Глава 15
Чудеса советского конца
Сейчас будет еще больший зажим, гайки закрутят, так что все тексты свои, пожалуйста, вновь проверьте и ждите тяжелых времен.
ВТОРАЯ ПОЛОВИНА 80-Х НАЧАЛАСЬ ДЛЯ СССР С КОРОНАЦИИ НОВОГО (ПОСЛЕДНЕГО) ГЕНСЕКА МИХАИЛА ГОРБАЧЕВА И ПЕРЕСТРОЕЧНОЙ ОТТЕПЕЛИ.
Макар встретил ее одним из своих главных лирических шлягеров от третьего лица «Она идет по жизни смеясь», снялся еще в одном музыкальном фильме Александра Стефановича «Начни сначала», где в определенной степени сыграл самого себя, а «Машина» наконец-то открыла (сама того не ведая) свою официальную дискографию. В 1986-м на «Мелодии» вышел первый виниловый гигант «МВ» – «В добрый час!», собранный, без согласия и участия группы, из песен, записанных «машинистами» в студиях за прошедшие несколько лет. «Пластинку «В добрый час!» – говорит Макар, – сделали примерно как «Охотников за удачей» в Америке. Что у издателей под рукой было из наших записей, то они на диск и впихнули. Перестройка, вроде все стало можно, подумали на «Мелодии» и срочно забабахали проектик с гарантированным повышенным спросом. Мы эту пластинку, как и обычные покупатели, впервые увидели только в магазинее».
«В добрый час!» действительно разлетелась многомиллионным тиражом и, возможно, косвенно поспособствовала тому, чтобы, не оглядываясь на массовую аудиторию, «МВ» выпустила на той же «Мелодии» наиболее концептуальное свое творение, двойной диск-гигант «Реки и мосты». «Вот его мы уже сами делали, – подчеркивает Макаревич, – и дизайном я занимался». На мой взгляд, это лучшая студийная работа «Машины времени». Хотя бы по замыслу и композиции. Ну, и вообще, она выделяется в не столь уж обширной (13 номерных альбомов за полвека) дискографии команды. Однако у Макара с годами оценка дебютного (а формально именно «Реки и мосты» – первая авторская пластинка «МВ») альбома «Машины» существенно снизилась.
«Я его не люблю, – говорит Макаревич. – Во-первых, с сегодняшней моей точки зрения, он излишне романтично-пафосный. А мне отвратителен пафос во всех его проявлениях. Во-вторых, и это главное, мне не нравится, как он записан. Нам тогда только привезли нашу собственную студию, и мы работали, еще не разобравшись в тонкостях ее устройства. Хотя Кутиков очень старался. Но я слышу на пластинке все огрехи нашей технической неопытности. С другой стороны – по сравнению с тем, как мы записывались еще за пару лет до того, это был прорыв. Но сегодня «Реки и мосты» звучат, на мой взгляд, довольно странно».
В той же второй половине 80-х «Машина», словно сыграв на опережение с настоящими и будущими своими недоброжелателями, запела про «героев вчерашних дней», выскочила на телевизионный полемический «музыкальный ринг» и дождалась первых зарубежных гастролей. Если «МВ» что-то и недополучила в прежние времена, то теперь компенсировала все с крейсерской скоростью. Прошло еще каких-то два года, и в 1989-м «Машина времени», не так давно на пушечный выстрел не подпускавшаяся к крупнейшим московским концертным площадкам, отметила свое 20-летие на Малой спортивной арене Лужников 6-часовым масштабным сейшеном, затем покинула Росконцерт и ушла в свободное плавание.
«Конечно, с приходом Горбачева все изменилось, – уверен Макар. – Хорошо помню, как нам поначалу говорили: сейчас будет еще больший зажим, гайки закрутят, так что все тексты свои, пожалуйста, вновь проверьте и ждите тяжелых времен. Я пребывал в расстройстве страшном. И вдруг начинаются чудеса. Сахарова возвращают из Горького, нам разрешают сольник во Дворце спорта в Сетуни. Это ж, считай, Москва! Потом за границу на гастроли посылают. Сначала в Польшу и почти сразу в Японию! На «Live Aid», где рядом с нами Джеймс Браун, Ронни Джеймс Дио… У нас крыша съехала от счастья. В 1988-м «Машина» уже в США выступала и записывалась. Там мы заметили, что все местные продюсеры ждали, чем кончится история выхода на западный рынок Гребенщикова. Поскольку по мелочи многие из них пробовали работать с русскими исполнителями, а тут Кенни Шафер вложил в БГ большие деньги. История Борина получилась не особо яркой, и все дверки на тот рынок для нас, к сожалению, закрылись. А попытаться туда пробиться, конечно, хотелось. Тогда на Западе был дикий интерес и полная доброжелательность к России. Совсем не так, как сейчас».
