Фёдоров

Борис

Григорьевич

(1958–2008)

Борис Григорьевич Фёдоров родился в Москве. Дед по отцу — священник. О своей семье Борис Григорьевич писал: «Родители были рабочими. Они не москвичи: отец из Одессы, мать из Тульской области. Мы жили и в подвале, и в коммунальной квартире. Однажды узнал, что предки отца — дворяне Соболевские (по линии его матери, я даже разыскал их герб и архивы). Отец всегда интересовался политикой, и я с десяти лет слушал вместе с ним “Голос Америки” и другие западные станции».

Фёдоров окончил московскую среднюю школу с углублённым изучением английского языка. Он вспоминал, что учился в «школе на Кропоткинской (ныне Пречистенка) улице. Рядом Пушкинский музей — бывшая городская усадьба Хрущовых и небольшие старинные палаты, где после революции жил основатель Общества изучения русской усадьбы Згура. Места наших детских игр… Неудивительно, что с тех пор я влюблён в русские дворянские усадьбы».

По воспоминаниям брата Бориса Григорьевича, «в школе учились дети буржуев. И нас там ненавидели и постоянно пытались выгнать — уж больно золотое место мы занимали. Ведь мы были единственными, кого папа иногда привозил в школу на “Жигулях”. На фоне чёрных “Волг”, “Чаек” и различных иномарок она явно не смотрелась. Одну одноклассницу папа привозил на “Мустанге”, дочки влиятельных генералов приезжали в школу на правительственных лимузинах».

После школы Б. Г. Фёдоров поступил на факультет Международных экономических отношений Московского финансового института, который окончил с отличием. По словам Фёдорова, его «всегда тянуло посмотреть мир, ведь никто из моих близких родственников никогда не был за границей, да и, к слову сказать, не имел высшего образования. Поэтому понятно моё стремление стать международником. Спасибо отцу, он заставил меня окончить школу. Дальше я уже сам пробивал себе дорогу в жизнь и всегда старался ставить перед собою самые трудные задачи».

По оценке Бориса Григорьевича, «МФИ дал профессию и “путёвку в жизнь”. Приход в институт не был случайностью, так как я ещё в школе тяготел к финансовым проблемам и международным отношениям. В МФИ была возможность получить широкое экономическое образование без чрезмерного теоретизирования (типа МГУ), без чрезмерной «внешнеторговости» (МГИМО), без чрезмерной «советскости» (типа Плехановского института). А упор на деньги и финансы всегда был только у нас. Получение знаний в сферах от бухучёта до военных финансов, от бюджета до международных финансовых организаций очень помогло мне в жизни, так как часто приходилось менять направление работы, и везде я не чувствовал себя чрезмерно узким специалистом. Напротив, я заметил, что “чужие” выпускники на посту, например, министра финансов, очень часто не понимают самых базовых вещей. МФИ дал широкий круг знакомых, которые теперь есть почти в любой фирме или банке, в любой международной организации, Правительстве РФ и т.д.». Однокурсникам Фёдоров запомнился целеустремлённым студентом, очень увлечённым английским языком и интересовавшимся фантастикой, особенно книгами Брэдбери и Кларка. Как вспоминал сам Борис Григорьевич, «любимым предметом был английский язык. Мне было уже тогда ясно, что иностранный язык открывает бездну возможностей в плане изучения зарубежного опыта, иностранной литературы и т.д. В этой связи я всегда старался выбирать “капиталистические темы” курсовых и научных работ, так как можно было пойти в Библиотеку иностранной литературы и найти источники, которых ни у кого не было». По воспоминаниям А. М. Сарчева, в годы учёбы в институте Борис Григорьевич «был и тогда очень принципиальным. Если он начинал спорить (всё равно с кем, хоть с преподавателем), то делал это до конца, получая удовольствие при выигрыше спора, если ему действительно удавалось что-то доказать. Для этого Борис всегда изучал все предметы досконально, никогда не ограничивался учебником, искал любую дополнительную информацию по нужному вопросу. Любил политэкономию, как все, не любил математику. Был чрезвычайно любопытным, заинтересованным в получении знаний. Вместе с этим Бориса нельзя было назвать и “ботаником”, “зубрилой”. Он любил весёлые компании, иногда сам их инициировал, не сторонился девушек».

По распределению Борис Григорьевич попал в Госбанк СССР. Фёдоров вспоминал: «В Госбанке СССР потребовался трудолюбивый парень без блата и высоких родителей (“рабочая лошадка”), и выбор пал на меня. Я был счастлив: уже в институте меня тянуло к практической экономике…».

В 1980–1987 годах Борис Григорьевич работал экономистом в Главном валютно-экономическом управлении Госбанка СССР. Он занимался банковскими системами капиталистических стран. О работе в Госбанке СССР Фёдоров писал: «Здесь я стал настоящим банковским экономистом… Эти знания дали мне толчок в профессиональном развитии, столь необходимый в молодые годы любому человеку. Обстановка солидного бюрократического учреждения закалила меня для будущих политических баталий… Сколь ни странно, но ГВЭУ Госбанка СССР было тогда одним из самых либеральных “оазисов” в СССР — здесь мне открылся доступ к западной рыночной информации и экономической литературе. Я почти без задержки и практически без цензуры получал свой личный экземпляр “Файненшл таймс” (её я аккуратно резал для досье), постоянно читал “Интернешнл Геральд Трибьюн”, “Ле Монд”… и десятки других профессиональных банковских публикаций и изданий. Я не шучу, когда говорю, что мои экономические взгляды в значительной мере были сформированы под влиянием квартального бюллетеня Банка Англии — одного из самых профессиональных банков мира. Мой приход в Госбанк совпал с приходом к власти в Англии М. Тэтчер. Я внимательно следил за каждым её шагом в экономической политике на протяжении почти семи лет. В Госбанке я расширил свой экономический горизонт. Я занимался практическими вопросами: от макроэкономической политики до положения конкретных западных банков. К этому времени я практически в совершенстве владел английским, и председатель банка В. Алхимов, а позже и В. Деменцев приглашали меня в качестве переводчика. Это позволило вращаться в кругах достаточно высоких и услышать множество весьма полезных вещей. Постепенно у меня стала накапливаться неудовлетворённость работой в Госбанке СССР. Структура банка была иерархичной и, что греха таить, в значительной мере замешанной на блате и связях. С моим в основном пролетарским происхождением и достаточно независимым характером я в эту структуру, видимо, не очень вписывался. Меня первым посылали на овощную базу, в народную дружину, на демонстрации, в пионерлагерь и колхозы. Я смог подробно познакомиться с самыми различными сторонами жизни страны. Ничего, выдержал. В том числе и беспробудное пьянство всех и вся (от комсомольцев до начальства). Правда, подобное “погружение” в жизнь мешало профессиональному росту. Последним из всех меня — экономиста-международника — посылали за границу в служебные командировки. Достаточно сказать, что, годами отвечая за Англию и Финляндию, я никогда в них не бывал. Тем не менее адрес: Неглинная, 12 — навсегда останется для меня своеобразной альма-матер, и я всегда буду считать, что Центральный банк — самое интересное для работы государственное учреждение в России. Жаль, что вернуться туда не довелось».

