В течение первых трех дней войны соединения 3-й Танковой группы вермахта форсировали Неман и в безостановочном наступлении вышли на линию Вильнюс, Вороново, при этом передовые подразделения 20-й и 12-й танковых дивизий к исходу дня 24 июня подходили к дороге Ошмяны, Гольшаны. Противостоящие им части Красной Армии (левый фланг 11-й Армии Северо-Западного фронта) были наголову разгромлены и беспорядочно откатывались на восток («много отставших и убежавших, задерживаемых на направлении Двинск, много брошено оружия; 11-я Армия не является организованным боеспособным соединением» ). Очередное предложение командования 3-й ТГр (об осуществлении максимального глубокого охвата и окружения группировки советских войск по линии рек Западная Двина, Днепр) было в очередной раз отклонено, и немецкие танковые дивизии стали разворачиваться на юго-восток, к Минску.

Готового плана действий для такой ситуации у командования Западного фронта не было, план прикрытия Западного ОВО предусматривал пять вариантов «обеспечения основных операционных направлений на случай прорыва через армейские районы обороны мотомехчастей противника», но ни в одном из них не предполагался прорыв противника далее линии Вильнюс, Лида, да еще и в таком темпе. 11-й мехкорпус, который в одном из этих вариантов должен был «сосредоточившись на ceверном берегу р. Неман в районе Скидель и леса севернее и северо-восточнее, совместно с 11 САД и 12 БАД атаковать прорвавшиеся мотомехчасти противника в в общем направлении на Радунь, Шальчининкай или Лида, Ошмяны», к исходу дня 24 июня уже понес значительные потери, а оставшиеся в строю части были привлечены к действиям КМГ Болдина (т. е. пытались наступать в совершенно ином направлении); упомянутой выше 11-й авиадивизии уже не существовало.

В сложившейся кризисной ситуации у командования фронта оставалось два «инструмента», две группы войск: 21-й стрелковый корпус, который еще до начала войны начал выдвижение в район г. Лида, и четыре стрелковые дивизии (64, 100, 108, 161), сосредоточенные (или к тому моменту сосредотачивающиеся) в глубоком тылу фронта у Минска. Боевые действия этих двух «групп войск» в реальности развернулись вполне независимо друг от друга и представляли собой две отдельные операции. Соответственно, и описание этих событий имеет смысл выполнить по отдельности.

В соответствии с довоенными планами 21 СК в составе 17-й и 37-й стрелковых дивизий, начиная с третьего дня мобилизации, должен был быть переброшен по железной дороге из района постоянной дислокации (Витебск, Полоцк, Лепель) на рубеж реки Неман от Друскининкай до Лунно; 24-я стрелковая дивизия, также с третьего дня мобилизации, перебрасывалась в тот же район автомобильным транспортом и включалась непосредственно в состав 3-й Армии. Формирующийся 20-й мехкорпус должен был выдвигаться в район Ошмяны, 8-я противотанковая артбригада — в район г. Лида. [435]

Открытая мобилизация в СССР была объявлена с 23 июня, однако скрытое развертывание начиная с 13–18 июня уже шло полным ходом, и к исходу дня 21 июня положение соединений 2-го эшелона фронта (как оно указано в ЖБД фронта) было следующим: 8-я ПТАБР уже была в положенном ей районе, 24-я сд на марше у Молодечно, 37-я начинала выгружаться из эшелонов на станции Шальчининкай (45 км севернее Лида), 17-я сд на марше (вечером 23 июня она была в районе Трабы, Юратишки, т. е. в 40 км северо-восточнее Лиды). Кроме того, к Молодечно из района Полоцка маршем выдвигалась 50-я сд (в плане прикрытия ЗапОВО она никак не была упомянута). [436]

Отобразив эту дислокацию на карте, мы увидим, как в результате сугубо случайного стечения обстоятельств соединения 21-го корпуса оказались именно там, где они могли быть введены в бой с наибольшей отдачей (см. рис. 15). Полоса местности от Вильнюса до Минска представляет собой достаточно узкий (40–50 км) «коридор», ограниченный с севера непроходимым массивом заболоченного леса на правом берегу реки Вилия, а с юга — столь же бездорожным, изрезанным множеством мелких рек, заболоченным лесным массивом (Налибокская пуща). От Вильнюса к Минску проложены были «полторы дороги» — полноценное шоссе с твердым покрытием (Сморгонь, Молодечно, Радошковичи) и весьма условное «дорожное направление» по линии Гольшаны, Воложин, Раков, составленное грунтовыми дорогами разной степени «улучшенности» (твердое покрытие было только на участке Раков, Минск).

