Часть 2 Юго-Западный фронт

На рассвете 22 июня 1941 г. началась война. Красная Армия вступила в нее, не завершив стратегическое развертывание, даже не успев начать открытую мобилизацию. Ни для одной из сколь-нибудь значимых европейских стран Вторая мировая не началась с такой «неожиданности». Красная Армия не имела адекватного возникшей ситуации плана действий, не успела выстроить ни предусмотренную предвоенными оперативными планами наступательную группировку, ни импровизированную оборонительную группировку. Такой оказалась цена проигрыша в загадочной «большой игре» Сталина, смысл которой, возможно, не понимал до конца и он сам.

При таких исходных условиях задача, возникшая перед командованием Красной Армии, не имела простых, готовых и надежных решений. Любой вариант действий был чреват возможной неудачей, любой вариант с неизбежностью приводил к тяжелым потерям людей и техники. И тем не менее, варианты выбора «лучшего среди худшего» имелись, и на различных участках огромного театра военных действий они были существенно разными. Их рассмотрение мы начнем с того участка, на котором ситуация для Красной Армии была наиболее благоприятной, т. е. с Юго-Западного фронта. Именно там развертывалась самая крупная и лучше всех прочих вооруженная группировка войск Красной Армии, именно там противник уступал ей по всем количественным параметрам.

В составе Юго-Западного фронта, развернутого на базе войск Киевского ОВО, было 32 стрелковые и 2 кавалерийские дивизии. Противник (6-я и 17-я армии Группы армий «Юг» вместе с резервами ГА) имел 24 пехотные дивизии (включая четыре легкопехотные дивизии, уступающие «нормальным» в количестве людей — два пехотных полка вместо трех). Таким образом, наступающая сторона (вермахт) не только не имела численного превосходства в пехоте, но и на одну треть уступала обороняющимся. Но и это еще не все — в полосе Юго-Западного фронта выгружались две Армии Резерва ГК (16-я в районе Шепетовка, Житомир и 19-я в районе Черкассы), в состав которых предполагалось включить 16 стрелковых дивизий.

Артиллерия ЮЗФ (корпусные артполки и полки РГК, не учитывая артиллерию «большой и особой мощности») насчитывала 30 отдельных артполков (четыре в составе 5-й Армии, пять в 6-й Армии, два в 26-й Армии, четыре в 12-й Армии, пятнадцать в подчинении командования фронта). Противник в полосе ЮЗФ имел 7 пушечных, 3 смешанных и 7 гаубичных дивизионов, всего 17 отдельных артдивизионов. Другими словами, на данном направлении у Красной Армии артполков (по три или четыре дивизиона в каждом) было почти вдвое больше, чем у противника дивизионов!

Весьма солидной была и группировка тяжелой советской артиллерии: пять (4, 168, 324, 330, 526-й) гаубичных полков большой мощности и четыре (34, 245, 315, 316-й) отдельных артдивизиона «особой мощности». [140] Организационно все они были подчинены командованию фронта, в распоряжении которого суммарно было 192 гаубицы калибра 203 мм и 35 сверхтяжелых 280-мм гаубиц. [3] Высокая концентрация тяжелой артиллерии в полосе ЮЗФ, конечно же, не была случайностью — это и есть материальная подготовка к наступлению на Краков и Катовице, в ходе которого артиллерия крупных калибров должна была крушить укрепления противника. Противник же в составе 6-й и 17-й Армий (в резерве ГА «Юг» артиллерии большой мощности не было вовсе) имел всего 13 дивизионов. Вооружены они были главным образом 210-мм гаубицами, но были и более тяжелые системы: 305-мм мортиры, 240-мм пушки. При полной укомплектованности по максимальным штатам в составе 13 немецких дивизионов могло набраться 117 артсистем большой мощности. Вдвое меньше, чем было на вооружении ЮЗФ.

В численности бронетанковых войск преимущество «восточных» было просто подавляющим. В составе ЮЗФ было восемь мехкорпусов, т. е. 16 танковых и 8 моторизованных дивизий (напомним, что советская моторизованная по структуре в основном соответствовала, а по штатному количеству танков превосходила немецкую танковую). Кроме того, в составе 16-й Армии прибывали и выгружались в районе Бердичев, Проскуров еще 3 танковые и 1 моторизованная дивизии. Суммарно набирается 28 бронетанковых соединений.

У противника в составе 1-й Танковой группы было всего 5 танковых дивизий, а также 3 моторизованные дивизии и моторизованная бригада СС «Лейбштандарт Адольф Гитлер» [47]. Все пять танковых дивизий ГА «Юг» имели в своем составе танковый полк 2-батальонного (т. е. минимального) состава, от 143 до 149 танков в дивизии; всего 728 танков. Если же вычесть из этого перечня пулеметные танкетки Pz-I и «вооруженные» макетом пушки т. н. «командирские танки», то остается всего 666 танков (100 Pz-IV, 355 Pz-III, 211 Pz-II).

Стоит обратить внимание и на номера этих дивизий: 9, 11, 13, 14, 16-я. Пресловутый «двухлетний опыт ведения современной войны» в реальности состоял в том, что в польской кампании они не участвовали (т. к. еще не существовали), и лишь одна из пяти (9-я танковая) принимала участие в кампании на Западном фронте (май — июнь 1940 г.), да и то на второстепенном, голландском участке. Четыре другие были сформированы во второй половине 1940 г., на базе пехотных соединений и, не считая нескольких дней войны в Югославии, где успели «отметиться» 11-я тд и 14-я тд, боевого опыта не имели вовсе.

Для полноты картины стоит также учесть три (191, 197, 243-й) дивизиона «штурмовых орудий» (короткоствольная 75-мм пушка в броневой рубке на базе шасси среднего танка Pz-III), один (670-й) дивизион самоходных «истребителей танков» и один (102-й) батальон огнеметных танков, созданных на базе трофейных французских танков В-1bis. С учетом этих подразделений всего набирается порядка 770 единиц вооруженной бронетехники.

Если бы все 28 танковых и моторизованных дивизий, находившихся в полосе Юго-Западного фронта, были укомплектованы по полной штатной численности и введены в бой, то тогда немцам противостояла бы бронированная орда в 9,5 тыс. танков (тут, кстати, возникает вопрос — где было найти мосты и дороги, по которым танковая лавина такой численности могла бы перемещаться в пространстве?) Однако — как совершенно справедливо отмечено в трудах двух поколений советских историков — реальная укомплектованность была весьма далека от штатной. История отпустила Сталину мало времени, а командованию Юго-Западного фронта — мало танков. Это «мало» измерялось числом 4,7 тыс. танков [48], таким образом количественное превосходство над противником было «всего лишь» шестикратным. Не забудем и про 800 бронеавтомобилей БА-10, вооруженных 45-мм пушкой во вращающейся «танковой» башне.

Можно посчитать еще жестче. Танки не воюют большими толпами, они стоят на вооружении соответствующих воинских соединений; руководствуясь такой логикой, следует исключить из общего перечня танки, в малых количествах разбросанные по формирующимся новым дивизиям. При такой методике подсчета бронетанковые войска ЮЗФ сокращаются до 14 дивизий, в каждой из которых танков было примерно столько же, сколько в танковых дивизиях противника (или значительно больше).

Итак, только в составе крупных боеспособных соединений находилось порядка 3,7 тыс. исправных (!) танков и 0,4 тыс. бронеавтомобилей БА-10.

Подавляющее количественное превосходство советской стороны дополнялось столь же весомым превосходством в ТТХ бронетехники. На вооружении пяти танковых дивизий ГА «Юг» было всего 355 средних танков (Pz-IV и Pz-III последних модификаций с 50-мм пушкой и «нашлепкой» на лобовой броне корпуса). Все остальное — это легкие танки (100 Pz-III первых модификаций с 37-мм пушкой и 211 Pz-II). С другой же стороны фронта новейших танков (КВ и Т-34) было столько [49], сколько у немцев всяких, включая легкие танки и самоходки.

