Глава 1
Сергей, подстелив плащ-палатку прямо на утрамбованную землю поселковой площади, в состоянии комфортной расслабленности – «жизнь-то налаживается» – сидел возле трофейного пушечного бронетранспортера, привалившись спиной к его переднему колесу и устремив полузакрытые глаза в ярко-синее небо без единого облачка. Рядом была удобная тенистая скамейка, на которую при желании можно было даже прилечь, но ему сейчас почему-то хотелось именно так – сидеть, опираясь о нагретую палящим полуденным солнцем броню. А еще – вдыхать неповторимый букет из запахов бензина, масла и сгоревшего пороха от горячего, славно потрудившегося совсем недавно пулемета, при этом лениво перекатывая в голове мысли и эмоции после только что закончившегося боя.
Совсем уже скоро ему предстоит снова окунуться в обычные послебоевые хлопоты, в нынешней ситуации еще и осложненные вероятностью скорого появления противника, причем в неизвестном количестве. И значит, снова нужно будет распределять задачи, принимать быстрые и желательно наиболее эффективные решения по множеству вопросов, носиться в бешеном темпе туда-сюда, проверяя и контролируя. Ведь только что закончившийся бой – это первичная и самая, пожалуй, легкая часть операции по уничтожению противника и захвату трофеев. Теперь предстоит гораздо более трудоемкая фаза – эти трофеи сохранить, интегрировать в общие боевые построения отряда, да еще и придумать, как использовать их с наибольшей результативностью.
Ну а сейчас, пока кавалеристы капитана Сотникова, прекратив свои недавние выкрутасы в казачьей джигитовке, уже спокойно и вполне грамотно обеспечивают охрану периметра, в то время как бойцы атакующих групп с автоматическим оружием тщательно прочесывают весь поселок на предмет поиска возможно спрятавшихся где-нибудь особенно храбрых представителей немецкой армии, у него есть несколько свободных минут, чтобы расслабиться и неспешно упорядочить в голове свои ощущения и оценки событий по итогам боя, а заодно прикинуть задачи на ближайшее будущее.
Итак, собственно бой. Первый серьезный бой его первого подразделения в этой реальности. Несмотря на некоторые, глубоко запрятанные Сергеем опасения возможных ощутимых потерь – ведь тактики боевых групп или звеньев его бойцы пока не знали, одно поспешно проведенное вчерашней ночью занятие по тактике штурма помещений звеньями не в счет, – и захват бронетехники, и последующая атака поселка прошли почти в полном соответствии с планом. Захват техники – вообще отлично, замечаний нет. Действия атакующих групп – вот тут были те самые опасения, потому что для успешности действия таких групп необходимы и серьезное обучение, и многократные тренировки. Но в целом его бойцы справились без особых ляпов и самое главное – сумели выполнить боевую задачу без невозвратных потерь. Может быть, им в этом помогли напор и боевой азарт, а может, еще и то, что немцы совсем уж неприлично расслабились и не ожидали атаки, да еще такой яростной и настолько насыщенной огнем автоматического оружия. Как бы там ни было, действия атакующих групп, с учетом трех легкораненых и двух средней тяжести, вполне можно оценить на «хорошо».
Вот кавалерия… кавалерия, конечно, поставленные ей боевые задачи в целом тоже выполнила, но с определенными непредвиденными отступлениями от плана атаки, повлекшими за собой неоправданные потери. Ну не смогли лихие красные конники удержаться в рамках поставленных задач, под конец боя забыли про осторожность и начали демонстрировать свою удаль. А может, лихие рубаки попутно выплескивали на так кстати подвернувшихся врагов свои нервы и злобу, распиравшие их после злополучных боев начала войны. Как следствие, три кавалериста погибли, а еще пятеро ранены, хорошо хоть тяжелых нет, а то намучились бы сейчас с ними… с учетом таких потерь, оценить действия кавалерии даже как удовлетворительные можно лишь с большой натяжкой. Понимает это и «главный кавалерист», капитан Сотников, который сейчас в противоположном углу площади, подальше от Сергея, весь красный и с выпученными от гнева глазами, но стараясь при этом все же сдерживать громкость голоса, яростно воспитывает свой младший командный состав, используя для этого отнюдь не благопристойный литературный язык. Ну, а раз понимает и уже сам занялся воспитательными процедурами, особо ругать кавалерию, пожалуй, не стоит. Тем более что их экспрессивные выходки, судя по ужасу в глазах пленных немцев, отразились на психике последних весьма трагическим образом.
Причем особенно драматически радикальное расширение рамок осознания реальности непобедимых арийских сверхчеловеков произошло у дежурного радиста. Будучи в самом начале захвата техники легко оглушен, а затем связан и выброшен из кузова бронетранспортера на землю под ним, чтобы не путался под ногами пулеметчиков, он потом, в процессе штурма, очнулся и смог посмотреть представление с кавалерий, что называется, от начала до конца, к тому же из партера. Теперь радист, которого после боя за шиворот, как мешок картошки, перетащили в угол площади поближе к остальным пленным и там прислонили к невысокому забору, всем телом судорожно трясся мелкой дрожью, искательно заглядывал в глаза стоящей неподалеку охране и все время что-то бормотал по-немецки, очень часто употребляя слово «камраден». К тому же, судя по мокрому пятну на штанах, радист, в процессе его волочения к остальным пленным, похоже, попутно реализовал насущные потребности своего организма в избавлении от излишней жидкости. Хорошо хоть, на этом и остановился, а то потом допрашивать его было бы совсем некомфортно.