По воспоминаниям коллеги Б. Г. Фёдорова по работе в Госбанке А. В. Зверева, «запомнился Борис человеком мягким и интеллигентным, больше походил на тюфяка-“ботаника”, чем на пылкого и громогласного политика, каким стал позже. Для меня он до сих пор существует в двух ипостасях: в личном общении — спокойный, уравновешенный и во многом меланхоличный, а на трибуне или по телевизору — пламенный революционер с лозунгом “Вперёд, Россия!” на устах».

В период работы в Госбанке Б. Г. Фёдоров вступил в КПСС, защитил в МГУ кандидатскую диссертацию на тему о торговле срочными финансовыми инструментами (финансовые фьючерсы и опционы). По воспоминаниям Фёдорова, «самым позитивным результатом первых лет работы в Госбанке, наверное, стало знакомство с моей будущей женой Ольгой, работавшей тогда в Главном вычислительном центре Госбанка. Знакомство произошло в пионерлагере, где мы вместе оказались вожатыми». Также Борис Григорьевич вспоминал, что «в отделе, где работал, была довольно хорошая моральная обстановка (особенно в первые годы) и ощущалась некая сопричастность к чему-то очень солидному и важному. Присутствие ветеранов банковской системы помогало мне почувствовать преемственность поколений, ныне совсем утерянную в государственных учреждениях. Квалификация сотрудников нашего отдела капиталистических стран была чрезвычайно высока».

В 1987 году Борис Григорьевич из Госбанка перешёл в Институт мировой экономики и международных отношений (ИМЭМО) АН СССР на должность старшего исследователя. Проработал в институте до 1989 года, о своей новой работе Фёдоров вспоминал: «На новом месте работы всё было внове. Начать с того, что никто не приходил на работу ровно в 9:00 и уж тем более раньше. Никто не сидел на работе до окончания рабочего дня. Никто ничего сам себе не печатал на пишущей машинке (как мы нередко делали в Госбанке), и на меня смотрели как на сумасшедшего, когда я что-то делал сам. Многих сотрудников можно было увидеть в стенах института в лучшем случае раз в месяц, а то ещё реже. Понятно, что люди чувствовали себя в ИМЭМО гораздо более свободно, чем в Госбанке. Свободные дискуссии, либерализм, международные контакты, сравнение всего и вся с зарубежным опытом, сведение партийных церемоний до формальностей, масса интеллигентных и симпатичных интеллектуалов — всё это мне очень импонировало. Такой своеобразный и весьма либеральный мозговой центр, ещё один “оазис” мысли, который мне показался удивительным. В ИМЭМО я впервые получил возможность ездить за границу: пара командировок в Финляндию с профсоюзными делегациями, туристическая поездка за свой счёт во Францию для изучения французского языка и, наконец, ответственная служебная поездка на семинар в Италию по приглашению Банка Италии. Впервые мне довелось изучать западные центральные банки на практике. Кстати, на конференции одна рыженькая девушка из Национального банка Венгрии вполне серьёзно предсказала мне, что я буду министром финансов своей страны. Мой переход в ИМЭМО совпал с разворачиванием перестройки, и я почти сразу и полностью переключился на проблемы советской экономики. Вместо бесчисленных статей, которые я писал о западной экономике, в том числе в такое издание, как “Аргументы и факты” (в то время это была заштатная контора при обществе “Знание”), или в ещё более странное издание на литовском языке “Ляудес укис” (“Народное хозяйство”), я перешёл к работам о насущных проблемах нашей экономики в “Московских новостях”, “Экономике и жизни”, “Известиях” и др. В ИМЭМО были написаны мои первые книжки. Сначала это был англо-русский глоссарий новых финансовых терминов, который потом превратился в словарь… Появилась книжка “Современные валютно-кредитные рынки”, ставшая основой моей будущей докторской диссертации. Также написал я и небольшую брошюру “Валютная политика СССР: взгляд в будущее”, где рассматривались эволюция и перспективы валютной политики СССР. За эти работы мне никогда не было стыдно».

В 1990 году Б. Г. Фёдоров защитил докторскую диссертацию в Институте США и Канады АН СССР, посвящённую международным рынкам капиталов. Таким образом Б. Г. Фёдоров пополнил ряды самых молодых докторов экономических наук (наряду с С. Ю. Глазьевым, Е. Т. Гайдаром, А. Н. Шохиным). После публикаций ряда статей стал известен как экономист, выступающий за реформы, и был приглашён на работу в ЦК КПСС. В это время, по его словам, он «впервые в жизни получил собственный кабинет в старинном здании на Ильинке», появилась «вторая “вертушка” (телефон спецсвязи), солидное удостоверение», и он почувствовал себя весьма уверенно. Согласно бюрократической логике тогда и сейчас — только чиновник с кабинетом и «вертушкой» считался настоящим начальником. Фёдоров вспоминал, что «стиль работы в ЦК КПСС казался странным. Большинство сотрудников смирно сидели в индивидуальных кабинетах-чуланчиках, всегда за закрытыми дверями. Многие ответственные сотрудники по вечерам сидели у себя в кабинетах и периодически осторожно по телефону проверяли, не ушло ли начальство (раньше нельзя). Такая удивительная традиция существовала со сталинских времён (порой и сегодня её можно встретить в правительстве). Всё это казалось мне в эпоху перестройки необычным. Я мог иногда и опоздать на работу, а уходил, когда считал нужным. Ждать ухода начальства мне представлялось странным и бессмысленным. И вообще у меня тогда появилось неистребимое чувство независимости и раскрепощённости».

