ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

С трудом подавляющий зевоту портье прочитал рекомендательную записку, стал любезен и предложил несколько комнат на выбор. Елена взяла большую угловую на третьем этаже, окнами выходящую в сторону Воздвиженки, а просторной лоджией – во внутренний двор с садом.

Судя по огромным старым липам, чьи черные голые ветви колыхались прямо перед глазами, весной и летом здесь будет хорошо.

Она подумала так и удивилась: неужели придется прожить здесь несколько месяцев? Отчего бы, ведь квартирный вопрос должен решиться куда скорее? Но предчувствиям она доверять привыкла, и они ее редко обманывали. Ведь и перед тем, как увидеть журнал с портретом Ляхова, ее несколько дней томили странные ощущения, похожие на предвестники приступа у эпилептиков. Так что же должно произойти теперь?

Неужели это как-то связано с полученным заданием? Она не очень верила, что ей удастся разыскать Ляхова, но знала, что, отрабатывая полученный аванс (и не только поэтому), предпримет все возможное.

Размышляя так, Елена разложила по полкам стенного шкафа те немногие вещи, что взяла с собой, еще раз пересчитала спрятанные в пакетах с бельем доллары. По-прежнему их было 13 тысяч, она не потратила ни одного. Мужу она об этом внезапно свалившемся богатстве, разумеется, не сказала. И это означало, что разрыв между ними практически произошел. Сколько они теперь проживут вместе – неважно. Может быть, и всю оставшуюся жизнь, это уж как сложится, но, если представится случай, она расстанется с ним без колебаний и сожалений.

После душа Елена надела просторную и теплую ночную рубашку, легла в постель со стаканом сильно разведенного тоником розового джина, к которому привыкла за границей. Включила приемник. Знакомый буэнос-айресский диктор торопливой скороговоркой сообщал о том, что еще неделю назад ей было близко, имело реальное значение, а сейчас – словно из другой галактики доходили до нее новости. И трудно было представить, что действительно существует где-то там этот романтичный город, и ее бывшая квартира, и муж..

Странно все в этой жизни.

Заснула она как-то внезапно, не допив свой джин и не выключив приемник.

Снился ей престарелый дон Херардо, который стоял перед ней на коленях и снова совал ей в руки деньги, но уже совсем за другое. Он умолял Елену поехать к нему на виллу и там стать его любовницей.

– Мы будем с вами чудесной парой. Ведь я мазохист, а вы настоящая садистка. Вообразите, как это будет прелестно..

Утром она позвонила мужу, чтобы сообщить, что у нее все хорошо, и вдруг услышала, что только что, час назад, поступило сообщение, что бразильская армия перешла границы Боливии и Парагвая. Если в ближайшие часы конфликт не будет урегулирован, Аргентина собирается выступить на стороне жертв агрессии.

А это означает очередную региональную войну. Буэнос-Айрес почти наверняка подвергнется бомбардировкам с моря и с воздуха, и посольство, скорее всего, переведут в глубь страны, в Кордову или Мендосу.

– Но мы тут пока еще надеемся на лучшее. Может быть, Штаты выступят с ультиматумом..

– А чем все это грозит нам лично? – спросила Елена.

– Понятия не имею. Пока что. С равным успехом меня могут отозвать в ближайшее время, а могут оставить здесь до конца войны.

Не зная, что еще можно сказать в такой ситуации, она пожелала мужу удачи, попросила быть осторожнее и в ближайшее время позвонить, сообщить, как идут дела.

– А я тут буду следить за новостями..

.. Всего три дня потребовалось Елене, чтобы осмотреться в Москве, привыкнуть к повсеместно звучащему русскому языку, наладить минимально достаточный для временно свободной женщины комфорт. Это было несложно, поскольку комнаты убирала прислуга, ей же можно было отдавать в стирку белье. Кухонными делами Елена не занималась в Буэнос-Айресе, не собиралась заниматься и здесь, привыкнув пользоваться услугами бесчисленных ресторанчиков и кафе. Вообще, при определенных условиях, она готова была всю жизнь прожить в отелях, для разнообразия меняя их время от времени.

Дальновизионные новости не радовали. Аргентина и Уругвай на второй день конфликта объявили-таки войну Бразилии, и уже состоялся первый морской бой в устье Ла-Платы между аргентинскими и бразильскими крейсерами. Правда, без решительного результата. Обменялись несколькими залпами и разошлись. Аргентинцы под прикрытие береговых батарей, а бразильцы – в открытое море.

Информационные агентства сообщили, что семьи дипломатов и гражданских специалистов цивилизованных стран будут в ближайшие дни эвакуированы, возможно, через Чили, так как морское и воздушное сообщение с зоной боевых действий прервано.