Подводя итоги, можно констатировать, что бой, в общем и целом, прошел успешно, поставленные перед боем задачи выполнены в полном объеме, боевые потери для первого раза находятся в допустимых пределах. Основное, ради чего все и затевалось, – у отряда добавилось мощной, высокопроходимой, маневренной и очень неслабо по нынешним временам вооруженной бронетехники, которая значительно усилит его боевые возможности. Пожалуй, в таких условиях наступает пора уже и «попрогрессорствовать» немного, в первую очередь в плане организации эффективного боевого применения боевой техники, как нашей, так и немецкой, а также обучения личного состава с этой техникой правильно взаимодействовать. Ну, и потихоньку саму технику начинать апгрейдить…
Теперь мысли на ближайшую перспективу…
«Первым делом технику трофейную с площади, а лучше вообще из поселка, надо поскорее убирать – в случае если сейчас еще немцы подойдут и новый бой завяжется, она там ни к селу ни к городу. Да и с воздуха слишком заметна, если противник в ходе боя авиацию вызвать успеет – тогда моим новым красивым и очень полезным трофеям полный п… в общем, уничтожат с воздуха мои трофеи. И самому поселку изрядно достанется при бомбежке… Зачем немцы вообще бронетранспортеры в поселок загнали, да еще и выставили их так глупо на площади, до сих пор понять не могу. Наверное, решили, что война на сегодня уже закончена и противника в ближайшей округе больше не осталось, а тут мы – “сюрпри-з-з-з!”… Ладно, эта задача Гаврилову, пусть броню пока гонит в дубраву, к остальной колонне, и там маскирует… и пусть сразу привлекает к этому делу пленных водителей – зря, что ли, их в живых оставили…
Трофеи эти опять же… нет, техника нам, конечно, досталась очень хорошая, это не вопрос. Вопрос – откуда она тут вообще взялась?.. Не должно здесь и сейчас такой техники быть – все бронетранспортеры на первом этапе войны были сосредоточены в танковых и механизированных дивизиях, которые сейчас своими маневренными клиньями прорыва от Гродно и Бреста сошлись под Минском, блицкриг там реализуют!.. Впрочем, это наверняка прояснится в ходе допросов пленных фашистов, но вот, кстати, что касается именно этих короткобазных боевых машин – теперь однозначно и совершенно определенно мне ясно, что я сейчас не в прошлом моей реальности, а именно в реальности параллельной. Потому что в моем варианте истории такие вот двести пятидесятые “Ханомаги”, то есть легкие полугусеничные бронетранспортеры с укороченным десантным отделением, у немцев в войсках массово появились только к концу 1941 года, а конкретно вот эта модификация, с 75-миллиметровой танковой пушкой, вообще поступила на вооружение где-то уже в 1943-м…
И вот еще насчет воздуха – за воздухом надо бы повнимательнее наблюдать, а то как бы не вляпаться в большие неприятности. То, что мы тут уже вон сколько времени катаемся, а немецкая авиация ни перемещение отряда, ни только что закончившийся бой до сих пор не обнаружила, – это, как говорится, не наша заслуга, а их недоработка. Или, скорее, наше большое везение, а оно ведь рано или поздно неизбежно закончится. Отсюда вывод – режим маскировки и наблюдение за воздухом усилить, все зенитные средства в постоянную готовность к отражению воздушной атаки, благо у нас их теперь, с учетом кормовых пулеметов новых трофейных БТР, очень прилично. Это, пожалуй, я поручу организовать Игорю Петрову.
С остальными трофеями пусть старшина Авдеев разбирается, тут я ему под руку лезть не буду. Надо только не забыть напомнить, чтобы и немецкую форму, которая не сильно повреждена и не сильно в крови, с трупов тоже поснимали, может, потом для чего и пригодится. И чтобы документы обязательно у всех убитых собрали… а еще чтобы самих убитых из поселка поскорее убрали, пока трупы на этой жаре разлагаться не начали…
Поселок этот еще, теперь лишняя головная боль… вот уж воистину не было у бабы забот, так купила баба порося. С поселком, и особенно с его жителями, прямо как в том анекдоте, неудобно может получиться. Потому что в процессе азартного вожделения немецкой бронетехники, а также с целью пресечения бесчинств арийских супергероев, поселок и его население мы у немцев лихо отбили, это да, это хорошо и это нам плюсик в карму. Но вот теперь и думай, что с этим поселком и его населением дальше делать. Пожелать всего хорошего и чтоб держались там, оставить людей на произвол судьбы и идти дальше по своим делам? Так ведь немцы, как только его снова займут и прознают, что в этом поселке их боевых товарищей побили – а прознают они однозначно, потому что абсолютно все следы только что прошедшего боя уничтожить просто невозможно, – тогда поселку тут же и абздец наступит полный. Фашисты тут все сожгут однозначно, причем вместе с населением, и при этом населению еще сильно повезет, если его, это население, немцы убьют до того, как сожгут, а то ведь могут и заживо, были прецеденты…
Тогда что – брать поселок и его население под охрану и оборону?.. Пожалуй, все же придется, а иначе скотство получится, из-за таких вот подстав в стиле “немца убили и убежали, а местным потом отдувайся” многие местные жители на временно оккупированных территориях потом нашу армию сильно не любили и с немецкой администрацией сотрудничали… Да и белорусы – это тебе не всякие разные “петлюровцы”, “бандеровцы” и прочие “натерпевшиеся от москалей”, они реально братский народ, который всегда и во всем вместе с нами был. Тогда нужно продумывать и как-нибудь увязывать с нашими планами еще и этот вопрос.
Впрочем, если все сложится так, как оно сейчас выстраивается, и если все мои задумки удастся успешно реализовать, то линия обороны, пожалуй, может пройти и так, что этот поселок вообще в нашем тылу окажется. Но про это сейчас рассуждать еще рано, тут все будет зависеть от численности и диспозиции немецких войск в окрестностях Суховоли, а это, в свою очередь, станет ясно только по результатам разведки…
С местным населением, кстати, в любом случае работу надо будет провести, разъяснить текущий момент и дальнейшие возможные перспективы. А заодно узнать, когда и кто тут проезжал, проходил, проползал. И еще – что и где тут поблизости было брошено, спрятано, а может, и кто живой спрятался. Детишек на эту тему порасспрашивать… обязательно разузнать про местные дорожки и тропинки, которых на картах нет. Официальная часть, политинформация и доведение текущего положения на фронтах – это, пожалуй, к Трофимову. А вот насчет расспросить и разузнать про всякие спрятанные полезности – тут лучше Пал Егорыча никто не справится. Ну, а быстро и качественно пошарить потом по окрестностям, отыскивая указанные места – это пускай Сотников со своими буйными и недисциплинированными архаровцами реабилитируется…
Но вот тащить сюда все, что по округе найдем, наверное, не стоит, иначе погрязнем в имуществе, отяжелеем и потеряем маневренность. Значит, искать все подряд, но брать и тащить к поселку только то, что нам нужно сейчас для выполнения задачи рейда. А остальное – учесть, отметить местоположение, при необходимости дополнительно замаскировать и оставить на будущее для эвакуационных команд…
Теперь – что именно из найденного нам будет нужно? Ну, начну, пожалуй, по нарастающей.
Все легкое стрелковое оружие, а также все пулеметы, в том числе станковые и крупнокалиберные, минометы всех калибров, противотанковую артиллерию – собираем и берем с собой обязательно. Полковые пушки, если найдем, тоже. Все это вооружение не особо тяжелое и габаритное на чем везти и чем буксировать имеем, а дополнительная огневая мощь еще никогда никому не мешала. Всю остальную артиллерию не берем, она нам сейчас не нужна, а на ногах повиснет гирей.
Броневики – их тоже берем все. Учитывая, что в ближайшее время планируются в основном боевые операции с использованием дорог, а также то, что все наши броневики по мотору, трансмиссии и ходовой – те же автомобили, они нам в любом количестве не помешают.
Танки… вот тут надо смотреть, какие именно танки. Все танкетки, все малые, а в особенности плавающие танки типа Т-37, Т-38 и, конечно же, Т-40 берем однозначно. Разведка, связь, боевое охранение, легкие диверсии, да та же буксировка – везде им применение найдется. А вот все остальные танки – легкие, типа Т-26 и БТ всех модификаций, средние Т-34 и Т-28, тяжелые КВ – все это нам вот конкретно сейчас не нужно, поэтому пусть пока постоят.
Транспорт тоже не весь нам сейчас потребен будет… легковушки, например, отряду сейчас только для лишнего форсу, поэтому в любом техническом состоянии пока не нужны. Вот грузовики – это да, грузовики берем все, причем даже требующие посильного ремонта – если после освобождения пленных еще одна моя идея выгорит, грузовики нам очень понадобятся.
