ГЛАВА 10

Социальный мозг в жизни

Идея ясна: мозг социален по своей сути. Первые признаки этого обозначились более ста миллионов лет назад. Мы запрограммированы поддерживать связи с людьми. Наше внимание снова и снова как магнитом притягивается к размышлениям о разуме окружающих. Наша сущность, называемая «я», налаживает гармонизацию с окружающими, приводит убеждения к общему знаменателю, заставляет контролировать свои импульсы во благо коллектива. Биологическая сущность нашей социальности важна — она выбрасывает прискорбно незавершенную для большинства теорию о том, кто мы есть.

Люди вокруг нас мотивированы исключительно эго­истичным стремлением к удовольствию и избеганию боли. Это твердили многим поколениям, и это действительно мощный, но далеко не единственный фактор, определя­ющий поведение. Оглянитесь по сторонам — вы увидите множество поступков, идущих вразрез с личными интересами. Их трудно понять, поскольку мы еще не полностью уяснили, какие же мы на самом деле.

Что теперь делать? Осознание социальности дает пищу для размышлений и удовлетворяет экзистенциальную потребность в самопознании. Это неплохо, но понимание природы социальности гораздо важнее. Все наши поступки и все организации, к которым мы принадлежим, зависят от нашего восприятия того, кто мы есть. Только задумайтесь, как удивительно устроен наш мозг, и вспомните, что его основная часть отвечает за социальность. Почти весь день, пока мы находимся на работе или на учебе, уникальный социальный механизм в голове нам вроде бы только мешает сосредоточиться на действительно важных текущих задачах.

В главах 10, 11 и 12 вы убедитесь, что такое утверждение в корне неверно. Социальность улучшает практически все аспекты жизни. Если совсем немного изменить институции и наши собственные цели, мы станем умнее, счастливее и продуктивнее.

Цена счастья

Все хотят жить хорошо, быть счастливыми и здоровыми. Общество это стремление всячески поддерживает: счастливые и здоровые люди продуктивнее, доставляют всем меньше неприятностей и обходятся дешевле. Иеремия Бентам основал свою теорию утилитаризма на принципе величайшего счастья. Он подразумевал, что в правильно устроенном обществе у людей значительно больше удовольствий, чем страданий. Главный вопрос встал перед человечеством, едва наши пращуры научились задавать вопросы: что же нужно для счастливой и здоровой жизни? Однозначного ответа не нашлось за сотни тысяч лет. Возможно, мы всегда подходили к этому вопросу неправильно — так давайте посмотрим с другой стороны.

В 1989 году было проведено масштабное исследование — более 200 тысяч первокурсников опросили на предмет их жизненных целей. Чаще другого студенты упоминали финансовое благополучие. Возможно, они начитались Айн Рэнд. В главной книге этой писательницы — романе-антиутопии «Атлант расправил плечи» (Atlas Shrugged, 1957) — герой утверждает, что «деньги — источник всех благ». Возможно, что первокурсники оказались не по годам мудры. И если Бентам был прав по поводу боли и удовольствий, то с прорвой денег достаточно легко избежать жизненных передряг и получить все возможные удовольствия.

Хотите посетить экзотические страны и питаться в лучших ресторанах? Желаете облететь Землю по орбите? Все это вам доступно при наличии кругленькой суммы. Безусловно, все любят деньги, ведь с ними исполняются любые желания. Но приносят ли они счастье? Экономистов этот вопрос волнует уже не один десяток лет. Отчасти потому, что индивидуальный и государственный доход давно считается объективным показателем благополучия.

Деньги сосчитать несложно, а вот благополучие измерить нельзя. Поэтому общество воспринимает деньги целью, а не средством ее достижения. И все же «счастье», «удовлетворенность жизнью» и «субъективное благополучие» вполне измеримы. Надо просто задать примерно такой вопрос: «Удовлетворены ли вы сейчас своей жизнью в целом с учетом всех обстоятельств?» И люди расскажут. И через год повторят примерно то же самое. Потому что на этот вопрос у всех всегда заготовлен четкий, убедительный ответ.

