Витте

Сергей

Юльевич

(1849–1915)

Сергей Юльевич Витте родился в Тифлисе (ныне Тбилиси). Его предками были выходцы из Голландии, переселившиеся в Прибалтику в XVIII веке и получившие потомственное российское дворянство. Отец работал начальником канцелярии у кавказского наместника, заведующим Департаментом земледелия и сельского хозяйства на Кавказе. Мать — дочь саратовского губернатора и княжны Е. П. Долгорукой. По материнской линии Сергей Юльевич был отдалённым потомком святого князя Михаила Черниговского, убитого в Орде. Историки Б. В. Ананьич и Р. Ш. Ганелин отмечают, что «Витте-мемуарист хотел убедить потомков, что он… происходил не из малоизвестных обрусевших немцев, а родился в семье дворянина». Также по материнской линии Витте был потомком сподвижника Петра Первого — вице-канцлера П. П. Шафирова. Ещё при Петре I Шафиров был приговорён к смертной казни по обвинению в злоупотреблениях, воровстве, но в последний момент прощён и после смерти Петра I вернулся к государственной деятельности.

Детство и юность С. Ю. Витте прошли в Тифлисе, в доме его дяди генерала Р. А. Фадеева, где он безвыездно прожил первые 16 лет. Согласно воспоминаниям Витте, в доме дяди царил «ультрарусский дух». По его словам, с детства он видел «некоторые примеры, которые едва ли могли служить образцом хорошего воспитания». Например, Витте вспоминает, что «муж моей няньки-крепостной был также крепостным; он служил у нас официантом и был также горчайшим пьяницей; при мне постоянно разыгрывались сцены между моей нянькой и её пьяницей-мужем… Мои дядьки (солдаты) вели себя также не особенно образцово: они оба любили выпить, и один из них, несмотря на то что ему было за 60 лет, на наших детских глазах развратничал». Одна гувернантка «была очень глупая француженка, почти граничащая с идиотизмом». Другая гувернантка «совратила с пути истинного… старшего брата» Витте. Другой учитель «жил у одной дамы, с которой вступил в амурные отношения, прижил с ней деток… В один прекрасный день, войдя утром в квартиру учителя фехтования, нашли зарезанными им его жену и детей, и также и его самого зарезавшегося».

Витте учился в Тифлисской гимназии. В то время учёба мало интересовала молодого человека. Аттестат он получил с плохими отметками и единицей по поведению. Сергей Юльевич сам признавался, что занимался в детстве очень плохо: «Большею частью на уроки не ходил; приходя утром в гимназию, я обыкновенно через час-полтора выпрыгивал через окно на улицу и уходил домой». С. Ю. Витте писал в мемуарах, что «держал экзамены чрезвычайно плохо», «еле-еле, с грехом пополам, я получал только самые умеренные отметки, которые мне были необходимы для того, чтобы получить аттестат. Я нисколько не огорчался тем, что обыкновенно ни на одном экзамене не мог дать удовлетворительного ответа».

По воспоминаниям Сергея Юльевича, он и его брат «были большими шалунами». В качестве одного из примеров он приводит воспоминание о том, что, получив тройки по французскому, «мы пошли за ними (учителями) по улицам и всё время сыпали относительно их ругательства и бросали в них грязью». Это объясняет единицу по поведению в аттестате. По словам Сергея Юльевича, уже после окончания гимназии он задумался о своём будущем: «Когда мы (он с братом) остались одни, у нас, в сущности, у меня, явилось сознание того, что я никогда ничему не учился, а только баловался, и что, таким образом, мы с братом пропадём. Тогда у меня явилось в первый раз сознание и соответственно с этим проявился и собственный характер, который руководил мною всю мою жизнь, так что вплоть до настоящего времени я уже никогда не руководился чьими-либо советами или указаниями, а всегда полагался на собственное суждение и в особенности на собственный характер. Вследствие этого я, до известной степени, забрал в руки моего брата, который был на год старше меня. Говорю “до известной степени”, потому что мой брат, будучи любимцем моих отца и матери, был ими чрезвычайно избалован, а вследствие этого был гораздо распущеннее меня. Кроме того, по природе своей он не имел того характера, который был у меня». В Новороссийский университет в Одессе С. Ю. Витте не поступил. После провала он уговорил брата уехать в Кишинёв и там начать готовиться к поступлению. Просиживая над учебниками по 12 часов в день, они наверстали упущенное. После сдачи экстерном выпускных экзаменов в Кишинёвской гимназии уже с новым аттестатом Витте поступил на физико-математический факультет Новороссийского университета.

Сохранились сведения о том, что в Одессе С. Ю. Витте вёл вольную жизнь: «знал всех более или менее выдающихся актрис, которые жили в Одессе», в том числе увлекался актрисой Соколовой. Видимо, в эти годы из-за сифилиса Витте и потерял свой нос (известно, что у Витте был искусственный нос, который он, как костюм, надевал каждое утро). Скорее всего, из-за этой болезни у Витте и не было своих детей.

В книге И. Н. Бродского «Наши министры» образ Витте был воплощён в герое по имени Степан Юрьевич Теви: «Про него рассказывали следующий анекдот. Его приятель долго ухаживал за одной барышней, сделал ей предложение и получил отказ.

— Что, брат, остался с носом… — подшутил над ним Степан Юрьевич.

— Не всем, брат, такое счастье, как тебе, отвечал приятель, — ты из-за своих ухаживаний остался без носа.

У Теви действительно был искусственный нос, и следы этой сложной операции, произведённой за границей, остались в виде двух заметных рубцов по бокам носа… Заграничная поездка для реставрации директорского носа была оплачена деньгами акционеров».

В университете С. Ю. Витте оказался замешан в финансовом скандале — в студенческом комитете он отвечал за кассу взаимопомощи, в которой была выявлена большая недостача. Витте грозила уголовная ответственность. Однако, выплатив штраф, Сергей Юльевич смог избежать тюрьмы.

Учился в Новороссийском университете Витте неплохо. Есть сведения, что он хотел заниматься научной и преподавательской работой. Он написал диссертацию, посвящённую теме бесконечно малых величин, но преподаватели признали её неудачной. Знакомый, знавший Витте ещё в университетские годы, указывал, что научной деятельностью Витте не стал заниматься именно из-за фиаско с диссертацией. Современники также отмечали, что Витте не хватало усидчивости для систематического занятия наукой.

Вместе с тем из воспоминаний основателя газеты «Биржевые ведомости» С. М. Проппера, хорошо знавшего Витте, известно, что последний, будучи «бедным студентом Одесского университета, был домашним учителем сыновей главы богатого одесского банкирского дома Рафалович и К. Со старшими сыновьями он был на ты, они были его университетскими коллегами, к младшему, своему ученику Артемию Фёдоровичу, он был особенно привязан. Последний незадолго до назначения Витте… учредил небольшую банкирскую контору в Петербурге». Известно, что в дальнейшем Витте поддерживал тесные связи с семьёй Рафаловичей. Так, А. Г. Рафалович по инициативе Витте стал агентом Министерства финансов России во Франции.

Уровень образования С. Ю. Витте оставлял желать лучшего. Со специфическим южным акцентом Витте говорил: «есть идэя!», «учёбный», «плацформа» и т.д., очень часто выражался грамматически неправильно, порой даже позволял себе сквернословить. Плохо Витте говорил и на французском языке. Один из современников писал, что С. Ю. Витте «очень слабо владел французским языком, совсем не знал немецкого и с европейским умственным миром был знаком только посредством нескольких переводных отрывков, а литература, кроме наук по его специальности, литература всего образованного мира и знание истории, всё было для него чуждое и очень малоизвестное». Хотя в своих воспоминаниях Сергей Юльевич пишет о том, что в детстве, несмотря на «ультрарусский дух» и «культ самодержавного монархизма», поддерживаемые его родителями, в доме все «болтали большей частью по-французски».

По оценке писателя И. И. Колышко, «Витте и на бумаге был столь же косноязычен, как на словах». Южный акцент, ужасный французский вызывали насмешки в среде аристократии. В то же время, возможно, всё это сыграло свою роль в карьерном продвижении Витте — Александру III нравилась простота в поведении и общении («внешнее проявление прямоты и искренности»).

Общественный и политический деятель С. Д. Урусов, который в целом относился к Витте положительно, писал о недостаточном уровне образованности Сергея Юльевича: «…в его характере, в складе ума, в общем его духовном облике недоставало тех свойств и черт, которые привлекают к человеку людские сердца, вызывают неизменное и глубокое уважение, основанное на непоколебимой вере в искренность, чистоту и возвышенность его чувств и поступков. Он был односторонне образован и вне своей специальности мало начитан. Я сомневаюсь в том, был ли он знаком с произведениями всех наших классиков-прозаиков, а тем более поэтов. Произведения иностранных писателей, даже мирового значения, он вряд ли читал, и даже имена некоторых из них были ему, по-видимому, незнакомы. Некоторая мелочность, буржуазное миросозерцание… понижали иногда впечатление, получаемое от него… Так, он, как мне показалось, считал получение графского титула многозначительным фактом, сильно повысившим его удельный вес, старался приобрести “графские” манеры и усвоить какие-то “графские” словечки и обороты речи. Мне как-то неприятно было услышать из его уст слова: “Повидайте мою графинюшку, она Вас очень любит”».

О нехватке образования писали почти все, кто знал Витте лично. Государственный секретарь А. А. Половцов считал, что Витте — «человек очень умный, но лишённый и первоначальных, и всяких государственных сведений». Бывший начальник Департамента полиции А. А. Лопухин писал: «Мне… пришлось видеть много людей самых разнообразных калибров, но я никогда не встречал человека, в котором степень образования, даже сумма практических сведений так не соответствовала его положению, как в Витте. Он окончил курс в университете на математическом факультете, но трудно думать, чтобы после этого он когда-либо что-либо читал».

Не очень высокий уровень образования прослеживается и в текстах, написанных Витте, например в его «Воспоминаниях». В тексте изобиловали орфографические, пунктуационные, стилистические и фактические ошибки. Публикаторы «Воспоминаний» исправляли «без оговорок явные грамматические ошибки, описки, диалектизмы, очень уж неловкие словесные конструкции, неточности в передаче собственных имён»; и в таком «удобоваримом» виде они попали к читателям.

В своё время отец и дед С. Ю. Витте неудачно вложили деньги в угольные копи, в результате семья оказалась почти нищей. Из-за этого С. Ю. Витте вынужден был поступить на государственную службу в дирекцию Одесской железной дороги станционным смотрителем. Будущий министр финансов продавал билеты, давал гудки, когда поезда отходили от станции. Как написал один из биографов Сергея Юльевича, Витте «вполне успешно проявил себя на избранном поприще, что объяснялось… и собственными незаурядными способностями». С. Ю. Витте занимал различные должности, связанные с железнодорожной сферой. В управлении казённой Одесской железной дороги был и конторщиком грузовой службы, и помощником машиниста, и контролёром движения, и помощником начальника эксплуатации дороги. В дальнейшем Витте перешёл на работу администратором в акционерное общество Юго-Западных железных дорог, стал специалистом в сфере разработки железнодорожных тарифов. Однако, как отметил историк А. В. Пыжиков: С. В. Витте «упорно использовал на Юго-Западных железных дорогах тарифы с теми самыми недостатками, которые критиковал в своих же сочинениях».

Успешная карьера Витте могла оборваться в декабре 1875 года в связи с крушением поезда недалеко от Одессы — Тилигульская катастрофа, в которой пострадали более 200 человек. С. Ю. Витте судили и приговорили к тюремному заключению. Однако по не совсем ясным причинам дело было замято, и тюремный срок был заменён двухнедельной гауптвахтой, куда Витте приходил только ночевать.

По словам С. М. Проппера, Витте «пережил большой личный кризис, из которого вытащил его И. А. Вышнеградский. После приговора суда по делу о Тилигульской катастрофе Сергея Юльевича уволили с поста помощника начальника службы эксплуатации на Одесской железной дороге. Когда Витте обратился с просьбой о месте к председателю правления Главного общества российских железных дорог, тот не допустил его к себе и дал знать через секретаря, что не имеет вакансии для “бывшего каторжника”. Тогда Вышнеградский взял его в правление своей компании». Успел С. Ю. Витте поработать и в конторе И. С. Блиоха (см. о нём раздел «Вышнеградский»).

В 1881 году, после убийства Александра II, Сергей Юльевич некоторое время возглавлял киевское отделение монархической организации «Священная дружина». Эта деятельность Витте показала его верноподданнические чувства и, возможно, также способствовала его карьере.

После того как «налёт славянофильства» сошёл с Витте, его покровитель князь В. П. Мещерский в 1896 году в своём письме выражал разочарованность его действиями: «Второй год Ваши искренние друзья с грустью сознают, что Вас узнать даже нельзя; святой огонь как будто тухнет…»

В 1887 году Витте становится управляющим Юго-Западными железными дорогами. В это время он поддержал фактического председателя правления Общества Юго-Западных железных дорог И. А. Вышнеградского в интригах и закулисной борьбе против министра финансов Н. Х. Бунге за министерское кресло. Победителем из этой борьбы, как известно, вышел И. А. Вышнеградский, который в дальнейшем во всём покровительствовал С. Ю. Витте. «Вас создал Вышнеградский», — писал, обращаясь к Витте, хорошо знавший его публицист И. И. Колышко. Современники называли Сергея Юльевича «выкормышем Вышнеградского».

В 1889 году Витте назначен директором Департамента железнодорожных дел и председателем тарифного комитета. После этого назначения «Лига защиты добрых нравов», действующая в Санкт-Петербурге, направила Александру III письмо, в котором приводились факты о взяточничестве Витте.

Почему выбор Александра III пал именно на Витте, сегодня остаётся только предполагать. Есть версия, что на решение императора могла повлиять их личная встреча в 1888 году, когда С. Ю. Витте как начальник Юго-Западных железных дорог потребовал снижения скорости движения царского поезда. Александр III подчинился этому требованию, и позже у него был весомый повод в полной мере оценить правильность своего решения: на пути из Ялты в Москву царский состав сошёл с рельс. Витте в качестве эксперта был привлечён к расследованию.

