Бунге

Николай

Христианович

(1823–1895)

Николай Христианович Бунге родился в Царском Селе. Его дед из Пруссии переехал в Россию, где заведовал аптекой. Отец — работал детским врачом и преподавал в Киеве. Отец Н. Х. Бунге, по словам современников, «отличался замечательной скромностью, отсутствием всякого тщеславия и любви к обогащению». Николай Христианович учился в Киевской гимназии, которую окончил с золотой медалью. Затем поступил в Киевский университет на юридический факультет.

После окончания учёбы в университете Н. Х. Бунге преподавал право в Нежинском лицее. Известно, что, помимо этого, начинающий преподаватель на дому давал уроки иностранных языков лицеистам. Николай Христианович ещё с детства хорошо знал французский, немецкий и английский языки.

После защиты магистерской диссертации, посвящённой исследованию начал торгового законодательства Петра Великого, работал исполняющим должность адъюнкта Киевского университета по кафедре политической экономии и статистики.

Спустя какое-то время после защиты докторской диссертации на тему «Теория кредита» Н. Х. Бунге в звании профессора переводится на кафедру полицейского права. Николай Христианович активно занимался научной работой. Он опубликовал более 60 научных работ, в том числе «Курс статистики», «Основания политической экономии», «Промышленность и её ограничения», «Гармония хозяйственных отношений», «Банковские законы и банковская политика», «О восстановлении металлического обращения в России» и др. Кроме того, Бунге был известен и как публицист, активно сотрудничавший с «Русским вестником», «Отечественными записками», «Экономическим указателем» и другими периодическими изданиями. В период с 1859 по 1880 год неоднократно занимал должность ректора Киевского университета.

Преподаватель Бунге пользовался большим успехом у студентов. Как отмечал В. С. Чеважевский, ученик Николая Христиановича, «…ещё более, чем лектор, Н. Х. Бунге влиял на студентов своей нравственной чистотой». Ещё один ученик писал о Бунге: «Что влекло нас, молодых студентов, к этому осторожному мыслителю, аудитория которого была полна слушателей, и почти каждый выпуск давал молодых экономистов, с увлечением работавших под его руководством? Это была не одна мощная сила его ума и учёности, перед которой мы преклонялись. У нас была другая, более интимная, невидимая постороннему глазу духовная связь. Молодым сердцем мы чуяли, что в нашем осторожном и сдержанном профессоре, в нашем холодном мудреце, как мы его в шутку называли, есть что-то нам родное и близкое. Этот холодный с виду мудрец был весь проникнут недосягаемым нравственным идеализмом, за его ироничной улыбкой, которая так часто смущала и которой мы так боялись, от нас не скрывалось нежное, любящее, отзывчивое и бесконечно доброе сердце». «Между нами не было ни одного, который отказал бы ему в безусловном уважении, — отмечал писатель В. Г. Авсеенко. — Николай Христианович был неизменным представителем законности, справедливости, долга, серьёзного отношения ко всякому серьёзному делу». При всём том он был очень живой человек, без всякой примеси педантизма, отзывчивый на «все общественные и культурные интересы… На экзамене достойный студент никогда не мог срезаться; в комиссии, где он был членом, необдуманное или пристрастное мнение никогда не могло восторжествовать… Такие люди редки и — необыкновенно полезны…». Студент тех лет Ф. Э. Ромер вспоминал: «Трудно вообразить себе лектора более строго последовательного, более ясного, более точного в выборе выражений, чем Н. Х. Бунге. Я, по крайней мере, в этом отношении не знаю не только кого-либо ему равного, но и даже и близко подходящего. Слушатель Николая Христиановича совершенно забывал дать себе отчёт в том, красноречив лектор или нет, увлекается он или говорит спокойно; слушателю было не до этого. Он с напряжением всего своего внимания ловил каждую произносимую фразу, потому что ни одна из них не произносилась праздно, и пропуск мимо ушей какого-нибудь десятка слов, точно в математической выкладке, нарушал логическое течение и затруднял понимание излагаемой темы». Бывший студент Бунге, юрист А. В. Романович-Славатинский характеризовал его как человека «редкого по своей привлекательности и симпатичности нрава… В нём живой и находчивый ум сочетался с мягким, благородным сердцем. Он привлекал людей своими мягкими, изящными манерами, своей обходительностью и приветливостью… Он страстно любил науку и верил в силу знания. Просвещённый, он жаждал, чтобы просвещение распространялось по русской земле, к которой он относился с искренним, горячим патриотизмом… Он учил студентов иностранным языкам, вводя их в сокровищницу европейской литературы. Я помню, как от него приносились Байрон, Шиллер, Гёте…». Оценивая Николая Христиановича как учёного и преподавателя, Романович-Славатинский утверждал, что он «мог бы быть звездой первой величины не только в Нежинском лицее, но и в любом европейском университете… Будь побольше на Руси таких людей, не было бы некрасовского вопроса: “Кому на Руси жить хорошо?”».