— не учтены пулеметные танкетки Т-27, Т-37, Т-38, Т-40;

— учтены только исправные танки (за исключением данных по 215 мд, 34 тд, 39 тд, 109 мд);

— в 34 тд были танки Т-35, а не Т-28.

Памятуя о полувековом «мозгоимении» на тему того, что «две трети советских танков были неисправны», сразу же приведем реальные цифры по бронетанковым войскам Киевского ОВО на 1 июня 1941 г.: 1029 танков «1-й категории» (новые, исправные) и 3217 танков «2-й категории» («находящиеся в эксплуатации, вполне исправные и годные к использованию по прямому назначению» ) [50]. Источник: «Ведомость наличия и технического состояния боевых машин», подписанная 11 июля 1941 г. начальником 2-го отд. 1-го отделения ГАБТУ тов. Седуковым. [141] Не удивительно, что по новейшим Т-34 и КВ процент исправных превышает 99 %. Но и по «безнадежно устаревшим» Т-26 исправные составляют 89 % от общего числа, по танкам БТ-5/7 процент исправных равен 90; даже среди давно снятых с производства трехбашенных Т-28 исправно 79,5 %.

Некоторое представление (серьезное изучение вопроса еще ждет своих исследователей) о возможностях ремонта и обслуживания танков ЮЗФ дает неполный перечень окружных и центрального подчинения складов автобронетанкового имущества на территории Киевского ОВО: № 376 в Тарнополе на 95 вагонов, № 965 во Львове на 143 вагона, № 130 в Харькове на 550 вагонов, № 304 в Киеве на 674 вагона. [142] Разумеется, не одними только запчастями для танков были заполнены склады АБТУ округа, но все равно — цифра в полторы тысячи вагонов впечатляет.

В особенности, если прочитать после нее вот этот отрывок из доклада начальника службы тыла 1-й Танковой группы вермахта от 4 августа 1941 г.: «Снабжение запасными частями продолжает оставаться неудовлетворительным. Из 25 тонн, которые были доставлены в дивизии, только 25 % были пригодными. Так, для танков часто отсутствуют совсем незначительные запчасти, отсутствие которых препятствует быстрому ремонту». [143] Или письмо, которое 3 июля начальник штаба 1-й ТГр направил в адрес генерал-инспектора «подвижных» (бронетанковых) войск: «Должен попросить у Вас помощи. Мы запрашиваем запчасти, но ничего не приходит. Похоже, заявка идет слишком длинным путем. Мастерские заполнены, мы не можем работать, т. к. нет запчастей. Особенно не хватает танковых моторов (выходят из строя из-за пыли), коробок передач Variorex, опорных катков старого образца для Pz III…» [144]

Наилюбимейшей темой обсуждения (завываний) современных российских фальсификаторов истории является отсутствие в мехкорпусах штатного количества автомобилей. Заливистый «плач Ярославны» катится по волнам Интернета и по страницам бумажных книг. «Хватит считать «танчики»! Танчики без автомобилей воевать не могут! Что могли сделать мехкорпуса, в которых ни боеприпасы, ни горючее во-зить (на этом месте кликуши делают паузу и, скомкав фразу, продолжают) было нечем». На месте паузы должны были бы звучать слова: «за стремительно наступающими на сотни км в глубь территории противника танками». С таким уточнением «плач» приобретал бы хоть какой-то смысл. В реальной же ситуации, когда ни одна танковая дивизия ЮЗФ (за исключением 34-й тд) не прошла в наступлении более 30–40 км и не вела бой более 1–2 дней, разговор о «подвозе горючего и боеприпасов» становится несколько странным…

Тем не менее, следует оценить реальные объемы материальных ресурсов, которые были бы потребны для стремительно наступающих на сотни км в глубь территории противника танков. Благо в нашем распоряжении есть ценнейший документ: упомянутый выше отчет службы тыла (квартирмейстера) 1-й Танковой группы вермахта от 4 августа 1941 г. [143] К тому моменту дивизии 1-й ТГр воевали у Киева и Умани (т. е. прошли не менее 500 км от границы), а от их противника — мехкорпусов Юго-Западного фронта — остались одни только номера. Такой результат был достигнут ценой расходования [51] в сутки в среднем:

— 1000 куб. горючего;

— 500 тонн боеприпасов;

— 400 тонн продовольствия.

Составители немецкого отчета считали, что на довольствии у них находятся 10 дивизий. В составе мехкорпусов ЮЗФ — не считая формирующийся 24 МК, в котором не было ни машин, ни танков в заслуживающих упоминания количествах — было в два раза больше дивизий. Соответственно, для снабжения, позволяющего воевать так, как воевали немецкие моторизованные соединения, требовалось порядка 4 тыс. тонн в день. С запасом, с учетом удивительных свойств усушки и утруски бензина в СССР, возьмем круглое число: 5 тыс. тонн горючего, боеприпасов и продовольствия в день.

Какие проблемы с перевозкой такого объема груза могли быть у мехкорпусов ЮЗФ? Чего не хватало? Огромные были проблемы — но в головах, а вовсе не в «отсутствующих» автомашинах. Начинаем считать: 2,3 тыс. грузовиков в 4 МК, 2,5 тыс. грузовиков в 8 МК, 1,5 тыс. в 15 МК, те же 1,5 тыс. в 16 МК, 1 тыс. в 22 МК, 0,9 тыс. в 9 МК и 0,7 тыс. в 19 МК. Суммарно это дает 10,4 тыс. автомашин. Без учета мобилизации машин из народного хозяйства. Делим цифру пополам (часть машин была занята перевозкой спецгрузов и оборудования, что-то забрали начальники для эвакуации своих роялей и фикусов и пр.). Остается 5 тыс. грузовиков. Не менее трети от этого числа — трехтонные ЗИСы, остальные — «полуторки». В чем проблема? 10 тыс. тонн груза (в два раза больше одно-дневной потребности) можно было перевезти одним рейсом…

Отдельные противотанковые части ГА «Юг» в полосе Юго-Западного фронта насчитывали целых три противотанковых подразделения: два (525-й и 652-й) батальона обычных буксируемых пушек, по 36 «колотушек» калибра 37 мм в каждом и один (670-й) батальон противотанковых самоходных 47-мм орудий (про боевую ценность этого «девайса» было сказано выше). В общей сложности (и в предположении, что все эти подразделения были укомплектованы до последней пуговицы) набирается 99 стволов. Цифра, в сравнении с численностью танковых соединений Юго-Западного фронта и их вооружением, просто несерьезная.

В составе ЮЗФ развертывалось пять (1, 2, 3, 4, 5-я) противотанковых артиллерийских бригад, что суммарно дает 600 стволов 76-, 85– и 107-мм пушек. Расходовать снаряды такого калибра на те танки, что были у немцев, довольно странно, но на войне (как, впрочем, и в любом другом деле) «запас карман не тянет». Выше мы уже цитировали составленные в штабе Киевского ОВО «Временные указания по боевому использованию ПТАБР», в соответствии с которыми одна бригада могла (должна была) остановить наступление 400–500 танков противника, а каждая пушка «способна дать минимум 3–4 прицельных выстрела в минуту, из них 1 выстрел выводит танк из строя». Для пяти ПТАБРов такого количества танков противника в полосе ЮЗФ просто не было, так что показать все свои возможности они не могли; тем не менее, вполне реалистично было бы предположить, что имеющихся ПТАБРов окажется достаточно для того, чтобы добить сильно потрепанные танковые части противника, прорвавшиеся через оборону стрелковых дивизий и огонь противотанковых пушек ДОТов «линии Молотова».

Характерной особенностью боевых действий лета 41-го года было использование тяжелых зенитных орудий в качестве импровизированного средства борьбы с танками (в еще большей степени эта тема заняла в последние годы страницы военно-исторической литературы). И хотя крупнокалиберная (85– или 88-мм) зенитка, весом в 4–5 тонн, с габаритами выше роста человека, была, мягко говоря, не самым подходящим оружием для дуэли с танком, нужда (отсутствие адекватных задаче орудий ПТО) заставила немцев использовать и их.