Вероятно, наилучшим решением было бы занять оборону в 35-км полосе западнее линии Молодечно, Воложин; при этом фланги обороняющихся были бы прикрыты рекой Вилия и болотами Налибокской пущи, а перед фронтом в качестве естественного противотанкового препятствия могла быть использована р. Березина [142] с ее топкими, илистыми берегами. К сожалению, в штабе Западного фронта в тот момент никто не знал (да скорее всего и предположить не мог), что оборона на смежных флангах Северо-Западного и Западного фронтов рухнет с такой скоростью, соответственно, никому и в голову не пришло притормозить выдвижение 21 СК на юго-запад; напротив, его всячески форсировали, и к утру 25 июня дивизии корпуса пересекли «дорожное направление» Гольшаны, Раков и выходили в район северо-восточнее Лиды.

Накануне, 24 июня, командование Западного фронта решило подчинить войска, сосредотачиваемые на северном берегу Немана, управлению 13-й Армии. Оперативная директива Военного совета фронта, направленная в штаб 13-й Армии в 14.25 24 июня, поставила следующие задачи:

Ваша задача: 21-му стрелковому корпусу 24-й и 37-й стрелковыми дивизиями занять фронт Ошмяны, ст. Беняконе (12 км севернее Вороново. — М.С. ) и обеспечивать себя с вильнюсского направления; 17-й стрелковой дивизией наступать в общем направлении на Радунь, Ораны в целях взаимодействия с ударной группой Болдина, наносящей удар от Белосток на Липск, Гродно, Меркине. 8-ю ПТАБР используйте для обеспечения района Лида с запада или с северо-востока.

В соответствии с этой директивой командующий 13-й Армией генерал-лейтенант Филатов в тот же день выпускает Боевой приказ № 01; там были почти дословно повторены задачи, поставленные командованием фронта (с тем дополнением, что 50-ю сд предполагалось усилить 84-м полком войск НКВД и остатками 5-й танковой дивизии, вышедшими к Молодечно вместе со своим командиром). Примечательно, что и в приказе 13-й Армии, и в Боевом приказе № 1 командира 21 СК от 9.00 25 июня противотанковую бригаду предполагалось оставить в районе юго-западнее Лида («8 ПТБр прочно обеспечивать оборону с запада и юго-запада в направлении Лида по восточному берегу р. Дзитва» ). В результате бригада оказалась на расстоянии в 70–100 км от маршрута продвижения немецких танковых дивизий; такое решение, увы, свидетельствует о совершенном непонимании реальной обстановки, незнании группировки сил противника и его намерений.

На следующий день, 25 июня, это непонимание было подтверждено самым драматичным образом. Штаб 13-й Армии, уже изрядно к тому моменту поколесивший по Западной Белоруссии, находился в Молодечно и в соответствии с Боевым приказом № 01 должен был к 10 утра 25 июня перейти в район м. Ивье. Но не перешел и вплоть до вечера 25 июня находился у м. Городок — точно посреди двух ведущих к Минску дорог (17 км южнее Молодечно), т. е. между двумя потоками моторизованных войск противника. Результат описан в донесении начальника оперативного управления штаба 13-й Армии подполковника Иванова так:

«В 20.00 25.6.41 г. группа танков с мотопехотой напала на штаб 13-й Армии в лесу 4 км севернее Городок, отражение производили посты от батальона связи и начсостав. Танки в упор расстреливали машины и людей, генерал-лейтенант [Филатов] отдал приказ о смене командного пункта, который было предположено заменить в район Воложин, некоторые машины рванулись в разные направления… Отсутствует генерал-лейтенант Филатов, который был непосредственно под огнем и, по противоречивым показаниям, жив, уехал на бронемашине или автомашине с начальником штаба комбригом Петрушевским, отдав приказ уходить, но, может быть, и погибли…» [438]

Нет, судьба еще оставила генералу Филатову 19 дней жизни [143], уцелевший комсостав (без вести пропало 50 человек, противник захватил имущество штаба, включая шифродокументы) удалось к исходу дня 26 июня собрать в пригородах Минска, и в дальнейшем штаб 13-й Армии руководил боевыми действиями всей минской группировки войск Западного фронта. Однако 21 СК в результате остался безо всякого руководства (в состав 3-й Армии его так и не включили, да и командование этой Армии вечером 25 июня «растворилось в лесу»), а в дальнейшем и без связи со штабом фронта.