Тракторы, они же тягачи для артиллерии и всего остального, что в Красной армии предполагалось тягать. Здесь тоже надо смотреть, какие именно тракторы и какие тягачи. Все обычные тракторы, хоть колесные, хоть гусеничные, которые без переделок попали в армию прямиком из народного хозяйства по мобилизации, нам однозначно не подойдут ввиду тихоходности и принципиальной неприспособленности к использованию в условиях боевых действий. Есть еще отдельная категория специализированных гусеничных тракторов и артиллерийских тягачей, разработанных специально для армии. Это тяжелый тягач “Коминтерн” и его более современный аналог “Ворошиловец”, средние транспортные тракторы СТЗ-5 и С-2 “Сталинец”, а также легкий гусеничный бронированный артиллерийский тягач Т-20 “Комсомолец”. Тяжелые и средние тягачи нашему отряду тоже пока без надобности, хотя машины в принципе хорошие и, безусловно, очень полезные. А вот легкий артиллерийский тягач “Комсомолец” – это Вещь с большой буквы, и вот он нам однозначно будет потребен в любом количестве. Очень удачная машина, изначально спроектированная для выполнения множества задач, от буксировки легкой артиллерии и перевозки грузов, личного состава по бездорожью до эвакуации раненых прямо с поля боя. Их в моем времени еще партизаны очень любили использовать, потому что очень проходимы они были по лесным дорогам и малые габариты имели. А еще эти машинки простые и неприхотливые в эксплуатации, несложные в ремонте, сделаны на базе автомобильных агрегатов, поэтому с запчастями проблем не будет… вот их бы насобирать, да побольше, побольше…
С найденышами тоже не все просто вырисовывается. Ведь среди отступающих в беспорядке советских войск сейчас имеется в наличии изрядное количество немецких шпионов из их фронтовой разведки. И наверняка в общей массе народа, что сейчас конкретно возле этого поселка прячется по лесам, сколько-то агентов абвера обязательно затесалось. Это проблема, которая в наших условиях – дефицита времени и ограниченности в способах проверки – эффективного решения не имеет в принципе. Ну, конечно, кроме как не брать вообще никого. А это решение мало того что непродуктивное для целей сбора людских ресурсов, так еще и вредное, поскольку немецкие шпионы там отираются не просто так, а с целью скорейшего истребления этих самых людских ресурсов путем наведения на них своей авиации и прочих средств уничтожения… Поэтому найденных по лесам и кустам бедолаг мы собирать все равно будем, но дальнейшие боевые действия надо строить с учетом возможного наличия среди них вражеских глаз и ушей. Лишняя головная боль, конечно, но тут ничего не поделаешь. В связи с этим надо будет предупредить Трофимова об усилении режимных мероприятий и отдельно проинструктировать Сотникова…
И вот теперь, рассматривая все это совместно, в комплексе: необходимость сбора найденышей, но при этом создания для них временного карантина для проведения контрразведывательных мероприятий; необходимость сбора техники и вооружения, но при этом выбора места, где часть ее можно и нужно будет временно оставить; а еще необходимость оставить раненых и часть уже имеющегося, но не нужного в ближайшее время обвеса… – пожалуй, наиболее простым и эффективным решением всех этих задач будет организация некой временной промежуточной базы, причем базу можно устроить как раз здесь, в этом самом поселке…
А что, мысль и в самом деле очень интересная. Тогда, помимо уже перечисленных задач, здесь же можно будет развернуть временный медицинский пункт для раненых и больных, а также небольшой такой пункт тылового обеспечения нашего мобильного отряда боеприпасами и прочими расходуемыми ресурсами. Отсюда же можно будет организовать дальнюю разведку окрестностей… Ну, а местное население, думаю, нашу помощь и наше присутствие с большим энтузиазмом воспримет, особенно после сегодняшнего, и активно помогать будет… Нет, обязательно потом, после разведки и уточнения обстановки вокруг поселка, эту идею нужно будет с Трофимовым проговорить…
А еще, как только разведка вернется и все окончательно прояснится, обязательно надо будет с ним наши перспективы и дальнейшие действия обсудить, насчет пленных и Суховоли, а то прямо неудобно получается, будто я его втемную использую. Оно, конечно, это совсем не так, и раньше только мысли да хотелки были, а все окончательно только сейчас и здесь сложилось, после атаки поселка и захвата трофеев, но особист все равно меня неправильно понять может, обидится еще, поэтому надо будет аккуратно разъяснить…»
– Ну, как говорится, вот так вот, значится, вот в таком вот разрезе и будем действовать, – чуть пародируя Аркадия Райкина, пробормотал себе под нос Сергей, довольный своими мыслями и прикидками. – Ладно, вроде все первичные общие задачи и порядок действий по их решению определены, поэтому хватит, пожалуй, дышать воздухом и любоваться солнцем – пора и делами заняться. Сейчас соберу командный состав, доведу задачи… И что там у меня самого на повестке дня первым вопросом? Правильно – информация и источники ее получения. Где там наши источники?!
Ближайшими источниками информации, на расстоянии всего-то встать и с широким шагом пнуть ногой, были две раненые и добротно связанные пленные тушки, которые все время, пока санитары занимались сначала своими ранеными, потом найденными в кузове бронетранспортера избитыми танкистами, а потом уже пленными врагами, пачкали землю своей кровью и генерировали голосовые сообщения.
Одна из тушек принадлежала немецкому лейтенанту, которого Сергей аккуратно ранил в оба плеча, когда тот выскочил из дома, где отдыхал, в расстегнутом кителе и с пистолетом на изготовку. Лейтенант, надо отдать ему должное, даром что фашист и сволочь, но воякой оказался храбрым и упорным – будучи ранен единожды, он перехватил пистолет в левую руку и попытался все же принять бой. Не преуспел и в результате только добавил себе в организм вторую пулю. Но даже и после этого, сейчас, будучи связан и потихоньку истекая кровью в ожидании своей очереди на медпомощь, немец всеми силами старался сдерживать стоны и, с ненавистью оглядываясь вокруг, только тихо сыпал ругательствами на языке своей родины.
