем и как стоит поделиться с окружающими. Без этой универсальной машины чтения мыслей мы бы пропали.

Требует ли работа системы ментализации больших усилий? Мы включаем ее сознательно, как кратковременную память? Никто ведь непроизвольно не ведет обратный отсчет, отнимая по 17. Или ментализация устроена как зрение — мы видим все, на что направлен взгляд? Трудно ответить однозначно, однако есть основания полагать, что ментализация включается самопроизвольно и функционирует как своего рода система социальной кратковременной памяти.

В нашем с Меган Мейер исследовании участники выполняли задание на кратковременную память. Вместо чисел и букв им надо было думать о чертах характера своих друзей: какие они веселые, настойчивые или беспокойные. Как и в задачах на несоциальную кратковременную память, сложные испытания давались участникам тяжелее и требовали больше времени.

Однако в отличие от задач, при выполнении которых система ментализации отключалась, здесь с повышением сложности она становилась активнее. В контрольном исследовании мы обнаружили: результаты заданий на социальную и несоциальную кратковременную память качественно расходятся, что наводит на мысль об отдельных психологических процессах.

Оказывается, для эффективного функционирования система ментализации требует сознательных усилий. Это важно: люди не любят напрягаться и естественным образом не задействуют ее в полную силу. Если есть возможность избежать усилий — мы почти всегда ей воспользуемся, так как всегда ищем легкие пути. Избирательный поиск при решении сложных задач называется эвристикой, мы всегда стремимся упростить себе принятие решений. Эвристика возникла потому, что в большинстве ситуаций обеспечивает разумный компромисс между точностью и затраченными усилиями. Но порой это доставляет нам неприятности.

В социальном мышлении эвристика тоже не редкость. Люди легко проходят тесты на модель психического, когда знают, что их проверяют, но вот в повседневной жизни при отсутствии внешнего контроля не всегда применяют ее в полной мере. Между способностями к чему-либо и их непроизвольной реализацией лежит пропасть. Обычно вместо того, чтобы тщательно ментализировать, мы предпочитаем не напрягаться и идем по пути наименьшего сопротивления — применяем эвристику. Других мы судим по себе, действуя так, как будто бы они видят, думают и любят то же самое, что и мы. Мы считаем, что фильм понравится другу просто потому, что он нравится нам, не вспоминая и не анализируя, какое кино пришлось или не пришлось ему по вкусу в прошлом. Конечно, с «Аватаром», самым успешным фильмом в истории кино, вы, скорее всего, не промахнетесь. Но если вы относитесь к немногочисленным поклонникам фильма «С широко закрытыми глазами», не стоит обольщаться, что все разделяют ваше мнение.

Психолог из Чикагского университета Боаз Кейсар придумал остроумную парадигму «режиссерские указания», которая продемонстрировала ограниченную ментализацию у взрослых. Представьте, что вы сидите за столом с еще одним участником эксперимента (режиссером). Между вами полка с 16 ячейками (4×4, рис. 5.4). В некоторых ячейках лежат мелкие предметы — игрушечные машинки, яблоки и т. д. Четыре ячейки закрыты от другого участника — вы видите все, что находится в ячейках, а он — содержимое только 12 из них. Ваша задача — перемещать содержимое ячеек так, как распорядится режиссер, сам же он действует по сценарию экспериментатора. Предположим, вас просят переставить игрушечную машинку на одну ячейку ниже. Это просто. Яблоко — на две ячейки вправо, это тоже легко. Но одно задание окажется сложным.

В трех ячейках стоят свечки, две из них видит режиссер, а самая маленькая видна только вам. Что делать, если парт­нер попросит переставить «маленькую свечку»? Ируаз Дюмонтей и Сара-Джейн Блейкмор проводили этот эксперимент с маленькими детьми, подростками и взрослыми. Маленькие дети в 80% случаев выбирали не ту свечку. Они брали действительно самую маленькую — ту, на которую режиссер не мог указывать, потому что ее не видел. Это эгоцентрическое поведение: дети не учитывают точку зрения другого человека и потому действуют исходя из соображения, что он видит то же, что и они.

Взрослые справлялись гораздо лучше — так и должно быть, потому что их способность к ментализации развита лучше. Однако же не настолько хорошо, насколько можно ожидать. Большинство уверены: на сложные задания требуется больше времени, потому что надо учитывать больше факторов, и они всегда будут выполнять их правильно. Ясно ведь, другой человек не видит самую маленькую свечку — так с чего бы вообще ее учитывать?

Но в исследовании Дюмонтей и Блейкмор и взрослые ошибались в 45% случаев! Да, они умеют ментализировать, но, как доказал эксперимент, не стремятся применять свое умение. Вероятно, потому, что для тщательной ментализации требуются значительные умственные усилия, а мы запрограммированы не утруждать мозг без крайней необходимости. Как бы ни была развита способность к ментализации, наличие склонности еще не означает, что она всегда идеально работает и что ее не надо развивать.

Чудо ментализации

Мы учимся понимать убеждения и взгляды окружающих еще в дошкольном возрасте, однако, даже став взрослыми, делаем это не всегда. При этом именно ментализация, как величайшее достижение человеческого разума, отличает нас от животных.

Ментализация, наряду с речью и абстрактным мышлением, объясняет, почему мы живем в кондиционированных домах и общаемся по крошечным беспроводным устройствам. Бизнес, учеба и дружба возможны только благодаря этому чуду нашего разума. Ментализация дает представление не только о мыслях и чувствах окружающих, испытываемых в настоящий момент, но и об их реакции на почти любое событие в ближайшем будущем. И даже позволяет предсказать реакцию с учетом изменения и развития интересов и обстоятельств.

Соучредитель Apple Стив Джобс во взглядах на дизайн продукта был согласен с Генри Фордом, который как-то сказал: «Если бы я спросил клиентов, чего они хотят, они бы ответили: “Быструю лошадь”». Форд полагал, что успешный продукт воплощает в себе те желания клиентов, которых они еще не осознали. Стив Джобс понимал наши желания лучше, чем мы сами. После анонса iPod в 2001 году новый гаджет объявили нежизнеспособным. А к 2011 году было продано более 300 миллионов плееров, и это не считая iPhone, iPad и вдохновленных ими многочисленных других устройств. iPod нравился не всем, но Стив Джобс спроектировал будущее Apple на своем убеждении, что все полюбят его продукты, стоит только попробовать ими попользоваться.

Каждый день мы подслушиваем чужие мысли, стремясь предугадать желания и волнения близких и сделать для них что-нибудь хорошее. И так приятно, когда это взаимно! Ментализация помогает ориентироваться на социальное удовольствие и избегать социальной боли, не позволяя ей застать нас врасплох.

Отправить