После назначения С. Ю. Витте директором департамента император лично доплачивал ему значительную сумму, так как официальный оклад директора на государственной службе был намного меньше, чем зарплата управляющего в частной компании. В. Л. Степанов об этом факте пишет так: «Сергея Юльевича смутила разница между его жалованьем управляющего (более 50 тысяч рублей) и окладом директора департамента (8 тысяч рублей). Но проблему удалось частично урегулировать — император согласился доплачивать ему ещё 8 тысяч рублей из своих личных средств». Сохранились сведения Е. М. Феоктистова, что именно министр финансов И. А. Вышнеградский убедил Александра III проявить щедрость и повысить жалованье Витте. Как отмечает Степанов, Витте как «директор нового департамента сразу же стал ближайшим сотрудником министра финансов».

В 1891 году С. Ю. Витте ввёл новый железнодорожный тариф, базировавшийся на принципах конкуренции. Также он уделял большое значение развитию Одесского порта, способствовал постройке Великой Транссибирской магистрали.

В 1892 году Витте становится управляющим Министерством путей сообщения. В этой должности он активно поддерживает и развивает идеи И. А. Вышнеградского по выкупу государством частных железных дорог и о строительстве казённых.

Чтобы укрепить положение С. Ю. Витте в «верхах», Вышнеградский, обычно скупой на похвалы, щедро расточал комплименты в адрес своего подопечного. Князю В. П. Мещерскому Иван Алексеевич так характеризовал Витте: «Да, это хорошая голова». По воспоминаниям товарища министра финансов Ф. Г. Тернера, И. А. Вышнеградский «был особенно высокого мнения о талантах Сергея Юльевича… указывал государю на Витте как на естественного себе преемника». По оценке чиновника Н. Н. Изнара, «влияние С. Ю. Витте на своего министра с каждым днём возрастало, и ни одно из важных мероприятий Министерства финансов в то время без него не обходилось, причём мнение С. Ю. Витте, как, по крайней мере, уверяли ближайшие сотрудники, имело решающее значение». Как отмечает В. Л. Степанов, «Сергей Юльевич нередко “зарывался” и превышал свои полномочия… В “Правительственном вестнике” появилась официальная статья от имени финансового ведомства о ссудных операциях под хлеб на железных дорогах. Однако вскоре выяснилось, что с министром эту публикацию, подготовленную в Департаменте железнодорожных дел, никто не согласовывал. По этому поводу Вышнеградский имел с Витте “неприятный” разговор». По словам чиновника В. В. Прилежаева, «слишком много было связи между ними двумя и в их личных между собой отношениях, и во взглядах на многие вопросы, и в направлении работы сотрудников, чтобы при мысли о Витте не вставал в памяти и его предшественник».

В. Л. Степанов также отмечает, что «отношения между Вышнеградским и Витте стали не только темой пересудов в обществе, но и темой для литературных произведений. По рукам в списках ходило сатирическое стихотворение “Ещё одна последняя конверсия”, авторство которого приписывали поэту В. П. Мятлеву. В нём пародировался диалог в келье Чудова монастыря между Пименом и Григорием Отрепьевым из пушкинского “Бориса Годунова”. Под Пименом и Отрепьевым подразумевались Вышнеградский и Витте. Погружённый в денежные расчёты Вышнеградский-Пимен произносит монолог, завершавшийся словами: “Ещё одна последняя конверсия, // И состояние упрочено моё”. Проснувшийся Витте-Отрепьев с отвращением взирает на министра финансов: “Как гнусен мне его ехидный вид, // Когда, душой в старанье погружённый, // Строчит проекты он для обиранья ближних, // Не ведая ни жалости, ни страха”. Тем не менее Витте с восторгом рассказывает Вышнеградскому своё дивное ночное видение: “Мне снилося, что лестница крутая // Меня вела на башню. С высоты // Весь Петербург кишел, как муравейник, // Министров Комитет и гатчинский синклит // Простёрлися во прах передо мною; // А я министров всех славнее стал, // И гением меня возвеличали”. Последние строки сатиры содержали грозное пророчество, адресованное министрам-сообщникам: “Хоть увернётесь вы от судьбища людского, // Вам не уйти от Божьего суда!”

В сатирическом романе-памфлете И. Н. Бродского “Наши министры”, опубликованном в 1909 году, Вышнеградский выведен под именем председателя правления акционерного общества южной сети железных дорог Ивана Николаевича Нижеградского, позже превратившегося в “звезду столичного бюрократического мира”. В романе излагалась история о том, как этот “сластолюбивый старик” соблазнил молодую жену одного из служащих своей компании. Чтобы замаскировать прелюбодеяние, он способствовал её разводу с мужем и новому браку с управляющим южными железными дорогами С. Ю. Теви (то есть Витте), пообещав ему помочь сделать карьеру на государственной службе. Нижеградский сдержал слово и вознёс послушного подчинённого до правительственных высот, а тот, окрепнув в “верхах”, предал благодетеля и занял его место».

А. А. Половцов характеризовал Витте «возлюбленным соумышленником Вышнеградского в железнодорожном вопросе», который «в смысле честности, добросовестности не внушает никакого доверия», хотя и «очень умён, сдержан». Анонимный автор, писавший под псевдонимом «Старый гвардеец» и считавший назначение Витте «кощунством над самодержавием», обращался к императору: «Витте был три года учеником и ближайшим сотрудником Богом казнённого министра — он знал все его секреты и один был в его мыслях — докладывают Вам; и это, действительно, было так в явное глумление над государством, и законами, и здравым смыслом; но не сугубо ли грешно вручать ученику такого учителя продолжение?» «Старый гвардеец» возмущался тем, что Витте «предлагается к превращению из железнодорожного специалиста не только в финансиста, но даже в вершителя судеб этой, ещё более важной и более сложной отрасли, требующей, прежде всего, другой подготовки и обстановки, чем пройденная им у учителя механики Вышнеградского, в прозе, стихах, легендах и сказках прославленного по всей Руси как хищника, увы, многих очаровывающего».

Как отмечает В. Л. Степанов, «Вышнеградский и Витте широко использовали в своей бюрократической практике методы ведения дел в мире бизнеса. Они действовали напористо, стремились всеми возможными способами потеснить конкурирующие ведомства, зачастую не считаясь с устоявшимися нормами поведения в чиновной среде. Министр финансов и его помощник полагали, что ради соблюдения интересов казны годятся любые средства». Н. Н. Изнар подтверждал точку зрения Степанова: «Они (Витте и Вышнеградский) в государственных делах часто действовали, как вольные казаки, ни перед чем не останавливаясь, лишь бы достигнуть намеченной цели. Когда было нужно, пускалось всё в ход — сплетни, интрига и печать. Для того чтобы расположить к себе влиятельные органы печати, на службу в качестве чиновников особых поручений приглашались сотрудники, писавшие статьи, вдохновляемые министром или его ближайшими сотрудниками».

По характеристике В. Л. Степанова, «появившись в Петербурге, Витте стал в частных разговорах пренебрежительно отзываться о министре финансов… Сразу же стал искать в столице других покровителей. Он сумел добиться расположения князя В. П. Мещерского, который в своих воспоминаниях дал ему лестную характеристику… Пытался выставить себя инициатором успешных мероприятий финансового ведомства». А. В. Богданович отмечала в дневнике: «Когда говорили о Вышнеградском, он (Витте) странно как-то о нём говорил — отрицал в нём ораторский талант; сказал, что он слишком распространяется; подаваемые ему записки по разным делам он не приказывает печатать, как другие министры, но их прочитывает и запирает в стол, говоря при этом, что недаром же он десять лет был учителем». В другой ситуации Витте, по словам А. В. Богданович, обратил внимание, «что уже два года он замечал, что Вышнеградский ненормален, а что уже полгода, как он совсем сумасшедший». Когда Вышнеградский уехал в Крым, Витте сказал А. А. Половцову о министре финансов: «К сожалению, это человек, на слова коего полагаться нельзя». После таких разговоров Александр III сказал о своём намерении назначить Витте «на место не могущего продолжать занятия Вышнеградского». В мемуарах И. И. Колышко приводит услышанные им слова Витте о том, что его прочат в министры финансов: «В России тот пан, у кого в руках финансы. Этого до сих пор не понимали. Даже Вышнеградский. Но я их научу».

В то время как Вышнеградский поправлял своё здоровье за границей, Витте продолжал убеждать всех в «неспособности своего начальника к дальнейшей работе». Перед его возвращением Витте говорил государственному контролёру, что Вышнеградский, «вероятно, будет заниматься, а это грозит его здоровью, ибо головные боли всё ещё не проходят и в Стокгольме даже очень его беспокоили». Также Витте отмечал, что «и не заниматься-то нельзя, ибо в министерстве делается Бог знает что».

Редактор «Биржевых ведомостей» С. М. Проппер описывал ситуацию с отставкой И. А. Вышнеградского так: «Заболел министр финансов и ушёл в длительный отпуск. На Витте было возложено представление всеподданнейших докладов по Министерству финансов. Его доклады нравятся императору. Они лишены звонких фраз, просты и хорошо понятны императору и в некоторых случаях сопровождаются простейшими разъяснениями Витте. Доверие императора к нему заметно растёт, и перед ним замаячил, хотя ещё в неопределённом отдалении, портфель министра финансов… В “Московских ведомостях” появляется сенсационная корреспонденция из Санкт-Петербурга: по мнению лиц, которые видели Вышнеградского в последнее время, тот был неизлечимо болен и страдает явно выраженным параличом головного мозга. В связи с этим дальнейшее пребывание Вышнеградского во главе Министерства финансов невозможно… Вышнеградский получает отставку милостивым императорским рескриптом и живёт ещё четыре года в полном здравии и ясном уме. Витте назначается управляющим Министерством финансов с пожалованием чина тайного советника».

В 1892 году С. Ю. Витте возглавил Министерство финансов вместо И. А. Вышнеградского, а через год был утверждён в должности министра финансов и занимал эту должность до 1903 года.

Назначение было ожидаемым и вместе с тем достаточно неожиданным и для самого С. Ю. Витте. В этом Витте признался в своих мемуарах.

С. М. Проппер вспоминал: «Я находился у Витте несколько минут, и мы собирались приступить к работе, когда в комнату ворвался дежурный служащий, высоко держа голубой конверт… Факт назначения министром для Витте также был неожиданностью. Это превосходило его самые смелые ожидания, которые не шли дальше назначения товарищем министра. Я видел, как Витте побледнел, он хотел подняться со своего места, его члены отказывались служить, и он должен был, глубоко вздохнув, опуститься на стул. Дрожащей рукой он взял письмо и долго не открывал конверт. Я хотел поздравить. Движением руки — говорить он ещё не мог — он попросил меня подождать…» Также С. М. Проппер отметил, что одной из первых идей, предложенных на новой должности Витте, было «привлечение известной ему ещё со времён Юго-Западных дорог организации… хлеботорговцев», что «при известных взглядах монарха было несколько смелым для новоназначенного министра».

По многим данным, стремительной карьере Витте способствовал влиятельный князь В. П. Мещерский. Сохранилось воспоминание Мещерского о первой встрече с Сергеем Юльевичем: «Я увидел перед собой высокого роста, хорошо сложенного, с умным, живым и приветливым лицом человека… В чёрном сюртуке, развязный и свободный в своей речи и в каждом своём действии, он мне напомнил наружностью английского государственного человека. Витте мне сразу стал симпатичен своей естественностью, безыскусностью в проявлении им своей личности». По данным И. И. Колышко, покровительство Витте также оказывал адмирал Н. М. Чихачёв.

Другим деятелем, помогавшим Витте в карьере, был малоизвестный сегодня либерал Д. М. Сольский, занимавший должность руководителя Департамента экономии Государственного совета. Современный историк А. В. Пыжиков считает, что его поддержка стала ключевой в продвижении Витте, поскольку Сольский, по сведениям этого же историка, имел большое влияние на Николая II. В частности, А. В. Пыжиков пишет: «Сегодня считается, что наибольшим влиянием на Николая II пользовался Победоносцев. Едва ли это утверждение справедливо: например, разговаривая с кем-нибудь, император мог назвать “всемогущего” обер-прокурора Синода “старым болтуном”. А вот по отношению к Сольскому он никогда не позволял ничего подобного». Вместе с тем многие современники отрицательно отзывались о Д. М. Сольском. Государственный секретарь А. А. Половцов называл его «опасным и презренным покровителем всякой мерзости и пошлости».

Особенно Д. М. Сольский покровительствовал Витте, когда тот был министром финансов. Для Витте поддержка Сольского была крайне важна в делах, касающихся великих князей. Д. М. Сольский поддерживал министра финансов в различных проектах, в том числе по привлечению иностранных инвестиций. Именно Д. М. Сольский отстаивал в Государственном совете нужные законопроекты (известно, что сам Витте не любил дискутировать в Государственном совете). Сергей Юльевич публично признавал заслуги Д. М. Сольского и относился к нему с исключительно подчёркнутым уважением, что было для него нехарактерно (по отношению ко многим современникам Витте относился с нескрываемым хамством). На праздновании полувекового юбилея Д. М. Сольского Витте сказал: «Без прямого и выдающегося участия Дмитрия Мартыновича Сольского не разрешается ни один сколько-нибудь существенный вопрос в области государственного хозяйства и экономической жизни страны. В важнейших делах министр финансов и его ближайшие сотрудники постоянно обращаются к его просвещённым указаниям, черпая в умудрённой разносторонними государственными познаниями опытности его благожелательное руководительство. Когда же убеждения Сольского не согласуются со взглядами финансового ведомства, они оберегают его от недостаточно взвешенных решений». Особое отношение Витте к Сольскому подтверждает и тот факт, что по инициативе Витте «в обход всех его начальников» племянник Д. М. Сольского («маленький, неприглядно сложенный господин») был назначен директором Государственного банка. Об этом факте сообщает С. М. Проппер.