А вот вторая пленная тушка, которая с успехом обеспечивала громкость звукового фона за обоих, принадлежала тому самому угодливому немецкому пособнику в польской конфедератке, который сейчас был красочной иллюстрацией смысла философского выражения «от судьбы не уйдешь». Он, в качестве переводчика широкого профиля (немецкий, русский, белорусский и свой родной польский), постоянно отирался возле немецкого офицера, выслуживаясь и пресмыкаясь намного искуснее приснопамятного шакала из мультика про Маугли. Он же, пока господин лейтенант оценивал комфортность тенистой скамейки на площади, угрозами выдавил из старосты поселка праздничный обед с последующей баней и красивыми девушками в ней «для пана офицера», втайне надеясь попользоваться и обедом, и девушками после пана офицера. Но когда в поселке началась яростная стрельба и послышалось столь ненавистное ему лично русское «ура», этот недостойный выродок польского народа жо… спинным мозгом почувствовал, что обстановка кардинально изменилась и вместо вкусной еды сейчас будут раздавать невкусные трындюли… В общем, ничего хорошего ни лично для него, ни для его новых хозяев уже не предвидится. Однако вслед за немецким лейтенантом воевать не побежал – не та оказалась порода, вместо этого кинулся прятаться в доме старосты, на чердаке. А когда бой закончился для его новых хозяев неудачно и «кляти москали» стали тщательно проверять все дома, постройки, кусты и закоулки в поисках таких вот спрятавшихся героев-завоевателей, поляк по-тихому, через второй выход на задний двор покинул дом и решил схорониться на сеновале, где при появлении бойцов от страха непроизвольно выдал себя громким звуком желудочно-кишечного тракта, но вылезать из сена категорически не захотел и в результате расстрела сеновала из автомата на звук поймал случайную пулю прямо в пятую точку. Теперь поляк, стараясь так удачно связанными за спиной руками зажать рану, чтобы уменьшить кровопотерю, пытался одновременно с этим сделать три вещи: он громко скулил, громко требовал оказать ему медицинскую помощь самому первому и не менее громко ругался на всех вокруг, причудливо перемежая при этом русские, белорусские, польские и немецкие выражения.
Третий и наиболее перспективный в информационном отношении кандидат для допроса, а именно немецкий радист, конечно, был наиболее предпочтителен, но он еще явно не отошел от шока, и Сергей пока опасался его трогать, чтобы тот не повредился рассудком окончательно.
Были еще пленные водители, которых тоже нужно было допросить, но это, пожалуй, в последнюю очередь, поскольку на них Сергей особых надежд не возлагал, считая, что никакой серьезной информацией водители не обладают.
– Так с кого же начать-то, при таком многообразии выбора?..
Размышления Сергея прервали громкие крики на русском языке, но с таким сильным акцентом, что смысл их сразу и не разобрать было. То ли «не убивай», то ли «не убивал». Отвлекшись от выбора первоочередного кандидата для допроса, он с интересом воззрился на двух бойцов, которые волокли прямо к нему через площадь невысокого и щуплого немца, больше похожего на подростка, но одетого тем не менее, в черную униформу танковых войск. Немец не делал никаких попыток вырваться или оказать сопротивление, а только все время кричал по-русски эти два слова.
Сергею молоденький немчик, назвавшийся Куртом, мешая от волнения немецкие и русские слова, а последние еще и сильно коверкая, рассказал поистине нетривиальную историю своего появления в этом маленьком поселке в составе механизированного разведывательного взвода разведбата немецкой танковой дивизии. Как оказалось, русский язык он знает потому, что не совсем немец. Ну, или немножко русский – это как посмотреть. Если более конкретно, то у него была русская бабушка и дед из поволжских немцев, отец, соответственно, двуязычный полукровка. Сам отец, в том числе и по наследству от деда, очень хороший механик-моторист, много лет проработал по этой специальности в российском торговом флоте, исколесил полмира. В Германии встретил Марту, впоследствии мать Курта, женился и обосновался там, работал на автомобильном заводе, инженером в моторном цехе. Сам Курт с детства рос болезненным и физически слабым, но при этом был умным и любознательным, очень способным ко всякой механике и, как говорится, с золотыми руками, что немудрено, при такой-то наследственности. Поэтому еще даже школу не окончил, а уже на том же автомобильном заводе, что и отец, слесарем подрабатывал.
Ну, а сразу после школы Курт – уже младший механик-моторист на участке сборки двигателей, причем хороший, начальство его ценило. Казалось бы, удачный, динамичный старт благополучной жизни и успешной карьеры уважаемого немецкого специалиста. Вот только, когда по заводу поползли слухи о скорой войне с русскими и в курилках вонючей пенной волной начал бурлить национал-шовинизм, Курт, воспитанный отцом в любви и уважении к обеим великим нациям, пару раз высказался в коллективе. В том смысле, что Германии с Россией всегда не воевать, а дружить надо было, и тогда они, вместе, давно бы всех своих врагов по всему миру уничтожили. А мир, как известно, не без подлых людей. Вот и тут нашелся… особо озабоченный и сильно завистливый патриот… настрочил в гестапо весточку. Мол, работающий на заводе, да еще незаслуженно много зарабатывающий молодой сопляк Курт – он ведь за Советы, против фатерланда и вообще, наверное, скрытый коммунист, а потому неблагонадежен. Гестапо радостно прореагировало, и началось кипучее расследование. Кто, что, когда и кому сказал, где и от кого такие мысли взял? Отца, про которого Курт за все время дознания не сказал ни слова, все равно чуть не выгнали с завода, а потом перевели, с его-то квалификацией и опытом, на минимальную оплату. Самого же Курта три месяца держали в камере и изводили на допросах, совершенно не стесняясь в методах физического воздействия, в результате чего парнишка только чудом избежал непоправимых увечий.
Помогли вырваться из когтистых лап гестапо хорошие характеристики из школы и от соседей. А еще то, что больше никто из рабочих показаний на Курта не дал. Но в покое его все равно не оставили – для корректировки социальной ориентации, в принудительном порядке отправили в передовые части действующей армии, которая на тот момент уже сосредотачивалась на границе с СССР. Там вроде бы Курту снова улыбнулась удача, и его, учитывая специальность и опыт работы с моторами, вместо отправки на передовую с винтовкой в руках, оставили в ремонтной роте танкового полка. Работа привычная, даже любимая, знай себе в моторах копайся, технику обслуживай да ремонтируй.
Но на второй-третий день войны, когда ремонтная рота, идя вслед за танковым полком, остановилась уже на территории Белоруссии, где-то в районе Гродно, очередной «настоящий солдат фюрера» снова написал донос командованию. Дескать, пока доблестная немецкая армия и истинные патриоты Германии все как один, и для этого не щадя… этот сопляк Курт в свободное от службы время общается с местным населением противника. Причем разговаривает при этом по-русски и даже подкармливает их маленьких детей – будущих рабов немецких хозяев этих территорий – из своего доппайка (его начали выдавать немецким солдатам из продуктов, реквизируемых у местного населения на захваченных территориях). Учитывая высокую квалификацию и золотые руки Курта, который мог идеально отрегулировать любой мотор и починить любую технику, командование полка не стало сдавать его в контрразведку или фельджандармерию, а также посылать в пехоту на передовую, чтобы не потерять хорошего специалиста безвозвратно по причине смерти или инвалидности. Вместо этого, «дабы выбить лишнюю дурь и неуместный гуманизм», как выразился командир ремонтной роты, Курта временно сунули «на перевоспитание» к самым отмороженным и жестоким ублюдкам даже среди нацистов – в отдельный разведывательный батальон 19-й танковой дивизии, в качестве водителя боевой машины. Туда как раз начали поступать новейшие полугусеничные бронетранспортеры Sd. Kfz.250. Машины очень хорошие, но чувствительные к техническому состоянию и требующие грамотного обслуживания, которое, помимо службы и выполнения боевых задач, тоже должен был обеспечивать Курт. Вот там ему жилось уже совсем горестно, потому что бравые немецкие разведчики в процессе его перевоспитания не опускались до унизительных философских диспутов и, в полном соответствии с призывами партайгеноссе Геббельса, освобождали юного Курта от химеры, называемой совестью, самыми доступными их пониманию способами, а именно постоянными побоями и физическими издевательствами.