По совместительству Бунге преподавал в Киевском институте благородных девиц. Воспитанницы полагали «за честь» учиться у него и «боялись уронить себя в его глазах».

Исследователь деятельности Н. Х. Бунге В. Л. Степанов характеризует его как профессора-просветителя. Бунге принимал участие в разработке либерального университетского устава. Входил в так называемый либеральный «триумвират» преподавателей университета, проводивших мягкую политику по отношению к студентам и не препятствовавших проведению студенческих собраний. В Киевском университете Бунге многое сделал для сокращения нищеты, господствовавшей среди студентов.

С середины 1850-х годов Николай Христианович поддерживал постоянные связи с либеральными кругами России. Познакомился с братьями Н.А. и Д. А. Милютиными, К. Д. Кавелиным и другими государственными деятелями того времени. В 1859–1860 годах Бунге участвовал в подготовке крестьянской реформы, входил в состав Редакционных комиссий, участвовал в разработке выкупной операции. Также Николай Христианович избирался в органы городского самоуправления, возглавлял финансовую комиссию по составлению бюджетной сметы Киева. С 1862 года, помимо преподавания в университете, работал управляющим Киевской конторой Госбанка.

В либеральный период правления Александра II будущий министр выступал сторонником развития в России частной собственности и предпринимательства. По его инициативе в Киеве в это время создавались частные коммерческие банки.

При Александре III профессор изменил свои взгляды, стал сторонником протекционизма и высказывался о необходимости усиления государственного вмешательства в экономику. В этом он был схож с Е. Ф. Канкриным, к которому Николай Христианович относился с большим уважением, называя время его управления министерством «золотым веком российских финансов».

Предположительно при поддержке М. Т. Лорис-Меликова в 1880 году Н. Х. Бунге был приглашён на службу в Министерство финансов на должность товарища министра С. А. Грейга, а затем А. А. Абазы. По свидетельствам современников, у Грейга и Бунге были сложные отношения.

После отставки министра финансов А. А. Абазы (игрока и авантюриста) Александр III на освободившуюся должность назначил Бунге. На выбор императора повлияла известность Николая Христиановича как учёного, а также его безупречная репутация. Как отмечали современники, Александр III «как человека его уважал». Есть мнения, что карьерному взлёту Бунге помогли его хорошие отношения с государственным контролёром Д. М. Сольским, имевшим большой вес в системе финансового управления Российской империей. А вот С. Ю. Витте выдвижение Бунге в товарищи и министры финансов приписывал себе. В своих мемуарах он отмечал: «По моему мнению, Н. X. Бунге был один из лучших в России профессоров по финансовому праву; человек он был вообще в высокой степени образованный и почтенный: от других министров финансов он отличался тем, что он занимался законами денежного обращения… В то время вопрос об установлении правильного денежного обращения — был самым главным для России, потому что без этого нельзя было установить и упрочить наши финансы… Так как Бунге данный вопрос изучал и был убеждённым сторонником необходимости восстановить металлическое обращение, основанное на золоте, то я на него и указал гр. Лорис-Меликову, и вследствие моего указания Бунге через несколько месяцев получил предложение занять пост товарища министра финансов». Однако информация о том, что именно Витте обеспечил назначение Николая Христиановича, другими источниками не подтверждается. По словам государственного секретаря А. А. Половцова, на назначение Бунге повлиял М. Х. Рейтерн. Половцов также отмечал, что Н. Х. Бунге первое время отказывался от назначения, считал «что не имеет надлежащего чиновного старшинства». Николай Христианович дал согласие стать министром финансов только по настоянию Александра III, при этом на аудиенции с императором в Гатчине он признался, что «считает себя теоретиком, не довольно подготовленным к самостоятельному управлению Министерством финансов».