В том же 1990 году Фёдоров вошёл в группу консультантов при Социально-экономическом отделе ЦК КПСС. Он разрабатывал предложения по экономической реформе, участвовал в подготовке президентской программы М. С. Горбачёва. Об этом периоде своей жизни Борис Григорьевич вспоминал так: «Но сам я, как ни странно, его никогда не видел, так как не был допущен к секретным документам. Консультант выше инструктора по рангу, и ему полагался отдельный кабинет. Я же был в нашем отделе моложе любого инструктора, не говоря уже о других консультантах. Моё назначение в ЦК КПСС без стажа партийной работы было подозрительным и вызывало предположение о “руке”, которой никогда не было… Власть коммунистической партии была на излёте. Уже отменили так называемый кремлёвский паёк и свободный вызов машин — по крайней мере, для консультантов. Незаметно было каких-то особых других привилегий. Чувствовалось ревнивое отношение “домов” (Совета министров и ЦК КПСС) друг к другу. Политическая обстановка была напряжённой. Вместе с тем я очутился в гуще событий, связанных с попытками реформировать советскую экономику, и это было страшно интересно и даже увлекательно… Мы все были очень взволнованы — хотелось верить, что нам удалось, наконец, повлиять на ход событий в экономике. Н. Петраков рассказал, что М. Горбачёв с большим вниманием ознакомился с проектом и долго повсюду ходил с папочкой, в которой находился этот документ. Первая речь после вступления в должность президента СССР была полна обнадёживающих намёков на рыночные реформы (по крайней мере, было очень много правильных слов типа “денежная политика”). Мы были полны энтузиазма и ожидали чуда. Однако вскоре наш энтузиазм спал — за первые 100 дней своего президентства М. С. Горбачёв не принял ни одного указа из нашего пакета. Насколько я помню, серьёзных экономических указов в этот период вообще не было, кроме, как обычно, невыполненного решения о пособиях многодетным матерям. Эйфория быстро исчезла».

В июле 1990 года Б. Г. Фёдоров стал первым министром финансов в условиях провозглашённого Россией суверенитета. В то время Министерство финансов РСФСР приобрело новые функции и начало заниматься внешнеэкономическими операциями и ценными бумагами. Об этом назначении Борис Григорьевич вспоминал: «Через некоторое время меня вызвали к И. Силаеву и предложили на выбор посты министра финансов или министра внешней торговли. Я выбрал Министерство финансов как, безусловно, наиболее важное в правительстве. Вероятно, в моём назначении сыграли роль Г. Явлинский и Е. Ясин, которые в то же время вели переговоры с Б. Ельциным, хотя на роль “протектора” позднее претендовал и Р. Хасбулатов». По воспоминаниям Бориса Григорьевича, «представил меня коллективу Г. Явлинский, и вновь началась новая для меня работа. Я пришёл в довольно запущенное здание, где всё делалось вручную (без компьютеров), и даже у министра не было международной телефонной линии. Первый факс я принёс в министерство сам, взяв у друзей. В то время в Минфине России о рыночных реформах мало кто слышал, а я практически не имел опыта советской финансовой работы, и многому приходилось учиться на ходу. Это был крайне ответственный период». Как вспоминал позже Фёдоров, он «впервые в 1990 году попытался привнести в бюджетный процесс новые принципы — сделать его хотя бы немного похожим на нормальный план экономической политики на год с экономическим прогнозом и предложениями использовать разнообразные новые финансовые инструменты». В это время Фёдоров принимал также участие в подготовке программы «500 дней».

По словам Бориса Григорьевича, его «терпение лопнуло при обсуждении проекта бюджета РСФСР на 1991 год. Верховный Совет РСФСР в лице бюджетного комитета (Ю. Воронин, В. Соколов, А. Починок) и наше российское правительство реформаторов требовали разработки бюджета РСФСР на принципах взносов в бюджет Союза. Мои принципы этого не позволяли, поскольку по существу шла подготовка к развалу Союза вместо его реформирования». По мнению Фёдорова, «развала СССР (по крайней мере, в имевшей место форме) можно было избежать, если бы были приняты решительные меры… Персональную ответственность за банкротство СССР должны нести М. Горбачёв, Н. Рыжков, Ю. Маслюков, В. Геращенко, Ю. Московский и другие высшие руководители экономики. Они прекрасно знали о проблеме, но помогали накидывать на шею страны долговую петлю».

По словам Бориса Григорьевича, причиной его отставки в декабре 1990 года стало нежелание идти на конфронтацию с Министерством финансов СССР, что было характерно для всего курса Правительства РСФСР в то время. По воспоминаниям Фёдорова, после отставки он «вновь стал свободным и даже счастливым человеком. Я не построил себе дачи и не получил лучшей квартиры, не накопил капиталов (зарплата составляла 900 рублей в месяц). После отставки я ездил только на метро и троллейбусе и стоял в очередях в продовольственных магазинах».

С апреля 1991 по сентябрь 1992 года Б. Г. Фёдоров возглавлял отдел в Европейском банке реконструкции и развития в Лондоне. Занимался инвестиционными проектами в России. По воспоминаниям Бориса Григорьевича, его «пригласил банк “Креди Свисс Ферст Бостон”, с представителем которого, Л. Арнольдом, познакомился во время поездки в Вашингтон осенью 1990 года. Нас с женой — это была её первая в жизни зарубежная поездка — поселили в гостинце “Клэриджес”, где останавливались в основном короли, принцы, шейхи и прочие миллиардеры. Настроение, понятно, улучшилось. При этом мне тут же предложили работу и баснословную зарплату. Затем вдруг через Госбанк СССР до меня дошла телеграмма Жака Аттали, который возглавлял ещё официально не открытый Европейский банк реконструкции и развития (ЕБРР) — международную финансовую организацию, создаваемую в Лондоне для поддержки реформ в Восточной Европе и СССР. Меня как раз тогда впервые пригласили в Давос (Швейцария) для участия в Мировом экономическом форуме, и мы договорились там встретиться с Ж. Аттали. В Давосе во время скоротечной встречи он мне и сделал предложение поработать в его новом международном банке. Интересно, что все два года работы за границей я числился в Институте Е. Гайдара при Академии народного хозяйства СССР под руководством академика А. Аганбегяна в качестве главного специалиста. Разумеется, денег я не получал, но должна же была где-то лежать трудовая книжка! Абел Гезович тогда по-человечески мне помог. Жак Аттали ранее был политическим советником, помощником президента Франции Ф. Миттерана. Он был, безусловно, в тысячу раз больше политик, чем банкир или финансист. К тому же он увлекался философией и поэзией, написал десятки книг (в том числе исторических) и даже выпустил пластинку с песнями на свои стихи».