Потом первую роту разведбата, в первом взводе которой теперь перевоспитывался Курт, штаб танковой дивизии одолжил «во временное пользование» командованию 162-й пехотной дивизии (это практиковалось, хотя и сильно не одобрялось командованием самих разведывательных батальонов), с задачами ведения мобильной разведки местности от границы до Белостока, выявления разрозненных очагов обороны и подавления отдельных групп отступающих войск противника, а также выявления мест хранения и дислокации оставленной техники, боеприпасов, иных ресурсов. Несколько дней броневая разведрота колесила по приграничным территориям, нашли много полезного и уничтожили несколько очагов сопротивления, а вчера их перебросили в Суховолю, с теми же задачами. И попутно, на время дислокации в Суховоле, с задачей временного усиления пехотного батальона 329-го полка 162-й пехотной дивизии, который захватил населенный пункт и теперь удерживал его до момента подхода основных сил дивизии.
Таким вот причудливым способом Курт сегодня оказался в поселке Янув, где немецкие разведчики занялись привычным и любимым делом, то есть грабежами и насилием, а Курт, как он делал уже несколько раз, постарался спрятаться куда-нибудь в дальний угол, чтобы все это меньше видеть и слышать.
Сергей, выслушав историю молоденького немца, в столь юном возрасте уже хлебнувшего лиха полной ложкой, а потом осмотрев на его лице и теле многочисленные следы воспитательных воздействий его новых сослуживцев, изрядно расчувствовался. И сразу решил, что Курт в этой войне настрадался уже более чем достаточно, а потому особистам и потом в лагерь он парнишку не отдаст, оставит при отряде. А оставаясь при отряде, тот еще и пользу принесет несомненную. И как переводчик, и как механик, да и как еще один источник информации, он лишним точно не будет. Но пока мальчишку надо, что называется, «и накормить, и обогреть», а еще временно убрать подальше от загребущих рук особистов Трофимова и самого бригадного комиссара. Хотя бы до тех пор, пока Сергей не договорится с Трофимовым считать Курта не пленным фашистским завоевателем, а «настоящим патриотом Германии, добровольно перешедшим на сторону советской власти». Поэтому Сергей сдал Курта с рук на руки старшине Авдееву, шепнув тому, что мальчишку обиходить и приласкать надо да держать пока подальше от отрядных представителей советской власти, главный из которых должен появиться поблизости с минуты на минуту.
Бригадного комиссара Трофимова Сергей, успевший к тому времени довести командному составу отряда общую диспозицию, сориентировать по обстановке и раздать персональные задачи, встретил широкой улыбкой.
– Ну, с почином вас, товарищ бригадный комиссар, – первый бой нашего отряда прошел в целом удачно, боевые задачи выполнены…
– Вижу, вижу, что доволен, – наигранно хмуро проворчал Трофимов, сам изо всех сил сдерживая улыбку, только что закончившийся быстротечный и эффективный бой его тоже изрядно впечатлил. – Сделал-таки по-своему, баламут упрямый, впереди всех под пули полез. А мне, значит, нервничай, переживай тут за него… Ладно, давай, докладывай результаты боя, вижу же, что не терпится тебе похвалиться.
Однако выслушав доклад о результатах боя, бригадный комиссар повел себя несколько странно. Сначала закаменел лицом, отвернулся и даже отошел на пару шагов, постоял так немного, словно обдумывая что-то, а потом резко вернулся и уставился в лицо Сергею тяжелым взглядом.
– Послушай, лейтенант… Или я совсем ничего не понимаю в военном деле, или ты мне сейчас изрядно заливаешь. Как!.. Как такое может быть, чтобы вы, атакуя целый взвод немецкой моторизованной пехоты – самой лучшей на сегодня пехоты, да еще и на бронетехнике, – причем атакуя даже чуть меньшими силами, в потерях имеете всего трех убитых и десяток раненых?! Вы что, с малолетними хулиганами тут воевали или с безоружными деревенскими увальнями, вообще понятия об организации и тактике боя не имеющими?! Поэтому хватит пудрить мне мозги и давай рассказывай подробно, как так вышло и в чем тут секрет кроется, вояка!..
– Ну, не то чтобы секрет, но нюансы, конечно же, присутствуют, – ответил Сергей. – Если коротко, то еще великий русский полководец Александр Суворов любил говаривать: «удивил – победил». Вот и мы смогли немцев удивить – новой тактикой и новой организацией боя, чего они не ожидали никак. А еще они совсем не ожидали нашего здесь появления и просто неприлично расслабились, настроившись на отдых и разврат, – какой уж тут бой и какое сопротивление, со спущенными-то штанами. К тому же – тут вы совершенно правильно отметили, товарищ бригадный комиссар, – это была пехота моторизованная, заточенная на свое техническое превосходство и уже привыкшая воевать на бронетехнике. Если вы заметили, когда со стороны бой наблюдали, они ведь и здесь первым делом к своей броне и пулеметам кинулись. А техника оказалась уже захвачена, и пулеметы уже против них развернуты, огонь на поражение ведут – отсюда, в условиях неожиданной потери технического превосходства, растерянность, некоторый ступор… В психологии это называется разрыв шаблона… И, как следствие, потеря инициативы, падение боевого духа и боеготовности.
Это если вкратце, товарищ бригадный комиссар, более подробно, если захотите, можно будет поговорить потом, как время будет и уже после детального разбора действий в бою обеих сторон. А сейчас у нас есть другие срочные дела. И в одном таком деле как раз ваша помощь необходима будет…
– Излагай, лейтенант.
– Надо бы с местным населением работу провести. И разъяснительную, в контексте того, что это сейчас тут такое было, а также какие у них теперь могут быть перспективы, и особенно разведывательную, на предмет выяснения обстановки вокруг поселка и его окрестностей. Кто через поселок и его окрестности отступал, когда, что с собой при этом тащил и что где по дороге бросил, особенно поблизости от поселка… Думается мне, здесь мы тоже неслабо чего полезного собрать можем. И лучше вас, товарищ бригадный комиссар, с этой задачей никто не справится, так что не откажите в помощи. Еще со старостой поселка переговорить надо бы, на предмет взаимопонимания и обеспечения лояльности…
– Ну-ну, лейтенант, ты еще мне тезисы для выступления диктовать начни, – снисходительно и слегка насмешливо прервал Сергея Трофимов. – Или ты думаешь, что мне звание бригадного комиссара просто так присвоили, для антуража? То, что сам не полез с местными общаться, это ты молодец, осмотрительно поступил, а то, со своим знанием местных реалий и политической обстановки, обязательно дров наломал бы. Ну, а я уж как-нибудь сам разберусь, с кем и о чем говорить. Ты за это понапрасну не беспокойся.
– Все понял, товарищ бригадный комиссар, – смущенно пробормотал Сергей, слегка досадуя на себя; забыл он там, в своем времени, что такое настоящие политические руководители, матерого комиссара и чекиста общению с людьми учить взялся… – Я тогда у вас под ногами путаться не буду, а пока возьму Кешу, то есть военинженера третьего ранга Иннокентия Беляева, и с пленным радистом побеседую, он вроде от шока при осознании своего нового положения уже слегка оправился.