Елена представила себе эту эвакуацию и порадовалась, что успела выбраться оттуда вовремя. И сразу же подумала, что, наверное, теперь ее договор с доном Херардо сам собой теряет силу или откладывается на неопределенный срок. До сабли ли, пусть и антикварной, пожилому человеку, когда его родной город бомбят вражеские самолеты? А война ведь может затянуться и на год, и на два.

Однако уже на следующий день ей позвонили. Хорошо говорящий по-русски человек передал ей привет из Аргентины «от нашего общего друга» и поинтересовался, предприняла ли она какие-нибудь действия к поиску «известного лица»?

– Какие действия? Я только что приехала, еще и багаж разобрать не успела. Да, а откуда вы узнали мой номер телефона, я сама его еще не успела запомнить?

– Мне сообщил друг. Наверное, ваш муж ему сказал. Я понимаю ваши обстоятельства, но все же прошу поторопиться. Это в наших общих интересах. До свидания.

– Простите, а как я вас смогу известить.. – спохватилась Елена, но с той стороны провода уже повесили трубку.

Теперь она была по-настоящему встревожена и даже напугана. Ну не мог муж дать ее телефон и адрес совершенно незнакомому человеку, он был достаточно осторожен в таких вопросах, как и всякий дипломат. Она тут же набрала посольство. Спутниковая связь, к счастью, пока еще действовала.

Знакомый дежурный атташе ответил, что Владислав Петрович выехал сегодня утром по заданию посла и пробудет в отлучке несколько дней.

– У вас там все в порядке, мне он ничего не передавал?

– Пока нормально, дипломатический городок еще не бомбили. Для вас ничего нет. Я передам, чтобы позвонил вам, когда вернется.

Вот странно, она ведь решила уже, что с мужем ее давно ничто не связывает, кроме общей постели и тех жизненных благ, которые она получала от своего положения жены советника дипслужбы первого ранга. А сейчас испытала тревогу, даже страх за него.

Как-то все непонятно и неприятно складывалось. Зачем он дал зловещему (да, теперь рафинированный дон Херардо представлялся ей зловещим) старику ее телефон? Или не ему, а кому-то из знакомых, а уже тот..

Или, еще проще, в посольстве почти каждый знает адрес этой гостиницы, и обслуживающий персонал из местных тоже может узнать в любой момент. Так что особого повода для беспокойства нет, но все же..

Почему так все странно получается?

Но ехать в Петроград все-таки придется. Навести справки, переговорить со старыми приятелями и подругами, сообщить неизвестному, что ничего не сумела сделать, и забыть все.

В Северной столице она за несколько дней навестила всех, кого наметила, и во время бесконечных разговоров на темы: «а помнишь?», «а как ты теперь?», «а что (и с кем) он (она)?» – задавала вопросы и о Ляхове, не особенно эту тему акцентируя.

Подруги попонятливее делали соответствующее лицо, другие воспринимали ее интерес без эмоций, как вполне естественный, но реальной информацией не располагал никто. Да, слышали, вроде бы служит, кто-то встречал Вадима мельком на улице два или три года назад, один из сокурсников даже выпивал с ним, но тоже давно.

Короче, затерялся человек бесследно в волнах житейского моря.

Чувствуя, что заказчики этого расследования не удовлетворятся односложным отрицательным ответом, возвращаясь домой, она подробно записывала в блокнот, с кем именно говорила о Ляхове, степень близости и информированности собеседника, суть полученных сведений.

Оставался последний шанс – съездить к родителям Ляхова в Гельсингфорс. В прежние времена они относились к ней хорошо, мать Вадима была явно не против, чтобы они поженились, но с тех пор столько времени прошло..

.. Вагон первого класса ощутимо, но очень плавно покачивался на закруглениях пути. За зеркальным окном в утреннем свете близко тянулась высокая стена темно-зеленых вековых елей, тяжело нависающих над откосом насыпи. Порой в сплошном массиве леса открывались солнечные полянки с массивными деревянными домами на фундаментах из круглых валунов, принесенных сюда ледниками в незапамятные времена – зажиточные финские хутора, разительно отличающиеся от оставшихся по ту сторону границы северорусских деревень.

А слева вдруг слепящей гладью распахнулась освещенная утренним солнцем, заснеженная поверхность Финского залива. У самого горизонта слабо дымил ледокол, пробивая во льдах широкую черную дорогу.

Вот бы где купить себе домик, подумала Елена, когда старые ели вновь скрыли недолгое видение, несколько часов езды от Петрограда, а совсем другая жизнь. Размеренная, спокойная. Вроде бы и Россия, но и не Россия тоже, «нераздельная часть государства Российского, управляемая особыми установлениями на основании собственного законодательства».

Вот, может быть, выйди замуж за Вадима, и жила бы где-то здесь, скорее всего – в Гельсингфорсе, на Эспланаде, упирающейся в Южную гавань, где ровной шеренгой прямо у гранитной набережной зимуют серо-голубые эскадренные миноносцы.