Николай Христианович отчётливо понимал непрочность своего положения. Современники вспоминают, что на следующий день после назначения он сказал знакомым: «Калоши и зонтик мои в порядке — я готов уйти отсюда в каждую минуту». Известно, что он даже полностью не разбирал свои чемоданы, чтобы быть готовым в любой момент покинуть казённую квартиру.

Назначение Н. Х. Бунге вызвало среди многих раздражение, поскольку он воспринимался чиновниками Санкт-Петербурга как некое «инородное тело», как теоретик, имевший весьма скромное происхождение и мягкий характер. Половцов уже при назначении высказался о том, «Бунге — почтенный труженик, книжный теоретик, но в нём нет ни энергии, ни уменья руководить прениями, вести людей и дела к твёрдо сознанной цели; он растеряется, и его съедят».

Если говорить об оценках деятельности профессора в качестве министра финансов, данных его современниками, то большинство из них сводилось к тому, что Николай Христианович был просвещённым, кристально чистым человеком, но для должности министра финансов он не подходил. Так, по описанию А. А. Половцова, «Бунге, маленький, весь съёжившийся старичок с улыбкой вольтеровской статуи, скромно выступает в столь многочисленных денежных вопросах, говорит хорошо, но, к сожалению, отступает при сколько-нибудь упорном натиске, не всегда владея нужным запасом аргументов или надлежащей заранее обдуманностью».

По словам правоведа, философа и историка Б. Н. Чичерина, «это была утлая ладья, созданная для маленького пруда и пущенная в безбрежное море петербургских дел и интриг». Государственный деятель того времени Е. А. Перетц отмечал: «Бунге — на мои глаза — умный, вообще — просвещённый и хороший человек. Только не был бы он скорее профессором, чем министром». По характеристике, данной князем В. П. Мещерским, Николай Христианович «был одним из почтеннейших, по чистоте и честности, государственных людей своего времени, он не знал ни интриги против кого бы то ни было, ни интриги против него самого, первое он отталкивал от себя как недостойное его, как честного человека, а второе вызывало в нём добродушно-презрительную улыбку».

Немногочисленные критические оценки Н. Х. Бунге в основном принадлежат сотрудникам финансового ведомства, в частности Н. А. Качалову, уволенному из министерства по инициативе Николая Христиановича. По словам Качалова, «Бунге смотрел на каждого высокопоставленного как на силу, которой следовало угождать и исполнять все их просьбы; затем страшно боялся газетных статей, и каждая критическая статья доводила его до лихорадки». Также из воспоминаний Качалова следовало, что министр требовал, чтобы тот «почистил личный состав, то есть уволил бы несколько чиновников». В итоге якобы ему самому пришлось оставить министерство. Видимо, из-за обиды Качалов так писал о Николае Христиановиче: «Посаженный на министерский стул, на него навалилась масса чисто финансового дела, при расстроенных финансах, и, кроме того, также масса административной работы, которой он никогда не занимался и, по присущей профессору односторонности, не мог скоро привыкнуть, и потому все административные доклады он утверждал с боязнью и нервным волнением».

Работники министерства, «не скупясь на недоброжелательные насмешки», сравнивали министра «с экономной монахиней, заведующей в женском монастыре казначейской частью», называли его «мать-казначея», «учёной бездарностью» и т.п.