В полосе наступления 1-й Танковой группы, 6-й и 17-й Армий было сосредоточено 14 тяжелых и т. н. «смешанных» дивизионов ПВО, на вооружении которых имелись 88-мм зенитки. Строго говоря, все они предназначались для решения своих прямых задач — борьбы с авиацией противника (а с учетом того соотношения сил в воздухе, которое сложилось в небе над Западной Украиной, такой состав сил ПВО вовсе не был избыточным); кроме того, следует учесть, что 10 из 14 дивизионов организационно входили в состав люфтваффе и командованию наземных войск не подчинялись. Тем не менее, в полосе Юго-Западного фронта противник имел (правильнее сказать — мог иметь при условии полной укомплектованности) 160 тяжелых зенитных орудий [52].

Красная Армия жила в другом числовом измерении: к 22 июня 1941 г. на вооружении войск ЮЗФ числилось 1140 зениток калибра 76 мм и 85 мм. [3]

Читатель, вероятно, уже заметил, что в этой книге война в воздухе вовсе выведена за рамки рассмотрения; интересующихся я могу адресовать к двухтомной «Новой хронологии катастрофы», где события первых дней рассмотрены буквально по часам, по каждому аэродрому и авиаполку. [145] Здесь же ограничимся лишь краткой справкой.

При самом жестком подходе — исключая из общего перечня разведывательные авиаполки, штурмовые авиаполки (они в начале войны были вооружены устаревшими бипланами И-15бис), исключая т. н. «формирующиеся полки», исключая тяжелые бомбардировочные авиаполки, оснащенные устаревшими четырехмоторными гигантами ТБ-3 — в составе ВВС Киевского ОВО к моменту начала войны было 1174 самолета-истребителя (в том числе 222 МиГ-3 и Як-1) и 586 бомбардировщиков. Всего 1760 самолетов и более 1,6 тыс. экипажей. Кроме того, к участию в боевых действиях в небе Украины мог быть привлечен 4-й авиакорпус ДБА (Запорожье, Мелитополь) в составе 6 полков, на вооружении которых числилось 345 бомбардировщиков, и 2-й авиакорпус ДБА (Курск) в составе 6 авиаполков, 252 бомбардировщика.

Противник в составе 5-го авиационного корпуса, действовавшего совместно с группой армий «Юг» над Украиной, имел 3 истребительные и 8 бомбардировочных групп (авиаполков). Всего (с учетом временно неисправных самолетов) на вооружении 5-го авиакорпуса числилось 247 бомбардировщиков (163 Ju-88 и 84 He-111) и 109 истребителей Bf-109. Ни одного пикировщика Ju-87 в небе над Юго-Западным фронтом не было вовсе. Через день после начала боевых действий (23 июня) поступил приказ о перебазировании из Румынии на аэродромы южной Польши еще одной истребительной группы, имевшей на вооружении 20 исправных «мессеров».

Таким образом, по общему числу самолетов и экипажей советские ВВС имели на данном ТВД почти пятикратное численное превосходство. С учетом бомбардировщиков ДБА оно становится шестикратным. По истребителям превосходство было девятикратным. Сразу же отметим, что за весь длинный день 22 июня ВВС ЮЗФ потеряли на земле безвозвратно 135 самолетов (126 истребителей и 9 бомбардировщиков) и еще порядка 25–34 истребителей было безвозвратно потеряно в воздушных боях. Противник безвозвратно потерял в тот день 33 самолета (28 бомбардировщиков и 5 истребителей). Калькулятор подсказывает, что соотношение количества самолетов сторон в первый день войны практически не изменилось.

Для полноты картины следует упомянуть и про наличие «третьей стороны» — вооруженного антисоветского подполья. Для войск Юго-Западного фронта война началась на, выражаясь языком газеты «Правда», освобожденной от панского гнета земле Западной Украины. Порядки, которые завели там «освободители» из НКВД, вызвали у местного населения сначала крайнее изумление, затем — смертный ужас, а потом — желание мести. Массовые расстрелы заключенных, произведенные в тюрьмах Западной Украины в первые дни войны, еще более «подлили масла в огонь» разгоравшейся кровавой смуты. Особенно сильно «полыхнуло» в Галичине, которая предыдущие полтора столетия находилась в составе Империи Габсбургов (а до этого — в Речи Посполитой) и где к России и раньше относились без особой симпатии.

Подробное рассмотрение этой темы далеко выведет нас за рамки данного исследования. Кратко можно и нужно отметить лишь то, что масштаб влияния «третьей стороны» на ход и исход боевых действий не следует ни преуменьшать (как было принято в советской историографии), ни преувеличивать (что стало, увы, модно в последнее время).

Разумеется, малочисленные, плохо вооруженные, не имеющие единого командования боевые группы украинских и польских националистов не могли вступить в открытый бой с регулярной армией и нанести ей серьезные потери. С другой стороны, наличие антисоветского подполья обеспечило немецкую разведку необходимым (если не сказать — избыточным) количеством агентуры, привело к повсеместному срыву мобилизации людей и транспорта в Красную Армию. Быть может, самым существенным «вкладом» националистов в успех вермахта было создание такой обстановки вокруг семей комсостава Красной оккупационной Армии, при которой с первых же часов войны многие командиры бросили своих подчиненных и кинулись спасать от неминуемой жестокой расправы своих жен и детей.

Последней по счету (но никак не по значимости) рассмотрим такую составляющую соотношения сил сторон, как квалификация их командующих. Группой армий «Юг» командовал генерал-фельдмаршал Рундштедт. В его биографии трудно найти хоть что-то необычное — все вполне «заурядно». Потомственный военный (его отец дослужился до звания генерал-майора прусской армии), в возрасте 12 лет поступил в кадетское училище, произведен в лейтенанты в 1893 г., в 1907-м окончил Военную академию.

Его будущий противник, командующий ЮЗФ генерал-полковник Кирпонос два года спустя, в 1909 г., поступит на службу в Коровяковское лесничество лесным сторожем. В годы Первой мировой войны майор Рундштедт служил начальником штаба пехотного корпуса, награжден двумя Железными крестами. Лесничий Кирпонос был мобилизован в армию в сентябре 1915 г., но не слишком спешил воевать — лишь в августе 1917 г. он оказался на румынском фронте в должности ротного фельдшера.

После поражения Германии Рундштедт остался служить в рейхсвере, в 1927 г. он уже генерал-майор, на момент прихода Гитлера к власти в звании генерал-лейтенанта командует 1-й армейской группой в Берлине. Вторую Мировую войну Рундштедт встретил в звании генерал-полковника и в должности командующего Группой армий «Юг», занявшей в сентябре 1939 г. Варшаву. Затем — французская кампания, в ходе которой Рундштедт командует Группой армий «А», прорвавшей фронт у Седана и окружившей главные силы союзников у Дюнкерка. После победы во Франции получает высшее воинское звание генерал-фельдмаршала.

После поражения России в войне фельдшер Кирпонос ушел в революцию и, как пишет он в своей автобиографии, «явился инициатором организации красных партизанских отрядов… 1 июля 1919 г. назначен был помощником начальника школы Красных командиров в г. Житомире… В мае 1920 г. назначен во 2-ю Киевскую школу красных старшин, в которой работал на должностях от командира хозяйственной команды до комиссара школы…» [146] Пик военной карьеры Кирпоноса — три года (с 1931 по 1934) на должности начальника штаба 51-й стрелковой дивизии в Одессе, после чего его направляют в провинциальное захолустье на должность начальника Казанского пехотного училища.

Головокружительный взлет начался после финской войны. Начальник пехотного училища был призван в действующую армию и стал командиром 70-й стрелковой дивизии. В последние дни войны дивизия Кирпоноса совершила подвиг — страшный, кровавый, абсолютно бессмысленный. По условиям мирного договора город Выборг (Виипури) должен был отойти к СССР. Тем не менее Сталин и Тимошенко приказали, не дожидаясь дня и часа прекращения огня, взять город штурмом. 70-й стрелковой дивизии поручено было обойти город по льду Финского залива, и командир дивизии зашагал впереди атакующих цепей. Личное мужество, проявленное Кирпоносом, было замечено — он получил золотую звезду Героя Советского Союза и назначение на должность командира 49-го стрелкового корпуса.