Противник (57-й танковый корпус) использовал день 25 июня следующим образом. Идущая от самой границы в авангарде корпуса 12-я тд в течение дня преодолела расстояние в 80 км от Гольшаны до Ракова. Как можно судить по ЖБД 57 ТК, при этом дивизия избежала серьезных столкновений с пересекающими маршрут ее движения частями 21-го стрелкового корпуса; в записи от 25 июня действиям 12-й тд уделено всего две фразы: «Наступление 12 тд особенно сильно замедлилось (так немцы охарактеризовали марш-бросок на 80 км за день. — М.С. ) ввиду уничтожений мостов и исключительно плохих дорожных условий… 12 тд вышла в район севернее Ракова. Дивизия к вечеру встретилась здесь с сильным противником, которого не смогла к сумеркам опрокинуть». [439] Таким образом 12-я тд, со своими чешскими танками (узкие гусеницы, 125 л.с. на 10 тонн веса), за четыре дня с начала войны прошла по весьма условным «дорогам» 250 км от границы до переднего края Минского укрепрайона; там ей предстояло вступить в ожесточенный многодневный бой и в дальнейшем первой войти в Минск.

Рис. 30. Район боевых действий 21-го стрелкового корпуса

Две другие дивизии (19-я тд, 18-я мд) 57-го танкового корпуса, переправившиеся через Неман с задержкой на 1–2 дня (по отношению к хронологии наступления 12-й тд), «проскочить» без боя бездорожный участок от Вороново до р. Березина не успели. (Рис. 30.) Первые стычки передовых подразделений немецких дивизий и 37-й стрелковой дивизии произошли уже вечером 24 июня. В оперативной сводке № 1 штаба 21 СК этот эпизод описан вполне самокритично:

«37-я сд, будучи атакована во второй половине дня 24.6 авиадесантной группой противника с танками (типичное для советских документов первых дней войны описание передовых моторизованных отрядов противника. — М.С. ) в районе м. Вороново, в результате 247 сп со 170 ап, слабо управляемые, не оказали должного сопротивления противнику и в беспорядке отошли за р. Жижма, где перешли к обороне [144] . Утром 25.6 на участке Ольговка, Раковщизна, подготавливаясь к наступлению, 91 сп, внезапно атакованный авиадесантом противника в районе м. Трабы, был рассеян. 20 сп подошел головой в 5.00 25.6 к Трокели, не встречая противника. Штадив в Липнишки. Управление войсками в период столкновения с противником штадивом-37 было утеряно». [440]

Донесения и оперсводки штаба 21 СК, конечно же, отмечают острую нехватку боеприпасов, горючего и продовольствия. Есть и другой источник информации — оперативные сводки № 2 и 3 штаба ПВО г. Лида за 23 и 24 июня. Этот документ ценен тем, что представляет собой беспристрастный «взгляд со стороны» — за действия (и бездействие) наземных войск капитан Сумаров, командир 229-го зенитно-артиллерийского дивизиона, ответственности не нес:

Отбросив без особых усилий 37-ю стрелковую дивизию с рубежа реки Жижма, части 19-й тд вермахта во второй половине дня 25 июня вышли к реке Гавья на участке Трабы, Субботники; вот на этом месте их «легкая жизнь» завершилась:

22 — 00. К этому времени заняты: 18-й моторизованной дивизией местность у Радунь, Жирмуны;

22 — 30. По результатам наземной и воздушной разведки следует вывод, что в большом лесном массиве к югу и юго-востоку от общей линии Сурвилишки — Трабы — Раков находятся крупные силы противника… Даже в течение ночи противник осуществляет многочисленные удары по фронту 19 тд, которые та смогла успешно отразить с большими потерями для противника. Противнику удалось найти разрыв в боевых порядках корпуса к юго-западу от Сурвилишки в лесу, прорваться, напасть на колонну резервов, шедших на пополнение войск, а также поджечь деревянный мост, имевший большое значение для переброски снабжения и подкреплений…» [439]

Такой оказалась для немцев первая встреча с 24-й Самаро-Ульяновской дважды Краснознаменной Железной дивизией; это была старейшая и одна из самых знаменитых стрелковых дивизий Красной Армии, участница всех военных кампаний, включая польскую (1920 г.) и финскую (1939/40 г.) войну. После окончания финской войны на базе частей 24-й сд была сформирована 8-я отдельная стрелковая бригада, которая была размещена на финском полуострове Ханко (бригаду ждали большие дела: обеспечить высадку на Ханко 1–2 стрелковых дивизий и совместный с ними марш на Хельсинки с западного направления); после формирования 8-й осб Железная дивизия была воссоздана фактически заново, но боевые традиции, заложенные ее первым командиром, легендарным Гаем [145], остались.