По воспоминаниям И. И. Колышко, граф Сольский «далеко не использовал довлевшей ему власти. Но его уважали, побаивались, и всякого рода “панамы”, хотя при нём и раскрывались, огласки не получали».

А. В. Богданович отмечает, что многие современники были недовольны назначением Витте на пост министра финансов. О Витте говорили, что он «тёмная личность», «аферист», «взяточник», «пользуется тёмной репутацией», «все его ненавидят и все боятся» и т.д. По характеристике, данной И. И. Колышко, «дни восхода звезды Витте во всём отличны от дней её заката. Стройный, сильный, почти красивый в своей некрасивости, почти обаятельный в своём “цинизме”, витязь пробуждённых русских сил, как загадочная русская красавица, кружил головы обещаниями и, как опытная кокетка, обрывал слишком сильные натиски. В бюрократической тине тех дней Витте сверкал, как брошенный в кучу пепла самоцветный камень».

По словам современников, С. Ю. Витте демонстрировал «полное отсутствие всякого чиновничьего типа». По воспоминаниям товарища министра финансов В. И. Ковалевского, «на первых порах поражала, прежде всего, внешность Витте: высокая фигура, грузная поступь, развалистая посадка, неуклюжесть, сипловатый голос; неправильное произношение с южно-русскими особенностями… резали утончённое петербургское ухо. Не нравилась фамильярность или резкость в обращении. Однако мало-помалу эти экстравагантные черты частью стирались, частью к ним попривыкли. И вот всё более и более вырисовывались в лице Витте государственная сила, оригинальность творчества и боеспособность на защиту того, что он считал необходимым и полезным для России. На глазах у всех со сказочной быстротой проявлялась могучая натура, которая постепенно всем овладевала и всех вольно или невольно подчиняла себе. Ум и воля Витте импонировали, резкость и иногда даже грубость его выступлений обезоруживали противников, редко идейных, но большей частью сводивших личные с ним счёты».

Несколько другую оценку внешности Витте даёт один из чиновников того времени П. П. Менделеев, указывая, что Витте производил во многом невыгодное впечатление: «Огромного роста, нескладно скроенный, некрасивый мужчина, со странно приплюснутой переносицей, с хитрым, даже плутоватым выражением глаз. Какой-то совсем особый говор с неожиданными, совершенно простонародными интонациями… Красотой, плавностью его речь не отличалась. Говорил без всяких ораторских приёмов, просто, большей частью спокойно, несколько даже скрипуче, подыскивая слова… Нередко попадались у него грубоватые, не совсем культурные выражения». К тому же современники указывали на то, что Витте был нечистоплотен, причём не только в делах. По словам А. С. Суворина, Витте мог себе позволить проходить две недели в грязных носках.

Можно предположить, что первоначально у Витте как министра финансов не было определённой программы. Он во многом ориентировался на идеи своих предшественников Н. Х. Бунге и И. А. Вышнеградского. Большое влияние на деятельность Сергея Юльевича оказывали идеи немецкого экономиста первой половины XIX века Ф. Листа. Главными мероприятиями, которые осуществил министр финансов Витте, были: денежная реформа 1897 года по введению золотого стандарта рубля, привлечение иностранных инвестиций, введение «винной монополии». С. Ю. Витте предпринимал меры по ускоренному развитию промышленности, способствуя «первой российской индустриализации» 1890-х годов, а также разработал программу реформ, которую позже реализовывал П. А. Столыпин.

Сергей Юльевич активно выступал и за ограничение привилегий дворянства: «Я потомственный дворянин и воспитан в дворянских традициях, но всегда считаю несправедливым и безнравственным всевозможные денежные привилегии дворянству за счёт плательщиков податей, то есть преимущественно крестьянства». Витте выступил идеологом строительства Китайско-Восточной железной дороги (КВЖД), укрепления положения Русско-Китайского банка, дальнейшего проникновения российских капиталов в Китай.

Сергей Юльевич на посту министра большое внимание уделял кадровой политике. Он активно менял кадровый состав министерства, принимая на работу новых людей. Благодаря Витте в Министерство финансов были приняты на работу Э. Д. Плеске, И. П. Шипов, П. Л. Барк, позже ставшие министрами финансов.

О том, насколько были обязаны Витте многие деятели, тот подробно, но не совсем правдиво писал в конце жизни в «Воспоминаниях». В то же время современные историки отмечают, что роль Витте в ряде знаковых назначений в Министерстве финансов преувеличена. А. В. Пыжиков пишет: «Оказывается, ему обязан назначением товарищем министра финансов даже Бунге, которого Витте, будучи скромным начальником эксплуатации Юго-Западной железной дороги, якобы рекомендовал самому Лорис-Меликову. Из текста следует, что и Бунге, и все остальные (вплоть до Александра III) с нетерпением ожидали советов мудрого железнодорожника. Конечно, это имеет мало общего с действительностью: костяк кадрового состава Минфина комплектовался в основном Бунге и Вышнеградским».

Формирование в Министерстве финансов большого круга людей, обязанных Витте карьерой, способствовало тому, что и после его отставки он сохранял очень большое влияние. Так, по словам А. В. Богданович, о назначении министром финансов Э. Д. Плеске говорили, что он «готов исполнять все приказания Витте, что он будет совсем в руках у Витте, что умишко у него маленький». Сам Сергей Юльевич отмечал, что он «почитал Плеске как человека в высокой степени порядочного, прекрасного, имевшего значительную практику и сведения в некоторых отраслях финансового управления».

А. В. Пыжиков отмечает, что среди назначений Витте было крайне мало удачных: «Этот почитатель православия продвигал главным образом поляков, знакомых ему по службе в Киеве, некоторые из них оказались не очень хорошо знакомы с русской грамотой. В то время по ведомству ходил анекдот: кто-то из протеже министра адресовал прошение в “Министерство финанцев”.

При Витте в министерстве процветала коррупция. Некоторые сотрудники были участниками громких скандалов. Например, товарищ министра финансов В. И. Ковалевский, один из наиболее близких к Витте людей в министерстве, оскандалился с подложными векселями. После разоблачения его уволили из министерства. Н. И. Колышко вспоминал, что при С. Ю. Витте администрация частных банков во многом состояла из чиновников Министерства финансов: «А так как биржу составляли именно они, то ясно, что биржа с её взмахами вверх и вниз, с её аппаратом обогащения и разорения была финансами Министерства финансов». Другой современник Витте отмечал, что в то время «получить заказ для несуществующего ещё завода мог далеко не всякий, а только тот, кто знал пути в тёмных коридорах Министерства финансов и был угоден лицам, стоявшим во главе этого учреждения…». По словам современного исследователя В. Ю. Катасонова, «в Париже мост франко-российского коррупционного союза выстраивал финансовый агент Витте А. Рафалович, который занимался вербовкой французских министров, предлагая им лакомые куски в российских предприятиях». Современный исследователь П. Жаворонков отмечает: «Подобные схемы, ставшие нормой в отношениях Витте и парижской биржи, привели к появлению в России “особых” французских предприятий, которые процветали и выплачивали огромные дивиденды благодаря государственному покровительству».

Как и его предшественники (М. Х. Рейтерн, А. А. Абаза, И. А. Вышнеградский и др.), находясь на посту министра финансов, Витте преследовал личные интересы в деловых отношениях, в том числе в вопросах железнодорожного строительства. Сергей Юльевич был тесно связан с крупнейшими «железнодорожными королями»: И. С. Блиохом, П. И. Губониным, В. А. Кокоревым, С. С. Поляковым и др. Известно, что важнейшую часть дороги Санкт-Петербург — Вятка строил родственник жены Витте Быховец, а Архангельско-Ярославской дорогой управлял другой её родственник — врач Леви. По мнению А. П. Никольского, служившего у Витте: «Ни один министр так не игнорировал законы, как Витте, когда был министром финансов, — деньгами распоряжался бесконтрольно, срывал высочайшие повеления…» По словам И. И. Колышко, после назначения С. Ю. Витте министром «из ресторана Кюба в кабинет Витте и из кабинета Витте в ресторан Кюба началось течение деловой русской мысли и деловых русских людей… Покуда в Киеве безвестный студент готовил для Витте проект новых тарифных ставок, перекроивших материальную жизнь страны, за роскошными пиршествами у Кюба братья Скальковские, Рафаловичи, Ротштейны — имя им легион — впивались в живую ткань русского достатка… С Витте норовили познакомиться, на Витте звали, за тенью Витте, как перекати-поле, вился ком бесчисленных проектов, тёмных и ясных дел и такого напряжения, таких аппетитов, такой дерзости, о которых не знали и на Западе». Также по свидетельству Колышко, новый «министр финансов стал чем-то вроде главноуправляющего разорявшихся великих князей… скупая в казну их имения, выдавая ссуды, сочиняя и проводя уставы, строя к их имениям железные дороги, словом, за счёт государства ублажая ту силу, что властвовала в большом и малом дворах».

Князь В. П. Мещерский, который в своё время поддержал Витте и некоторое время был близок к нему, с сожалением писал: «С какой светлой и сладкой улыбкой ссужал и давал сотни тысяч своим друзьям от мамоны». По воспоминаниям князя Мещерского, после назначения Витте министром финансов с ним произошла метаморфоза: «Как министр финансов он оставался в своём кабинете тем же даровитым тружеником и творцом идей, но как собеседник, как человек, он утратил свою прелесть девственной, так сказать, простоты и естественной самостоятельности мысли…»

Рассматривая главное мероприятие, осуществлённое Витте, — введение золотого монометаллизма, нельзя не отметить, что в первые годы его управления министерством задуманная М. Х. Рейтерном, Н. Х. Бунге, И. А. Вышнеградским денежная реформа была свёрнута. Лишь через несколько лет Витте стал отстаивать идеи введения золотого рубля. Ещё в 1892 году он оставался сторонником бумажно-денежного обращения, а уже в 1897 году провернул реформу. Изменив свои взгляды, Витте писал об огромном значении золотой валюты: «Она представляет золотой мост, перекинутый из богатых стран в бедные; при ней ускоряется выход из бедности, тогда как при бумажной валюте он замедляется».

Интересный факт: денежной реформе — самому известному мероприятию, связанному сегодня с именем С. Ю. Витте, в его воспоминаниях отводится достаточно скромное место. По его словам, «ещё в царствование Императора Александра III была в основе предрешена денежная реформа, которую я имел честь совершить, которая спасла, укрепила русские финансы и на которой зиждется и основывается, несмотря на несчастную японскую войну и все ужасные происшедшие от неё последствия, — настоящее финансовое благосостояние Poccии». Витте также указывал, что «Император Александр III в вопросах денежного обращения, по крайней мере в тех предварительных мерах, которые я принял, меня вполне поддерживал». Далее Витте отмечал: «Император, конечно, вопроса этого не понимал, так как вообще вопрос этот специальный, и в то время в России, за исключением нескольких человек, никто его не понимал; поддерживал же меня Император Александр III потому, что он мне доверял и верил в то, что я хочу сделать и к чему я относился с такою страстью, — не может быть вредно России». Витте вспоминал, что проведение реформы встречало значительное сопротивление среди других финансистов: «Когда я был у Его Величества, Государь Император вынул из своего стола две записки и передал их мне, сказав: “Вот я вам отдаю записки, которые мне были поданы, по поводу предполагаемого вами введения золотой валюты в России, я их не читал, можете оставить их у себя”… В этих записках авторы считали нужным предостеречь Государя Императора, что введение мною металлического обращения, основанного на золотой валюте, будет пагубно для России, и проводили мысль о введении валюты, основанной если не исключительно на серебре, то на биметаллизме, то есть основанной как на серебре, так и на золоте…» В мемуарах Витте подчёркивал свою исключительную роль в подготовке и проведении реформы и её значимость для России: «Благодаря этой реформе, мы выдержали несчастную японскую войну, смуты, разыгравшиеся после войны, и всё то тревожное положение, в каком доныне находится Россия. Если бы не было сделано этой реформы с самого начала войны, последовал бы общий финансовый и экономический крах и все те успехи в экономическом отношении, которые достигнуты в последние десятки лет, пошли бы насмарку. К этой реформе подготовляли наши финансы мои предшественники, как Бунге, так и Вышнеградский, но приготовления, сделанные ими, были сравнительно незначительны… Все это было совершено мною и приведено в исполнение совершенно против течения, я имел за собою доверие Его Величества, и благодаря его твёрдости и поддержке мне удалось совершить эту величайшую реформу. Это одна из реформ, которые, несомненно, будут служить украшением царствования императора Николая II. Против этой реформы была почти вся мыслящая Россия: во 1-х, по невежеству в этом деле, во 2-х, по привычке и, в 3-х, по личному, хотя и мнимому интересу некоторых классов населения. По невежеству, потому что этот теоретический вопрос был в то время чужд даже большинству русских экономистов и финансистов… Конечно, были такие люди, которые понимали, что металлическое обращение лучше, нежели бумажно-денежное обращение, но и они были всё-таки против меня, боясь моей энергичности и решительности, которые и вели к успешности. Я же со своей стороны отлично понимал, что если я не проведу это дело быстро, то оно, по той или по другой причине, совсем не удастся. Вообще из последующего моего государственного опыта я пришёл к заключению, что в России необходимо проводить реформы быстро и спешно, иначе они большей частью не удаются и затормаживаются. Так как уже в то время знали мой нрав, то многие лица боялись этого нрава, то есть в том смысле, чтобы я эту реформу, задуманную мною, не совершил быстро и решительно, предпочитая медленность и систематичность. Кроме того, против этой реформы внутри России были те лица, которые вообще, по тем или другим причинам, желали меня если не свергнуть, то обесцветить». Оценивая денежную реформу, Витте признаётся, что «в сущности… имел за себя только одну силу, но силу, которая сильнее всех остальных, это доверие императора, а потому я вновь повторяю, что Россия металлическому золотому обращению обязана исключительно императору Николаю II».