Связь между деньгами и благополучием можно изучать разными способами, и экономисты, похоже, испробовали их все. Каждый раз они приходили к выводу, что счастье все-таки не до такой степени в количестве денег, как принято об этом шутить. Возьмем несколько стран и для каждой рассчитаем средний показатель благополучия и средний доход населения. Обнаружится закономерность: жители стран с высоким доходом считают себя счастливее. Однако анализ только одного показателя малоинформативен — помимо дохода между странами имеется множество других различий. В богатых странах больше гражданских свобод, лучше образование и здравоохранение, в них менее коррумпировано правосудие. Однако валовой внутренний продукт может попросту обеспечивать один или больше факторов, непосредственно влияющих на благополучие.

Рассмотрим другие исследования. Ученые искали связь между деньгами и счастьем в отдельно взятых странах. Эд Динер, к примеру, анализировал опросы тысяч взрослых граждан США. Он зафиксировал статистически значимую, но весьма умеренную связь. Доходом объяснялось только около 2% расхождений по уровню счастья, и то когда речь шла о прожиточном минимуме: если доход ниже минимального, то лишняя тысяча сразу добавит море счастья. Однако как только базовые потребности удовлетворены, значение роста дохода для благополучия существенно падает.

Некоторые исследователи полагали, что для уточнения связи финансов со счастьем надо отслеживать изменения материального состояния в течение некоторого времени. Например, в одном эксперименте фиксировали доходы с 1946 по 1990 год и сопоставляли с их отчетами о благополучии. Шокирующие результаты приводятся на рис. 10.1: доход респондентов (с учетом инфляции) за это время более чем удвоился, а счастье осталось на прежнем уровне. Экономисты называют это явление «парадокс Истерлина», оно характерно для многих стран, но больше всего для Японии. С 1958 по 1987 год реальный доход японцев вырос на 500%, как и различные материальные блага (например, количество владельцев автомобилей увеличилось с 1% до 60%). Но, несмотря на это, японцы за 30 лет не стали счастливее.

Не знаю, как вам, а мне это совершенно непонятно. Деньги достаются мне трудом, я стараюсь заработать побольше. Потому что уверен, что мне и моей семье они принесут радость. Это возвращает нас к предыдущей остановке финансового поезда к счастью. В течение примерно десяти лет несколько экономистов наблюдали за изменениями дохода группы людей и анализировали, какое отношение он имеет к их благополучию. Оказалось — никакого.

Одни участники эксперимента начали зарабатывать больше, другие — меньше, но на счастье тех и других это никак не влияло. Мне кажется, чем больше я заработал денег, тем лучше для меня, но, похоже, я ошибаюсь.

Объяснение парадокса

В своем разочаровании я наверняка не одинок. Большин­ство людей называют своей основной целью максимально доступный доход. Причем не ради денег как таковых — из-за веры в то, что они поднимут уровень жизни. Однако все исследования без исключений свидетельствуют: этого не произойдет. Мы поставили не на ту лошадь. Как можно было так долго ошибаться? Что мы упустили, что теперь заблудились на пути к счастью?

Убедившись в том, что деньги никак не связаны с благо­получием, экономисты и психологи предложили этому разумное объяснение. Психологи заметили, что человек склонен приспосабливаться к любым новым обстоятельствам — хорошим или плохим. Это называется «гедо­нистическая адаптация», она во многих ситуациях защищает от постоянной депрессии из-за неприятных событий. Однако, к сожалению, точно так же не дает и слишком радоваться положительным моментам. Самый наглядный пример — крупный выигрыш в лотерею. По словам везунчиков, они не стали счастливее, чем их знакомые, которым удача не улыбнулась.

Экономисты в контексте личного дохода дали другое объяснение. По их мнению, счастья нет, потому что никто не учитывает абсолютный доход в соотношении с покупательной способностью — все зациклены на том, сколько они имеют средств по сравнению с окружающими. Из аргумента относительного дохода следует: зарабатывая 50 тысяч долларов в год в районе, где большинство имеют всего 30 тысяч, вы будете счастливее, чем при 100 тысячах долларов в год, если у соседа в два раза больше.