По состоянию на 1 июня 24-я сд имела 10 390 человек, 415 автомашин, сверхштатное количество противотанковых 45-мм пушек (65 вместо 54) и 76-мм пушек (46 вместо 34), 4 зенитки калибра 76 мм. И что примечательно — в отличие от того, что сообщали соседи по корпусу (17-я и 37-я сд), в Железной дивизии боеприпасы не исчезли ни после первого, ни после последующих боев. К моменту вступления в бой у м. Трабы в дивизии появилась и собственная танковая группа: на станции Юратишки нашли и сгрузили с эшелона 8 «бесхозных» тяжелых танков КВ, от 10 до 15 танков Т-34 присоединили к дивизии из отходящих на восток войск (вероятно, это были остатки разгромленной у Алитуса 5-й танковой дивизии СЗФ), 15 танкеток Т-37/38 в дивизии было «своих», дюжину легких танков Т-26 собрали у отступающих.

Первичных оперативных документов от 24-й сд практически не осталось (архивный фонд дивизии существует, но он традиционно содержит несколько страничек «порожняка»), не многим более осталось и от 21-го стрелкового корпуса в целом (в архивном фонде Западного фронта сохранилась школьная тетрадь «в клеточку» с отчетом о боевых действиях 21 СК, подписал заместитель начштаба корпуса подполковник Регблат). Боевое донесение штаба 21 СК от 9-45 26 июня сообщает, что в бою 25 июня было уничтожено «около 50 танков и 14 самолетов» противника. [440] Есть там и фраза, вполне созвучная записи в ЖБД немецкого 57-го танкового корпуса: «По показаниям пленного, [19-я] танковая дивизия имела задачу 25 июня выйти к Минск, но остановлена в указанном районе за неимением горючего, которое ожидается пополнить сегодня» ; в результате прорыва частей 24-й сд и разгрома транспортной колонны пополнить запасы немцам не удалось.

К сожалению, действия 24-й сд были очень слабо поддержаны другими соединениями 21-го корпуса. 8-я противотанковая артбригада (5147 человек личного состава, 36 пушек калибра 85-мм и 18 пушек калибра 107 мм) упорно продолжала «держать оборону» по р. Дзитва, севернее и южнее шоссе Скидель, Лида; ни одного немецкого танка там не появилось (и появиться не могло). 17-я стрелковая дивизия таким же образом «обороняла» подступы к г. Лида, но после выхода к городу частей 161-й пд (дивизия 8 АК вермахта, раньше и дальше всех продвинувшаяся на восток) 17-я сд отступила, причем «от одного из командиров артбригады было известно, что 17-я сд с утра 27.6 начала отход в южном направлении, переправившись вброд и вплавь через р. Неман» ; о том, сколько матчасти было брошено при этом «вброд и вплавь», нетрудно догадаться.

Даже в такой ситуации, воюя с открытыми флангами, 24-я сд и сохранившие боеспособность подразделения 37-й сд смогли создать немцам очень серьезные проблемы — две дивизии (19-я тд и 18-я мд) оказались надолго связаны боем, в дальнейшем (приказ был отдан утром 28 июня) к ним пришлось присоединиться и 14-й мд. Журнал боевых действий 57 ТК вермахта описывает эти бои в таких выражениях, которые почти невозможно встретить в иных документах июня 41-го года:

«26 июня.

Вечер. 18 мд, которая утром получила устный приказ командующего 3 ТГр о передислокации на линию Вильно, Ошмяны, снова переподчинена (т. е. оставлена на месте боя у Геранены, Трабы. — М.С. ) 57 ТК… Перед фронтом 19 тд противник постоянно укрепляется…. Очевидно, что противник оказывает особо массированное давление на 19 тд, которая находится в нелегком положении ввиду растянутого фронта, однако ее позиции удерживаются, несмотря на существенные потери. Командующий ТГр определенно сознает, что положение 19 тд нелегкое и удержание ее позиций является решающим для успешного завершения этой операции.