Красиво и внушает удивительное чувство покоя и защищенности.

Что-то слишком часто ей стали приходить в голову подобные мысли. Явное свидетельство нарастающей депрессии.

Мать Ляхова, Тамара Николаевна, узнала Елену сразу. Да и сама она почти не изменилась, ну, может быть, чуть-чуть морщинок вокруг глаз прибавилось. Красивая, элегантная женщина, едва перевалившая за пятьдесят. Заохала, заудивлялась неожиданной встрече, пригласила в просторную, залитую солнечным светом гостиную, обставленную светлой финской мебелью. Усадила гостью на полукруглый диванчик в глубоком эркере, приказала горничной приготовить чай. Сказала несколько дежурных комплиментов ее внешности, фигуре и нарядам.

И только после этого со сдерживаемой тревогой спросила:

– У тебя что-нибудь случилось?

С прежних времен она обращалась к ней на «ты» и сейчас не стала менять привычки.

– Нет, что вы, совершенно ничего. Ну, если не считать, что муж у меня застрял из-за войны на другом конце света. А я вернулась одна и пока совершенно не знаю, чем заняться. Съездила вот к родителям в Питер, потом подруги пригласили провести недельку в Финляндии. Поехала. И вдруг захотела увидеть вас. Извините, что без приглашения..

– Что ты, что ты! Совершенно правильно сделала, что без приглашения. Ну, рассказывай, как у тебя жизнь сложилась? Дети есть?

Ответила, что нет, и уловила в глазах несостоявшейся свекрови нечто такое..

Будто она сразу поняла про Елену все. Но ни словами, ни мимикой не подала виду, что догадалась – у сына снова появился шанс.

А может, все не так. Может, Елена, как истинный неврастеник, зациклилась на мысли, что все только на нее смотрят, перешептываются за спиной, показывают пальцем на спущенный чулок или сбившуюся прическу.

Они в обычном женском стиле болтали минут пятнадцать, пили чай с вкуснейшими пирожными, хотя Елена с большим удовольствием выпила бы сейчас для храбрости чего покрепче, и наконец все же спросила о Вадиме.

И по улыбке Тамары Николаевны поняла, что все это время она ждала – ну, когда же?

– С Вадимом все хорошо, я надеюсь. Последнее письмо мы получили от него.. сразу после Нового года. Да ты возьми, сама почитай, там ничего секретного. От тебя, – добавила она.

Тоже с намеком?

Елена увидела знакомый почерк и с трудом подавила очередной приступ дрожи в пальцах. Нельзя, нельзя выдавать свои чувства. А может быть, как раз можно и нужно? Может, пригодится в будущем? Встретятся они, а он уже будет знать от матери. И никому не придет в голову задуматься, а чего это она вдруг заявилась пять лет спустя.

Вот именно поэтому..

Вадим, как водится, поздравлял родителей с Новым годом, писал, что у него все нормально. «Солдат спит – служба идет. Солдат идет – и служба идет. Солдат бежит, а служба, вот парадокс, все равно идет».

С легкой иронией описывал некоторые, на его взгляд, примечательные, эпизоды военно-медицинской жизни. Сообщал, что праздники встретил хорошо, в компании друзей, в лучшем ресторане Хайфы. И еще – что буквально на днях выезжает в длительную командировку, за пределы Ближнего Востока. Куда именно – пока сообщить не может, но в места, далекие от любых войн и революций. Так что беспокоиться за него больше не нужно. Когда прибудет на место и устроится – тогда и сообщит.

– Только я все равно тревожусь. Раньше он всегда сообщал, куда его переводят. Хотя, конечно, сейчас, кажется, больше нигде у нас вдоль границ не воюют. Но вот уже месяц прошел, а писем нет. И не звонил ни разу.

– Да что такое месяц, Тамара Николаевна? Мужчины, они такие, за делами обо всем забывают. У меня вот тоже муж в воюющей стране оказался, хотя дипломатов чужая война не касается, а все же..

Она говорила это, а сама думала, что письмо написано, похоже, сразу же после событий, о которых говорилось в тунисском журнале. Но он ничем на них не намекнул, даже, напротив, соврал, что отмечал Новый год в ресторане. И что же, сразу из-за стола в бой? Впрочем, могло и так случиться, ехал после праздничной ночи в свою часть и попал в перестрелку.

И его внезапный отъезд, похоже, как-то с этим связан.

Но все-таки ничего существенного она не узнала. Получается, последний шанс использован. Разве что, прощаясь, попросить Тамару Николаевну сообщить ей, когда Вадим объявится. Под каким предлогом? А без всякого предлога. Вернулась домой, восстанавливаю старые связи. Расстались мы с Вадимом по доброму согласию, без всякой вражды. Отчего бы ни повидаться при случае?