О работе за границей Б. Г. Фёдоров писал: «Пришлось сильно попотеть, но зато через полгода я чувствовал себя очень уверенно и даже сегодня всё ещё ощущаю себя почти как рыба в воде в среде западных банкиров». Фёдоров признавался, что «жизнь в Лондоне приучила к иному уровню самостоятельности. Как самостоятельно искать и снимать квартиру, как оплачивать счета и выписывать чеки, как пользоваться кредитной карточкой, как платить местные налоги и миллион других мелких дел и проблем — всё это я прошёл на несколько лет раньше, чем вся остальная Россия. Я постепенно становился иным человеком, менялись привычки и уровень требовательности. Немаловажным фактором была и невероятно высокая по тогдашним советским меркам оплата труда — на уровне британского премьер-министра. После полного отсутствия денег — их вдруг стало много. В первую свою поездку в Англию я, помню, экономил даже на метро и ходил только пешком, а теперь мог спокойно пойти в ресторан, взять такси. Если в России весь наш семейный отдых заключался в копании на садовом участке у родителей (особенно мне нравилось — как это ни смешно — выращивать помидоры), то теперь появилась свобода передвижения. Мы могли отдыхать где угодно. Это было ни с чем не сравнимое чувство свободы. Весь образ жизни переменился».

В октябре 1992 года Фёдоров стал российским директором в Международном банке реконструкции и развития и Международной финансовой корпорации в Вашингтоне. На эту должность Бориса Григорьевича назначил Гайдар. «Он назначил меня первым российским директором в Мировом банке реконструкции и развития в Вашингтоне. Правда, сделано было это, скорее всего, не из-за любви ко мне, а потому, что многие в окружении Е. Т. Гайдара не хотели, чтобы это место занял Л. Григорьев. Насколько я понимаю, наибольшую роль в моём назначении сыграл А. Б. Чубайс, за что я ему премного благодарен, несмотря на все наши расхождения во взглядах по конкретным вопросам экономической политики», — писал в мемуарах Фёдоров. Всё время нахождения за рубежом Фёдоров поддерживал тесные отношения с Правительством России.

В 1992 году Фёдоров вернулся в Россию. В этой связи он вспоминал: «Внезапный отъезд из Вашингтона, где мы вели спокойную цивилизованную жизнь, в полную неизвестность удивил многих моих друзей. Моя зарплата в Вашингтоне составляла чистыми примерно 11 000 долларов в месяц, не считая различных привилегий, в Москве — символическую сумму в 50 долларов».

Как отмечал А. Н. Илларионов, в то время Фёдорову предлагали должность председателя Центробанка, но против его кандидатуры выступил исполняющий обязанности премьера Гайдар.

Карьера Фёдорова продолжилась после отставки Гайдара. В декабре 1992 года Борис Григорьевич становится заместителем председателя Правительства России по финансово-экономическим вопросам. На этой должности он проработал до января 1994 года. Параллельно в марте 1993 года Борис Григорьевич возглавил Министерство финансов Российской Федерации и вошёл в Совет Безопасности.

О назначении в Правительство России в 1992 году Фёдоров позже писал: «В декабре 1992 года у меня в Вашингтоне… вдруг зазвонил телефон, и А. Чубайс вызвал меня в Москву. Он ничего не объяснил, но было ясно, что следует ожидать предложения. В Москве, как только я появился на Старой площади, выяснилось, что буквально через полчаса должна состояться моя встреча с Борисом Ельциным в Барвихе. Меня с невероятной скоростью помчали туда (никогда больше так быстро по Москве не ездил) и, разумеется, привезли вовремя. Ельцин, видимо, тогда болел, во всяком случае, вид имел довольно усталый и нездоровый. Одет он был по-домашнему и передвигался с трудом. Е. Гайдар к тому времени (декабрь 1992 года) уже был отправлен в отставку, и компромиссным премьер-министром стал В. Черномырдин. Все считали, что реформам настал конец, и были полны пессимизма. В разговоре с Ельциным мы некоторое время вспоминали 1990 год, общих знакомых по тому периоду. Наконец, я получил от него официальное предложение стать вице-премьером по финансам и экономической политике, а если понадобится — и министром финансов. То есть мне как вице-премьеру давалась полная свобода действий в экономической сфере, что явно свидетельствовало о доверии президента. Я, разумеется, согласился, но сразу предупредил Бориса Николаевича, что буду заниматься исключительно экономической реформой и не стану молчать, если что-то будет мешать её проведению. Я прямо сказал ему, что характер у меня очень вредный».

Фёдоров вспоминал, что главной задачей для него как министра финансов было «достижение финансовой стабилизации, противодействие принятию расходных решений, не включённых в бюджет, и предоставлению привилегий сомнительным структурам…». Фёдоров также выступал против наращивания выпуска государственных краткосрочных облигаций для финансирования бюджета. По словам Бориса Григорьевича, ему «удалось привести процентные ставки по вкладам к положительному уровню, уничтожить импортные дотации, резко сократить кредиты странам СНГ, прекратить использование рубля странами СНГ в ущерб России, осуществить либерализацию цен на хлеб и зерно, прекратить субсидирование ставок по кредитам сельскому хозяйству».

Министр считал, что он «занимал либеральную позицию в вопросах реформирования экономики и консервативную — в области морали, семьи, общества, государства. Всегда поддерживал линию на жёсткое наведение порядка в стране, включая Чечню, на борьбу с коррупцией. Выступал против залоговых аукционов, введения фиксированного курса рубля, бездействия власти по вопросу борьбы с финансовыми пирамидами». По воспоминаниям О. А. Леоновой, в то время «работа у нас была ненормированная. Приходил на работу Борис Григорьевич утром, как все, а вот уйти мог за полночь. Часто трудился и по выходным. В общем, работы не избегал». По оценке, данной Н. В. Свиридовым, «Борис поражал феноменальной работоспособностью. Он напоминал большого и капризного ребенка-вундеркинда, который знает, что он умнее всех, и считает своё окружение дураками. Причём иногда совершенно справедливо».