4.00. Вслед за еще одной спокойной ночью с раннего утра [возобновились] активные боевые действия. Противник ведет огонь 2–3 батареями (среди них и среднего калибра) по всему, что движется. Следует отметить, что противник ведет отличное наблюдение, которое ему позволяет просматривать наш тыл…

16.00. Наземная разведка 18 мд установила, что находящаяся перед ней территория на участке р. Жижма и Гавья (10 км северо-западнее Ивье) свободна от противника (это означает, что 37-я сд окончательно рассыпалась. — М.С. ) . Дивизия предлагает сегодня же занять этот участок. Командование корпуса утверждает это решение и возлагает на дивизию ответственность за полную безопасность открытых смежных флангов между ней и 19 тд, которая не сможет продвигаться вперед, т. к. ее силы необходимы для отражения продолжающихся вражеских контратак…

19.00. Командующий корпусом в разговоре по телефону подчеркнул, что командование, к сожалению, не имеет в распоряжении дополнительных сил для усиления обороны участка Сурвилишки, Трабы… Дивизии рекомендовали использовать орудия крупного калибра [146] для борьбы с русскими тяжелыми танками на самой передовой линии…

И это еще не все. В ЖБД 3-й ТГр, в записи от 28 июня есть такие слова: «Донесение 57 ТК о том, что русские начали контратаку утром 28 июня крупными силами. Бой против большой массы русских заставил наших солдат задуматься о будущем. Русские использовали свои самые тяжелые танки (4 штуки), которые невозможно уничтожить нашими 50-мм противотанковыми пушками». [353] Четыре штуки. В 6-м мехкорпусе танков КВ было 114 штук. И лишь если очень постараться, можно найти пару невнятных упоминаний о них в ЖБД 20-го армейского корпуса вермахта…

Вечером 28 июня было принято решение на отход. В Журнале боевых действий ЗФ читаем: «28.6. командиром корпуса принято решение и отдан приказ — для сохранения живой силы и матчасти вывести дивизии из боя и, прикрываясь сильным арьергардом, отойти на рубеж бывшей госграницы». [469] Судя по всему, немцы так сильно «задумались о будущем» (да и арьергарды 21 СК оказались стойкими), что 19-я тд вермахта так и не решилась перейти в наступление вплоть до вечера 29 июня:

В Налибокскую пущу 24-я стрелковая дивизия отошла, имея в строю менее 2 тыс. человек. Такой оказалась цена пятидневных боев. Но и результат был немалым: три дивизии 3-й ТГр оказались выведены из сражения за Минск, четвертая (20-я мд) оставалась в полосе Вильнюс, Ошмяны, прикрывая тыл ударной группировки от гипотетического удара с северо-восточного направления. В реальности же предосторожность эта оказалась излишней — ударять было некому. 50-я стрелковая дивизия, оставшаяся безо всякого руководства со стороны штаба 13-й Армии, сначала долго собиралась с силами для контрудара на Сморгонь, затем, после первой же встречи с противником, откатилась к Плещенице (90 км к востоку от Сморгонь), но и там долго не задержалась — Оперативная сводка № 14 штаба Западного фронта (к 20.00 1 июля) кратко констатирует: «50-я сд в 3.00 1.7.41 г. была атакована в районе Плещеницы до 120 танками противника (никаких танков 1 июля там не было и в помине. — М.С. ) и в районе Логойск до 100 танками, после чего дивизия начала отход за р. Березина…» [441]

Сражение за Минск началось утром 24 июня, и началось оно в воздухе. Первые два дня группировка люфтваффе в полосе ГА «Центр» была занята самым срочным и безотлагательным делом — завоеванием превосходства в воздухе посредством массированных ударов по аэродромам советских ВВС. На третий день немцы смогли позволить себе выделить значительные силы и для удара по главному административному и транспортному центру Белоруссии.

Теоретически Минск был весьма надежно защищен от нападения с воздуха — в городе находился штаб т. н. «Западной зоны ПВО», базировались части 7-й бригады ПВО, включая и такую наиновейшую «диковинку», как радиолокационная станция РУС-1 в составе 64-й отдельной радиороты ВНОС. Разумеется, советские историки «как дважды два» разъяснили, почему все это ничем не помогло: снаряды закончились (видимо, уже к моменту первых налетов авиации противника), зенитки были (все?) на полигоне восточнее Минска, в н.п. Крупки (а переместиться по собственной территории на 100 км за два дня не было никакой возможности), к тому же «батареи 188-го ЗАП только что накануне были перевооружены на 85-мм зенитные пушки с ПУАЗО-3 (новейшая модификация прибора полуавтоматического управления зенитным огнем. — М.С. ) и освоить новую технику должным образом не успели», прежняя же техника, естественно, была безнадежно устаревшей и т. п. [445]