Пост министра финансов Николай Христианович занимал с 1881 по 1887 год. В отличие от других министров: А. А. Абазы, С. А. Грейга, И. А. Вышнеградского, — Бунге не использовал своё служебное положение для зарабатывания личных капиталов, а жил исключительно за счёт жалованья. Николай Христианович считался очень либеральным министром, в связи с чем К. П. Победоносцев и другие консерваторы обвиняли его в «непонимании условий русской жизни, доктринёрстве, увлечении тлетворными западноевропейскими теориями». Учёный и предприниматель В. И. Ковалевский писал, что появление Бунге «внесло живую струю во всю деятельность Министерства финансов». По его словам, «Бунге был первый из виденных мною министров финансов, в котором чувствовался знаток дела. Он же и первый интересовался по существу, а не по наружности только, вопросом, о котором с ним говорили; в самых противоречиях относился к нему с приёмами добросовестного учёного-исследователя, а не чиновника-тормоза или молодца-краснобая, задавшегося сбивать, во что бы ни стало… Бунге был первым министром финансов, исходившим из твёрдого и ясного сознания, что узкий “финансизм” в тесном смысле должен быть заменён “экономизмом” — широкой экономической политикой, направленной к развитию народного труда и производительных сил страны, и что хотя бы только удовлетворительного финансового положения государства нельзя достигнуть при бедности, бесправности и темноте массы населения». Александр III поручил Бунге строго контролировать сверхсметные расходы, и он, по словам современников, «казавшийся бессильным бороться с мухой, превращался в Геркулеса железной воли и не только министру, но и государю говорил “невозможно”в ответ на просьбу денег».

Программу своих преобразований Бунге сформулировал в докладе 1883 года: «Внимательное изучение слабых сторон нашего хозяйственного строя указывает на необходимость обеспечить правильный рост промышленности достаточным для неё покровительством, укрепить кредитные учреждения, способствуя при том удешевлению кредита; усилить в интересах народа и государства доходность железнодорожных предприятий, установить над ними надлежащий контроль; упрочить кредитно-денежное обращение совокупностью направленных к достижению этой цели постепенно проводимых мер, ввести преобразования в системе налогов, сообразные со строгой справедливостью и обещающие приращение доходов без обременения плательщиков податей; наконец, восстановить превышение доходов над расходами (без чего улучшение финансов немыслимо) ограничением сверхсметных кредитов и соблюдением разумной бережливости во всех отраслях управления».

Николай Христианович проводил политику протекционизма, усиливал государственное вмешательство в экономику, выкупал частные железные дороги, организовывал строительство государственных железных дорог. Был сторонником сокращения вооружённых сил. Его экономическая политика получила дальнейшее развитие при министре финансов И. А. Вышнеградском.

Большое внимание Николай Христианович уделял финансированию металлургии и машиностроения. Он выступал за упорядочение бюджета и денежного обращения. В 1884 году министр начал готовить денежную реформу, которую, к сожалению, ему не удалось реализовать. При Бунге в Государственном банке приступили к накоплению золота за счёт внешних займов. Но попытка сокращения количества кредитных билетов, находящихся в обращении, также не увенчалась успехом. Продолжалась рублёвая спекуляция на заграничных биржах.

Н. Х. Бунге в должности министра финансов пытался проводить социальную политику, указывая на связь между финансовым положением страны и повышением благосостояния населения, выступал за создание рабочих ассоциаций, за развитие фабрично-заводского законодательства. Как писал видный экономист и социолог М. И. Туган-Барановский, Бунге являлся «первым провозвестником в официальной России необходимости социальной политики». Он был противником сельскохозяйственной общины и выступал за масштабные реформы в сельской местности (в дальнейшем его программу осуществлял П. А. Столыпин).

При Н. Х. Бунге были снижены выкупные платежи, подготовлены законы об отмене круговой поруки, создании Крестьянского поземельного банка, отменена подушная подать, снижен размер выкупных платежей для крестьян, повышен государственный земельный налог и др. Также Николай Христианович ставил вопрос об уничтожении различий между податными и не податными сословиями.