Вспоминая свою деятельность в должности министра, Фёдоров указывал, что в это время «не боялись повышать зарплату своим сотрудникам, так как считали, что профессионалам надо платить. Я ввёл выплату зарплаты руководителям без общей ведомости (в конвертах), чтобы никто не смотрел на деньги коллег и не завидовал. Шла речь и об анонимной системе выплат зарплаты, что позволило бы усилить дифференциацию оплаты труда без побочных явлений. Но я не успел сделать это. Мы начали ремонт здания министерства. Было создано подразделение международных финансовых организаций. В коридорах Минфина стали проводить выставки картин для создания принципиально иной атмосферы. Я начал совершенствовать работу нашей ведомственной охраны (мы даже побеспокоились о новой форме)».

По воспоминаниям Бориса Григорьевича, во время его работы в правительстве «было всё скромнее и приличнее. В то время ещё никто себя олигархами не называл, и проблемы олигархов, как таковой, не существовало. Любопытно, что Минфин считается одним из наиболее связанных с бизнесом ведомств, но я сталкивался с ведущими банкирами редко. Они и не пытались меня активно “обрабатывать”. С ведущими промышленниками также особых контактов не было».

По словам Б. Г. Фёдорова, в 1993 году «самой сложной проблемой была безудержная эмиссия, которую надо было остановить». «Для ограничения эмиссии мы создали кредитную комиссию, которая резала всё и вся. Обращались к президенту, к парламенту. В общем, битва была не на жизнь, а на смерть. Куда деваться, когда Ельцин каждый день выпускал указы о новых расходах, а парламент принимал всё новые расходные законы, не имея доходов, когда Центробанк раздавал кредиты всем: от Белоруссии до Казахстана? Я не допускал сбора налогов суррогатами в виде всяких зачётов, казначейских обязательств и прочее, что практиковалось и до меня, и после. При мне все налоги собирались живыми деньгами. Последние два года здесь всё более или менее нормально. В принципе нам удалось решить эту задачу. После меня стало гораздо легче», — описывал ситуацию в мемуарах министр финансов.

По воспоминаниям Бориса Григорьевича, в Министерстве финансов он «старался занять предельно жёсткую позицию по принципиальным экономическим вопросам и считал ненужным и даже бесполезным принимать всех посетителей подряд, если знал, что удовлетворить их просьбы не могу. Просили всегда только одного — денег, причём часто совершенно обоснованно, но казна была пуста. Некоторые руководители обижались на мой отказ и считали, что это своего рода неуважение к конкретным людям… Хотелось прежде всего отучить людей бессмысленно обивать коридоры Минфина. По этой же причине не стремился много ездить по стране, где всё опять сводилось к сбору петиций с просьбами о финансировании».

Сложно проходило и принятие бюджета. Как писал Борис Григорьевич, «принять бюджет в нашей стране крайне сложно, поскольку ясно, что все ведомства недовольны. Да было бы и странно, если бы они были довольны».

У Фёдорова были сложные отношения с председателем Центрального банка В. В. Геращенко. Так, Борис Григорьевич считал, что «обмен денег в августе 1993 года был проведён В. В. Геращенко как шпионская операция». Он дождался, когда Фёдоров ушёл в отпуск, и как-то смог убедить Ельцина и Черномырдина пойти на это. Фёдоров, вернувшись в Москву, собрал пресс-конференцию и осудил безумную, на его взгляд, акцию. Р. И. Хасбулатов, возглавлявший Верховный Совет РСФСР, сначала возмутился обменом, но, узнав, что за ним стоит В. В. Геращенко, прекратил метать громы и молнии. По словам Фёдорова, Б. Н. Ельцин в личной беседе с ним признал ошибочность обмена. Впоследствии Фёдоров написал в воспоминаниях: «В правительстве надо сомневаться в любой бумаге, в любом официальном лице, так как никогда не знаешь, кто, когда и с какой целью тебя захочет “подставить”».

Непростыми были и отношения с президентом Б. Н. Ельциным. Фёдоров старался обращаться к Ельцину только в случае крайней необходимости, и «каждая встреча была психологически достаточно сложной». От Ельцина Фёдоров не имел и доли той поддержки, которая была ранее у Е. Т. Гайдара.

В январе 1994 года из-за сложных отношений с B. C. Черномырдиным, а также из-за его попыток ограничить функции Фёдорова, последний ушёл из правительства. По его воспоминаниям, уход со всех постов был «одним из самых тяжёлых моментов жизни». Борис Григорьевич писал о том периоде: «Сначала меня слегка удивил Е. Гайдар, неожиданно и несогласованно объявив о своей отставке, причём в качестве причины были названы попытка объединения денежных систем России и Белоруссии и крайне дорогой ремонт Белого дома. Я тоже был против объединения и ремонта, но столь скоропалительные действия дружественного первого вице-премьера почти полностью изолировали меня в правительстве. В средствах массовой информации каждый день сообщали, что моя отставка ещё не принята. Всё выглядело как фронтовые сводки, особенно по «Си-эн-эн» и другим зарубежным каналам. Наконец состоялась моя короткая встреча с Борисом Николаевичем — весьма конструктивная и благожелательная. Он не хотел меня отпускать и не предъявлял никаких претензий. Но я ставил некоторые жёсткие условия… на которые он не мог тогда пойти, прежде всего из-за позиции В. Черномырдина. В любом случае расстались мы без взаимных обид. Поэтому я не изменил своего решения, хотя, наверное, это была и ошибка, основанная на эмоциях и недостаточной политической опытности. Мне, вероятно, не хватило выдержки, я слишком нервничал. Сегодня я это понимаю».

Оценивая коллег и свою роль, уже после отставки Борис Григорьевич написал: «Мы никогда не были у власти. Реформаторов просто использовали в своих политических интересах: Горбачёв — Петракова, Явлинского и меня, Ельцин — Гайдара».

После ухода из правительства Б. Г. Фёдоров основал «Объединённую финансовую группу», нацеленную на привлечение в Россию иностранных инвесторов.

В 1993–1998 годах Фёдоров был депутатом Государственной думы, руководил работой подкомитета по Центральному банку и депутатской группы «Либерально-демократический союз 12 декабря». Кроме того, он возглавил движение «Вперёд, Россия!», которое, однако, не получило большой поддержки населения.