Должны были защитить Минск и три авиаполка 43-й истребительной авиадивизии (базировались на аэродромах Лощица и Слепянка в пригородах Минска и на аэродроме в Пуховичи, 60 км юго-восточнее Минска); к началу войны в них числилось 60 И-153 и 115 И-16 (причем самых последних модификаций с мощными 1000-сильными моторами), и в первый день войны они не потеряли на земле ни одного самолета. Действовала дивизия, судя по Боевому донесению штаба 43 ИАД к 20–00 25 июня, весьма активно — за три дня (23, 24, 25 июня) было произведено 795 самолето-вылетов и заявлено о 53 сбитых самолетах противника. [446]

В том, что за этими цифрами стоят вполне реальные потери люфтваффе, сомневаться не приходится. В частности, именно в районе Минска и его северо-западных пригородов 24 июня произошло весьма примечательное для первых недель войны событие: семь пикировщиков Ju-87 из состава 8-го авиакорпуса люфтваффе были сбиты в течение одного дня (еще два «лаптежника» были сбиты 24 июня в районе г. Волковыск, что может быть связано с действиями 162 ИАП все той же 43 ИАД). Тем не менее свою главную задачу — дезорганизовать работу центральных служб управления Западного фронта — немецкая авиация выполнила и с лихвой перевыполнила.

«В воздухе полное господство авиации противника, город Минск в течение дня подвергался многократным бомбардировкам волнами численностью от 8 до 50 самолетов. В городе большие пожары и разрушения. Здания штаба фронта и штаба ВВС сильно повреждены прямыми попаданиями авиабомб». [447] Так описываются последствия массированного удара люфтваффе по столице Белоруссии в вечерней Оперативной сводке штаба Западного фронта от 24 июня. В воспоминаниях очевидцев событие это запечатлелось состоявшимся апокалипсисом:

Рис. 31. Телеграмма командования Западного фронта наркому обороны СССР

Командование Западного фронта, как и положено людям военным, доложило кратко и четко. На рассвете (в 3-47) 25 июня в Москву, наркому обороны Тимошенко была отправлена телеграмма следующего содержания: «Осмотрели Минск. Минска нет. Решили эвакуировать правительственные учреждения. Павлов, Фоминых, Пономаренко». [449] (Рис. 31.) Эвакуация незамедлительно привела к потере связи и управления войсками. В Журнале боевых действий Западного фронта читаем: «25 июня. Почти в течение всего дня данных о положении на фронте в штабе ЗФ не было… Поздно вечером в штабе фронта были получены данные (через делегатов и гражданских лиц), что Радошковичи заняты танками противника… 26 июня. Около 4.00 в штаб фронта поступили данные о прорыве танков противника в направлении Заславль, Минск (источник данных установить не удалось). Командованием фронта было отдано распоряжение о перемещении КП в район Бобруйск… Согласно нового приказания штаб фронта перемещался в район Могилева (175 км восточнее Минска. — М.С. ). В течение 26 и в ночь на 27.6 штаб находился в движении на Могилев и собирался в районе нового КП. Управление войсками в этот день фактически отсутствовало…» [450]

С близкого расстояния картина «эвакуации Минска» была еще более печальной [147]. Журнал боевых действий 2-го стрелкового корпуса описывает это так: «Бесконечные потоки машин и людей шли на восток, загромождая пути и мешая передвижениям войск. Город Минск, подожженный во многих местах, горел, брошенный жителями на произвол. Пожарная охрана с пожарами не боролась, и пожарные машины также уходили на восток. Органы власти и милиции покинули город. Штаб ЗапОВО, оставив город, не организовал ни комендантской службы, ни эвакуации военного и ценного имущества». [451] «Бесконечные потоки» мешали не только тем, что загромождали пути движения войск. «Доношу, что по Дзержинской дороге потоками движутся отставшие, бежавшие от бомбардировок и просто бежавшие бойцы и командиры, главным образом штабной хозяйственной службы из подразделений 85-й сд, которые своим внешним видом (босые, без фуражек, распущенные) сеют панику и демобилизацию…» [452]

Отнюдь не бездействовала в те дни и советская бомбардировочная авиация. Да, первый эшелон ВВС фронта (9-я, 10-я и 11-я авиадивизии) к тому времени уже растаял практически полностью (остались лишь отдельные, упрямо воюющие экипажи, звенья, эскадрильи), но второй эшелон (12-я и 13-я БАД, 3-й авиакорпус ДБА) был еще вполне боеспособен. 13-я авиадивизия настойчиво бомбила танковые колонны Гудериана в полосе Брест, Барановичи, а танковые дивизии 3-й Танковой группы вермахта засыпали бомбами экипажи 3-го ДБАК. Судя по докладу штаба авиакорпуса, к утру 24 июня в частях 3-го ДБАК боеспособными числилось 137 бомбардировщиков ДБ-3ф. [453] В этот день экипажи авиакорпуса выполнили 170 вылетов, бомбовые удары нанесены по аэродрому Вильнюса (уже обжитому к тому моменту немецкими авиачастями), скоплению войск противника в районе Гродно.