Вот тут бы товарищу Сталину и остановиться — но нет, уж очень ему приглянулся скромный и мужественный новоиспеченный генерал-майор Кирпонос. В июне 1940 г., перескочив сразу через несколько ступенек служебной лестницы, бывший командир дивизии назначается на должность… командующего войсками Ленинградского военного округа! Но и этого оказалось мало. В феврале 1941 г. Сталин назначает г. К. Жукова на должность начальника Генштаба, а освободившийся кабинет командующего войсками Киевского ОВО — самого мощного военного округа Советского Союза — занял Кирпонос, получивший при этом третье за 9 месяцев (!!!) повышение в воинском звании (теперь он уже генерал-полковник).

Несмотря на арифметику соотношения сил, едва ли оставлявшую немцам теоретический шанс на успешную оборону, командование вермахта планировало наступательную операцию с решительными целями и на огромную глубину. До некоторой степени задача немецких генералов «облегчалась» тем, что они имели весьма смутное — и в целом заниженное — представление о численности противника. Так, в документах 6-й армии начала июня 1941 г. танковые силы в полосе Киевского ОВО оценивались в 1900 единиц, из них 1000 в «моторизованных ударных группах» (? возможно, так были названы мехкорпуса); «воздушные силы противника в Галиции, Волыни и северной Украине до Днепра» оценивались в 700 истребителей и 325 бомбардировщиков. [147]

Утвержденные 2 мая 1941 г. «Указания по выдвижению (Aufmarscheinweisung ) «Барбаросса» формулировали задачу вермахта в полосе ГА «Юг» следующим образом: «Задача операции состоит главным образом в том, чтобы уничтожить русскую армию в западных областях России. Для этого следует прорвать русский фронт в нескольких местах превосходящими силами, быстрым и глубоким ударом на восток предотвратить отход русских сил за Днепр и лишить русское командование условий для взаимосвязанных контропераций… Делом чести каждого командира должно стать стремление не допустить отход боеспособного противника на восток». [148]

Поскольку в рамках общего распределения сил и средств вермахта в состав Группы армий «Юг» была включена относительно небольшая по численности танковая группировка, от намерения нанести два удара (под северное и южное основания «Львовского выступа») немецкое командование после некоторых колебаний отказалось. Все пять танковых дивизий были сведены в составе одной 1-й Танковой группы, которой предстояло осуществить такую сложную операцию, как прорыв на глубину в 350–400 км и односторонний охват крупной группировки противника.

Природно-географические условия местности не оставляли большой свободы в выборе направления главного удара. (Рис. 11.) Южный обвод «Львовского выступа» проходит по гряде Карпатских гор, там могла пройти диверсионная группа, но не механизированная армия середины XX века. Местность южнее Карпат (Бессарабия и степи юга Украины), казалось бы, была оптимальна для применения крупных бронетанковых соединений, но на пути наступающих возникал «частокол» из рек Прут, Днестр, Южный Буг, причем в их нижнем, т. е. наиболее полноводном течении. Район севернее линии Ковель, Ровно, Новоград-Волынский (украинское Полесье) — это безбрежный массив лесов и болот; немецкая армия в таких местах воевать не умела. Бывший генерал вермахта Филиппи в своем известном послевоенном исследовании описывает их так: «Даже в начале июля были еще заметны следы весенней распутицы. Нерегулируемые воды болот нередко все еще заливали берега; значительные участки местности не просохли. Пригодных для использования дорог было крайне мало, и в то же время всякое продвижение вне дорог почти исключалось». [149]

Таким образом, «методом исключения» оставался один приемлемый вариант — нанесение главного удара механизированных соединений у северного основания «Львовского выступа». Стоит отметить, что и в этом решении потенциально имелось два подварианта: наступление строго на восток, по оси Луцк, Ровно, Житомир, или же прорыв приграничных укреплений на северном обводе «Львовского выступа» с дальнейшим наступлением на юго-восток, по оси Львов, Тарнополь, Проскуров. В последнем случае немцам предстояло двигаться по т. н. «галицкому хребту», возвышенности на водоразделе между притоками Припяти и притоками Днестра; это позволяло пройти по твердым грунтовым дорогам и избежать необходимости форсирования многочисленных водных преград.

Рис. 11. Киевский Особый военный округ

Такая возможность была упомянута в процитированных выше «Указаниях по выдвижению», но фактически командование вермахта выбрало первый «подвариант», что означало движение по изрядно заболоченной местности и последовательное форсирование трех рек: Стырь, Горынь и Случь. Можно предположить, что решение наступать вдоль южной кромки полесских болот было обусловлено желанием «сгрести» в ходе намеченного одностороннего охвата как можно большую группировку советских войск; в случае же наступления на Тарнополь, Проскуров значительные силы Красной Армии могли остаться вне создающегося «котла окружения».

В конечном счете перед 1-й Танковой группой были поставлены такие задачи:

В состав каждого из упомянутых выше танковых корпусов включалось по три дивизии. Не без некоторой неразберихи, затянувшейся до самого дня начала вторжения, их состав определился следующим образом: 13-я и 14-я танковые, 25-я моторизованная в составе «северного» 3 ТК, 11-я и 16-я танковые, 16-я моторизованная в составе «южного» 48 ТК. Во втором эшелоне Танковой группы ждал команды на пересечение границы 14 ТК (9-я танковая дивизия, моторизованная дивизия СС «Викинг» и моторизованная бригада СС «Лейбштандарт Адольф Гитлер»). В то время как советское командование (если судить по предвоенным планам) считало возможным развернуть и перемещать на западноукраинском ТВД от 30 до 42 танковых и моторизованных дивизий, генералы вермахта не видели достаточного количества дорог даже для пяти танковых и трех моторизованных дивизий; ввести в бой 14 ТК они сочли возможным лишь после того, как пехотные соединения 17-й армии прорвали Рава-Русский укрепрайон и открыли для движения танков направление Жолкев, Буск, Броды (см. Рис. 2).

Танковые корпуса — это «наконечник копья», деталь важная, но далеко не единственная и уж тем более не самая крупная. Как и на всех прочих участках Восточного фронта, в полосе ГА «Юг» основную массу немецких войск составляли пехотные дивизии. Отличие же от решений, принятых командованием ГА «Север» и «Центр», заключалось в том, что командование ГА «Юг» не стало рисковать своими малочисленными танковыми дивизиями, и задача прорыва линии приграничных укреплений была возложена исключительно на пехотные части; танковые дивизии должны были войти в «пролом», созданный для них пехотой, а моторизованным дивизиям предстояло двигаться вторым эшелоном следом за танковыми.

Общая протяженность границы (от Влодава на севере до Липканы на юге) в полосе Киевского ОВО, с учетом всех извивов пограничных рек Буг и Сан превышала 900 км. Если бы немцы растянули имеющиеся у них 24 пехотные дивизии вдоль всей границы, то получилась бы «нитка», не способная даже к обороне, тем паче — к «быстрому и глубокому удару на восток». Разумеется, командование ГА «Юг» такой ошибки не сделало и Первое Правило оперативного искусства (концентрация сил на выбранном направлении) строго соблюдало. 18 пехотных дивизий первого эшелона 6-й и 17-й Армий были развернуты на участке от Любомля до Перемышля (см. Рис. 2), который арифметически составлял всего лишь одну треть от общей протяженности границы в полосе Киевского ОВО. Южнее Перемышля действовала малосильная сковывающая группа в составе двух т. н. «охранных дивизий» [53]. Южнее г. Санок, т. е. на всем протяжении южного обвода «Львовского выступа» до реки Прут, немецких войск не было вовсе.

Столь же решительно массировались силы и на тактическом уровне. Имеющиеся 18 дивизий не были растянуты равномерной цепочкой. В полосе предстоящего главного удара танковых корпусов, от Владимира-Волынского до Крыстынополя, было сосредоточено семь (а с учетом 9-й пд, имевшей задачу наступать на юг, отрезая советские войска от переправ через р. Буг у Крыстынополя, то и все восемь) пехотных дивизий. Еще один «сгусток сил» наблюдается в районе Рава-Русской, где три пехотные дивизии вермахта приготовились наступать вдоль шоссе Замостье, Жолкев. На остальных участках немецкая пехота наступала в весьма «разряженном» построении — в среднем по 20–25 км фронта на дивизию, что в несколько раз превышало уставные нормы, принятые в Красной Армии.