Однако, несмотря на все предпринимаемые меры, преодолеть бюджетный дефицит так и не удалось. Одна из причин — неурожаи и депрессия 1880-х годов, которая неблагоприятно влияла на экономику России.

Юрист А. Ф. Кони видел в Бунге воплощение «идеального душевного развития». И. И. Янжул писал о «чарующем впечатлении», которое производили беседы с «этим маленьким старичком с вдумчивым и ласковым взглядом». В воспоминаниях современников министр предстаёт перед нами человеком «невысокого роста, сутуловатым, похожим в профиль на Вольтера, с тихим голосом и неизменной саркастической улыбкой».

Не изменила Бунге и высокая должность: будучи министром, Николай Христианович оставался доступным для общения. Экономист Е. Э. Картавцев в очерке, посвящённом жизни профессора-министра, отмечал, что «стремительное возвышение никак не отразилось на характере и поведении Бунге. Он был по-прежнему прост, доступен и вежлив с любым человеком, независимо от его положения, будь то мелкий чиновник или член Государственного совета».

По словам П. М. Ковалевского, это был «маленький, на тонких ножках, худой немчик, которому вы, наверно, открыли бы ваш рояль для настройки, если бы не знали, что он министр финансов, а не настройщик. Тихие, малолюдные ежедневные приёмы опять заняли место раутов. Каждое утро, минута в минуту в назначенный час неслышно выходила из кабинета едва заметная фигура настройщика, вполголоса спрашивала каждого: “Желаете со мною говорить?” — по-русски нерешительно, а по-французски: “Vous desirez parler avеc moi?” И без шума исчезала. Зато желавшие говорить могли действительно говорить. Полчаса таких разговоров в кабинете выясняли вопрос вполне и давали ему должное разрешение».

Сенатор М. Б. Веселовский вспоминал, как однажды на станции в Гатчине кондуктор не пустил Николая Христиановича в вагон, предназначенный для министров, поскольку тот, как обычно, приехал на вокзал на простом извозчике. Член Государственного совета Н. И. Стояновский вспоминал, как Бунге приехал в Германию для лечения без своего камердинера, не желая его беспокоить.

Как утверждал Ковалевский, Н. Х. Бунге была чужда погоня за популярностью и подделка под чужой тон. По оценке К. А. Скальковского, Бунге «не призывал на враждебную ему печать цензурных громов, а с некоторыми газетными статьями полемизировал не без юмора в сообщениях в “Правительственном вестнике”».

Бунге был отправлен в отставку из-за возраста, слабого здоровья и, самое главное, из-за неумения противодействовать интригам. Как отмечает биограф Н. Х. Бунге В. Л. Степанов, «отсутствие “бойцовских” качеств современники считали признаком слабости… и в “долговечность” министра финансов никто не верил». Как заметил один из чиновников-современников, «Бунге без Абазы то же, что в карточной игре король без туза».

Александра III также считал, что Н. Х. Бунге «недоставало твёрдости характера». «Слабохарактерность» министра финансов отмечается и исследователями. Так, Л. Е. Шепелев писал, что Бунге «был крайне мягкого характера и не умел бороться за реализацию своих идей». Б. В. Ананьич называл министра «человеком, склонным к компромиссам», «нерешительным человеком».

По воспоминаниям Н. А. Качалова, «при поступлении министром Бунге, он был поражён и перепуган массой жалоб словесных, письменных и телеграммами… Его тревожило каждое заявление значительного лица и каждая телеграмма… экспедитора. Началось с того, что редкий день он запиской не приглашал меня к себе для объяснений по важному делу. Оказывалось, что он получал словесную или телеграммную жалобу. В течение месяца таких объяснений было до двухсот, и не было ни одной, по которой я без справок, тут же, на месте не дал разъяснений и Бунге не извинился бы, что напрасно меня потревожил. Несмотря на разъяснения, отношения наши стали портиться и, наконец, дошли до разрыва». Также чиновник писал, что «постоянно находил Бунге взволнованным, и он объявлял мне, например, что весьма важное лицо передало ему, что в Иркутской таможне большие беспорядки, и он просит принять немедленно меры. Я спрашивал, указало ли это лицо, в чём состоят беспорядки, и получал ответ, что влиятельное лицо не знало подробностей, но говорило в общем смысле… На посылку чиновника Бунге не соглашался ввиду большой суммы, потребной на его проезд, и писать к генерал-губернатору отказывался из самолюбия, и потому никаких мер не принималось. По каждой… телеграмме он требовал немедленного объяснения и непременно с нервным волнением».