Б. Г. Фёдоров является автором закона о Центральном банке. О работе в Государственной думе он воспоминал: «Первые полгода я не был особенно активен в политике и как председатель подкомитета по денежной кредитной политике в бюджетном комитете Государственной думы занялся новым законом о Центральном банке. Он был написан мною буквально за месяц с привлечением большого практического материала и опыта разных стран мира». Кроме того, Фёдоров писал, что ему «очень не нравилось сидеть в зале Госдумы, так как большую часть времени шёл беспредметный трёп и самолюбование, политические игры и просто цирк (вспомните Марычева). Обсуждение повестки дня иногда занимало столько времени, что на всё остальное его не оставалось. В Госдуме, где любят поговорить о коррупции в исполнительной власти, постоянно ходят разговоры о собственной коррупции. Это может иметь форму продажи удостоверений помощников, получения денег за запросы и письма и за более серьёзное лоббирование конкретных законов».

Вместе с тем за период работы в Госдуме, по словам Бориса Григорьевича, ему довелось встретиться с выдающимися людьми. «Посетил М. Тэтчер в её доме в Лондоне. Мы много беседовали о реформах и внешней политике… Дважды… разговаривал с Дж. Мэйджором… В Москве на приёме в мае 1995 года как-то перекинулся несколькими словами с Б. Клинтоном, который меня узнал и поприветствовал… Никогда не забуду радиодискуссию с Жириновским. Мне было интересно, смогу ли я устоять в личной перепалке с ним. Я устоял, но было это непросто, так как он дискутирует без правил и принципов, ему неведомы логика и приличия. Но, по крайней мере, стаканами друг в друга мы не кидались. Правда, на встречу я принёс литровую пивную кружку, которую хотел использовать в случае провокаций с его стороны. Владимир Вольфович рисковать не стал», — вспоминал Фёдоров.

В 1998 году Б. Г. Фёдоров — министр, член президиума правительства, возглавил Государственную налоговую службу. Будучи налоговым министром, он занимался в том числе проверкой влиятельных людей в отношении уплаты ими налогов. Боролся с нарушителями налогового законодательства, подготовил и внёс в Госдуму пакет законов по налоговой реформе, в том числе по сокращению подоходного налога, налога на прибыль, налогов на зарплату. По его словам, занимая должность руководителя Государственной налоговой службы, он «выступал… за снижение налогов для граждан и предприятий. Частное лицо обычно более эффективно использует свои деньги, чем государство. Одновременно… выступал… за жёсткий сбор налогов, потому что без этого государство не может существовать. Другое дело, что составной частью любой налоговой реформы должно быть ужесточение контроля над государственными расходами, борьба с коррупцией, чтобы основная масса населения почувствовала, что она что-то получает в обмен на свои налоги. При этом любой человек должен понимать, что в нашей стране собирается ничтожно мало налогов, уклонение реально составляет не 50 и даже не 75% (эта цифра ближе к 90%). Страна, которая добывает 300 миллионов тонн нефти, производит миллионы тонн алюминия и стали, продаёт золото и алмазы, не может иметь бюджет меньше, чем, например, у американского штата Миннесота».

В 1998 году Фёдоров также являлся заместителем председателя правительства по финансовым вопросам и занимался решением проблем, связанных с финансовым кризисом. В августе 1998 года Фёдоров пытался отговорить С. В. Кириенко от одновременного проведения дефолта по внутреннему государственному долгу и девальвации рубля. После назначения премьер-министром Е. М. Примакова в сентябре 1998 года был освобождён от должности.

О своих взлётах и падениях Фёдоров вспоминал: «В отличие от Павлова, которого опекал Гарбузов, или Геращенко, отец которого был зампредом Госбанка, у меня не было покровителя. Из Госбанка… ушёл из-за неудовлетворённости работой. В ЦК меня пригласили после того, как увидели запись теледебатов с моим участием в Вильнюсе. В первое правительство… попал ввиду революционности ситуации, во второе — в связи с потребностью в экономисте после ухода Гайдара, в третье — в связи с ситуацией с налогами».

После ухода из правительства в третий раз Фёдоров «предложил газете “Известия” писать для них еженедельные заметки (“колонку”). Этим… и занимался почти полтора года. Жанр довольно необычный и тяжёлый, но мне было интересно делиться своими мыслями по различным вопросам. За это время мне пришли многие тысячи писем от читателей».

В 2000 году Фёдоров становится членом советов директоров «Газпрома», «Сбербанка», «Ингосстраха» и других компаний. Был председателем совета директоров ОАО «Ньюс-Медиа» (газеты «Жизнь», «Твой день»). С 2005 года — генеральный партнёр фонда UFG Private Equity Fund I, совладелец UFG Asset Management, UFG Real Estate Fund и другие.

Умер Борис Григорьевич в Лондоне после инсульта.

По словам Фёдорова, он привёл в Министерство финансов М. М. Касьянова, С. К. Дубинина, А. И. Казьмина. Известно, что В. С. Черномырдин в разговоре с Ельциным охарактеризовал Фёдорова как «жёсткого, почти агрессивного министра, стерегущего, как цепной пёс, финансы страны». По оценке Ельцина, у Фёдорова были «опыт, знания, твёрдость, решительность», но, «с другой стороны, все экономисты гайдаровского призыва… слишком политизированы и амбициозны». По оценке А. Илларионова, Ельцин и после отставки Фёдорова сохранил к нему особое отношение. По словам А. Л. Кудрина, о Фёдорове у него «сохранилось впечатление как о смелом, мужественном человеке с открытой позицией… Он был, по сути, основателем современной финансовой системы России. Те законы, которые он написал, работают сейчас. Те решения, которые он принимал как член правительства, как министр финансов, мы сегодня исполняем».

Сам Фёдоров сравнивал себя с реформатором начала XX века П. А. Столыпиным. Борис Григорьевич писал, что для него были важны «идеи, которые в значительной мере символизировал и защищал П. А. Столыпин. Среди них: сильное и неделимое государство, патриотизм, национальные интересы, личные свободы, уважение прав человека, консервативная мораль, демократия, рыночная экономика. Такой подлинный правоцентризм, здоровый консерватизм пока проигрывают в России. Сказывается отсутствие среднего класса, недостаток образования, слабый прогресс рыночных реформ. Большинство демократов, ассоциирующихся с Е. Гайдаром, проповедуют, на мой взгляд, больше ультралиберальные идеи, поскольку патриотизм и сильное и неделимое государство не являются для них важными ценностями».

Фёдорову были очень интересны жизнь и деятельность реформатора Столыпина. Он начал собирать книги и публикации о нём, добыл копии огромного количества архивных документов и даже встречался с внуком Столыпина.