Так она и сказала.

– Ну почему же нет? Позванивай мне, всегда рада тебя слышать, – но, когда Елена действительно собралась уходить, вдруг придержала ее за руку. – А ты не боишься?

– Чего?

– Знаешь, в жизни по-всякому бывает. Вот встретитесь, вечер воспоминаний и так далее. И вдруг на старое потянет?

– Вас это волнует? – с некоторым вызовом ответила Елена.

– Меня – совершенно нет, – спокойно ответила мать. – Вадим – человек взрослый, к тридцати дело идет. О тебе думаю. Жизнь окончательно поломать не боишься?

Елена хотела ответить какой-нибудь подходящей дерзостью, но неожиданно для себя махнула рукой:

– Ах, да что там уже ломать?! – и расплакалась неудержимо.

Тамара Николаевна долго ее успокаивала, заставила проглотить овальную синюю таблетку, и потом только и начался у них настоящий разговор. Но о заметке с фотографией Елена так и не сказала.

Потом же случилось настоящее чудо.

Нет, не возник на пороге Вадим Ляхов собственной персоной, как следовало бы по канонам сентиментального женского романа, а просто вернулся со службы его отец, Петр Аркадьевич, высокий, вальяжный и дородный, совсем не похожий на Вадима, в черном флотском пальто с широкими серебряными погонами.

Не раздеваясь, с порога протянул жене простой желтый конверт.

– От Вадима. Только что в служебной почте нашел.

И только после этого заметил Елену.

– О, у нас гостья! Двойная радость. Сейчас обедать будем. И даже с шампанским.

Тяжело, чуть вразвалку ступая, словно по палубе корабля, он пошел на свою половину квартиры, на ходу расстегивая пуговицы пальто.

Тамара Николаевна жадно пробежала глазами листок, потом прочла еще раз, медленно. Протянула письмо Елене.

Невольно она поступила так же – быстро скользнула глазами наискось, выхватывая суть, перевела дыхание и перечла.

«Здравствуйте, мама и папа, пишу, как обещал. У меня по-прежнему все в порядке. Получил новое назначение. Какое, и где – сказать по-прежнему не могу, даже вам. Весьма секретно. Государственная тайна. Но хорошее, почетное и безопасное в той мере, в какой безопасна вообще вся наша жизнь. Но в принципе, кроме несварения желудка и падения на голову кокосового ореха, мне ничего не угрожает. Жалованье двойное, много новых впечатлений. При случае напишу подробнее. Если появится адрес – немедленно сообщу.

P. S. Чуть не забыл. За предыдущие заслуги ваш сын удостоен ордена Святого Георгия, четвертой, естественно, степени. Прочие впереди. Valete!

P. P. S. Это письмо должен бросить в ящик мой товарищ проездом через Москву. Если вы его получили, значит, не подвел».

Пока в гостиной накрывался стол для парадного обеда, Петр Аркадьевич принес из кабинета громадный атлас.

– Так, – рассуждал он вслух, – нужно понимать, намек нам дан. Где у нас кокосы растут? По преимуществу в Азии, на побережьях океана. Индия, Цейлон, острова южных морей.. Это что же, наши стратеги расширяют жизненное пространство? Базу на Таити строить затеяли? Или просто командировка к союзникам по обмену опытом? Филиппины, Гаваи, Новая Гвинея?

Что ж, повезло парню, хоть мир посмотрит. А «Георгий» – это совсем здорово! Отличился, и именно в боях отличился. А где же сейчас такие бои, что врачам «Георгии» дают? В Израильской войне наши участия вроде не принимали. Да и уехал он уже оттуда. Хотя..

А Елена опять ничего не говорила этим людям, сама не понимая почему.

– А может, не за бои вовсе? – рискнула она вставить слово. – Может быть, он особу императорской крови от смерти спас? Георгиевскими же орденами Великий князь имеет право награждать, не правительство? – блеснула Елена эрудицией.

– Ведь и вправду! Вы молодец. Самое реальное объяснение. Спас наследника престола, скажем, от острой асфиксии, когда секунда промедления смерти подобна, совершил трахеотомию в полевых условиях. – Как отец врача, Петр Аркадьевич тоже кое-что слышал о подобных случаях и блеснул эрудицией. – Вот и получил крестик в петлицу. И вдобавок причислен к свите, сопровождает Высочайшую особу в путешествии.. Сходится.

Он, довольно улыбаясь, потер руки, предвкушая и широкое застолье, и то, как завтра в клубе поделится с друзьями карьерными успехами сына.

Вечерним экспрессом Елена выехала сразу в Москву, заручившись на прощание у гостеприимных хозяев обещанием обязательно сообщить ей, как только появится очередная весточка от Вадима.