– Подожди, ты же вроде в отношении Беляева подозрения имел? Или уже не имеешь?..
– Ну, не то чтобы совсем не имею, товарищ бригадный комиссар. Есть еще некоторые туманные моменты. Но многие непонятные вопросы мы с ним в процессе недавней беседы прояснили – я вам потом, как с первоочередными делами разберемся, все более подробно расскажу. Пока скажу только, что он точно не вражеский шпион и действительно очень хорошо соображает в радиосвязи, то есть его военно-техническая специальность и звание вполне реальные. А еще он бегло говорит по-немецки и по-английски, за это спасибо его родителям, которые сыночка с детства развивали усиленно. Вот этими его знаниями и радиосвязи, и языка я сейчас собираюсь воспользоваться…
Немецкий радист, как Сергей и ожидал, оказался существом достаточно разумным и, сделав правильные выводы из сложившейся обстановки, изъявил очень сильное желание добровольно сотрудничать с советской администрацией в лице командования отряда. Собственно, ничего особо необычного в этом не было – во всех армиях мира радисты, причем именно радисты, а не все связисты поголовно, являются, можно сказать, наиболее тонкими военными специалистами и относятся скорее к армейской технической интеллигенции, чем к грубым и малочувствительным солдафонам переднего края поля боя. Соответственно, имея высокий уровень интеллекта и гораздо более чуткое восприятие, эти люди способны гораздо полнее и ярче представить и прочувствовать всю прелесть предстоящего зажима в грубые подручные приспособления отдельных выступающих частей своего нежно лелеемого организма.
Так вот, радист, будучи доставлен в отдаленный сарайчик, выбранный Сергеем в качестве места проведения допросов, даже не дожидаясь первичных установочных вопросов, сам, в инициативном порядке, быстро затараторил по-немецки о своей принадлежности к рабочему классу, давней ненависти к фашизму и горячей любви к идеям марксизма. А также о том, что, благодаря своевременному вмешательству советских «камрадов», избавивших его от необходимости подчиняясь грубому насилию и дальше служить в немецкой армии, он теперь готов со всем усердием помогать советскому командованию. При этом, как интеллигентные и тонко чувствующие люди, ни лейтенант Иванов, ни новоявленный патриот немецкого социализма в процессе разговора не поднимали вопрос о том, каким образом столь ярый противник фашизма вообще и службы в захватнической немецкой армии в частности оказался в составе элитных разведывательных частей танковых войск вермахта. Сергей, ввиду активного желания немецкого радиста сотрудничать решивший отложить эти вопросы на потом, еще только и подумал с внутренней усмешкой о том, что воистину тысячу раз прав был один знаменитый «криминальный философ», любивший повторять, что добрым словом, совмещенным с угрозой насилия, от человека можно добиться гораздо большего, чем просто добрым словом…
Более чем удовлетворенный допросом радиста, а в особенности тем, что информация в отношении Курта и искренность последнего подтвердились, Сергей решил немецкого лейтенанта и его прихвостня – поляка пока не трогать… Информации сейчас вполне достаточно, и целесообразность расходовать их в результате полевого допроса с пристрастием ради ее получения сейчас исчезла. А говорить по-хорошему они явно не будут. Поэтому пусть пока поживут – может, и пригодятся для чего-нибудь в дальнейшем.
Осталось прояснить вопрос с избитыми танкистами, на которых он чуть не наступил в десантном отсеке бронетранспортера. При более детальном рассмотрении теперешней внешности танкистов мысль о том, что это может быть операция внедрения абвера, отпала сразу и бесповоротно – на такие повреждения, практически на грани инвалидности, добровольно не согласился бы ни один агент. Отрядные медики уже успели немного привести их чувство, перевязали и обработали большинство повреждений. Но выглядели танкисты по-прежнему ужасно. Совсем еще молоденькие ребята – наверняка только недавно из училища. По всему телу следы жестоких побоев, частично выбитые зубы и заплывшие кровоподтеками лица. У одного сломан нос, у второго сильно поврежден глаз. Руки и ноги у обоих были связаны не веревкой, а жесткой проволокой, в результате чего имели сильные повреждения и прорезы кожи, в некоторых местах до кости. Сергей, как узнал от медиков о состоянии и повреждениях танкистов, с большим трудом сдержался, чтобы не передумать и не покалечить немецкого лейтенанта прямо сейчас. Но все-таки сдержался и выслушал грустную историю ребят.
А история была типичная для первых дней этой войны. Молоденькие, меньше года как из училища, танкисты служили в 104-м разведывательном батальоне 29-й моторизованной Вятской, имени Финляндского пролетариата, дивизии 6-го мехкорпуса, которая, как знал Сергей, буквально перед самой войной была передислоцирована из Слонима в Белосток, где входила в состав войск 2-го (Белостокского) района прикрытия госграницы. В составе 6-го мехкорпуса участвовала в неудачном контрударе под Гродно, вела бои с частями немецкого 20-го армейского корпуса, потом, после провала контрудара, отступала за реку Свислочь. В его варианте истории эта дивизия, имевшая, как и все части 6-го мехкорпуса, неплохой уровень вооружения и оснащения, попала в окружение и к концу июня уже была практически полностью разбита, прекратив свое существование как воинское формирование. Сергей очень надеялся, что здесь и сейчас этого не произойдет – зря он, что ли, так подробно расписывал генералу Хацкилевичу, кого, где и как можно спасти от окружения и уничтожения.
Разведбат 29-й моторизованной дивизии с первых дней войны был выброшен вперед, выполняя задачи разведки по своему профилю, а потом, при суматошном отступлении дивизии и в условиях отсутствия связи с командованием, остался как бы сам по себе, вынужденный выбираться к своим самостоятельно.
Разведвзвод старшего сержанта Панасюка в составе пяти малых плавающих танков, в числе которых, кстати, были и два новейших, только-только начавших поступать в войска, радийных танка Т-40 (здесь Сергей сразу сделал охотничью стойку, но решил вернуться к этому вопросу чуть позже), немало поколесил по округе, разведывая местность и обстановку в районе от Белостока до границы. Видели много битой и брошенной техники, вооружения, много всего остального брошенного имущества. Сначала поддерживали с командованием связь по радио, потом связь прервалась. Выкатали почти всю горючку, но в точке встречи, где по плану должны были пополнить топливо, нашли только разбитую авиацией колонну техники и сгоревшие бензовозы. После этого Панасюк принял решение возвращаться к месту дислокации, под Белосток, но по пути топливо кончилось совсем, и машины встали. Встали, кстати, не очень далеко от Янува, километрах примерно в десяти. И тогда старший сержант со своим мехводом, оставив остальные экипажи охранять и оборонять технику, отправился пешим ходом в близлежащую деревню. Пошли в надежде найти продукты, может быть, еще работающий телефон, а еще была надежда встретить отступающие части и как-нибудь разжиться горючим. Местное население встретило настороженно, но немного продуктов все же дали. А на выходе из деревни танкисты, радостные от того, что добыли продукты, и от этого утратившие бдительность, буквально нос к носу столкнулись с немецкой разведкой. Здесь Панасюк сначала растерялся и впал в легкий ступор, а потом бежать и прятаться было уже поздно. Немцы, после первичного жесткого допроса выяснив, что танкисты тоже разведчики и знают немало о брошенной в округе технике, а также поняв, что их танки находятся не очень далеко, с экипажами, но без топлива, сразу убивать ребят не стали, прихватили с собой для дальнейшего получения информации. И еще для того, чтобы завтра те показали дорогу к своим танкам. Так двое молодых танкистов оказались в Януве с крайне скверными перспективами на будущее.