26 июня нарком обороны СССР маршал Тимошенко подписал Директиву Ставки, в которой перед соединениями дальней авиации была поставлена задача «систематическими непрерывными налетами, днем и ночью, уничтожать танки противника… бомбардировать с высоты 400 метров, не мелкими группами, а полками». Логику Верховного командования понять нетрудно: в предыдущие дни Москва получила десятки сообщений о том, что контрудары мехкорпусов Красной Армии сорваны налетами авиации противника, которая «гонялась за каждой автомашиной», «вывела из строя до 60–70 % танков», «разбила все тылы танковых дивизий» и т. п. Теперь Ставка надеялась, что ценой потери драгоценного и дефицитнейшего ресурса (самолеты и экипажи дальней авиации) удастся если и не разгромить моторизованные колонны противника, то хотя бы затормозить их неустанное продвижение на восток.

Через два дня командир 3-го ДБАК генерал-майор Скрипко докладывал в штаб ВВС фронта:

254 вылета, выполненных в течение одного дня примерно сотней самолетов. С таким напряжением еще не воевало ни одно соединение советской бомбардировочной авиации. Именно в тот день, 26 июня, атакуя в районе поселка Радошковичи немецкую танковую колонну, погибли экипажи капитанов Николая Гастелло и Александра Маслова [148]. На этот раз противник действия советской авиации заметил. В донесении 78-го артполка 7-й танковой дивизии вермахта читаем: «26 июня начиная с 8-ми утра отмечены активные действия авиации противника, которые усилились до такой степени, что это можно было назвать господством русских в воздухе. Во время воздушных налетов 26.06.41 в полку были следующие потери: 4 убитых, 20 раненых… Из-за поврежденного авиацией моста у Радошковичи (город стоит у слияния двух мелких речушек. — М.С. ) дивизион не может выйти раньше 10 часов». [455]

Названные цифры потерь (24 человека) не так и велики в абсолютном измерении, но они составляют почти две трети потерь личного состава 78-го артполка за первые девять дней войны (39 человек). Применительно к артиллерийскому (в данном случае — гаубичному) полку такие пропорции потерь не слишком удивительны — гаубицам у переднего края стоять не обязательно, и их потери от воздействия авиации противника могут быть относительно большими. Но вот еще одна воинская часть, 6-й мотопехотный полк все той же 7-й танковой дивизии; за первые 9 дней войны полк потерял всего 107 человек, но при этом только один из двух батальонов полка потерял 26 июня от налета советской авиации 44 человека (12 убито, 32 ранено). В боевом донесении мотоциклетного батальона 7-й тд сказано: «В результате налета авиации противника батальон понес тяжелые потери в личном составе, машинах и оборудовании» ; конкретных цифр потерь от авиа-удара не приведено, но всего 26 июня батальон потерял убитыми и ранеными 44 человека, что больше половины потерь за девять дней. [455]

В целом для всей 7 тд вермахта день 26 июня стал днем необычайно больших (по меркам вермахта — так и вовсе «рекордных») потерь: 193 человека (57 убиты, 5 пропали без вести, 131 ранен). В другие дни потери 7-й танковой были значительно меньше: 25 июня потеряно 32 человека, 27 июня — 48, а в последующие дни июня потери и вовсе становятся единичными (тут еще важно отметить, что в этих цифрах, полученных суммированием донесений частей, отсутствуют данные по второму мотопехотному полку дивизии (7 мпп), кроме того, сами данные первичных боевых донесений обычно не вполне точны и полны). Интерпретировать эту статистику можно по-разному. Наиболее адекватной представляется мне такая оценка: потери 7-й танковой дивизии вермахта в боях с танками (мост у Алитуса) и пехотой (сражение за Минск) были столь низкими, что на этом фоне даже весьма скромные (в сравнении с затраченным количеством самолето-вылетов и бомб) потери от воздействия советской авиации оказались для немцев вполне ощутимыми.