В горбачевскую пятилетку приметы прежней и нарождавшейся жизни соседствовали сплошь и рядом. «Машина», например, без устали окучивала стадионы, создавала значительные концертные программы с балетом и сложной светорежиссурой, выступала по телевидению, представляла СССР на больших музыкальных мероприятиях за рубежом, пела уже все, что хотела, и в то же время статусные советские ретрограды по инерции еще пытались одернуть Макара, хоть чем-то досадить ему. А он воспринимал их уколы почти столь же чувствительно, как и пять-семь лет назад.
«Году в 86-м или 87-м Юрий Саульский и Игорь Якушенко, два заслуженных композитора, всегда искренне хотевшие нам помочь, поддались на своего рода провокацию, – вспоминает Макаревич. – Они позвонили мне и сказали: «Есть разнарядка сверху, согласно которой вас, как людей с большим концертным и композиторским опытом, могут принять в Гнесинский институт. Вы быстро его окончите, положите в карман дипломы, и это снимет массу вопросов. Ты, Андрей, например, сможешь после этого стать членом Союза композиторов». Раньше ведь о подобном и речи не шло. Кто ж меня с незаконченным начальным музыкальным образованием допустил бы до Гнесинки и тем более до Союза композиторов? При том, что десятки наших песен распевала вся страна. А тут опять-таки перестройка, ветры перемен…
Короче, я повелся на эту возможность. Тем более что давно освоил нотную грамоту. Когда в 78-м в «Машине» появились дудки и выяснилось, что духовики без нот играть не могут, я научился расписывать партитуры. Это оказалось не так сложно.
И вот я пришел в Гнесинский институт (тогда вместе со мной экзаменовали руководителей известных ансамблей: был Бари Алибасов, кажется, Ким Брейтбург, еще кто-то), и эти члены Союза композиторов, дедушки всякие, на приемных экзаменах потоптались на мне по полной программе. «А какое у вас образование? – спросил один из них. – Архитектурное. – Та-ак… А вы, значит, песни сочиняете? – Да. – А какие? – «Поворот», «Синяя птица», «За тех, кто в море»… Они тогда звучали отовсюду. – «М-да… не слышал, не слышал… Как ваша фамилия-то, напомните? – Макаревич. – Ага, понятно. Ну, сыграйте что-нибудь, молодой человек». Это был натуральный танец на костях. Я начинаю петь песню «Снег». «Знаете, – говорят мне, – у вас очень плохая дикция, мы не понимаем ни одного слова. Можно сначала?..» Я спел то же самое еще раз, закончил песню и ушел. Они сказали, что о решении комиссии мне сообщат. Сообщили, разумеется, что это никуда не годится. В школу ему надо, вашему Макаревичу, какой там институт!
Саульский с Якушенко остались в растерянности, и мне тогда смеяться не очень хотелось. Было обидно. Я ведь уже был совсем не мальчиком… Это смахивало на пример из недавнего прошлого, когда нам приходилось участвовать в разных смотрах. Поступает, скажем, установка: все ансамбли страны должны иметь «80 процентов песен советских композиторов в своем репертуаре» и пройти перетарификацию для дальнейшей работы. Я объясняю: «Мы не будем этого делать, поскольку исполняем свою авторскую музыку». Меня вызывает гендиректор Росконцерта Владислав Степанович Ходыкин и говорит: «Я прошу, ты меня не подставляй. Вам и так делаются разные исключения, но есть какой-то предел. Подготовьте для этого смотра хотя бы две песни советских композиторов. Две, любые. Ну, не все же у них полное говно. И я обещаю, вы сейчас один раз сыграете и забудете о них навсегда». Приходилось выкручиваться. В тех комиссиях, как и в худсоветах «Мелодии», которую мы штурмовали до 1986-го, заседали те же самые члены Союза композиторов, которые в ужасе понимали, что мы пришли за их деньгами. Вся страна поет не их сочинения, а какой-то полусамодеятельной «Машины времени». Рапортички в ресторанах заполняются названиями её песен. Это надо прекратить. Они же пролетали мимо щедрых авторских выплат. Отсюда появлялись даже доносы в ЦК об идеологической вредности творчества «МВ». На самом деле худсоветчиков волновали только собственные «бабки» и ничего больше».