– И что, вы оба вот так вот взяли и предали своих боевых товарищей? – зловеще и с изрядной примесью брезгливого презрения переспросил один из особистов Трофимова, который по указанию своего начальства все время отирался на площади и сейчас слушал разговор Сергея с танкистами.
Панасюк виновато посмотрел на него, сглотнул и тихо ответил:
– Очень уж сильно били, товарищ старший политрук… Но потом, когда нас, связанных, в кузове бросили, мы между собой решили немцев завтра по пути к нашим танкам в болото завести, а там – будь что будет…
Слушая ответы старшего сержанта особисту, Сергей на краю сознания подумал, что ребятам в каком-то смысле еще и повезло – такие вот, малые плавающие разведывательные машины в первые дни войны растерянное командование без затей бросало во встречные танковые бои или в атаки на развернутую противотанковую оборону. Где они, с их тонкой противопульной броней, горели как спички, зачастую даже не успев нанести противнику никакого урона. В результате почти все эти нужные и очень полезные для разведки, да к тому же неплохо плавающие (особенно Т-40!) боевые машины были уничтожены без всякой пользы. Здесь же есть шанс пяток этих по-своему очень удачных и полезных боевых машин заиметь, а уж как их грамотно использовать, особенно в условиях окружающей лесисто-болотистой местности, насыщенной к тому же речками и речушками, он отлично знает…
И еще подумал – ага, а немцы такие дураки, чтобы вот так вот запросто в это болото и поперлись бы, но вслух ничего не сказал. Молодые, наивные и неопытные ребята, попавшие в нештатную ситуацию, к которой их никто не готовил, да еще после жестоких побоев и издевательств, – ну что они еще могли придумать-то? Тот же старший сержант – старший он, по всей видимости, только по результатам боевой подготовки и освоения новой боевой техники, а так, по возрасту, такой же неопытный мальчишка.
Наоборот, видя, что особист никак не уймется и продолжает мерзко докапываться до избитых мальчишек, причем наращивая громкость голоса и уровень демонстрируемого презрения, Сергей оглянулся на так удачно подошедшего бригадного комиссара и взглядом попросил того отозвать своего ретивого помощника. А когда Трофимов, который уже успел провести короткий митинг с жителями поселка и только что закончил разговор с их старостой, с ходу вникнув в ситуацию, подозвал особиста и отошел с ним чуть в сторону, повернулся к танкистам и тихо сказал:
– Ничего, ребятки… Сейчас важно не то, что при жестком допросе все рассказали – тут не факт, что кто другой устоял бы или долго вытерпеть смог. Важно то, как потом решили и какой урок вам из этого будет. На будущее советую всегда иметь при себе оборонительную гранату Ф-1 с запалом мгновенного действия – это и вас в случае чего от неизбежного плена избавит, и врагов с собой при этом немало заберете.
После чего оставил танкистов на дальнейшее попечение медиков и, подойдя к Трофимову, негромко сказал, как бы в пустоту, но адресуясь именно к ретивому особисту:
– А кто в плену или просто на жестком полевом допросе не бывал, тот пусть сначала на себе это попробует, а потом других судит. – И потом, обращаясь уже персонально к нему: – Если хотите, то для обретения личного опыта и расширения общего кругозора приглашаю вас, товарищ старший политрук, поприсутствовать на предстоящем полевом допросе пленного немецкого лейтенанта. И прикинуть то, что вы там увидите, персонально на себя. А потом, если будет на то ваше желание, мы можем еще раз вернуться к обсуждению темы несгибаемой стойкости и героизма советского человека во вражеском плену.
Старший политрук, выслушав слова Сергея, сначала побагровел, явно собираясь тут же поставить на место наглого лейтенанта, и уже открыл было рот, но потом, видимо, вспомнил, что лейтенант этот не простой и вообще-то именно он отрядом командует, а непосредственное начальство самого политрука с этим наглым лейтенантом как-то очень уж близко общается, советуется… и беспомощно уставился на это самое свое непосредственное начальство, пытаясь понять, что теперь делать.
Бригадный комиссар тоже налился дурной краснотой – как же, по его подчиненному и помощнику потоптались, хоть и не без оснований, но ведь ведомственная солидарность и взаимовыручка никуда не делась – и прошипел:
– Что ты себе позволяешь, лейтенант?! Совсем берега попутал?..
Сергей, глядя в бешеные глаза Трофимова, все так же тихо и бесстрастно ответил:
– Никак нет, товарищ бригадный комиссар, не попутал. Просто хочу показать вашим помощникам, как проходит жесткий и быстрый полевой допрос в боевых условиях. Уверен, им это будет очень полезно посмотреть, себя на месте допрашиваемого представить, чтобы на будущее не путали измордованных молодых мальчишек с настоящими шпионами и врагами Родины.
Трофимов еще пару секунд бешено сверлил глазами лейтенанта Иванова, потом выдохнул и отвел взгляд, как бы молчаливо признавая, что Сергей, хоть и нарушил сейчас субординацию, да еще прямо на площади, где его могли услышать посторонние, но по существу все же прав, а его подчиненный с этими молодыми танкистами палку перегнул. Постояв так еще несколько секунд, мотнул головой, чтобы старший политрук отошел, и пробурчал персонально Сергею:
– Не надо им на это смотреть, не на пользу им такое знание будет. Да и никому оно не на пользу… Думаешь, лейтенант, ты один войну прошел и пленным языки развязывал? Я в Гражданскую еще и не такого насмотрелся. И не только насмотрелся… В общем, так, лейтенант. Согласен, мой помощник здесь переусердствовал, но я с ними обоими потом сам поговорю, разъясню обстоятельства, ты сюда не лезь и с ними не конфликтуй, не обостряй ситуацию. А тебе – вот, держи, здесь информация о возможном нахождении в окрестностях поселка наших бойцов и техники по результатам беседы с жителями и старостой поселка, – ловко перевел разговор с явно неприятной для него темы Трофимов. – И еще – что там, по результатам допроса с немецким радистом?