Денежную реформу Витте подробно проанализировал в своих работах исследователь В. Ю. Катасонов. Он отмечает: «Опыт использования золотой валюты в нашей стране показывает, что игры с “золотым тельцом” заканчиваются весьма плачевно и даже трагически. К сожалению, в нашей литературе крайне редко можно найти серьёзный анализ последствий введения золотого рубля тогдашним министром финансов С. Ю. Витте. Напомню, что российский рубль во второй половине XIX века гулял по европейским биржам и был любимой “игрушкой” для валютных спекулянтов в Берлине, Париже и других европейских финансовых столицах. Ещё предшественники Витте, министры финансов Бунге и Вышнеградский, предлагали укрепить рубль, сделав его золотым. Но для этого нужен был солидный золотой запас, которого у России не было. Хотя Россия и была золотодобывающей страной, однако для создания необходимого запаса надо было копать и промывать драгоценный металл в течение нескольких десятков лет. Другим источником пополнения золотого запаса мог стать экспорт зерна. Вышнеградский бросил клич: “Не доедим, но вывезем”. Клич начал практически реализовываться. Россия ради “светлого золотого будущего” начала недоедать, а иногда даже голодать. Но и этого явно не хватало для того, чтобы сделать рубль устойчивой валютой. Третьим и самым главным источником пополнения золотой казны Российской империи стали золотые кредиты. А кто мог предоставить золото на возвратной и платной основе? Всё те же Ротшильды, которые после наполеоновских войн сосредоточили в своих руках большие запасы “жёлтого металла”. А чтобы этот металл “работал”, то есть приносил проценты, необходимо было насадить в мире золотые стандарты. Первой золотой стандарт приняла Великобритания (1821 год). После того как Бисмарк в 1873 году ввёл во Втором Рейхе золотую марку, процесс введения золотых стандартов пошёл лавинообразно. Кстати, именно с 1873 года в Европе началась Великая депрессия, которая продолжалась 23 года. Связь между введением золотых валют и экономическим спадом была очевидна.

Золотая валюта — удавка национальной экономики. Россию насильственно втянули в “золотой клуб” в конце XIX века. Для нашей страны золотой стандарт оказался особенно неподъёмной ношей, поскольку покрытие рубля золотом приближалось к 100% (некоторые страны Европы покрывали золотым запасом свою бумажную денежную эмиссию всего на 25–40%). Россия постоянно задыхалась от нехватки денег, на её шее находилась “золотая удавка”. Чтобы хотя бы немного её ослабить, проводилась политика привлечения иностранного капитала (фактически — привлечения в страну валют стран золотого стандарта). Промышленность и банковский сектор оказались под контролем иностранцев.

Золотой рубль считался очень “твёрдой” валютой, но парадокс заключался в том, что обеспечен он был долгами, а не золотом. Потому что золото в хранилищах Государственного банка было заёмным. Страна стремительно теряла свой суверенитет, превращалась в колонию Запада. Вот какой была цена золотого рубля С. Витте!..

И отечественный, и мировой опыт показывает, что золото является крайне неважным средством поддержания стабильности денежного обращения. С лёгкой руки Д. Рикардо, К. Маркса, других ангажированных экономистов XIX века возник миф, что “жёлтый металл” является самым идеальным эквивалентом стоимости. Кроме того, прирост золотых запасов всегда отстаёт от роста экономики (или, по крайней мере, от возможностей роста). Поэтому золото как деньги достаточно быстро начинает действовать в качестве тормоза экономического развития. Золотой стандарт нужен лишь тем, у кого много “жёлтого металла” и кто готов давать его взаймы».

Также В. Ю. Катасонов считает, что «Витте своими реформами довёл Россию до революции». По его словам, «Витте сумел навязать России очень жёсткий “золотой ошейник”. У России, конечно, был источник пополнения запаса в виде собственной золотодобычи в Забайкалье и на Дальнем Востоке (до 40 тонн в начале ХХ века). Однако Витте создал собственную систему контроля дальневосточной добычи, но интересно, что при этом значительная часть её в виде контрабанды уходила в Китай и далее в Гонконг и Лондон. В итоге основным способом пополнения золотого запаса России стали золотые кредиты Ротшильдов. Накануне Первой мировой войны Российская империя занимала в мире пятое-шестое место по многим видам промышленной и сельскохозяйственной продукции, а вот по величине внешнего долга она делила первую-вторую строчку мирового рейтинга должников с Соединёнными Штатами. Только у США внешний долг был преимущественно частный, а у России — преимущественно государственный, или суверенный. Такой долг России к середине 1914 года достиг 8,5 миллиардов золотых рублей. Страна… рисковала окончательно утратить свой суверенитет. И всё это — благодаря стараниям Витте. Хотя он и покинул пост министра финансов в 1903 году, механизм разрушения России был запущен. Вот почему этого деятеля смело можно назвать предвестником революции 1917 года. И неслучайно одним из первых декретов Советской России стал отказ от долгов довоенного и военного времени (на начало 1918 года их сумма достигла уже 18 миллиардов золотых рублей)». Благодаря преобразованиям Витте можно заметить, что российское самодержавие оказалось прочно связано с французской биржей. Витте выступал за неограниченное привлечение иностранных капиталов в Россию, несмотря на то что другие (среди них был, например, великий князь Александр Михайлович) резко противились этому.

В. Ю. Катасонов также отмечает, что «Дальний Восток был вотчиной Витте, он там контролировал ситуацию, в том числе золотодобычу (достаточно сказать, что в ведении министра была таможня и пограничная охрана). Значительная часть добычи стала нелегальной, но подконтрольной некоторым банкам и компаниям. Последние, в свою очередь, были подконтрольны министру финансов. На Дальнем Востоке процветал контрабандный вывоз золота, но не стихийный, а управляемый Витте. Золото шло сначала в Китай, далее — в Гонконг и Сингапур, затем — в Америку и Великобританию». Схожие сведения приводит и историк А. В. Клепов: «Министерству финансов, которое возглавлял С. Ю. Витте, подчинялась Пограничная стража России, в которой служили более ста генералов! Почти мини-армия с артиллерией и собственной разведкой. Концентрация в одних руках таможенной и пограничной службы позволяла С. Ю. Витте решать многие вопросы с выгодой для себя и своих компаньонов. Неслучайно добыча золота в России, которая до прихода в Министерство финансов С. Ю. Витте неуклонно росла, вдруг замедлилась, а потом стала даже падать. Видимо, ловко “уплывала” за кордон благодаря действиям виттовской таможни и Пограничной стражи». Как отмечает В. Ю. Катасонов, несмотря на золотой стандарт, введённый Витте, «до Первой мировой войны должного импульса добыча золота в России не получила. В последнее десятилетие XIX века среднегодовой объём добываемого в стране золота был равен примерно 40 тоннам, в первое десятилетие XX века — около 46 тонн, в 1913 году — 62 тонны. Лишь в 1930-е годы в СССР золотодобыча действительно получила мощную поддержку государства и стала динамично развиваться: в 1928 году её объём был равен 28 тоннам, а в 1933 году (по истечении первой пятилетки) вырос до 110 тонн. Накануне войны в 1939 году он достиг 200 тонн. По некоторым данным, в начале Великой Отечественной войны Советский Союз имел накопленный государственный запас золота, равный 2600 тоннам, что заметно превышало запас России накануне Первой мировой войны».

При Витте Министерство финансов имело свои представительства почти во всех российских зарубежных посольствах, через которые зачастую осуществлялись связи с финансовыми кругами на Западе. Институт коммерческих агентов Министерства финансов за границей был учреждён ещё в середине XIX века, но при Витте его роль резко возросла. Представительства имелись в Париже, Лондоне, Берлине, было открыто новое — в Вашингтоне, Брюсселе, Константинополе и др. На должность агентов назначались лица, пользовавшиеся наибольшим доверием Сергея Юльевича и имевшие связи в финансовых кругах тех стран, куда они направлялись. Например, в Париже агентом Министерства финансов был А. Г. Рафалович, поддерживавший связи с Ротшильдами. Агентом в Вашингтоне был назначен Г. А. Виленкин, зять одного из наиболее известных американских банкиров И. Зелигмана.

Да и сам С. Ю. Витте был хорошо знаком с различными представителями известного дома Ротшильдов. По словам министра, Альфонс Ротшильд, глава дома, был «человек большого государственного ума и отличного образования. Я был с ним в прекрасных отношениях и любил говорить с этим умным и много знающим человеком… Много знал, видел и был весьма начитанный». В мемуарах Витте вспоминал о встречах с представителями финансовой олигархии США, в том числе с Морганом. По словам Витте, он с Морганом «завтракал со всею своею свитою, а на обратном пути обедал, и это был единственный раз, когда, будучи в Америке, порядочно позавтракал и порядочно пообедал… На яхте я вёл разговоры с Морганом и спросил его, примет ли он участие в займе, который Россия будет вынуждена совершить для ликвидации расходов войны? Он не только соглашался, но сам вызвался на это и настаивал, чтобы я не вёл переговоров с другой группой… во главе которой стоял Шифф». Характеризуют отношение Витте к США слова А. Уайта, сказанные в Конгрессе: «Я знал одного великого русского, Сергея Витте. Это он, в бытность свою министром финансов, наделял нас в Америке во время президентства Кливленда, для поддержания нашей валюты, многими и многими миллионами золота на самых сходных условиях ссуды». Связи Витте с финансовой олигархией не одобряли ни консерваторы, ни революционеры. Так, В. И. Ленин отмечал: «Хозяйство “великой русской державы” под контролем приказчиков Ротшильда и Блейхредера: какую блестящую перспективу открываете вы нам, г. Витте!» Также Ленин отмечал, что «Витте ведёт хищническое хозяйство… самодержавие медленно, но верно идёт к банкротству, ибо нельзя же без конца повышать налоги и не всегда же будет русского царя выручать французская буржуазия».

Особую роль в деятельности Витте, как предполагают исследователи, мог играть банкир А. Ю. Ротштейн. Одна из газет писала о нём: «Ротштейн — alter ego известного царского министра финансов Витте… он (банкир) простого происхождения… В настоящее время он натурализованный подданный царя. Он плохо говорит по-русски, хотя и быстро схватывает любое упущение в финансовых контрактах и соглашениях, написанных на этом языке… Он очень груб, заявляя, что вежливость и хорошие манеры бесполезны, ибо “никогда не выиграть шахматную игру сердцем, её можно выиграть лишь головой”. Вряд ли можно сказать, что внешность г. Ротштейна приятна и располагающая. Он похож на больного Мефистофеля. У него рыжая борода и рыжая шевелюра, он сутул… очень близорук, носит двойные очки…» По мнению В. Ю. Катасонова, «большинство современников считали А. Ю. Ротштейна самым близким из всех людей банковского мира к тогдашнему министру финансов С. Ю. Витте. Более того, некоторые авторы отмечают, что Ротштейн оказывал Сергею Юльевичу всяческое содействие в переводе России на золотой рубль. Также было известно, что Ротштейн общался с Ротшильдами и был в России их главным агентом (наряду с Витте). Есть мнение, что именно Ротштейн был передаточным звеном между Ротшильдами и С. Витте. Период пребывания Ротштейна на посту руководителя Международного банка, его активное участие в предприятиях российского Министерства финансов совпали с усилением русско-французских политических и экономических связей. Ротштейн принял непосредственное участие в осуществлении многих практических начинаний царского правительства в отношениях с Францией. Документы архива французского Министерства иностранных дел свидетельствуют, что руководители внешнеполитического ведомства Франции хорошо понимали, какую роль играет Ротштейн. “Мне не нужно напоминать вам о кредите, которым он пользуется у г. Витте”, — сообщал французский посол в Петербурге своему правительству. Порой трудно отличить, где Ротштейн действовал как предприниматель, а где как уполномоченный Министерства финансов. Интересы частного капитала и царского правительства в этих вопросах переплетались тесным образом. Поэтому нет ничего удивительного, что официальные представители Министерства финансов зачастую выполняли поручения Ротштейна и отчитывались перед ним. Взаимоотношения Министерства финансов с Международным банком и персонально Витте с Ротштейном были узаконены многолетней практикой. Но далеко не всё в этих отношениях подлежало огласке. Видимо, неслучайно в переписке Ротштейна с Ротшильдами в тех случаях, когда речь шла о Витте, его имя было зашифровано прозвищем Эмиль. Влияние Ротштейна на Витте трудно переоценить. Французский посол в Петербурге уверял своё правительство, что Ротштейну принадлежала роль вдохновителя всей финансовой политики Витте, называл его человеком пылкого воображения, очень изобретательным и неслыханной дерзости. Ротштейн, по его словам, провёл крупные финансовые операции, которым было присвоено имя Витте».

Как отмечали современники, Сергей Юльевич окружал себя «загадочными фигурами». Например, журналист С. М. Проппер писал: «Я всегда находил в его приёмной загадочную фигуру, которая, должно быть, обитала там чуть ли не постоянно, поскольку я её видел всегда, в какой бы час дня или вечера я ни подходил к Витте. Однажды я застал врасплох этого человека, подслушивающим у двери, когда я выходил из кабинета Витте. Я обратился за справкой к моему другу… Тот не мог дать ясного ответа. Он знал лишь, что эта персона известна под именем Гравенгофа, что он должен быть корреспондентом какого-то крупного органа, кем-то был горячо рекомендован Витте и, очевидно, с ним близок. Коллеги относились к Гравенгофу весьма холодно и старались быть с ним чрезвычайно осторожными. Гравенгоф очень интересовался частной жизнью каждого из высоких чинов департамента и имел повадки полицейского шпика. Позднее я встречал Гравенгофа также в передних директоров крупных банков и промышленных предприятий. Он и там выглядел столь же необычно и таинственно, выступая, правда, уже в качестве “друга” Витте. В банках мне сообщили, что Гравенгоф был корреспондентом берлинской (газеты) и предъявил рекомендательные письма от русского посла в Берлине… а равно от берлинских банкиров Министерства финансов, господ Мендельсон и К… Бросалось в глаза, что он интересовался частной жизнью финансового мира, журналистов, высшего и среднего чиновничества различных ведомств… Постепенно Гравенгоф стал постоянным гостем во всех департаментах министерств финансов, иностранных и внутренних дел и путей сообщения; его принимали неохотно, но боялись; только в Военное министерство он не получил доступа… Гравенгоф был удобной фигурой для извлечения нужной информации из того или иного учреждения и для устройства деликатных дел нелегальным путём. У Гравенгофа для каждого подобного поручения был особый тариф, повышавшийся по мере того, как улучшалось его материальное положение. Его дела начали идти особенно хорошо, когда директор департамента Витте стал министром… Гравенгоф стал лучшим, преданнейшим другом будущей госпожи Витте».