Упущенная социальность

На самом деле все обстоит еще хуже, чем я описал, по крайней мере в США. Рост доходов за последние годы не только не привел к повышению ощущения благополучия — оно снизилось. Отчасти в этом виновно сравнение своих доходов с чужими. Но есть кое-что иное. Роберт Патнем в книге «Боулинг в одиночку: крах и возрождение американского общества» (Bowling Alone: the Collapse and Revival of American Community, 2000) первым указал, чего не хватает для счастья: социальности. Своей гипотезе Патнем и его последователи предложили ряд объяснений.

Во-первых, на благополучие и удовлетворенность жизнью существенно влияют социальные факторы. Во-вторых, в таких современных государствах, как США, социальные факторы пошли на спад. Оперируя специальными терминами вроде «социальный капитал» и «блага общения», экономисты обсуждают социальные факторы. Это брак, наличие друзей, круг общения, принадлежность к различным обществам и организациям (скажем, клуб боулинга), доверие к социальным институтам. Все эти факторы так или иначе имеют непосредственное отношение к благополучию. Было исследование, которое доказало: социальные факторы благоприятнее для ощущения благополучия, чем финансовые (учитывался эффект относительного дохода).

Как же оценить социальные аспекты жизни с точки зрения счастья? Во многих исследованиях умудрялись выводить денежный эквивалент — какую сумму нужно получать, чтобы ощущать себя счастливее. Так, группа экспериментаторов приписала рост благополучия волонтерской деятельности — у тех, кто бесплатно творил добро как минимум раз в неделю, уровень счастья вырос эквивалентно увеличению зарплаты с 20 тысяч до 75 тысяч долларов в год. В другом исследовании обнаружили: в более чем ста странах благотворительные взносы повышают благополучие эквивалентно удвоению зарплаты.

В третьем исследовании наличие друга, с которым часто видишься (против его отсутствия), увеличивало счастье примерно на 100 тысяч дополнительных долларов в год. Брак стоит столько же, развод эквивалентен урезанию зарплаты на 90 тысяч долларов в год. Регулярные встречи с соседями сравнимы с дополнительными 60 тысяч долларов в год. Но самым ценным из нефинансовых ресурсов исследователи назвали физическое здоровье — хорошее против плохого эквивалентно прибавке к зарплате в 400 тысяч долларов в год. Вроде бы многовато, но сколько вы отдали бы за крепкое здоровье? Я заговорил о нем потому, что социальные факторы и на него оказывают огромное влияние, повышая благополучие и прямо, и косвенно.

Замечательно, что «социализация» жизни в буквальном смысле почти ничего не стоит — кофе с друзьями, разговор с соседями или волонтерство не опустошают карманы, а вы приятно проводите время. Правда, тут мы, к сожалению, напортачили. За последние полвека почти все проявления социальности стабильно снижаются. Исключение составляют только соцсети. Люди значительно реже вступают в брак, чем полвека назад. Мы меньше занимаемся волонтерством, реже примыкаем к социальным группам и почти не принимаем гостей.

Лично для меня печальнее всего статистика дружеских отношений. В опросе 1985 года респонденты перечисляли своих друзей в ответ на вопрос: «С кем вы обсуждали важные для себя вещи за последние шесть месяцев?» Почти две трети — 59% — называли трех или более человек. Опрос повторили в 2004 году — и самым частым был ответ: «Ни с кем». Лишь треть — 37% респондентов — насчитали трех или более человек. В 1985 друзей не было всего у 10% человек, а в 2004-м — у 25%. Одному человеку из четырех не с кем поговорить! Социальность улучшает нашу жизнь. Однако цифры свидетельствуют о том, что мы становимся все менее, а не более социальными.

Почему снижается социальность?

Неудивительно, что социальность необходима для благо­получия. Все, что мы знаем о социальном мозге, говорит нам: мы запрограммированы поддерживать социальные связи, чувствуем боль при угрозе их потери, наша идентичность, наше «я», тесно связано с группами, к которым мы принадлежим. Как вы убедились, мозг тянется к любым проявлениям социальности. Общество же тем временем от них отходит. Мы тысячи лет жили маленькими сообществами, где все знали всех, и жизнь была стабильной. Но за минувший век все серьезно изменилось — мы не так счастливы, как раньше и как могли бы быть.