Деятельность Б. Г. Фёдорова в качестве министра финансов высоко оценил А. Илларионов: «Своей главной задачей Фёдоров поставил подавление инфляции и достижение в течение года финансовой стабилизации. В первый же день новой работы в присутствии ближайших коллег он набросал план первоочередных действий и немедленно приступил к его выполнению. В течение последующих месяцев он проявил незаурядные качества блестящего экономиста, государственного руководителя, решительного реформатора — умение охватить макроэкономическую картину в целом, выявить в ней самые острые проблемы, предложить неожиданные решения. Он просто фонтанировал идеями, излучал неуёмную энергию, демонстрировал фантастическую работоспособность и совершенно железную неспособность отступать и сдаваться. Фёдоров бился за каждую бюджетную копейку, сокращая неэффективные расходы, срезая субсидии, отменяя льготы. На него давили промышленники, аграрии, угольщики, сахарные лоббисты, импортёры. Давили из правительства, из Верховного Совета, из Администрации Президента. Его просили, умоляли, пытались купить, ему угрожали. Для обеспечения финансовой стабилизации он пользовался любой политической возможностью: и результатами апрельского референдума, и июльской денежной реформой, и октябрьской победой над сторонниками Верховного Совета. Фёдоров сражался как былинный богатырь, последовательно отрубая головы инфляционному дракону. Он отстаивал свою позицию, убеждал, приводил аргументы, взывал к разуму и совести, уговаривал, ругался, наступал, совершал манёвры, формировал союзы, изворачивался, скрывался, уходил в несознанку, притворялся больным, болел по-настоящему. И продолжал делать своё дело. Наряду с финансовой стабилизацией и в её рамках Борис Фёдоров провёл ликвидацию субсидий на импорт и на сахар, радикально сократил субсидии угольной отрасли, уменьшил кредиты странам рублёвой зоны, добился повышения процентных ставок Центробанком и Сбербанком, включил полтора десятка внебюджетных фондов в госбюджет, прекратил предоставление субсидированных займов, установил жёсткие лимиты на предоставление правительственных кредитов, отменил обязательную продажу экспортёрами валютной выручки, провёл либерализацию цен на зерно и хлеб, начал неинфляционное финансирование бюджетного дефицита — всего и не упомнишь. При этом он, работавший по 12–14 часов в сутки, любил, ехидно прищурившись, начинать деловые совещания весёлой присказкой: “Ну, так сколько можно отдыхать? Когда, наконец, реформы будем делать?..” Если в 1992 году Гайдар увеличил долю государственных расходов в ВВП примерно на 14 процентных пунктов, то в 1993 году Фёдоров их сократил почти на 20% ВВП. Если Гайдар увеличил дефицит бюджета примерно на 8% ВВП, то Фёдоров сократил его примерно на 12 процентных пунктов. Если Гайдар увеличил налоговое бремя на российскую экономику, то Фёдоров его снизил. Неспособность Фёдорова сдаваться, его удивительная твёрдость и невероятная изобретательность в достижении своей цели постепенно стали приносить результаты. Проведя самую радикальную за последние шесть десятилетий бюджетную реформу, Фёдоров обеспечил основной костяк финансовой и макроэкономической стабилизации, окончательно наступившей тогда, когда его уже не было во власти».

Б. И. Златкис вспоминала, как состоялось её знакомство с министром финансов Фёдоровым: «Незнакомый голос приглашает меня подняться к нему. Я, привыкшая к вызовам старого начальства, сразу не поняла, кто мне звонит, и несколько бестактно спросила: “А кто это?” До сих пор помню чувство своей неловкости, когда услышала в ответ: “Борис Григорьевич Фёдоров”. Как вести себя с этим мальчиком-министром, я ещё не знала, вошла к нему в кабинет и вместо приветствия получила вопрос: “Это Вы занимаетесь в министерстве акционерными обществами?” Получив положительный ответ, министр продолжал: “У меня есть идея! Надо за неделю написать «Закон об акционерных обществах», «Закон о рынке ценных бумаг» и «Закон о государственном долге»! Нужно ещё несколько, но эти первыми. Впрочем, я уже их написал!” При этом он вытащил несколько страничек, на первых трёх несколько небрежно было написано “Закон об акционерных обществах”, на ещё четырёх — “Закон о рынке ценных бумаг и фондовых биржах”, и, наконец, две странички содержали “Закон о государственном долге”. Об акционерных обществах я слышала последний раз в аспирантуре, сразу после института. Моих коллег рассказ о новом задании привёл в ещё большее замешательство. Что это за общества — они знали меньше меня. Чтение проектов законов произвело на меня тягостное впечатление — значения половины используемых слов я вообще не понимала. Однако глаза боятся, а руки делают! Из библиотеки мне принесли массу литературы, я погрузилась в её изучение. Через три дня Фёдоров поинтересовался, готовы ли документы к внесению в законодательные органы. Из лучшей профильной библиотеки Минфина СССР сочувствующие коллеги принесли мне аналогичные законы времён НЭПа, а американец, тогда советник Явлинского, Питер Дерби принёс распечатки американских законов по той же теме».

Сам Фёдоров в воспоминаниях писал о неудачах экономических реформ 1990-х годов. По его словам, «именно ограниченность реформ (а не их избыток, как думают некоторые) привела к нынешней экономической и политической ситуации в России».

Фёдоров гордился тем, что на него «появлялись даже карикатуры. Особенно нравилась одна из “Независимой газеты”… Там… был изображён этаким крепышом в броне, принимающим на себя удары… Это вполне соответствовало действительности. Конечно, такие карикатуры были лучше надписей на плакатах коммунистов, где меня периодически предлагали поднять на вилы».