«Куда временщик Витте ведёт Россию?» — вопрошал И. Ф. Цион, опубликовавший ряд работ, в которых резко критиковал финансовую деятельность Витте и предсказывал финансовое банкротство России. Все меры, осуществлённые Витте на «благо» России, Цион называл «проектами злостного банкротства».

Витте пишет о том, что «не было гадости, которой бы обо мне Цион не писал. Он писал всевозможные на меня доносы, рассылал их, посылал в Петербург к Государю Императору и ко всем подлежащим министрам. Кончилось это тем, что я, — уже при императоре Николае II, — обратил внимание на деятельность Циона министра внутренних дел, Ивана Николаевича Дурново».

За жёсткую и открытую критику Витте И. Ф. Цион поплатился тем, что был лишён русского подданства, всех прав и пенсии.

С неодобрением относились к Витте и представители консервативных кругов. Правый публицист С. Ф. Шарапов писал о Витте: «За гения приняли самого обыкновенного шарлатана, невежду и проходимца и целых 11 лет позволяли ему бесконтрольно и безотчётно позорить и ломать Россию, как ему вздумается». В работе «Земля и воля… без денег» С. Ф. Шарапов писал: «Никто не понимал, в чём собственно дело, вследствие полного незнакомства публики с финансовыми теориями, но проект встретил всеобщий и дружный протест, основанный на верном, хотя бессознательном инстинкте. Государственный совет проекта не одобрил, и Государь наложил резолюцию, что “дело это может ещё потребовать продолжительного обсуждения”. Казалось бы, дело кончено, и обязанностью министра финансов должно быть строгое исполнение закона… и забота об укреплении существовавшей уже серебряной валюты. Но это было не в интересах международной биржи, и потому господин Витте надумал обойти и Государственный совет, и Монарха и провести реформу мошенническим образом… Он обратил её в ряд мероприятий узкотехнического характера и разбил на части, по-видимому, несущественные… Золотая реформа была именно потому и преступна, и безнравственна, что русскую публику путём подкупа главных газет уверили, будто её кредитный рубль упал в своей ценности ниже рубля золотого и этот паритет надо восстановить понижением цены золотого рубля. Произошла как будто девальвация. Но в действительности кредитный рубль не имел никакого отношения к рублю золотому… Нужна была железная рука и гуттаперчевая совесть, чтобы осуществить мечту всемирной биржи и путём золой валюты покорить доселе экономически независимую Россию под ноги международного капитала». В своём романе «Диктатор» Шарапов ввёл образ Витте. Генерал Иванов («диктатор») вызывает Витте и заявляет: «Я считаю вас родоначальником и главной пружиной революционного движения в России. Как министр финансов, вы вашей политикой разорили Россию и подготовили то положение вещей, в котором застала нас Японская война. Вы развратили всё правительство, печать, общество, вы убили народную честь и совесть. В Портсмуте вы заключили преступный мир и предали Россию, и, наконец, как глава правительства, вы устроили ряд революционных выступлений, чтобы вырвать у Государя несчастный Манифест 17 октября. Всё это, взятое вместе, даёт такую ужасную картину измены и предательства, что я не затруднился бы расстрелять вас в 24 часа. Я умолял Государя разрешить мне предать вас Верховному Суду как государственного изменника и с вас начать очищение России. К несчастью, Государь не дал на это своего согласия. Всё, на что Он меня уполномочил, это предложить вам немедленно и навсегда покинуть Россию. Преклоняюсь перед бесконечной добротой Государя и даю вам сроку…»

Денежная реформа Витте на страницах романа оценивается так: «Золото, ставши теперь мировыми деньгами, вздорожало. Отсюда огромные выгоды для тех стран, которым должны, и огромные убытки для стран, которые платят проценты. Россия задолжала по уши, следовательно, золото её разоряет». В другом своём романе «У очага хищений», посвящённом теме коррупции, С. Ф. Шарапов отмечал антирусскую политику Министерства финансов того времени: «…суть в том, что Витте, который выручал всех… на десятки и сотни миллионов, не захотел поддержать во время кризиса группу чисто русских и очень крупных дел на Юге. Отказал только потому, что это были русские люди и русские дела».

Несмотря на то что Витте провёл одну из крупнейших денежных реформ при Николае II, отношения между ним и императором были непростыми. С. Ю. Витте относился к Николаю II с определённой долей презрения: «…Император Николай II… представлял собою человека доброго, далеко не глупого, но неглубокого, слабовольного… Основные его качества — любезность, когда он этого хотел… хитрость и полная бесхарактерность и безвольность». Также Витте считал, что император обладал «самолюбивым характером» и редкой «злопамятностью». В «Воспоминаниях» Витте критически оценивал и императрицу, называя её «странной особой» с «узким и упрямым характером», «с тупым эгоистическим характером и узким мировоззрением». По сохранившимся свидетельствам И. И. Толстого, Витте считал императора и императрицу психически «ненормальными».

Осведомлённая о событиях при дворе, А. В. Богданович отмечает, что Николай II пытался, заручившись поддержкой ряда деятелей, «помочь ему спустить Витте». Николай II называл Витте злым гением своего царствования.

Противоречия с Николаем II сказывались на положении Витте. А. С. Суворин написал о Витте в 1902 году: «Никогда я не видал его таким подавленным, совсем мокрая курица. Говорил, что если б был приличный повод, он вышел бы в отставку. Очевидно было из его речей, что у него довольно смутные средства для того, чтоб теперь управлять».

Сложными были отношения у Витте и с рядом крупных государственных деятелей. Например, с В. Н. Коковцовым, позже также ставшим министром финансов, Витте отмечал в мемуарах, что «Коковцов — это тип петербургского чиновника, проведший всю жизнь в бумажной петербургской работе, в чиновничьих интригах и угодничестве… Содействовал же я (его) назначению, опасаясь, что последует гораздо худшее. Коковцов человек… с крайне узким умом, совершенно чиновник, не имеющий никаких способностей схватывать финансовые настроения, то есть способности государственного банкира».

Коковцов в мемуарах о сложных взаимоотношениях с Витте пишет следующее: «После первой же нашей встречи, по его возвращении (из Америки), Витте стал проявлять на глазах у всех совершенно небывалую резкость по отношению ко мне и просто недопустимую нетерпимость к каждому выраженному мною мнению. Я поехал к нему поздравить его в день его приезда, не застал его дома и оставил ему несколько слов горячего привета. Он посетил меня на следующий день, пробыл всего несколько минут, не сел даже на предложенное кресло и всё ходил по моему кабинету как-то вяло, точно неохотно, отвечая на мои вопросы. Он не обмолвился ни одним словом о том, что я держал его почти ежедневно в курсе всех событий за время его отсутствия, как будто бы я не послал ему ни одной телеграммы. На мою попытку рассказать ему более подробно о том, что происходит у нас, я ясно видел, что он просто не расположен меня слушать, и прервал меня даже словами: “Всё это пустяки по сравнению с тем, что будет дальше, и ничего, кроме глупостей, здесь не делается”, а на мой вопрос, что именно разумеет он, Витте ответил раздражённым тоном: “Cами скоро увидите”». По словам Коковцова, когда «начались почти ежедневные заседания, и с первых же шагов моё положение стало для меня просто непонятным, а вскоре и совершенно невыносимым. Стоило мне сделать какое-либо замечание, как бы невинно и даже вполне естественно оно ни было, чтобы граф Витте не ответил мне в самом недопустимом тоне, какого никто давно из нас не слышал в наших собраниях, в особенности такого малочисленного состава людей, давно друг друга знающих и столько лет работавших вместе. Первые приступы такого непонятного раздражения вызывали полное недоумение со стороны всегда утончённо вежливого и деликатного графа Сольского. Он боялся, чтобы я не вспылил и не наговорил Витте неприятностей, и, когда первое заседание кончилось, он попросил меня остаться у него, благодарил за мою сдержанность и выразил полное недоумение тому характеру возражений, который так изумлял всех».

В. Н. Коковцов сохранил в воспоминаниях разговор с Витте после его отставки с должности министра финансов: «Я застал его дома, так же как и его жену, и его беседа носила характер прямого обвинения Государя в неискренности и самого раздражённого отношения к увольнению его с поста министра финансов. На мой вопрос: когда думает он вернуться обратно? — он сказал мне, что не принял ещё никакого решения, так как ждёт некоторых разъяснений о своём увольнении, ибо, — прибавил он, — до меня доходят слухи о возможности моего ареста по требованию Плеве, благодаря проискам которого я и уволен». Я старался обратить весь разговор в шутку, но в него вмешалась М. И. Витте и сказала, между прочим: “Как Вы должны благодарить судьбу за то, что не попали в министры финансов и остались на таком прекрасном, спокойном месте, как должность Государственного секретаря”. Витте прибавил к этому: “Если бы я только предполагал, что меня уволят, я, конечно, указал бы Государю на Вас как на единственного подходящего кандидата, так как Плеске не справится и ему всё равно сломят шею, да к тому же он тяжко болен и не сможет оставаться на этой должности”. Я нимало не сомневаюсь, что он поступил бы как раз наоборот и ни в каком случае не сказал бы ни одного слова в мою пользу, как не говорил, вероятно, ничего доброго про меня, когда я занимал пост министра финансов. Мы расстались на том, что я сказал, что чувствую себя прекрасно на своём месте, никуда не стремлюсь и буду рад помочь Плеске во всём, в чём это окажется для меня возможным, — по Государственному совету».

Непростыми были отношения Витте с министром внутренних дел П. А. Столыпиным (интересный факт: у них был общий предок — князь Михаил Черниговский). Историк А. Л. Сидоров считает, что П. А. Столыпин был проводником политики Витте, возродив идею развития частной собственности на землю, пытался провести её, по выражению Витте, со скоростью «курьерского поезда». Аграрные реформы П. А. Столыпина Витте считал плагиатом своих идей и относился к нему с определённой долей иронии. Перед отъездом за границу Витте поинтересовался у В. Н. Коковцова: «Ну, что там этот брандмайор, который спешит на любой пожар и всё время закручивает свои немыслимые усищи?» По словам И. И. Толстого, Витте сказал ему о Столыпине: «Что ж, что он честный и смелый, коли дурак?» Разногласия между двумя государственными деятелями носили и личный характер. Витте считал, что «…Столыпин обладал крайне поверхностным умом и почти полным отсутствием государственной культуры и образования». Сергей Юльевич писал П. А. Столыпину: «Была напечатана пасквильная статья о моей жене… Я послал её премьеру». Столыпин отвечал: «…обвинение может быть возбуждено лишь в частном порядке…» Витте писал в ответ: «Попробуй газета сказать что-либо о двоюродной племяннице г-на Столыпина, сейчас получила бы возмездие».

В 1907 году на Витте, возможно, было совершено покушение. Видимо, Витте считал, что покушение могло быть проведено с ведома самого П. А. Столыпина. На обвинения бывшего министра Столыпин ответил так: «Из вашего письма, граф, я должен сделать одно заключение: или вы меня считаете идиотом, или же вы находите, что я тоже участвовал в покушении на вашу жизнь?»

Критиковал Витте и национальную политику Столыпина, выступавшего за «охранение прав коренного русского населения», называя его «штык-юнкером». По мнению Витте, надо было, «чтобы жители Кавказа чувствовали блага российского подданства, что к ним относятся как к сынам Российской империи, а не как к чужим иностранцам».

Отставка Витте с поста министра финансов произошла под давлением консервативных кругов в правительстве. Большую роль в этом сыграл В. К. Плеве, который вскоре был убит в ходе террористического акта. Известно, что В. К. Плеве собирал сведения о связи Витте с масонами и революционерами. Сохранилась информация о том, что якобы в день убийства В. К. Плеве вёз императору доклад с собранными материалами на Витте. В отношении этого (и других случаев) современники также говорили, что стоит какому-либо министру выступить против Витте, тот погибает от рук террористов.

Повлиял на отставку Витте и вице-директор Департамента государственного казначейства А. П. Безобразов, с которым Витте конфликтовал из-за политики на Дальнем Востоке. Современники иронизировали, что Витте ушёл «оплёванный» и «обезображенный» (от фамилий В. К. Плеве и А. П. Безобразов).

А. В. Пыжиков предполагает, что отставка могла случиться из-за возникших разногласий между Витте и Д. М. Сольским. По воспоминаниям А. Н. Куломзина, отставка Витте произошла так: «Когда доклад окончился, государь, отойдя к окошку и смотря в него, обратился к Витте со словами: “Вы неоднократно мне жаловались на Вашу усталость. Вот я и решил Вас освободить от Ваших обязанностей и предложить Вам вакантное место председателя комитета министров”. Витте сделал очень кислую физиономию. “Вам, кажется, это не нравится?” — был вопрос государя». Сведения об отставке Витте сохранились и в воспоминаниях И. И. Колышко: «Витте вышел из своего вагона вместе с Плеске. У Плеске был вид сконфуженный, у Витте — крайней возбуждённый. Отойдя в сторону, он ударил себя по колену и сделал вульгарный жест, каким выражают насильственное удаление.

— Выгнали…

Больше он говорить не мог, но в автомобиле, по дороге на свою каменноостровскую дачу, он сипло, почти по-мужицки ругался. Подъезжая к даче, однако, взял себя в руки.