Сосредоточив большую часть сил в первом эшелоне, командование ГА «Юг» осталось с весьма слабыми резервами: 6 дивизий, в том числе одна (4-я) горно-пехотная неполного состава и три (97, 99, 100-я) легко-пехотные. Но, пожалуй, самым ярким проявлением «смелости на грани безрассудства» стало расположение штабов. Самый главный штаб (командование Группы армий) находился у г. Жешув, в 60 км по шоссе от границы, в удалении от своих войск, отрезанный от них рекой Сан. Не многим безопаснее было и расположение штаба 17-й Армии. Трудно не вспомнить тут историю гибели Василия Ивановича Чапаева, штаб дивизии которого оторвался на десятки верст от своих частей и был уничтожен полностью в результате дерзкого рейда казачьей конницы…

Важнейшим (если не сказать жестче — единственным) условием, позволявшим успешно реализовать оперативный план командования ГА «Юг», должна была стать пассивность командования Юго-Западного фронта. В упомянутой выше книге генерал Филиппи пишет:

«Группировка русских сил давала командованию Красной Армии значительные шансы на успешную оборону. Оно могло эффективно использовать эту группировку для удара по интервентам, например, сосредоточив в кулак удачно расположенные в глубине механизированные соединения и оставшиеся нескованными крупные силы на венгерской границе, а также перебросив в состав этой группы определенное количество частей с бессарабской границы, где активных военных действий не велось. Удар подобного мощного кулака можно было направить по южному флангу немецкого клина прорыва. Тогда разработанный с такой уверенностью немецкий план оказался бы под угрозой срыва. Только правильно оценив способность красных к управлению войсками (выделено мной. — М.С. ) , командующий Группой армий мог пойти на риск, связанный с изложенным замыслом…

Непосредственно у границы, в полосе предстоящего наступления 6-й и 17-й Армий вермахта, находились десять советских дивизий: от Любомль до Крыстынополь четыре (45, 62, 87, 124-я) стрелковые дивизии 5-й Армии, далее 3-я кавалерийская и три (41, 159, 97-я) стрелковые дивизии 6-й Армии, у Перемышля и южнее находились две (99-я стрелковая и 72-я горнострелковая) дивизии 26-й Армии. Входившая в состав 5-й Армии 135-я сд находилась севернее Луцка, в 80 км от границы.

В Карпатах, вдоль южного обвода «Львовского выступа» развертывались левофланговая (173-я стрелковая) дивизия 26-й Армии и шесть стрелковых (горнострелковых) дивизий 12-й Армии. Пять (31, 36, 37, 49 и 55-й) стрелковых корпусов второго эшелона фронта, по три стрелковые дивизии в каждом, находились на марше и к утру 22 июня вышли к «старой границе» или несколько западнее ее (на линию Сарны, Тарнополь), т. е. были в 150–200 км от линии фронта.

Три наиболее мощных мехкорпуса (не только в составе ЮЗФ, но и во всей Красной Армии), 8-й, 4-й и 15-й сосредоточились вдоль «дуги» Самбор, Львов, Броды, Кременец, на расстоянии в 50–100 км от границы. 22-й мехкорпус был разорван на две части: 41-я танковая дивизия (по количеству танков самая крупная во всей Красной Армии) находилась рядом с границей, у г. Владимир-Волынский, две другие дивизии корпуса (19-я танковая и 215-я моторизованная) дислоцировались между Луцком и Ровно. Эти бронетанковые соединения могли выдвинуться к фронту в течение 1–2 дней.

У южного основания «Львовского выступа», в полосе Станислав (ныне Ивано-Франковск), Черновцы, развертывался 16-й мехкорпус. Три формирующихся, относительно слабых мехкорпуса (9-й, 19-й и 24-й) находились в глубине, соответственно, у Новоград-Волынского, Бердичева и Проскурова, от линии фронта их отделяло 200–250 км. Наконец, в полосе Бердичев, Шепетовка, Проскуров выгружались соединения 16-й Армии Резерва ГК, в том числе 109-я моторизованная дивизия.

Подчиненные непосредственно командованию фронта противотанковые артбригады находились в районе Новоград-Волынского (5-я), Луцка (1-я), Тарнополя (2-я), Станислава (3-я), Каменец-Подольска (4-я); за исключением 1-й ПТАБР все они оказались на расстоянии более 100–150 км от границы.

Таким образом, сложилась следующая парадоксальная ситуация: несмотря на общее количественное превосходство войск ЮЗФ над противником, непосредственно в полосе первого соприкосновения сторон немцы имели двукратное численное преимущество в пехоте, а на направлениях главного удара (Сокаль, Крыстынополь, Рава-Русская) — трех— и даже четырехкратное.

Мало того, что стрелковые дивизии Юго-Западного фронта в нужный момент не оказались в нужном месте, они к моменту фактического начала войны не были укомплектованы по штатам военного времени. В мирное время они содержались по т. н. «10-тысячному штату», но фактически в дивизиях было по 9–9,5 тыс. человек. В ходе скрытой мобилизации, под предлогом «учебных сборов» в стрелковые дивизии Киевского ОВО было призвано более 60 тыс. человек, что позволило на 1–2–3 тыс. увеличить численность личного состава [54].

Конкретные цифры и сроки полного отмобилизования приводит в своей хрестоматийно известной монографии генерал Владимирский (на момент начала войны — заместитель начальника Оперативного отдела штаба 5-й Армии ЮЗФ):

Предусмотренный мобилизационными планами частей порядок отмобилизования в основном сводился к следующему. Каждая часть делилась на два мобилизационных эшелона. В первый мобилизационный эшелон включалось 80–85 % кадрового состава части… Срок готовности первого эшелона к выступлению в поход для выполнения боевой задачи был установлен в 6 часов. Второй мобилизационный эшелон части включал в себя 15–20 % кадрового состава, а также весь прибывавший по мобилизации приписной состав запаса. Срок готовности второму эшелону частей, а следовательно, всему соединению, был установлен: для соединений, дислоцированных в приграничной полосе, а также для войск ПВО и ВВС— не позднее установленного дня мобилизации, а для всех остальных соединений — через сутки (выделено мной. — М.С. ) . К концу этих сроков весь личный состав, прибывавший по мобилизации, должен был, пройдя санитарную обработку, получив оружие, обмундирование, снаряжение и бое-припасы, влиться в те подразделения, к которым он был приписан». [43]

Итак, для полного отмобилизования стрелковым дивизиям первого эшелона Юго-Западного фронта требовалось всего 1–2 дня — хотя бы в этом смысле «большая игра» Сталина пошла на пользу Красной Армии, и в ходе «широкомасштабных предмобилизационных мероприятий» многое удалось сделать еще до утра 22 июня. А теперь взглянем на хронометраж ситуации с другой стороны пограничной реки.

В полосе обороны 5-й Армии немцы имели в первом эшелоне 9 пехотных дивизий, что давало им двукратное численное превосходство. Но это численное превосходство надо еще перенести на восточный берег Буга, для чего нужно навести понтонные мосты, переправить по ним 16 тыс. человек и 5 тыс. лошадей в каждой дивизии, а затем развернуть дивизию из маршевой колонны в боевой порядок для наступления — все это совсем не просто и не быстро. Даже на учениях, безо всякого сопротивления противника такой маневр займет минимум полдня. А если противник сопротивляется? Если сносит переправы артиллерийским огнем (одних только отдельных артполков в составе 5-й Армии было четыре, а это минимум 12 дивизионов тяжелой артиллерии), бомбит с воздуха, если встречает неизбежно малочисленные передовые отряды ураганным огнем пулеметов и минометов? Сколько времени займет в такой ситуации перемещение абстрактного «численного превосходства» и что от этого превосходства останется?