Воспоминания о Фёдорове оставил Д. Ю. Хилов, лично знавший Фёдорова. В одном из интервью, состоявшемся в октябре 2017 года, Хилов рассказал о Борисе Григорьевиче: «С Борисом Фёдоровым я познакомился в 1975 году на первом курсе Московского финансового института (ныне Финансовый университет при Правительстве РФ). Происходил он из обычной семьи, не имевшей блата, не принадлежал к числу “золотой молодёжи”. Учился хорошо. В студенческие годы, как и в более позднее время, Фёдоров очень много читал, преимущественно экономической и исторической литературы, увлекался детективами и научной фантастикой на английском языке. Борис имел неуёмную тягу к знаниям. При этом всегда поражало его стремление тут же использовать полученные сведения в практической деятельности. Читая, скажем, о Столыпине, Шарле де Голле, других известных людях, он всегда обращал внимание на прикладные свойства получаемой информации. В институте Фёдоров выделялся хорошим знанием английского языка. Английский язык был, пожалуй, одним из его увлечений. Помимо чтения книг, он старался использовать любые другие возможности попрактиковаться в языке, которых в то время было не так много. Например, активно участвовал в работе клуба интернациональной дружбы, был завсегдатаем московского кинотеатра “Иллюзион”, где тогда частенько демонстрировали фильмы на английском языке. На спор с однокурсниками мог назвать наибольшее количество синонимов какого-нибудь английского слова или выражения. В дальнейшем знание языка очень помогло Борису в работе за рубежом, общении со многими известными зарубежными экономистами, политиками, банкирами, бизнесменами. У него всегда была возможность из первых рук получить необходимую информацию об опыте стран с рыночной экономикой. Возможно, по причине увлечения английским языком во время учёбы Борис имел прозвище “Боб”. Борис — “дитя перестройки”, его стремительное возвышение напрямую связано с теми переменами, которые проходили в стране во второй половине 1980-х годов. Он последовательно отстаивал свои взгляды о необходимости проведения либеральных экономических реформ, много публиковался, активно участвовал в научных конференциях, где его идеи зачастую встречали сопротивление консервативно настроенных экономистов. Тем не менее именно после одного из таких выступлений в 1989 году его заметили и пригласили на работу консультантом в ЦК КПСС. Если говорить о качествах, которые вскоре повлияли на первое назначение Бориса министром финансов, то прежде всего надо выделить его знания, принципиальность и смелость. Он никогда не боялся трудностей, связанных с решением новых задач. При этом был очень ответственным человеком. О назначении я узнал из сообщения по радио, и в тот момент, когда услышал, что министром финансов стал Борис Фёдоров, сразу подумал, что это именно наш Борис. На работе он всегда был оптимистом, умел заряжать людей своей энергией. Борис не любил промедлений, любил всё делать быстро, но качественно. Задачи всегда ставил чётко. Он вообще обладал удивительной способностью простым и доступным языком доносить свои идеи до окружающих. Когда Борис выступал перед аудиторией, то всегда складывалось ощущение, что он говорит лично для тебя. Его отличительной чертой была прямота, он не боялся говорить людям в лицо то, что думал. Всегда смело высказывал и отстаивал своё мнение. Не исключено, что именно по этой причине карьера Бориса на государственной службе всякий раз оказывалась недолгой. Возможно, он мог бы задержаться, если бы был мягче, гибче, уступчивее, но приспосабливаться не хотел, это было не в его характере. Несмотря на хорошие связи с зарубежными партнёрами, Борис никогда не хотел уезжать из страны. Он, как и почитаемый им П. А. Столыпин, был российским “националистом” в хорошем смысле этого слова. И сам иногда называл себя националистом. Работая на госслужбе, а также представляя Россию за рубежом, во Всемирном банке, он последовательно отстаивал интересы нашей страны. Находясь за границей, Борис постоянно был нацелен на поиск всего позитивного, что можно заимствовать в России из зарубежного опыта. В этом смысле общеизвестен его вклад в развитие отечественного фондового рынка, банковской сферы и финансов, защиту прав инвесторов. Однако, помимо этого, он обращал внимание и на такие “мелочи”, как, например, гипермаркеты в Америке, которых тогда ещё не было в России, работу курьерской службы в Англии, которую, по его мнению, неплохо было бы создать и в нашей стране. По своим взглядам Борис не был “оголтелым рыночником”. Вспоминается такой случай. Когда обсуждались вопросы о больших сокращениях в сфере автопрома, то первым вопросом Бориса было: “А что будет с людьми?” Рынок рынком, но он всегда считал, что государство должно выполнять свою регулирующую функцию. Борис старался не откладывать жизнь на будущее. Делал то, что хотел делать, но по характеру не был “тусовщиком”, свободное время проводил в основном с семьёй. У него был один брак, после которого остались трое детей. Семья была его главным тылом. До последних дней Борис производил впечатление здорового человека, никогда не жаловался на своё состояние. Его уход из жизни из-за инсульта в 50 лет стал полной неожиданностью для всех, кто его знал. Борис Фёдоров был яркой личностью, всегда оставлял заметный, как правило, позитивный след в памяти тех, кто с ним пересекался. Неслучайно о нём и сегодня нет порочащей информации. Наиболее критично писали о Фёдорове коммунисты в газетах 1990-х годов, но эта критика была вызвана разногласиями исключительно идеологического характера. Главным принципом Бориса была честность. Его нахождение рядом очень помогало. С ним хотелось всегда всё делать хорошо, добротно. Уход из жизни такого профессионала и патриота стал потерей для страны».

Фёдоров являлся автором научных работ, а также многочисленных публицистических заметок. Интересовался историей и занимался издательской деятельностью (проект «Историческая библиотека Б. Г. Фёдорова», в рамках которого подготовил книгу биографий министров финансов России, написал биографию П. А. Столыпина, изучал старые русские усадьбы). По воспоминаниям Фёдорова, с целью изучения русской дореволюционной усадьбы он «объездил большую часть Подмосковья, собрал коллекцию фотографий и книг по этой теме». Он говорил, что его душа отдыхает, даже когда «гуляешь по запущенному парку, рядом с прудами изуродованной до неузнаваемости (или почти уничтоженной) усадьбы…». Кроме этого, Фёдоров составил и издал популярный англо-русский банковский и экономический словарь. Установил первый в России частный памятник П. А. Столыпину, взгляды которого были ему близки. В честь 200-летия со дня рождения композитора М. И. Глинки, одного из своих предков, профинансировал чеканку памятной медали с изображением композитора и издал его записки. В Министерстве финансов Фёдоров подготовил галерею портретов всех министров, инициировал работу над историей министерства. По воспоминаниям Фёдорова, «изменяя структуру Минфина, он обращался к книгам о дореволюционном Минфине (брал книги в министерской библиотеке и пользовался ею и после ухода из Минфина) и к зарубежному опыту. Как-то даже организовал лекцию по истории Минфина для руководства министерства (многие не понимали, зачем это нужно)». Фёдоров писал, что он «был, наверное, одним из немногих руководителей Минфина России, кто не только обошёл всё здание министерства, но и зашёл в музей Минфина». В 2001 году стал соучредителем Русского экономического общества. Был зарегистрирован как фермер. Брат Фёдорова стал брокером. Жена — математик-программист. Дети получили экономическое образование.

Отправить