– С радистом? – охотно подхватил тему Сергей, со своей стороны тоже не заинтересованный в осложнении отношений ни с куратором отряда, ни с его помощниками. Прояснили позиции, определили границы – и ладно. – С радистом, товарищ бригадный комиссар, нам, можно сказать, фортуна улыбнулась во все зубы, причем даже дважды. Мало того что он оказался личностью возвышенной, впечатлительной и решил не искушать судьбу отказом от сотрудничества, а потому чистосердечно и подробно ответил на все вопросы, в том числе помимо прочего подробно рассказав, где они в окрестностях успели побывать и чего нашли, да еще и на карте показал. Так он еще до боя, во исполнение приказа своего бывшего командира взвода, успел передать в Суховолю, дежурному радисту временно дислоцированной там разведроты, что у их броневого разведзвода все хорошо, противник не обнаружен, запланированные на сегодня задачи выполнены. А еще передал, что на отдых и развлекательные мероприятия с местным населением взвод остановился в Януве и следующий сеанс связи будет только утром, да и то не рано, чтобы, значит, господина лейтенанта после обильного ужина и бурной ночи не беспокоить. Это дает нам дополнительный запас времени на то, чтобы спокойно осмотреться и пошарить в окрестностях. И к тому же открывает очень интересные перспективы в плане использования радиосвязи и самого немецкого радиста для дезинформации немцев в Суховоле…
– Думаешь, радист не врет? – с сомнением прервал Сергея Трофимов, недоверчиво покачивая головой.
– Думаю, не врет, товарищ бригадный комиссар, – уверенно ответил Сергей. – Я его слова уже перепроверил на основании данных, полученных из другого источника.
И на вопросительный взгляд Трофимова пояснил:
– Да завелся у нас тут… еще один источник информации, можно сказать, альтернативный. – После чего коротко пересказал историю Курта и добавил: – Вот как-то так. Я его к вам на беседу потом, в индивидуальном порядке доставлю, а пока отослал помогать нашим водителям трофейные бронетранспортеры осваивать, ну и под пригляд старшины Авдеева. Тот его еще своими методами дополнительно проверит, но я уверен, что парень – наш человек.
– А моим особистам, стало быть, ты его не хочешь на проверку отдавать?
– Вы только поймите меня правильно, товарищ бригадный комиссар. Ваши помощники – я, кстати, это еще когда они с кавалеристами работали, отметил, – они, как бы это поточнее выразить… слишком категоричные и безапелляционные, что ли. Не буду утверждать, что это всегда и однозначно плохо, но в данной ситуации будет как раз плохо. Парнишка и так уже успел горя нахлебаться, а тут ваши бескомпромиссные, скорые в суждениях борцы с предателями и прочими врагами Родины. Не удержатся ведь, попортят пареньку здоровье, а оно у него и так не очень, после всего пережитого. Поэтому, думаю, не стоит пока Курта подвергать новым ощущениям, а их – лишним искушениям.
– Вот, значит, как оно получается, – с некоторым весельем в голосе произнес Трофимов. – Стало быть, командир Красной армии немца защищает, причем от кого?! От насквозь родных и неизменно бдительных «органов»?!
Сергей по виду и интонациям Трофимова ясно видел, что бригадный комиссар говорит без злобы и не всерьез – так, слегка ерничает, скорее всего, просто разряжая обстановку после неприятного диалога про перегибы своих помощников. Но ответил серьезно, раз уж зашел разговор о таких важных и принципиальных вопросах.
– А чего же мне его не защищать, товарищ бригадный комиссар, особенно учитывая, что это правильный немец. Да и не с немцами мы ведь сейчас сражаемся, а с фашистами и их прихлебателями, и национальностей там сейчас намешано очень много, в том числе уже и русские есть, и даже советские, что с началом войны на сторону фашистов перешли. А немцы… немцы ведь испокон веков на Русь приходили, и служить, и работать, да на Руси и жить оставались, роднились с нами через браки, верой и правдой служили своей новой родине. Правильные, настоящие немцы, я имею в виду – работящие, дисциплинированные, пунктуальные, законопослушные, чем и славится всегда весь их народ. Вспомните, сколько из них, из таких немцев, прославились сами на русской службе и прославили величие России. И сколько из них окончательно обрусели, стали основателями славных русских родов, где уже и не поймешь конкретно, немцы они или русские?
Ну вот, к примеру, взять только наиболее известных из них: Барклай-де-Толли, полководец, военный министр, герой Отечественной войны 1812 года; Тотлебен, генерал, знаменитый военный инженер; Крузенштерн, адмирал, мореплаватель, один из организаторов и участников первой русской кругосветной экспедиции; Беллинсгаузен, тоже адмирал и мореплаватель, первооткрыватель Антарктиды. Или если не в военном деле, а в других областях брать – Фонвизин, создатель русской бытовой комедии; Якоби, физик, открыватель гальванопластики; Ленц, тоже физик, один из основоположников электротехники… Да взять того же Курта – у него ведь тоже корни русские есть: по отцу дед из поволжских немцев, а бабушка вообще русская. Или вот, посмотрите – наглядная иллюстрация моих слов о тесной связи двух великих народов и взаимопроникновении культур русской и немецкой наций – вот она, висит на ремнях наших бойцов.
Вот скажите, что это? Пехотная лопатка? А как еще она называется в нашей военной классификации? Правильно – «шанцевый инструмент». А почему шанцевый? Да потому что название русской пехотной лопатки образовано от немецкого слова «Schanze», что означает «окоп, укрепление»! А все почему? Да потому, что еще со времен Петра Первого немцы в русской армии командирами и инструкторами служили! Причем, за редкими исключениями – ну, так сволочей в каждом народе хватает, – служили честно, отважно и добросовестно, за что и ценимы были.
А та фашистская сволочь, что сейчас рвется на нашу территорию и устраивает всяческие зверства, – так это не немцы, а фашисты, то есть не люди даже, а, можно сказать, экологический мусор, вонючие отходы и грязная пена немецкого народа. Еще раз повторюсь – это отходы и человеческий мусор не только немецкого народа, но и многих других, я сейчас даже перечислять не буду, хотя вон там, неподалеку, валяется, скулит и нецензурно ругается животное в человеческом облике, и он не немец, а вроде как поляк, но все равно фашистская сволочь.
И ведь, что самое страшное, вся эта фашистская свора тащит за собой огромное количество оболваненных пропагандой обычных людей разных национальностей, которые без этого спокойно жили бы и работали у себя на родине, им эта война тоже совершенно не нужна…
Так вот, товарищ бригадный комиссар, я твердо убежден, что второй нашей важнейшей задачей, после задачи уничтожения фашистских захватчиков всеми силами, всегда и везде, при любой возможности, как раз и является задача объяснить таким вот одурманенным и оболваненным простым людям всю глубину, всю пагубность их заблуждений. А еще пагубность и смертельную для них ошибку прихода с войной сюда, на нашу землю. Если нужно, то объяснять после крепкого пинка сапогом по мужскому достоинству и сильного удара прикладом в зубы – так оно этим заблудшим еще быстрее и понятнее доходить будет…
А вот за сведения большое спасибо, товарищ бригадный комиссар, – в свою очередь перевел на другую тему неудобный разговор Сергей. – Я прямо сейчас с ними поработаю, может быть, поблизости от поселка еще что-нибудь для нас нужное и полезное отыщем.
С этими словами Сергей оставил Трофимова проводить воспитательную работу с его помощниками, а сам с головой окунулся в бурную пучину хлопотливой организационной суеты, неизбежной в нынешних обстоятельствах…