— Ну, что ж… Председатель комитета министров — тоже птица… Классом выше… Шитья на мундире больше… Мерзавцы!»

А. Ф. Кони, встретивший Витте в 1903 году, «едва узнал в этом согнувшемся, мешковатом, с потухшим взором и тревожным лицом человеке» влиятельного министра финансов.

С 1903 года Витте — член Государственного совета, член комитета финансов (в 1911–1915 годах председатель комитета финансов). В 1903–1906 годах Витте — председатель комитета министров (председатель Совета министров). Последняя должность была фактически почётной отставкой, поскольку комитет не играл большой роли в политике. В 1906 году Сергей Юльевич был окончательно отправлен в отставку по собственному желанию из-за разногласий с Николаем II и членами правительства.

У И. И. Толстого сохранилось описание того, как Витте проводил заседание Совета министров: «Когда я в первый раз явился в заседание… я, не зная, в какой одежде следовало быть, надел мундирный фрак; Витте, сейчас же, как только увидал меня, спросил: “Чего это Вы так разрядились? Откуда Вы приехали?” Оказалось, что в заседаниях Совета носили чёрные сюртуки, а иногда даже чёрные и серые пиджаки, иначе говоря, одевались совсем по-домашнему. Происходили заседания, как правило, в зале или, вернее, столовой при казённой квартире Витте… Он обыкновенно говорил усталым и тихим голосом. Манера его резко изменялась с дальнейшим ходом заседания, и его тихий голос нередко переходил на настоящий крик, когда он вступал с кем-нибудь в спор; при этом он не задумывался над своими выражениями и слова вроде “так могут думать только идиоты” или “это чёрт знает на что похоже”, “я в таком случае всё брошу к чёрту”, “я попрошу Вас молчать и слушать, когда я говорю” и т.д. были не редкостью… Особенно часто он сердился на Дурново и на князя Оболенского… Иногда Витте приходил в бешенство… Витте не обладал красноречием и выражался иногда даже грамматически неправильно, перевирая выражения, ища их и не находя, путая иногда слова…»

Сохранилось и воспоминание Коковцова о заседании под председательством Витте, на котором обсуждался вопрос о том, что «все доклады министров у Государя должны были происходить не иначе как в присутствии председателя Совета министров и при том условии, чтобы всякий доклад предварительно рассматривался и одобрялся председателем». Коковцов отмечал, что «во время моих объяснений, продолжавшихся всего несколько минут, так как я коснулся лишь тех аргументов, которых не привели другие, Витте не мог сидеть спокойно на месте, вставал, ходил по комнате, закуривал, бросал папироску, опять садился и, наконец, на предложение графа Сольского высказать его заключение почти истерическим голосом стал возражать всем говорившим и отдал особенную честь мне, сказавши, что немало глупостей слышал он на своём веку, но таких, до которых договорился министр финансов, он ещё не слыхал и сожалеет, что не ведутся стенографические отчёты наших прений, чтобы увековечить такое историческое заседание».

После отставки с поста министра тесного общения с Николаем II у Витте уже не было. Через несколько лет Витте отмечал, что только несколько раз побывал у Николая II и лишь дважды беседовал с ним наедине. Врач Н. А. Вельяминов, близкий к Николаю II, отмечал, что «к Витте у Государя доверия было мало, и тот отлично знал это». Князь А. Д. Оболенский отмечал: «Витте чувствовал недоверие со стороны царя».

Однако Витте старался не сходить с политической арены. Так, при его активном участии был подготовлен Манифест 17 октября 1905 года, создавалась Государственная дума, проводилось редактирование основных государственных законов Российской империи, заключён мирный договор с Японией и др.

В 1905–1906 годах на короткое время Витте вновь повысил своё влияние. А. В. Пыжиков полагает, что это было связано с деятельностью Д. М. Сольского. По словам Пыжикова, «поражает, что в виттевских мемуарах о ключевом значении Сольского не говорится ничего. Многолетняя незаменимая опора “главного модернизатора” предстаёт неким второстепенным персонажем. Образованным, культурным, но благодушным чиновником, закостенелым, поскольку бо́льшую часть жизни просидел в Госсовете. Не делец, да и на железной дороге не работал!.. Витте намеренно искажает картину, так как пытается представить себя главой реформаторов… У Витте мало для кого нашлись добрые слова, зато нет недостатка в уничижительных характеристиках. Стать “выдающимся государственным деятелем ему мешает желание сводить личные счёты с изменившими ему сторонниками и неизменными врагами”. Из виттевских откровений следует, что Минфин стал штабом российского реформаторства, поскольку его возглавил Витте; эта позиция традиционна и для литературы».

Отдельного внимания заслуживает политика С. Ю. Витте на Дальнем Востоке. По воспоминаниям генерала В. И. Гурко, «Витте выкроил себе на Дальнем Востоке целое царство, имеющее все атрибуты самостоятельного царства, как то: собственное войско, именовавшееся Заамурской пограничной стражей и прозванное обывателями по имени жены Витте Матильдиной гвардией, собственный флот, а главное, собственные финансы, так как благодаря прикреплённой ко всем этим предприятиям маски частного дела государственными средствами, на которые они действуют, Витте распоряжался без соблюдения сметных и иных правил расходования казённых сумм».

Распространено мнение, что Витте был противником войны с Японией (его словами были: «мальчишеское безумие — японская война»). Однако, как написал один из историков, «миллиард русских займов, набранных у Франции и Ротшильдов министром финансов Витте, были бездарно “размусорены” на полях Маньчжурии», а контроль над активами Русско-Китайского банка перешёл к французским акционерам. Есть и другие мнения. Основные средства на Дальнем Востоке Витте вкладывал в развитие коммерческого порта Дальний на Ляодунском полуострове. В этот проект была вложена астрономическая сумма при том, что отдача была ничтожной. Финансирование военной эскадры и её базы Порт-Артура по инициативе Витте постоянно сокращалось, что сыграло негативную роль во время войны.

По мнению историка С. Г. Беляева, проводимая С. Ю. Витте при помощи Русско-Китайского банка политика в Китае и стала основной причиной Русско-японской войны 1904–1905 годов. Отмечается, что под лозунгом миролюбивой политики Витте направлял Россию на «освоение» территории Маньчжурии и Кореи, затрагивая интересы Японии. В любом случае политика Витте на Дальнем Востоке привела к очень значительным убыткам. После поражения в войне флот был затоплен, Порт-Артур и Дальний захвачены японцами, значительная часть КВЖД также оказалась под контролем Японии.

В 1905 году император направил Витте в США для заключения Портсмутского мирного договора с Японией. За проведение этих переговоров ему было пожаловано графское достоинство. Из-за того что в результате заключения мира Японии перешла половина Сахалина, С. Ю. Витте получил прозвище «граф Полусахалинский». Также Витте был награждён высшим орденом Святого Александра Невского с бриллиантами.

Современники отмечали возможную связь Витте с революционерами. Подобная информация доходила и до Николая II. Известно, что в институтские годы в Одессе С. Ю. Витте вращался в одной компании с будущим революционером-народовольцем А. И. Желябовым. Е. В. Путятин, узнав о том, что Витте собирается писать мемуары, сказал Витте, «что следовало бы начать писать с того времени, когда он был студентом, жил в Одессе с Желябовым». Предположение о том, что Витте был связан с революционерами, высказывал и В. Н. Коковцов. По его словам, Витте с ним «разговаривал исключительно по финансовым операциям того времени и то, — с тою целью, чтобы быть ближе осведомлённым о них перед внесением их на рассмотрение финансового комитета… Но вне сношений со мною он, бесспорно, был в самых тесных сношениях как с оппозиционными кругами, так и с самыми разнообразными негласными представителями влиятельных кругов самого рабочего класса… Какую цель преследовал Витте в этом случае, было ли это проявлением какого-либо широко задуманного плана или, как я думаю, скорее всего, случайного влияния на него всевозможных советчиков, кичившихся близкими их сношениями с оппозиционными и даже революционными кругами, — этого я в точности сказать не могу».

Вспоминая канун Кровавого воскресенья, В. Н. Коковцов писал: «Витте категорически сказал им, что не имеет обо всём этом никакого понятия и не может вмешиваться в чужое дело. Едва ли это было так на самом деле, потому что у С. Ю. Витте, несомненно, была чрезвычайно развитая агентура, освещавшая ему положение среди рабочих. Через день, в понедельник, уже после всего происшедшего, он подтвердил мне, что не имел никакого понятия о готовившейся демонстрации и о принятых против неё мерах». Чиновник И. И. Колышко, хорошо знавший Витте, отмечал, что ему ничего не стоило явиться к императору с экстренным докладом, объяснить ему серьёзность ситуации и убедить принять меры для предотвращения кровопролития, но Витте этого не сделал. Коковцов в своих воспоминаниях указывает на то, что якобы В. К. Плеве сообщал Николаю II о связях Витте с революционными кругами, передав ему письма: «В одном из писем говорилось, что Витте состоит в самом тесном общении с русскими и заграничными революционными кругами и чуть ли не руководит ими, в другом же неизвестный корреспондент выражает своему адресату прямое удивление, каким образом правительство не знает об отношении человека, занимающего высший административный пост, к личности Царя, проникнутого самой нескрываемой враждебностью и даже близкого к заведомым врагам существующего государственного строя, и терпит такое явное безобразие. Обе эти выписки, несомненно прочитанные Государём, были им возвращены Плеве без всякой резолюции и с простым знаком, удостоверяющим факт их прочтения… Не подлежат, однако, никакому сомнению, что Плеве отлично знал, как отзывается Витте о Государе, какие питает к нему чувства и насколько не стеснялся он входить в общение с несомненно враждебно настроенными к Государю общественными кругами, но, вероятно, в его распоряжении не было неопровержимых доказательств его действий явно тенденциозного характера, так как нельзя допустить, чтобы при этом известном враждебном отношении Плеве к Витте он не воспользовался своим влиятельным положением для того, чтобы обезвредить Витте или, по крайней мере, раскрыть Государю глаза на него, тем более что он знал лучше всех, как велико было нерасположение и Государя к Витте».

Государственный и политический деятель А. А. Бобринский писал в дневнике о революционных событиях 1905 года, что «из всего внутреннего хаоса выплывает… хитрая, вероломная и умная фигура Витте».

Как уже упоминалось, по инициативе Витте был составлен Манифест 17 октября, даровавший основные гражданские свободы и вводивший Государственную думу. По данному поводу В. Н. Коковцов отмечал, что в его составлении он сам «не только не принимал никакого участия, но даже и не подозревал о его изготовлении, настолько всё это дело велось в тайне от меня и от всех, кто не был привлечён к нему из числа личных друзей графа Витте».

Коковцов также вспоминал о странном предложении Витте в период революции 1905 года «отворить двери Шлиссельбургской тюрьмы, выпустить на полную свободу всех в ней заключённых и предоставить им поселиться в столице без всяких ограничений». По словам В. Н. Коковцова, «все противники такой небывалой, неограниченной амнистии старались настаивать на необходимости быть осторожным с проектируемыми широкими милостями, в особенности ввиду и без того разгоревшегося революционного движения. Но чем больше стремились мы к этому, тем нетерпеливее и несдержаннее делался граф Витте, а когда я присоединил и мои доводы к тем, которые говорили в этом смысле до меня, — его гневу и резкостям реплик не было положительно никакой меры. Придавая своему голосу совершенно искусственную сдержанность, он положительно выходил из себя, тяжело дышал, как-то мучительно хрипел, стучал кулаком по столу, подыскивал наиболее язвительные выражения, чтобы уколоть меня, и, наконец, бросил мне прямо в лицо такую фразу, которая ясно сохранилась в моей памяти: “С такими идеями, которые проповедует господин министр финансов, можно управлять разве зулусами, и я предложу Его Величеству остановить его выбор на нём для замещения должности председателя Совета министров, а если этот крест выпадет на мою долю, то попрошу Государя избавить меня от сотрудничества подобных деятелей”… Все переглянулись, я не ответил при всех ни одним словом…».

В последние годы Витте пытался сблизиться с влиятельным Григорием Распутиным. В его лице Сергей Юльевич пытался найти покровителя перед царской семьёй. Сам же Распутин называл бывшего министра «Витя».

В 1906 году, заключив очередной большой заём у Франции, Витте вернулся в Россию, однако сразу после возвращения был отправлен в отставку. Николай II выразил желание, чтобы «…граф Витте полечился за границей — и в ближайшее время в Россию не приезжал, потому что его присутствие может оказаться политически неудобным…». По словам Витте, переданным в воспоминаниях В. Н. Коковцова, тот сказал после своей отставки: «Перед Вами счастливейший из смертных. Государь не мог мне оказать большей милости, как увольнением меня от каторги, в которой я просто изнывал. Я уезжаю немедленно за границу лечиться, ни о чём больше не хочу и слышать и представляю себе, что будет разыгрываться здесь. Ведь вся Россия — сплошной сумасшедший дом, и вся пресловутая передовая интеллигенция не лучше всех».

По воспоминаниям редактора «Биржевых ведомостей» С. М. Проппера, после этой отставки «Витте уверял, что, пока жив Николай II, его песня как государственного деятеля была спета, что от этого императора он не может ожидать никакого нового назначения ни послом, чему он был бы рад более всего, ни министром». В это время, по словам того же Проппера, «пребывание у Витте было всем чем угодно, только не удовольствием. Было очень тяжело выслушивать его вечные нападки на всех и каждого. Он был отравлен и готов бороться со всем миром. Иногда удавалось направить его вновь в спокойное русло, и тогда он был бесценным источником сведений обо всех событиях за кулисами правительственной машины. В хорошем настроении, которое, к сожалению, появлялось редко, он выкапывал из своего сверхбогатого архива секретнейшие документы времени своей прежней деятельности».