Влиятельный и консервативно настроенный М. Н. Катков заверял, что «свергнет Бунге», и считал, что вся «мудрость Бунге из немецких книжек». Развернулась масштабная «антибунговская» компания. В своём дневнике государственный секретарь А. А. Половцов отмечал: «В воздухе чувствовалось, что от Бунге пахнет мертвецом, что катковская клика поколебала его положение». Газета-журнал «Гражданин» распространила слух о скором отъезде Бунге в Африку. По словам современного историка В. Л. Степанова, «в аристократических салонах министр финансов стал мишенью для острот. Насмешкам подвергались не только его неприметная внешность, но и фамилия». Николай Христианович в конфликты не вступал. «Дело своё буду делать по совести, а с другими, которые мне солят, пусть рассудит меня Бог», — писал он Победоносцеву. Как отмечает Степанов, «министр финансов с уважением относился к К. П. Победоносцеву, считая его “человеком искренним”». Однако сам Победоносцев также осуждал деятельность Бунге и всё то, что министр «спроста ему выкладывает» на докладах в Гатчине, передавал императору.

Близкий к Победоносцеву Н. П. Смирнов, имевший опыт работы в Министерстве финансов, издал брошюру «Современное состояние наших финансов, причины упадка их и средства к улучшению нашего государственного хозяйства», в которой критиковал деятельность Бунге с позиции «патриотической тревоги». Он писал: «Положение наших финансов занимает в последнее время… всех русских людей», «все чувствуют и видят, что дело стоит плохо и угрожает опасность», «в этом ощущении сходятся все сословия — и государственные люди, и дворянство, и коммерческий люд, и крестьянство». По оценке Смирнова, банковская реформа 1860-х годов сделала недоступным дешёвый государственный кредит дворянскому сословию, стала причиной обнищания широких народных масс и обогащения предпринимателей-нуворишей. Он критиковал Бунге за то, что тот выступал против зарубежных займов и за передачу частных железных дорог государству, за «космополитизм» Министерства финансов, за усиление протекционистской политики, за введение жёсткого правительственного контроля за частными банками. Известно, что с этой публикацией ознакомился и император Александр III.

Важную роль в отставке Бунге сыграл князь В. П. Мещерский, писавший императору: «К великому, но, увы, несомненно, действительному горю России, теперь финансы её в руках опасных людей, и опасных именно для Государя и государства людей. Бунге сам вне всякого упрёка. Это почтенный и честный человек! Но горе в том, что он окружён не только либералами, но прямо врагами монархического строя в России». В газете В. П. Мещерский утверждал, что под началом Бунге «есть какие-то страшные лица, скрытые совсем от чинов Министерства финансов, которые работают против правительства и за анархистов».

Многие современники отмечали, что усидеть на министерском кресле Н. Х. Бунге помешали многочисленные компромиссы, отсутствие твёрдости характера и нежелание бороться за власть. Как отмечал В. Л. Степанов, Бунге не хотел выполнять «правила игры» в среде петербургской бюрократической элиты, никогда не реагировал на нападки и не наносил ответных ударов, не был способен к интригам и закулисной борьбе.

Александр III, несмотря на отставку Бунге, сохранил уважение к бывшему министру и особенно ценил в нём его «душевную чистоту и кристальную честность». Николай Христианович также, несмотря ни на что, продолжал служить императору и России. Когда министр внутренних дел И. Н. Дурново попытался скрыть от императора масштабы голода 1891 года, Бунге сумел донести до Александра III истинную информацию о масштабах трагедии и открыть ему глаза на положение вещей.