Типичным примером является моя собственная жизнь. Я вырос в Нью-Джерси, там же учился и нашел отличных друзей. Потом я поступил в магистратуру в Массачусетсе и почти перестал общаться с ними. Затем я снова пере­ехал, поступив на должность ассистента кафедры Калифор­нийского университета в Лос-Анджелесе. Я жил в западном Голливуде, завел несколько друзей, но это было далековато от кампуса. Когда мы с Наоми решили жить вместе, то переехали поближе к кампусу, и я перестал видеться с новыми приятелями. Вы знаете, какие ужасные пробки в Лос-Анджелесе? Лишние восемь миль в пятницу вечером делать не захочется. К тому же я только что стал профессором и работал не покладая рук. Мы с Наоми поженились, у нас родился сын, и мне хотелось, чтобы он играл в футбол и волейбол в собственном дворе. Мы купили дом, и мне пришлось взять дополнительную подработку.

Не надо мне сочувствовать — мне в общем-то повезло. Я женат на лучшей подруге и люблю свою семью — всю, вместе с близкими и дальними родственниками. Но вспоминая свои прошлые поступки (кроме гениальной идеи попросить руки Наоми), я понимаю, что все важнейшие события моей жизни географически и эмоционально отдалили меня от друзей и отняли время, которое я мог бы провести с дорогими мне людьми. Незаметно для себя из выпускника философского факультета с категорическим неприятием материальных излишеств я превратился в охотника за «американской мечтой». Где-то по пути я спутал счастье с доходом и карьерным ростом.

Меркантильность и в моей жизни, и в нашей культуре занимает все больше места. За финансовый успех многим приходится расплачиваться социальными связями. Время не резиновое — чем больше мы работаем, тем меньше общаемся. В 1965 году всего 45% первокурсников назвали главной жизненной целью «финансовое благополучие». «Помогать другим» и «растить детей» в то время оценивалось выше. К 1989 году финансовое благополучие предпочитали уже 75%. Такая тенденция должна нас наконец отрезвить — ведь чем выше в глазах человека стоит потребление, тем менее счастливым он себя ощущает.

Снова в школу

Расширение социальных связей — самый простой путь к благополучию. Но растущая зависимость от материальных ценностей уводит в другую сторону, заставляет приносить в жертву финансовому успеху время и силы, которые можно было бы потратить на социальную жизнь. Возьму на себя смелость утверждать: правительство и корпорации у штурвала власти не заинтересованы в снижении потреб­ления — они раздувают налоговую базу, создают рабочие места, чтобы привлечь как можно больше людей к изготовлению новых потребительских товаров.

После беспрецедентной атаки террористов на Нью-Йорк 11 сентября 2001 года президент Буш посоветовал американскому народу для успокоения «пройтись по магазинам». С точки зрения благополучия стимулирование потребительского интереса государством — это пирамида Понци: обещанное счастье никогда не наступит. Независимо от взгляда на потребление обществу надо что-то делать с нынешним курсом на социальную изоляцию. Социальные связи делают нас счастливыми и здоровыми — и полноценными гражданами.

В 1950-х Правительство США предприняло ряд ини­циатив по созданию материальной инфраструктуры страны. Наиболее известен «Закон о федеральном финансировании строительства автомобильных дорог 1956 года», подписанный президентом Эйзенхауэром, согласно которому выделялось 400 миллиардов долларов (в текущих ценах) на прокладку и обустройство более чем 40 тысяч миль феде­ральных трасс. Вложение многократно окупилось оживлением экономики.

Когда в 2008-м грянул мировой экономический кризис, законодатели быстро набросали планы восстановления рушащейся инфраструктуры страны. Дороги и мосты были в плачевном состоянии, а железные дороги безнадежно отставали от современных стандартов. Восстановление инфраструктуры должно было создать новые рабочие места и подстегнуть экономическую активность.

Я бы сказал, нам не хватает новых стимулов для перестройки социальной структуры общества. Справедливости ради замечу: правительство щедро финансирует социальные программы. Правда, они в большей степени направлены на поддержание, чем на расширение социальных связей. Такие программы, как «Социальное обеспечение» и «Медпомощь», обеспечивают некую финансовую безопасность уязвимым слоям населения, но никак не обогащают социальную жизнь всех граждан. Хотя эти программы с большой долей вероятности окупятся повышением продуктивности, улучшением здоровья и снижением преступности.