Витте весьма критично оценивал российскую политику после 1905 года. В своих воспоминаниях И. И. Толстой передаёт разговор по душам с Витте, состоявшийся в 1912 году. Сергей Юльевич считал, «что теперь делается чёрт знает что, ведут страну к революции, которая может разразиться и даже, вероятно, разразится неожиданно и раньше, чем он думает или ожидает». Витте отмечал, что «ход исторического прогресса неудержим, идея гражданской свободы восторжествует если не путём реформ, то путём революции». Перед смертью Витте писал, что «в России ещё произойдут большие потрясения…». Эти предсказания оказались пророческими.

Витте скончался в Петрограде в 1915 году. По воспоминаниям посла Франции в России Ж. М. Палеолога, император Николай II признал, что «большой очаг интриг погас вместе с ним» (слова из телеграммы Ж. М. Палеолога французскому правительству о смерти Витте), и добавил: «Смерть графа Витте была для меня глубоким облегчением. Я увидел в ней также знак Божий». Схожие слова сказал Николай II жене: «Я уезжаю с таким спокойствием на душе, что даже сам удивляюсь. Оттого ли это происходит, что я вчера беседовал с нашим Другом (Распутиным) вчера вечером, или же… от смерти Витте… — я не могу сказать, но в сердце моём царит истинно пасхальный мир».

Ряд газет поддержали настроение императора, в них писалось после смерти Витте о том, что «одним вредным человеком для России стало меньше». Ходили слухи и о самоубийстве Витте. Один из современников писал: «Последние дни ходит здесь слух, что Витте скончался не от естественной смерти, а от самоубийства, так как против него обнаружены данные, обвиняющие его в шпионаже».

В воспоминаниях И. И. Колышко о смерти Витте говорится, что о нём «вспомнили лишь, когда его огромное мёртвое тело вытянулось на низкой лежанке в белой атласной гостиной “белого дома”. На панихиду съехался весь Петербург. И все равнодушно взирали на поверженного смертью, но давно уже умершего для России гиганта с маленьким сморщенным личиком, потерявшим всякое выражение от сомкнутых век. Так на сморщенном катастрофой лике России сомкнулась слава этого человека. Ни злости, ни интриги не было на лице мёртвого Витте».

На надгробии Витте в Александро-Невской лавре в Санкт-Петербурге по его желанию было высечено золотом: «17 октября». Вместе с тем Витте не был убеждённым демократом, считал, что «нынешний мировой конституционализм есть историческая фаза движения народов. Через десятки, сотни лет человечество найдёт другие формы. Может быть, опять родится стремление к единоличному управлению». Сам Витте видел себя неким «варягом, которого будто Россия зовёт к себе володеть ею…» (из письма Витте К. П. Победоносцеву).

С. Ю. Витте был почётным членом Академии наук, Вольного экономического общества, Русского географического общества и других обществ. Имел множество российских и иностранных орденов и других наград. Один из орденов ему был пожалован германским императором; на вопрос, по какому поводу он его получил, Витте ответил, что никаких заслуг перед прусской короной за собой не знает, «а так как орден дан Вильгельмом мне, а не мной Вильгельму, то за ответом надо обращаться к германскому императору».

Многие современники считали, что у Витте был несносный характер. К людям он относился небрежно и потребительски, старался иметь дела лишь с теми, кто был нужен в тот или иной момент.

Почти все авторы, изучавшие жизнь и деятельность С. Ю. Витте, отмечали его стремление к власти. По мнению историка В. Л. Степанова, для Витте «материальные блага значили всегда несравненно меньше, чем перспектива блестящей служебной карьеры». Ради достижения власти Витте готов был к компромиссам и временным союзам, был очень прагматичен и не имел твёрдых убеждений по многим принципиальным вопросам («либералы ругают Витте, что он фальшив, что не знаешь, какого он направления»). Н. Н. Изнар писал о Сергее Юльевиче: «Если ему на его жизненном пути стал бы чинить препятствия родной отец, он не призадумался бы его устранить самыми жестокими средствами». Мемуарист привёл также характеристику, которую дал Витте один из его сотрудников в Обществе Юго-Западных железных дорог П. А. Скальковский: «Вы увидите, — сказал он мне, — что теперь все его (Витте) помышления будут направлены к тому, чтобы добиться министерского кресла. Когда он будет сделан министром, он будет стремиться сделаться премьером, если к тому времени такая должность будет у нас существовать. Но и на этом он не остановится и будет добиваться поста президента республики. Для его честолюбия нет пределов».

Вместе с тем современники отмечали, что Витте не было равных «в искусстве достигать ближайшие конкретные цели, будь то низвержение противника или заключение займа и даже договора; при этом он совершенно лишён способности к высшим государственным концепциям, совершенно не сведущ в истории и в условиях государственной жизни». Товарищ (заместитель) управделами Совета министров А. С. Путилов писал, что в образе действий Витте «нельзя видеть того холодного расчёта, который обычно руководит действием государственных мужей. Он большей частью действует под влиянием минутного впечатления, только ум и наглость позволяют ему это скрыть и подыскать высокие государственные соображения, побудившие его на этот шаг».

Сам Витте писал: «Негодяи из левых совершают гадкие дела большей частью из принципа, из идеи, а негодяи из правых всегда из корысти и из подлости, что мы видим и теперь в России». Для достижения своих целей Витте использовал все средства: лесть, интриги, распространение слухов и сплетен. По всей видимости, Сергей Юльевич не чурался и давать взятки. Беспринципность Витте подтверждает и А. В. Богданович. Она писала, что для Витте «все средства годны для достижения цели… Про Витте много тёмного рассказывают, хотя все единодушно признают, что он умён». Также А. В. Богданович отмечала, что именно Витте «свалил Абазу» и часто подкупал газеты для увеличения своей популярности. Есть предположения, что Витте регулярно выдавал определённым газетам «скрытые субсидии».

Витте страдал болезненным самомнением и самолюбием. По его словам, «чувство “я” — чувство эгоизма в хорошем и дурном смысле — есть одно из чувств, наиболее сильных в человеке». Из-за самолюбия Витте не признавал своих ошибок и зачастую сваливал вину на подчинённых. Сергей Юльевич считал, что у него от природы музыкальный талант. Пытался петь арии, но, как отмечали современники, выходило это «пискляво и неприятно». По словам Коковцова, «в его характере всегда было немало склонности к довольно смелым заявлениям. Самовозвеличение, присвоение себе небывалых деяний, похвальба тем, чего не было на самом деле, не раз замечались людьми, приходившими с ним в близкое соприкосновение, и часто это происходило в такой обстановке, которая была даже невыгодна самому Витте». В воспоминаниях В. Н. Коковцов пишет о том, что Витте часто хвастался: «Не раз происходили презабавные кви-про-кво: Витте спорил, что играли Шуберта, когда на самом деле это был Шопен, а по части Мендельсона он всегда говорил, что его можно разбудить ночью и он без ошибки скажет с первой ноты, что именно сыграно. Верхом его музыкального хвастовства было, однако, событие, рассказанное мне по этому поводу тем же спутником Витте В. И. Тимирязевым. Княгиня Бюлова как-то спросила Витте за обедом, на каком инструменте играл он в его молодые годы. Он ответил, не запинаясь, что играл на всех инструментах, и когда хозяйка попыталась было сказать, что такого явления она ещё не встречала во всю свою музыкальную жизнь, то Витте без малейшего смущения парировал её сомнение неожиданным образом, сказавши, что это в Германии музыкальное образование так специализировалось, что каждый избирает себе определённый инструмент, тогда как в их доме все дети играли на всех инструментах, почему он и мог при поступлении в университет в Одессе организовать чуть ли не в одну неделю первоклассный оркестр из 200 музыкантов, которым он дирижировал во всех публичных концертах. После этого рассказа, заключил Тимирязев, разговоры на музыкальные темы по вечерам и за обедами как-то прекратились, и сама хозяйка, со свойственным ей тактом, переводила разговоры на иные, более упрощённые темы. В описываемом мною случае Витте задался целью просто “очаровать” своих собеседников и говорил им то, что, ему казалось, должно было им быть особенно приятно, нимало не справляясь с тем, верно ли это или просто неверно, и ещё менее справляясь с тем, не может ли его заявление выйти на свет Божий».

Сохранилось интересное воспоминание А. А. Кофода о встрече с Витте: «Я должен был посетить как Витте, так и его врага Коковцова. Каждый из них должен был получить от меня изящно переплетённый экземпляр моей книги с посвящением на титульном листе “его высокопревосходительству”. В те времена было довольно просто пройти к русскому министру. Только к министру иностранных дел и позднее к Столыпину нельзя было пройти без предварительной договорённости. Был риск прийти напрасно, но, если данный министр не был на совещании или как-то иначе сильно занят, как правило, сразу же можно было пройти к нему, если, конечно, он более или менее имел представление о просящем аудиенцию и именно поэтому ничего не имел против него. Потому что и такое ведь могло быть. Сначала я пошёл к Витте. Меня провели в странное помещение, совершенно пустую комнату — ни стула, ни стола. Она была явно рассчитана на то, чтобы не соблазнять ищущих аудиенции задерживаться здесь дольше, чем это необходимо. Витте, впрочем, не заставил себя ждать. Он принял меня небрежно — без носа. Его он потерял на заре юности. Уточню: не нос, необходимый в финансовой политике, а телесный нос, который он восполнял прекрасно сделанным искусственным. Этот последний, должно быть, немало мешал ему, потому что если он не считал, что нужно быть одетым в государственное платье, то не надевал и носа. Во время визита Витте в Копенгаген одна из столичных газет описывала его нос как странную фигуру, кончавшуюся неожиданно плоско. “Ага, — подумал я, когда прочитал это, — он без большого уважения относится к мнению копенгагенцев о своей внешности”. Моё мнение относительно этого он также не ставил высоко. Он поблагодарил за книгу и сразу же исчез с нею».

Витте любил поесть, за едой обычно выпивал полбутылки шампанского. По воспоминаниям поэта и переводчика И. И. Тхоржевского, «раз как-то за завтраком, выпив за едой, как всегда, обычную полубутылку шампанского, Витте с горя расшутился и стал уверять, что хотя ни золотая валюта, ни Портсмут, ни конституция не дали ему славы и не дадут бессмертия, но у него всё-таки есть ещё один, последний шанс. Есть только одна прочная слава на земле — единственная — кулинарная; надо связать своё имя с каким-нибудь блюдом. Есть беф-Строганов, скобелевские битки… “Гурьев был министром финансов, наверное, хуже меня, а навсегда его имя знаменито! Почему? Благодаря гурьевской каше”. — Вот и надо, мол, изобрести какие-нибудь “витевские пирожки”, тогда это, и только это, останется. Он в этот день рассчитывал — в видах бессмертия — на свои крошечные горячие ватрушки с ледяной зернистой икрой — к водке».

Сведения о привязанности Витте к вкусной еде и роскоши в быту оставил и чиновник П. П. Менделеев, описывая дом Витте: «Ковры, чудная дворцовая мебель, приёмная, комната супруги премьера, утопающая в ландышах и белой сирени из дворцовых оранжерей… Витте, видимо, очень любил хорошо пожить. Меню его завтраков и обедов могло бы удовлетворить самых причудливых гастрономов. И вино было соответствующего достоинства. За каждым обедом и завтраком Витте выпивал по бокалу шампанского. Он утверждал, что это полезно для его нервной системы. К кофею подавали шоколадные конфеты… Общий разговор шёл легко, непринуждённо, большей частью касался светских, театральных, художественных и литературных новостей… Обыкновенно Матильда Ивановна оживлённо рассказывала о том, где была, кого видела, передавала светские сплетни. Витте ласково, с любовью её слушал, прерывая короткими замечаниями. Когда же бывал в хорошем настроении, подшучивал над ней; даже бывало, horribile dictu (страшно произнести), бросал в неё хлебным шариком».

Ряд современников, в том числе общественный деятель и публицист К. Ф. Головин, отмечали высокую работоспособность Витте. Головин писал: «Работоспособностью он отличался необычайной. Энергией он превосходил значительно всех своих коллег… но едва ли желающие видеть в нём прежде всего преобразователя не ошибаются насчёт богатства его творчества».

Вместе с тем некоторые современники и историки весьма критически относятся к такому мнению. Например, А. В. Пыжиков отмечает: «Министр финансов не “горел” на посту. На светском рауте некая дама стала умиляться его работоспособностью, но растроганный министр, перечислив основные сферы деятельности ведомства, заметил, что всё это многообразное хозяйство ведут его подчинённые. Сам же он лишь принимает доклады у директоров департаментов или их заместителей, на что уходит по полчаса на каждого, и в результате у него масса свободного времени. Как заметил служивший в системе Министерства финансов и передавший этот разговор С. И. Шидловский, если в этом и была доля преувеличения, то небольшая. Виттевское признание выглядело нонсенсом для современников, знавших о перегруженности работой высших должностных лиц, начиная с начальников отделений, не говоря о министрах».

Всемирную известность Витте принесли его мемуары, опубликованные под названием «Воспоминания». Над мемуарами Сергей Юльевич начал работать после выхода в отставку, и о существовании рукописи было известно ещё при его жизни. Полиция и русское посольство в Париже пытались найти материалы. Обыски после смерти Витте проводились и в его особняке на Каменноостровском проспекте в Санкт-Петербурге, и на его заграничной вилле в Биаррице. Поиски были безуспешными, поскольку рукопись хранилась в одном из парижских банков на имя его жены и незадолго до смерти Витте была отправлена на имя другого лица. Сохранилось воспоминание одного из современников, что, находясь в эмиграции, вдова Витте говорила ему: «Знаете ли Вы, что, когда Сергей Юльевич в 1905 году был в Америке, Шифф (один из наиболее крупных нью-йоркских банкиров) предлагал миллион долларов за продажу авторских прав. Я напомню теперь Шиффу об этом». Судя по всему, сделка не состоялась, так как рукопись была опубликована в 1921 году в берлинском издательстве «Слово», вскоре после этого мемуары были изданы на английском языке. В 1923 году в СССР «Воспоминания» были опубликованы с предисловием академика М. Н. Покровского. По характеристике Большой советской энциклопедии (первого издания), эти мемуары «дают ценнейший материал для характеристики самого Витте и являются настоящим рудником не всегда вполне достоверных анекдотов o жизни высшего общества, бюрократии и двора последних трёх Романовых».