Подводя итог всему изложенному в данной главе, можно обрисовать три принципиально различных варианта действий, к которым могло прибегнуть командование Юго-Западного фронта.

Первый. Упорная оборона в полосе приграничных укрепрайонов и максимально форсированное выдвижение стрелковых корпусов второго эшелона ЮЗФ к границе. В этом случае условием успеха оборонительной операции становилась способность войск 5-й и 6-й Армий сопротивляться некоторое, вполне конкретное (и отнюдь не бесконечное) время.

Стрелковые корпуса второго эшелона (15 дивизий) находились примерно в 200 км от границы. Если продолжать все тот же пеший марш, с обозом и учебными мишенями, то до границы им предстояло брести еще 7–10 дней. Однако при наличии желания и грамотного командования воюют совсем по-другому. Тут можно вспомнить, как англичане эвакуировали свои войска (300 тыс. человек) из Дюнкерка через Ла-Манш: задействовано было все, любая посудина, способная держаться на воде, от прогулочных катеров до портовых буксиров и рыбачьих шхун. На твердой земле все становится еще быстрее и легче.

Прежде всего, следовало сократить массу перевозимых войск — для того, чтобы обеспечить успешную оборону на границе, вовсе не обязательно было перебрасывать одномоментно все 15 стрелковых дивизий, со всеми их службами и тыловыми подразделениями; необходимо и достаточно было в кратчайший срок выдвинуть на линию приграничных укрепрайонов «боевое ядро» (пулеметные, минометные, зенитные, противотанковые подразделения) 5–7 дивизий. И это, кстати, не запоздалые фантазии дилетанта, а решение, отработанное в феврале 1941 г. в ходе военной игры в Прибалтийском ОВО (тогда из 6 стрелковых дивизий второго эшелона вывели противотанковые дивизионы и спешно перебросили их на условный «фронт»; по странной иронии истории происходило это «25–30 июня по игре»). [151]

Пять тысяч грузовых автомобилей могли перевезти это «боевое ядро» одним рейсом, максимум — двумя. Грузовики были: по состоянию на 22 июня 1941 г. в составе ЮЗФ числились 19 351 «полуторка» и 12 316 трехтонных ЗИС-5 [55]. С момента объявления открытой мобилизации машин в армии должно было стать гораздо больше. Тягачей для транспортировки артиллерии было 6865 единиц, включая 1142 «Комсомольца», что на 268 единиц превышало расчетную штатную потребность (и это не говоря уже о том, что 45-мм противотанковую пушку мог буксировать любой автомобиль). [152]

Наконец, никто не отменял и самый производительный вид наземного транспорта, т. е. железную дорогу — благо Ковель и Львов были крупнейшими ж/д узлами, куда сходятся пути со всей Западной Украины. Самый тяжелый и объемный груз — боеприпасы — везти было незачем, их и без того заготовили в приграничной полосе в огромном количестве. В целом, при наличии командования, обладающего волей и способностью к проявлению инициативы, перебросить второй эшелон пехоты фронта к границе можно было за 2–3 дня.

Могли ли дивизии первого эшелона фронта продержаться 2–3 дня? Однозначного ответа на такой вопрос не существует. И никакой современный суперкомпьютер с программой моделирования боевых действий ответа не даст, т. к. в чудо-машину надо ввести некий очень спорный параметр: «моральная устойчивость войск». Финны на «линии Маннергейма», при гораздо худшем (для них) соотношении сил продержались три месяца. 41-я стрелковая дивизия удерживала Рава-Русскую до 15.00 27 июня. Гарнизоны отдельных ДОТов сопротивлялись до конца июня. 13-я застава 90-го погранотряда сражалась одиннадцать суток… Обращаясь к боевому Уставу ПУ-39, мы видим, что оборона против численно превосходящего противника считалась нормой, а вовсе не «форс-мажором», и при наличии сотен железобетонных ДОТов Владимир-Волынского, Струмиловского и Рава-Русского укрепрайонов такая оборона могла быть устойчивой. По крайней мере — в рамках указанного 2–3-дневного срока.

Читателю, возмущенному цинизмом автора, который «в мягком кресле перед монитором рассуждает, кому и как надо было воевать», хочу напомнить, что война — дело плохое и жестокое, сантименты там излишни. В сложившейся ситуации у бойцов приграничных дивизий выбор был невелик: или честная смерть в бою, или гибель в немецком лагере для военнопленных. Статистика сегодня хорошо известна: две трети пленных лета 41-го года до весны следующего года не дожили; боевые безвозвратные потери за 2–3–4 дня упорной обороны могли быть значительно меньшими.

Второй вариант. После первых же выстрелов начать отвод войск из «Львовского выступа» на восток, на рубеж рек Стырь, Иква, Серет, или еще дальше — за реку Случь, к укреп-районам на «старой границе». Это позволило бы значительно сократить протяженность линии обороны, вдвое уплотнить боевые порядки (за счет соединения на новом рубеже войск первого и второго эшелонов фронта), выиграть время для организованного и полного отмобилизования стрелковых дивизий второго эшелона. На первый взгляд такое решение представляется благоразумным и даже «гуманным». Таким бы оно и было (за исключением неуместного на войне эпитета «гуманный»), если бы его приняли за месяц до 22 июня. В реальной же обстановке подобный образ действий имел существенные недостатки и создавал дополнительные проблемы.

Прежде всего напомним, что Устав определяет отход как «самый сложный вид маневра». Отвести войска на 100–200 км, сохранив при этом управляемость, сохранив по крайней мере некоторую часть тяжелого вооружения, — задача непростая. Для пехоты оторваться от преследующих моторизованных частей противника трудно, оторваться от авиации невозможно в принципе, и войска, вышедшие из укреплений и вытянувшиеся в походную колонну, превращаются в идеальную мишень для бомбовых ударов.

Горы боеприпасов, сосредоточенных в приграничной полосе, в таком варианте пришлось бы с неизбежностью бросить (за три дня автомобилями нельзя вывезти то, что три месяца завозили вагонами). Оборонительные сооружения на «старой границе» были значительно слабее, а времени на их переоборудование уже не было. Наконец, нельзя сбрасывать со счетов и моральный фактор — после всей трескотни про непобедимую Красную Армию и «советский пограничный столб, о который разобьет голову любой агрессор», начинать войну с отступления на 200 км было чревато…

Третий вариант. Использовать свое «главное конкурентное преимущество» и нанести удар мехкорпусами во фланг и тыл главной группировки противника. Очертания границы создавали к тому идеальные условия: еще не сделав ни одного выстрела, 4-й и 8-й мехкорпуса нависали над глубоким тылом ГА «Юг»; третий «богатырь» (15-й мехкорпус) по двум шоссейным дорогам (Броды, Львов и Золочев, Львов) мог присоединиться к ним в течение 1–2 дней. Только эти три мехкорпуса в совокупности имели 2,5 тыс. танков, в т. ч. 720 новейших КВ и Т-34.

Наступление танковых соединений на запад, по линии Жешув, Тарнув, и на север, через Билгорай на Люблин, многократно отрабатывалось — и при составлении оперативных планов наступательной операции ЮЗФ, и в ходе многочисленных командно-штабных игр. [93, 153] Точно так же, многократно и в разных вариантах рисовались «красные стрелочки», протянувшиеся от Ковеля через Хелм на Люблин. Маршруты выдвижения, рубежи и направления атак были многократно изучены, так что «смелая импровизация» в данном случае и не требовалась. Выдвигавшийся к Ковелю 22-й мехкорпус был, конечно же, слабее своих «южных собратьев», но худо-бедно 700 танков, включая 31 КВ, в его составе были.