И все же социальные связи в отличие от бетонных магистралей совершенно неосязаемы, и людей трудно сплотить вокруг нематериальной идеи. Мы знаем, что мозг от природы ориентирован на участие в социальной жизни, и это влияет буквально на все аспекты его функционирования. Представьте, что президент созвал бы Совет социальных консультантов — по аналогии с Советом экономических консультантов. Отдельные богачи призывают больше жертвовать на благие дела, вот Билл Гейтс агитировал миллиардеров вкладываться в борьбу с полиомиелитом. А что, если бы олигархи оплачивали социальное благополучие?

Наверняка многие помнят жизнь в университетском обще­житии и то, как легко там было знакомиться. У многих первокурсников в школе даже друзей не было — а в вузе появились. Социальные связи с однокашниками зарождаются в общежитии. Многие находят там лучших друзей, иногда на всю жизнь. Помимо армии я не припоминаю других социальных институтов, способствующих установлению социальных связей.

Примерно треть американцев проживает в многоквартирных домах, они слегка напоминают общежития, но образ жизни в них совершенно разный. Что же в кампусах такого особенного? Определенно — не еда и не апартаменты. Думаю, там все правильно организовано с точки зрения планировки.

Когда я учился в Ратгерском университете, там на каждом этаже 20% площади отводилось для общения студентов. Сейчас в комнатах есть диваны и кабельное телевидение, а иногда и приставки для видеоигр. Я жил в разных многоквартирных домах, но ни в одном не было специального места, мало-мальски пригодного для общения жильцов. Кое-где имеются просторные вестибюли, но они не приспособлены и не располагают к тому, чтобы там просто задержаться и поболтать. Открытые пространства на этажах порой сталкивают соседей — из-за дверей квартир слышно происходящее внутри, и некоторые жильцы выходят посмот­реть, что происходит у соседей. А специальное место для общения, естественно, должно быть привлекательным для людей. И между пришедшими посмотреть широкоэкранный телевизор или подключиться к бесплатному wi-fi вполне может завязаться беседа.

У общежитий и многоквартирных домов разное предназначение. Университеты заинтересованы в креативных сообществах, а застройщики — в прибыли и повышении стоимости квадратных метров. Но разве нам не нужны сплоченные сообщества? В США в квартирах проживает 100 миллионов американцев, и вложения в улучшение их социальной жизни выгодны всем. Почему бы, к примеру, не предоставлять налоговые льготы застройщикам, которые вместо одной квартиры на этаже оборудуют социальное пространство? Иначе говоря, не пора ли перераспределить часть наших налогов с учетом имеющихся данных о цен­ности социальных связей?

В университетах есть и другие способы поощрять общение. В некоторых студенты заполняют специальные анкеты, и соседей по комнате им подбирают с учетом общности интересов. В многоквартирных домах это вряд ли применимо в той же форме, но можно хотя бы информировать новых жильцов о соседях с аналогичными предпочтениями или образом жизни (скажем, молодые родители, пенсионеры и т. д.).

На каждом этаже общежития обычно есть старшекурсник, который в качестве оплаты жилья присматривает за порядком и занимается организацией общих мероприятий. Они стартуют в начале каждого учебного года: начинаются с вечеров знакомств, потом следуют совместные просмотры фильмов, вечера карточных и настольных игр. Молодежь хочет общаться, но не всегда умеет начать диалог — роль катализатора и играет организатор.

В детстве и ранней юности нашей социальной жизнью управляют другие люди. Но как быть взрослым? А с ними тоже можно поступать, как с детьми и студентами. Почему бы не назначить, скажем, ответственного за социализацию на этаже? В большом многоквартирном доме совсем не трудно собрать тысячу долларов в месяц. Часть суммы пустить на расходы, а другую — заплатить организатору.

В нашем районе есть совет собственников жилья. Он выполняет две функции. Одна — пробивание общественных благ, например увеличение числа полицейских патрулей на улицах. Другая — информационная. У нас есть интернет-сообщество, где жители продают лишние билеты на спортивные игры или просят телефон хорошего сантехника. Это направление можно развить. Скажем, перекрывать дороги на вечер выходного дня ради безопасности при проведении социальных мероприятий.