В 1887–1895 годах Бунге возглавлял кабинет министров и имел некоторое влияние на своих преемников в Министерстве финансов. Так, он пытался противодействовать государственному курсу на консервацию крестьянской общины.

Николай Христианович подготовил для императора неофициальную секретную записку «Загробные заметки». В ней он излагал идеи преобразования государственного управления, противодействия социализму, смягчение цензуры и др. Бунге называл социализм «злом, от которого гибнут нравственность, долг, свобода, личность».

В 1887–1889 годах Бунге прочёл курс лекций по политической экономии и финансам наследнику престола великому князю Николаю Александровичу. Николай Христианович учил своего ученика:

«1. То, что делается частными лицами на счёт государства, может быть предоставлено им только в том случае, когда они делают это дешевле и лучше.

2. Государство должно помогать частной предприимчивости только тогда, когда этого требуют действительные государственные интересы, а не интересы частного хозяйства.

3. Государство должно браться за те отрасли народной деятельности, которые имеют общеполезный характер».

С 1890 года Бунге — ординарный академик Академии наук по разряду историко-политических наук (политическая экономия и статистика). До конца своей жизни Николай Христианович занимался наукой и не терял связи с бывшими студентами. Один из студентов Бунге вспоминал, «как старый профессор самого лучшего типа, он любил молодость, любил её общество. Многих из нас, и не один раз, приглашал он к себе обедать, совершенно запросто, тет-а-тет, и беседовал, как с равным, вызывая на совершенно откровенное выражение своего мнения».

Бунге никогда не был женат и детей не имел. До смерти матери он жил с ней и заботился о ней. Неизвестны и какие-либо «романтические приключения», связанные с Бунге, хотя женского общества он не избегал и затворником не был. Николай Христианович часто приглашал к обеду гостей, собирал у себя своих бывших студентов, проживающих в Санкт-Петербурге.

Обладая слабым здоровьем, он придерживался строгого распорядка дня, что помогало ему сохранять высокую трудоспособность до преклонных лет. Бунге вставал в пять утра и для разминки колол дрова. Его рабочий день длился 11 часов. В своих потребностях профессор был предельно скромен. Он отказался от казённой квартиры, роскошно обставленной С. А. Грейгом, и оставил себе лишь комнаты, которые ранее занимал М. Х. Рейтерн. Остальные помещения передал под служебные нужды Министерства финансов.

Значительную часть своих доходов министр жертвовал на благотворительность (в основном на нужды учащейся молодёжи и для бедняков). Пожертвования Николай Христианович делал анонимно, и этот факт вскрылся случайно уже после его отставки.

По словам Н. Х. Бунге, он любил «уединение среди жизни шумной», поэтому главной его страстью были книги. Всё свободное время посвящал чтению. В столице профессора прозвали «министр-книжник», «книголюб» и «книгоед». Каждый раз, заходя в книжный магазин, он выходил из него со стопкой новых книг. Николаю Христиановичу удалось собрать большую библиотеку юридической, экономической и политической литературы, которую он после смерти завещал Киевскому университету.

Н. Х. Бунге интересовался не только научной, но и русской, и западноевропейской художественной литературой, вёл обширную переписку с различными крупными учёными и общественными деятелями.

Не имея наследников, Бунге завещал университету 6 тысяч рублей. На эти деньги были учреждены премия его имени за лучшую студенческую работу по экономике, а также пособия нуждающимся отличникам. В Киеве в начале XX века было открыто городское училище имени Бунге. Бумаги бывшего министра были переданы его племянниками на хранение в канцелярию комитета министров. Николай II, внимательно ознакомившись с политическим завещанием бывшего министра, приказал распространить окончательный вариант записки некоторым государственным деятелям. Вообще известие о смерти своего учителя Николай II воспринял с горечью: «Ещё одним верным и опытным советником стало у меня меньше. Кончина его ставит меня в очень трудное положение».

Отправить