Оперативное построение группировки противника также способствовало успеху удара мехкорпусов. Сосредоточив большую часть стрелковых дивизий у северного основания «Львовского выступа», командование вермахта с неизбежностью ослабило фланги (см. рис. 2). В полосе Перемышль, Санок у немцев была одна легкопехотная и две охранные дивизии, т. е. порядка 1,5 «расчетных дивизий». Севернее Перемышля на 40-км участке границы по р. Сан, включая важный дорожный узел Ярослав, у немцев было всего две пехотные дивизии. На направлении Любомль, Хелм две пехотные дивизии вермахта должны были обеспечить 50 км фронта. Ситуация усугублялась еще и тем, что немецкое командование контрудар крупных мехчастей противника не ожидало (см. предыдущую главу, «план Берта»), численность советской танковой группировки оценивало вдвое меньше реального, а про существование танков КВ и Т-34, неуязвимых для основной немецкой противотанковой 37-мм пушки, даже не догадывалось.

Если бы реальная боеспособность мехкорпусов Красной Армии соответствовала их технической оснащенности, то дело закончилось бы окружением и разгромом немецкой ГА «Юг» с очевидными последствиями, причем не оперативного, а стратегического масштаба, для всей группировки вермахта на Восточном фронте. С учетом нашего сегодняшнего знания о боеспособности Красной Армии, квалификации ее командиров и готовности воевать ее бойцов, можно с непреложной уверенностью утверждать, что контрнаступление мехкорпусов закончилось бы полным их разгромом, потерей всей боевой матчасти, гибелью или пленением личного состава.

Но за такой результат немцам пришлось бы заплатить. Заплатить временной потерей инициативы, срывом графика тщательно спланированной наступательной операции. Заплатить серьезными потерями собственных танковых дивизий, которым встречный бой с семью сотнями новых советских танков ничего хорошего не сулил. Заплатить растратой резервов Группы армий (и без того весьма малочисленных), без которых невозможно было бы в дальнейшем обеспечить наращивание сил в ходе наступления в глубине советской территории. В конечном счете, потеряв 5–7 дней на «перемалывание» советской бронированной орды, вермахт смог бы возобновить наступление на восток от Буга в первых числах июля. К тому моменту ему бы противостояли 15–20 полностью отмобилизованных стрелковых дивизий ЮЗФ. А это уже совсем другой «сценарий» приграничного сражения, скорее всего — с качественно иным его исходом.

Какой же из описанных выше вариантов действия выбрало командование Юго-Западного фронта? Все три, без исключения. В следующей последовательности: «третий», «первый», «второй». Оборвавшаяся, так и не начавшись, попытка нанести удар мехкорпусами на Люблин. Затем — попытка удержать линию укрепрайонов «ниткой» стрелковых дивизий первого эшелона фронта. И только после этого — отвод разбитых остатков войск фронта на линию «старой границы».

Вечером 22 июня, в 21.15, из Москвы в штабы фронтов была отправлена Директива № 3 Главного Военного совета Красной Армии, подписанная всей «троицей» из Тимошенко, Жукова и Маленкова. В части, касающейся южного фланга фронта войны, были поставлены такие задачи:

«…г) Армиям Юго-Западного фронта, прочно удерживая госграницу с Венгрией (т. е. южный обвод «Львовского выступа». — М.С. ) , концентрическими ударами в общем направлении на Люблин силами 5 и 6 Армий, не менее пяти мехкорпусов (выделено мной. — М.С. ) и всей авиации фронта, окружить и уничтожить группировку противника, наступающую на фронте Владимир-Волынский, Крыстынополь, к исходу 24.6 овладеть районом Люблин. Прочно обеспечить себя с краковского направления». [154]

Вот, собственно, и все. Изданием этой Директивы контрнаступление мехкорпусов ЮЗФ исчерпалось, так и не начавшись. Ни один танковый взвод ни в одной точке не пересек границу. Никаких документов (приказов, боевых донесений), свидетельствующих о том, что Директиву ГВС хотя бы пытались выполнить, хотя бы готовились к ее выполнению, пока еще никто не обнаружил. И это тем более странно, что один из составителей и «подписантов» Директивы № 3, начальник Генштаба генерал армии Жуков поздним вечером 22 июня прибыл в Киев, а затем в Тарнополь, куда, начиная с 19 июня, переместился штаб Юго-Западного фронта [56].

Что это было? Предоставляя читателю самому придумать любую, правдоподобную, на его взгляд, версию этого несостоявшегося события, обратимся к рассмотрению реальных действий. А реальные действия командования и штабов соединений фронта свелись к тому, что они вскрыли «красные пакеты» и попытались приступить к реализации плана прикрытия. Характерная деталь — маршал Баграмян (на тот момент — полковник, начальник оперативного управления штаба ЮЗФ) даже 30 лет спустя соответствующую главу своих мемуаров озаглавил именно так: «КОВО-41 вступает в силу» . [155] Но план прикрытия мобилизации, сосредоточения и развертывания войск по определению был непригоден для ситуации начавшейся вторжением противника войны, а попытки действовать в строгом соответствии с ним данную ситуацию только усугубляли.

Еще более усугубило ее отсутствие адекватной оценки группировки и планов противника. В первый день войны численность введенных в бой войск противника была существенно занижена (что и послужило основой для неоправданно благодушной оценки положения на фронте). Так, в Оперативной сводке № 01 к 18–00 22 июня штаб 6-й Армии выявил перед фронтом 3-й кавдивизии (см. рис. 3) «до полка пехоты с ротой танков» (фактически там была одна пехотная дивизия), в полосе Рава-Русского укрепрайона «до пехотной дивизии с батальоном танков» (фактически — три пехотные дивизии, возможно участие в бою и одного дивизиона «штурмовых орудий»). [156]

К утру 24 июня содержание сводок советского командования приходит в соответствие с реальным числом пехотных дивизий противника на фронте 5-й и 6-й Армий ЮЗФ, но тут начинается новая напасть — многократное завышение количества вражеских танков. Оперсводка штаба фронта № 05 к 20–00 24 июня сообщает о наличии на фронте Влодава, Сокаль (т. е. в полосе 5-й Армии) «свыше 2000 танков» — это при том, что фактически на тот момент были введены в бой три (11-я, 13-я и 14-я) и начинала выдвижение через границу четвертая (16-я) танковые дивизии вермахта, по полторы сотни танков в каждой. [158]

И это еще не все. Кроме завышения численности реальной танковой группировки противника была еще «обнаружена» несуществующая. Разведсводка штаба фронта № 2 к 22–00 23 июня сообщает, что «по шоссе из Брест на Ковель в 6 часов отмечалось выдвижение танков, количество не установлено». [159] На следующий день, в упомянутой выше Оперсводке № 05, по поводу этих мифических танков было уже сказано следующее: «На брест-ковельском направлении действуют крупные механизированные соединения противника; в 17 часов 15 минут танковая колонна головой подходила к Ратно, хвост — Великорита». Между Ратно (это н.п. в украинском Полесье, у верховьев реки Припять) и Великорита (а это уже в Брестской области Белоруссии) 45 км по шоссе. Тут еще надо пояснить, что по немецким нормативам танковый полк в движении со скоростью 15 км/час имеет длину колонны в 8380 м, соответственно, на участке в 45 км могли расположиться несколько танковых дивизий. [160]

«Систему характеризуют не ошибки, а реакция на ошибки». Ошибки в работе разведки на войне абсолютно неизбежны, командирам всегда приходится принимать решения на основании неполной и часто ошибочной информации. Ничего сверхъестественного в том, что кому-то где-то померещилась гигантская колонна вражеских танков, нет. Странно другое — от Ковеля (в том районе находились штаб 5-й Армии и штаб 15-го стрелкового корпуса) до Ратно 50 км по шоссе. Отделение разведчиков на мотоциклах могло проехать туда и обратно за 2 часа. «Кукурузник» У-2 мог слетать в Ратно и приземлиться на любой поляне рядом со штабом у Ковеля за час. В реальности же четыре дня потребовалось разведке Юго-Западного фронта для того, чтобы 27 июня в Разведсводке № 7 было, наконец, со стыдливыми оговорками признано: «Сведения о действии крупных мотомеханизированных частей с направления Брест на Ковель не подтвердились. Здесь действуют небольшие пехотные и кавалерийские части с небольшим количеством танков». [161]

Присутствовало, к сожалению, еще одно обстоятельство, мешавшее принятию командованием ЮЗФ адекватных решений. Назовем его «фактор Тюленева». Днем 21 июня в Москве было принято решение о формировании Южного фронта. Фронт развертывался на базе соединений, главным образом, Одесского ВО, но его штаб решено было дислоцировать в Виннице, т. е. на территории Киевского ОВО. Парадокс этот, скорее всего, объяснялся тем, что главной задачей нового фронта должно было стать прикрытие направления Могилев-Подольский, Винница, т. е. южного основания «Львовского выступа». (Рис. 12.) Как бы то ни было, но на Юго-Западном фронте появился «третий командующий» (в дополнение к Кирпоносу и Жукову). Им стал бывший командующий Московским ВО, ныне командующий войсками Южного фронта генерал армии Тюленев.