«Перекусы» и «суррогаты»

С учетом всей информации относительно склонности мозга к социальности и ее связи с благополучием, не стоит ли нам меньше работать и больше общаться? Согласно исследованиям, мысли о деньгах мотивируют поступать наоборот, и только задумавшись о стремительности времени, люди начинают общаться больше. Человек ищет способы испытать приятные эмоции от общения, даже если рядом с ним никого нет. Социальные психологи Венди Гарднер и Синди Пикетт называют это «социальный перекус»: доста­точно подумать или написать о любимом человеке либо посмот­реть на его фотографию, чтобы пережить нечто похожее на личный контакт.

Социальная поддержка и связи облегчают стресс. Жен­щи­ны, участвовавшие в наших с Наоми Айзенбергер экспериментах, слабее ощущали умышленно причиняемую им боль, если держались за руку своего мужчины. Еще более эффективной оказалась фотография мужчины: вдвое против тактильного контакта. Получается, фотография любимого человека является достаточно сильным социальным вознаграждением для преодоления определенного вида дистресса. Вдохновившись нашими результатами, компания Nikon при участии немецкого Красного Креста предоставила пациентам больниц цифровые фоторамки, чтобы те могли почаще смотреть на лица близких.

Телевидение — основной вид досуга в США и Европе, ему обычно посвящают более половины свободного времени. Считается, что телевизор расслабляет и помогает забыть о проблемах. Это действительно так, но есть данные, что одиночество и потребность в общении заставляют слишком сильно увлекаться сериалами и их героями. И все же телевизор до некоторой степени удовлетворяет социальные нужды, хотя бы ненадолго. К сожалению, он отбирает время у других занятий, чей вклад в благополучие более существенный. Чем больше мы смотрим телевизор, тем меньше хотим проводить времени с реальными людьми. Печальный каламбур: сериал «Друзья» лишает настоящих друзей.

В последние два десятка лет интернет серьезно потеснил телевидение из наших часов досуга. Во Всемирной паутине люди стремятся удовлетворить социальные потребности. В отличие от пассивного сидения перед телевизором интернет предлагает безграничные возможности общения, и люди активно ими пользуются. Однако на пользу ли это? Большой вопрос. Одинаково ли влияют на благополучие виртуальные и реальные социальные связи? Как «коннект» влияет на общение с живыми людьми?

В 1998 году Роберт Краут опубликовал первое крупное исследование этих вопросов. Результаты отнюдь не порадовали. У людей, проводивших в интернете много времени, ухудшались отношения с семьей, сужался круг знакомств, они страдали от депрессий и одиночества. Эти и другие негативные последствия времяпрепровождения во Всемирной паутине подтвердились последующими исследованиями. Однако несколько лет спустя тенденция странным образом переменилась — все новые данные демонстрировали положительное влияние интернета на социальные связи и благополучие.

Что же изменилось? Если коротко, то появился Facebook. А именно — люди начали взаимодействовать в интернете по-другому. В 1990-х основное общение происходило в тематических чатах, где собирались люди с общими интересами. Они выходили в сеть в поисках тех, кто разделяет их увлечения, и иногда — нечасто — переводили общение в офлайн.

Появившийся в 2004 году Facebook изначально задумывался под конкретное сообщество — для отдельного кампуса. Он дополнял, а не заменял личное общение. За прошедшие годы он разросся до невероятных масштабов, но его назначение осталась прежним. Люди чаще общаются в Facebook c теми, с кем уже знакомы лично, а не ищут новых друзей. Поскольку эта социальная сеть служит просто более удобным продолжением реальных контактов, то она повышает благополучие. Она также удобна для поддержания связи на расстоянии. Я живу в сотнях миль от университета и магистратуры, но сейчас мне технически проще перекинуться парой слов с давними друзьями, чем это было много лет, когда мы учились в одних аудиториях.

Социальные «перекусы» и «суррогаты» подтверждают силу социальной мотивации. Людям необходимо общение, и они ищут любые способы удовлетворить эту свою потребность. Есть способы хорошие, есть не очень, а многих еще вообще не изобрели (когда уже действительно появится голопалуба?!). На самом же деле для прямого и опосредованного общения нужно использовать все доступные средства, потому что общение делает нас счастливее и здоровее.

Отправить