Бывший директор Департамента полиции А. А. Лопухин писал о мемуарах: «Как бы ни смягчать мнение о них, их нельзя рассматривать иначе как свидетельство полной потери автором малейших признаков достоинства». По словам современного историка А. В. Пыжикова, главное, что обнаруживается в мемуарах Сергея Юльевича, — «это самопрезентация Витте в качестве главного модернизатора России, окружённого отсталыми и косными людьми… Всё закончилось исследованиями, несмотря на добротный уровень, являющимися лишь иллюстрацией к виттевским мемуарам».

Известно, что Витте опубликовал и ряд научных работ. Однако историк А. В. Пыжиков отмечает ряд противоречий в трудах, вышедших под именем Витте. А появление известной брошюры Витте «Национальная экономика и Фридрих Лист» сопровождалось слухами о том, что настоящим автором работы являлся первый муж Матильды Лисаневич (второй жены Витте), который из-за болезни и смерти не смог её опубликовать. Современники иронизировали по этому поводу: брошюра досталась Витте в качестве приданого. Историк Пыжиков отмечает, что «об отстранённости Витте от каких-либо интеллектуальных занятий свидетельствует то, что, заняв пост министра финансов, он предлагал выселить Императорскую публичную библиотеку из здания на Невском проспекте и приспособить освободившиеся помещения под фондовую биржу и Государственный банк. Такое безразличие к научно-просветительской цитадели говорит о многом. Лишь протесты научных авторитетов того времени… не дали осуществиться задуманному».

В Российском государственном историческом архиве Санкт-Петербурга, а также в Бахметьевском архиве в Колумбийском университете Нью-Йорка сохранился большой фонд документов, связанных с Витте. В Бахметьевский архив документы продала приёмная дочь Сергея Юльевича. Несмотря на обилие информации об этой колоритной фигуре, один из современников очерк о нём завершил словами «он умер неразгаданным».

О личной жизни Витте также известно немало. Современники подчёркивали, что влюблялся Сергей Юльевич в основном в замужних женщин. Первой женой Витте была дочь предводителя черниговского дворянства (Спиридонова). Витте добился её развода с мужем и женился на ней. Браку не препятствовал и Александр III, сказав: «По мне, женитесь хоть на козе. Лишь бы дело шло. Пусть Победоносцев поможет с разводом».

Вторая жена — Матильда Исааковна (Мария Ивановна) Нурок (по другим сведениям, Хотимская), в первом браке Лисаневич. С ней Витте начал встречаться, когда она ещё была замужем. По словам современников, Матильда была хорошо известна среди петербургской «золотой молодёжи». В книге И. Н. Бродского «Наши министры» Матильда охарактеризована как «интересная женщина и весёлая собутыльница». По словам автора книги, «в её уютную квартиру на одной из модных улиц Петербурга получали доступ только самые блестящие из представителей петербургской золотой молодёжи, и именно настоящей “золотой”, а не “золочёной”, которой развелось за последнее время очень много». Если верить автору книги «Наши министры», отец Матильды Янкель Абрамович Нурок держал в Петербурге «дом свиданий» для великосветской публики.

У Матильды от первого брака была дочь Вера, но это не остановило Витте. С помощью денег и угроз он добился развода Матильды с мужем. По некоторым данным, Витте заплатил мужу будущей жены большую сумму. По словам современников, благодаря второй жене Витте отучился сквернословить и научился немного говорить по-французски и по-немецки. И. Н. Бродский в своей книге пишет о Теви (то есть Витте): «Наглый и находчивый во всех случаях своей жизни, терялся и робел перед этой женщиной, заполнившей его всего без остатка».

Новые золотые монеты, выпущенные после реформы Витте, были прозваны в России «матильдорами» (или «матильдорками») — по имени его жены Матильды (производное от «луидор» — «золотой Людовика»). Пятирублёвую золотую монету в народе называли также «Виттекиндером». Матильда могла помогать Витте по некоторым вопросам. Например, по данным царской охранки известно, что она с какими-то целями посещала Г. Распутина.

По словам писателя и публициста И. И. Колышко, «трудно сказать, что в этой книге (“Наши министры”) является правдой, а что вымыслом, но некоторые приведённые в ней подробности подтверждаются другими источниками». И. И. Колышко отмечал, что «влюблённость Витте обошлась и ему, и России недёшево. Супруга министра финансов оказалась весьма честолюбивой. Её мечтой стало: пользоваться привилегиями своего положения. Но поперёк им стало её прошлое. Никакими мерами в царствование Александра III это прошлое не удалось затушевать: императрица Мария Фёдоровна категорически заявила, что мадам Витте порога её дворца не переступит. И в этом вопросе даже железная воля её супруга оказалась бессильной: жену министра финансов она игнорировала… Бушевавший в душе честолюбивой женщины ад испепелил в душе влюблённого супруга все остальные чувства. К царствованию Николая II Витте подошёл не только в ореоле “гениального” реформатора, но и в терновом венце супруга насмерть униженной и оскорблённой женщины». И. И. Колышко, хорошо знавший Витте лично, отмечал, что одним из покровителей министра финансов был князь Н. Д. Оболенский (известный в свете как «Котик») — «личность обаятельная, из семьи обедневшей, но связанной родственными узами с высшей аристократией. Красавец “Котик”, блестящий конногвардеец, пал к ногам мадам Витте, когда она ещё была мадам Лисаневич. О романе этом знал весь Петербург. Ежегодные поездки трио за границу сопровождались всегда теми же лаконическими извещениями иностранных газет: “В Х. прибыл граф Витте с супругой и князем Оболенским…” “Котик” очаровал и царскую семью. Назначенный флигель-адъютантом, он стал как бы членом этой семьи. Императрица и великие княжны жить без него не могли. По рукам ходили фотографии “Котика”, окружённого царской семьёй… “Котик” был далёк от всякой политики и на царя никакого влияния не имел. Витте он поддерживал не прямо. Но косвенно и он был его опорой, ибо секрет полишинеля был известен и в Царском. “Котик” упросил царицу нарушить запрет, наложенный императрицей-матерью, и дать доступ ко двору опальной министерше”. Колышко также считал, что “со смерти Александра III и до мая 1906 года Россией правила очаровательная мадам Витте. Правление это, целиком сконденсированное на упрочении власти мужа, на извлечении для себя наибольших выгод и на реванше за минувшие унижения, было правлением беспринципного оппортунизма и разложения всех здоровых сил страны. Не было уже речи о реформах… Ловкость рук мадам Витте не ограничивалась дворами и знатью, — она в той же мере простёрлась и в сторону плутократии. С заднего крыльца и без доклада входили в министерские апартаменты банкиры и дельцы — входили не к министру, а к министерше. Великих князей сменяли братья Рафаловичи, Ротштейны, Каменки — повелители банков, хозяева биржи… Сигналом к тому послужила смерть Александра III. Биржи встретили её общим подъёмом (превратившимся в свистопляску)… Из Парижа, Брюсселя, Берлина нагрянула в Петербург куча дельцов, часто сомнительного прошлого, с наглыми предложениями. Когда их спрашивали, есть ли у них деньги, они отвечали: “Будут, когда мы получим концессии”. И они получали эти концессии, если находили ход в гостиную мадам Витте».

По мнению И. И. Колышко, «Витте, казалось бы, мог почить на лаврах. Но… Властолюбию и честолюбию временщика, подогреваемым его супругой, не было пределов. Как в “Золотой рыбке”, Витте захотел, чтобы прислуживала ему за столом эта самая рыбка. Первые его столкновения с императором Николаем II начались на этой почве. Во время одного из его докладов в Царском Селе, когда он, со свойственной ему авторитетностью и грубостью, требовал подписи царя на одном из указов, шедших вразрез с мнением большинства Государственного совета, царь поднялся, подошёл к окну и, слушая своего министра, барабанил по стеклу. На губах его бродила загадочная улыбка, глаза весело искрились. И вот от окна раздались “деликатные” слова, прогремевшие над временщиком, как гром в ясный день. — “Сергей Юльевич, вы и впрямь считаете меня за мальчика”. Витте помертвел. Именно это выражение употребил он в одной из бесед с Вильгельмом, в одну из своих заграничных поездок».

После смерти Витте второй супруге в наследство остались особняки в Санкт-Петербурге (в советское время в бывшем Санкт-Петербургском особняке Витте располагалась детская музыкальная школа) и в европейских городах, крупные суммы в банках Берлина и Лондона, дача около Сочи.

Поскольку своих детей у Витте не было, он просил разрешения у Николая II передать свой титул сыну приёмной дочери Веры, но согласия не получил. Две падчерицы официально получили его фамилию и отчество. Одна из падчериц (Софья) жила в Европе, вышла замуж за своего кузена, известного сомнительными финансовыми операциями в период работы в Министерстве финансов, а также пристрастием к азартным играм, из-за которого полностью разорился. Их сын был репрессирован в советское время.

Другая приёмная дочь (Вера) вышла замуж за дипломата, проживала во Франции. В эмиграции опубликовала воспоминания — «Записки девочки», опубликованные на русском языке (с предисловием внучки) уже в начале XXI века (к печати публикация была подготовлена государственным деятелем, экс-министром финансов Б. Г. Фёдоровым). Потомки Веры в настоящее время живут во Франции. Основательница Теософского общества Е. Блаватская приходилась С. Ю. Витте двоюродной сестрой. Идеи Е. Блаватской о том, чтобы «сформировать ядро всемирного Братства без различия расы, национальности, пола, касты, вероисповедания, цвета кожи», во многом стали основой современного движения нью-эйдж.

С. Ю. Витте вызывал интерес у деятелей искусства. Портрет Витте П. А. Трубецкого находится в Русском музее, там же хранится бронзовая скульптура его работы — Витте с собакой. Наиболее известен портрет Витте кисти И. Е. Репина, хранящийся в Третьяковской галерее. Также И. Е. Репин вместе с помощниками в течение двух лет выполнил заказ к 100-летию Государственного совета, создав монументальное полотно, на котором было изображено 81 лицо: «Торжественное заседание Государственного совета 7 мая 1901 года». Среди высших государственных деятелей империи, позировавших долгое время художнику, был и министр финансов Сергей Юльевич Витте. На картине Репина Витте предстаёт как волевой человек. Не обошёл вниманием личность С. Ю. Витте и писатель В. С. Пикуль. В его романе «Нечистая сила» образ Витте описывается так: «Снаружи грецкий орех прост, но стоит его расколоть, как поражаешься, сколько сложнейших извилин, будто в мозгу человека, кроется под его скорлупой. Человек — глыба с крохотной головкой ужа и с искусственным носом из гуттаперчи (ибо природный нос отгнил сам по себе), Витте был давно подозреваем в связях с “жидомасонскою” тайной ферулой Европы; приятельские отношения с кайзером Вильгельмом II, банкирами-сионистами Ротшильдами и Мендельсонами… Левые считали Витте правым, а правые почему-то причисляли к левым. Черносотенцам он казался нетерпимым как опасный либерал, а либералы ненавидели его как черносотенца…»

Образ Витте присутствует в нескольких художественных фильмах, посвящённых событиям конца XIX — начала XX века.

В 2001 году в Москве одна из улиц была названа аллея Витте. В столице существует Московский университет им. С. Ю. Витте. Памятники Витте установлены в Москве (статуя графа установлена среди фигур знаменитых деятелей железнодорожной отрасли России XIX века), Нижнем Новгороде и Омске. Банк России выпустил памятную монету, посвящённую Витте. В 2000-е годы в серии «Памятники экономической мысли» (издательство «Наука») были опубликованы пять томов «Собрание сочинений и документальных материалов», связанных с Витте.

Во многом на Витте ориентировались реформаторы 1920-х годов, эпохи НЭПа. Однако особенно популярной фигура Витте становится в 1990-е годы. За последние десятилетия были опубликованы сотни научных работ, в той или иной степени затрагивающих личность и деятельность Витте. Показательно, что почти половина всей литературы, посвящённой министрам финансов Российской империи и СССР, относится к Витте. Его можно назвать самым знаменитым министром финансов России в настоящее время. По словам биографа Витте С. Ильина, «с каждым годом всё сложнее делается даже простой учёт всех печатных материалов о С. Ю. Витте».

Популярность имени Витте связана не только с тем, что он явился автором одной из наиболее масштабных (и неоднозначных) денежных реформ в истории России, но и в немалой степени с тем, что этот человек ещё при жизни начал работать над созданием своего образа для потомков (мемуары, подкуп журналистов и т.д.).

В настоящее время преобладают положительные оценки деятельности Витте. Основная масса литературы, посвящённой ему, практически не содержит каких-либо критических оценок, столь характерных для отзывов о Сергее Юльевиче его современников. В 1999 году Конгрессом российских деловых людей и фондом Витте учреждена золотая медаль на муаровой ленте цветов герба Витте «За помыслы и деяния. В память 150-летия С. Ю. Витте». Ею были награждены Е. М. Примаков, С. В. Степашин и другие известные государственные деятели.

Очерк о С. Ю. Витте хотелось бы закончить словами И. И. Колышко: «Родись Витте американцем — он стал бы миллиардером; в диких прериях собрал бы неисчислимые стада; в Калифорнии открыл бы золотую жилу; среди индейцев стал бы вождём; среди разбойников — атаманом. И это не потому, что голова его была полна проектов, что сердце кипело мужеством, что хотелось подвига, — в голове его был часовой механизм организатора, овечье сердце вспухало от страха и жажды земных благ, мстительности и интриганства, а хотелось ему только первоисточника всех наслаждений — власти. Вот именно этот подход к власти, как к тучьему коровьему вымени, и делал его у власти дикарём… Дикарём он ворвался на российский Олимп и дикарём его покинул».

Отправить