Рис. 12. Одесский военный округ

По формальным критериям комфронта Тюленев стоял всего лишь на одну ступеньку выше комфронта Кирпоноса (генерал армии против генерал-полковника). По негласной же «табели о рангах» их статус был просто несоизмерим. Тюленев — официально признанный «герой Гражданской войны», и не просто герой с тремя (!) орденами Красного Знамени, а «первоконник», личный друг маршала Буденного (в 1-й Конной Тюленев был начальником разведотдела). В 1930 г. Тюленев становится командиром Особой кавбригады им. Сталина, затем несет службу в центральном аппарате Наркомата обороны, с 1938 г. он командующий войсками Закавказского ВО и член Военного совета при наркоме обороны. Наконец, в августе 1940 г. Сталин назначает Тюленева командующим столичным военным округом, т. е. вверяет ему охрану своей жизни и власти. К такому авторитетному командующему и члену Военного совета Южного фронта назначили не абы кого, а бывшего начальника Главного политуправления Красной Армии (заместителя наркома обороны по должности) тов. Запорожца.

Прибыв в Винницу, Тюленев с Запорожцем начали бомбардировать Москву донесениями, а затем и личными письмами тов. Сталину, в которых сообщали о несметных полчищах врага, собравшихся у советско-румынской границы. (Рис. 13.) Правды ради надо сразу же подчеркнуть, что не они первые это придумали! Совершенно неадекватные оценки численности группировки вермахта в Румынии давались и ранее. Так, в Спецсообщении Разведуправления ГШ от 31 мая 1941 г. численность немецких (именно немецких, а не «немецко-румынских») войск в приграничной полосе («в Молдавии и Северной Добрудже») определялась в 17 дивизий, в том числе 2 танковые и 4 моторизованные; кроме того, «в Прикарпатской Украине» (т. е. на территории, занятой на тот момент венграми) было обнаружено 4 немецкие дивизии, а «в центре Румынии (Бухарест и к западу от него)» еще 11 дивизий резерва ГК вермахта. [162]

С началом войны цифры поползли вверх. Разведсводка № 1/660724 РУ ГШ Красной Армии от 20.00 22 июня сообщала, что «в Словакии и Прикарпатской Украине количество немецких войск составляет 13–15 дивизий; в Румынии 33–35 дивизий, из них 4 танковые, 11 моторизованных и 1 горно-пехотная ». Разведсводка № 3/660739 от 20–00 24 июня чуть уменьшила эти фантастические оценки: «Общая группировка противника перед нашим Южным фронтом составляет 15 немецких дивизий, из них 6 пехотных, 7 моторизованных, 2 танковые. В районе Бухарест, Плоешти, Питешти предполагаются фронтовые резервы в составе 15 немецких дивизий». [163]

Фактически же развернутая в Румынии 11-я Армия вермахта имела в своем составе 7 (семь) пехотных дивизий и один-единственный (190-й) дивизион самоходных «штурмовых орудий». В Венгрии и вовсе не было ни одной немецкой дивизии. Командующий Южным фронтом мог бы, прибыв на место и разобравшись с ситуацией, пресечь эту дезинформацию. Увы, вместо этого 1 июля в 19–50 он направляет на имя Сталина и Тимошенко донесение, в котором оценивает обстановку на двух фронтах (одним из которых ему никто не поручал руководить) следующим образом:

Рис. 13. Доклад командования Южного фронта Сталину

В следующем послании к Сталину (от 5 июля) Тюленев и Запорожец рисуют совсем уже мрачную картину: «Общая численность войск противника перед Южным фронтом (до 40 пехотных дивизий, до 3 танковых дивизий, до 10 моторизованных дивизий) дает ему общее превосходство в живой силе в 3–4 раза, в технике — в 2–2,5 раза при имеющейся средней оперативной плотности наших войск — одна стрелковая дивизия на 70–80 км… Армии Южного фронта имеют возможность выполнять поставленную перед ними задачу методом подвижной обороны (т. е. непрерывно отступая. — М.С. ), опираясь на укрепленный район р. Днестр…» [165]

Тут, конечно, надо вспомнить, что, кроме семи дивизий вермахта, перед Южным фронтом была еще и румынская армия [57]. По номинальной численности группировка румынских войск была весьма солидной: 13 пехотных дивизий, 1 бронетанковая дивизия, 3 горно-пехотные и 3 кавалерийские бригады, всего порядка 17 «расчетных дивизий». По штатной численности личного состава (17,7 тыс. человек) румынская дивизия даже превосходила пехотную дивизию вермахта.

Соответствовал ли реальный боевой потенциал румынской армии такой численности? По этому поводу были высказаны разные мнения и оценки. Тюленев в своих донесениях, как видим, вообще не различал немецкие и румынские пехотные соединения, по умолчанию признавая таким образом, что румынская дивизия не уступает немецкой. Оценочное суждение Гитлера было совершенно иным: «Никаких иллюзий по отношению к союзникам… От румын вообще ничего нельзя ожидать. Возможно, они будут в состоянии лишь обороняться под прикрытием сильной преграды (реки), да и то только там, где противник не будет атаковать. Антонеску увеличил свою сухопутную армию вместо того, чтобы уменьшить ее и улучшить». [166]

С другой стороны, в составе войск Одесского ВО накануне войны числилось 13 стрелковых, 3 кавалерийские, 4 танковые и 2 моторизованные дивизии, очень мощная группировка артиллерии (13 отдельных артполков, включая 5 гаубичных большой мощности). [140] Авиация Одесского ВО по числу самолетов вдвое превосходила противостоящую ей группировку немецко-румынской авиации (и это без учета ВВС Черноморского флота и 4-го корпуса ДБА в Запорожье). По всем канонам военной науки войска Одесского ВО, опираясь на два мощных естественных оборонительных рубежа (реки Прут и Днестр в их нижнем течении) и сотни ДОТов Каменец-Подольского и Могилев-Подольского УРов, могли обеспечить устойчивую оборону против 7 немецких и 17 румынских дивизий.

Тюленев, однако же, рассудил по-другому, и подталкиваемая его пораженческими донесениями Ставка ГК начала передавать в состав Южного фронта одно за другим соединения Юго-Западного фронта: 17-й стрелковый корпус (левый, восточный фланг 12-й Армии), 55-й стрелковый корпус (резерв командования ЮЗФ), 16-й мехкорпус (12-я Армия), 4-ю ПТАБР. Строго говоря, эта «передача» не означала перемещения войск в пространстве, все (или почти все) остались на своих местах, но теперь об использовании этих войск для усиления обороны 5-й и 6-й Армий ЮЗФ, оказавшихся под «стальным катком» главной ударной группировки вермахта, не могло быть и речи.

Конечным результатом такого «оперативного искусства» стал сокрушительный разгром. Правый (северный) фланг Южного фронта, составленный из бывших соединений ЮЗФ, практически без боя сдал румынам (ни одной немецкой дивизии там не было) Северную Буковину; Черновцы были заняты 5 июля, на третий (!) день наступления противника. Три недели потребовалось румыно-германским войскам для того, чтобы занять большую часть Бессарабии и форсировать Днестр. 25 июля Ставка передала в состав Южного фронта беспорядочно отступающие войска 6-й и 12-й Армий Юго-Западного фронта (к тому моменту в состав 12-й Армии были переданы и все остатки 26-й Армии). В составе ЮФ они и были окружены и уничтожены в районе Умани.