Удары авиации несколько замедлили и осложнили продвижение немецких танковых колонн к Минску, но нанести им решительное поражение могли только наземные войска, а их в составе Западного фронта оставалось уже совсем немного. Надежды командования фронта на то, что окруженные к западу от реки Щара дивизии смогут выйти на восток в сколь-нибудь боеспособном состоянии, оказались в конечном счете тщетными. Напротив, войска противника «заплатили» за стремительный разгром первого эшелона Западного фронта минимальными потерями (в среднем не превышавшими к 25–26 июня отметку в 200–250 человек на дивизию) и на момент выхода к Минску практически сохранили исходный состав сил и средств. На этом этапе кампании главной проблемой танковых соединений ГА «Центр» было нарастающее с каждым днем и часом количество боевой и транспортной техники, застрявшей на разбитых грунтовых дорогах («исключительно плохие условия для перевозок, однопутные, песчаные дороги в холмистой местности, на которых встречное движение просто невозможно; тяжелые транспортные средства иногда доходят до пункта назначения через сутки» ). [353]

Боевые действия второго эшелона войск ЗФ были в целом более успешными: в районе Слоним, Барановичи марш-бросок 47-го танкового корпуса вермахта был остановлен упорной обороной 155-й, 121-й и 143-й стрелковых дивизий, в результате чего одновременное смыкание «танковых клиньев» в районе Минска у немцев не получилось; это имело свои последствия, о чем будет сказано далее. Контрудар 21-го стрелкового корпуса во фланг 3-й Танковой группы привел к тому, что три дивизии вермахта (19-я танковая, 18-я и 14-я моторизованные) до 29 июня оказались прикованными к району Лида, Трабы, Воложин.

Таким образом, утром 26 июня на линию Минского укреп-района (Раков, Радошковичи, Логойск) смогли выйти только три танковые дивизии (7-я, 20-я и 12-я). Существенно важно, что ни одной пехотной (моторизованной) дивизии у немцев перед Минском не оказалось, тяжелая артиллерия безнадежно отставала, а «по науке» 15 мотопехотных батальонов в составе трех танковых дивизий было слишком мало для прорыва укрепрайона на фронте в десятки километров.

Минский УР был одним из самых крупных в составе т. н. «линии Сталина» — системы укрепрайонов у «старой» советско-польской границы, проходившей тогда через Радошковичи, Раков. (Рис. 32.) К началу 1936 г. в Минском укрепрайоне было построено 242 пулеметных ДОТа и 26 артиллерийских. В 1938 г. строительные работы возобновились, и в составе УРа появилось еще 10 ДОТов с артиллерийским вооружением [149]. Что касается технического уровня, то, конечно же, все эти сооружения уступали ДОТам «линии Молотова» у новой границы, но и назвать их примитивными «бетонными сараями», подобными ДОТам первой очереди «линии Маннергейма», будет несправедливо: 1,5 м высокопрочного железобетона, броневые заслонки на амбразурах, фильтро-вентиляционные установки, противоосколочная обшивка внутренних стен металлическим листом, отопление, освещение и пр.

Рис. 32. Сражение за Минск

Главным — для сложившейся в июне 41-го ситуации — недостатком Минского УРа было малое число ДОТов с артиллерийским вооружением; какими бы легкими и слабыми ни были чешские танки, стоявшие на вооружении 3-й ТГр вермахта, пробить их броню пулеметным огнем было невозможно. Ни одна из трех противотанковых артбригад, входивших в состав войск Западного фронта, в нужное время в нужном месте не оказалась: 6-я бесследно растворилась в лесах у Белостока, 8-я упорно «обороняла» Лиду от несуществующих танков, 7-я в ходе марша из района Ружанысток (28 км западнее Гродно) на восток «рассредоточилась по разным дорогам», да так никогда и не сосредоточилась (к Минску вышло лишь несколько орудийных расчетов). [456]

В высшей степени полезным мог бы оказаться упомянутый выше 188-й зенитный артполк, вооруженный 85-мм пушками; орудия такой мощи с легкостью пробивали броню «чеха» на километровой дальности, а для стрельбы по танкам мудреное устройство ПУАЗО-3 можно и не осваивать. Увы, было принято другое решение: «Общая обстановка на минском участке фронта складывалась неблагоприятно, и 26 июня по приказу командующего Западной зоной ПВО части 7-й отдельной бригады ПВО, прикрывавшие Минск, начали отход к Борисову». [445] Обстановка складывалась. Сама собой…

В конечном счете для обороны Минска осталось три штаба и «три с половиной» дивизии. Штабы 2-го и 44-го стрелковых корпусов и практически случайно оказавшийся вечером 26 июня в западных пригородах Минска штаб формирующейся 13-й Армии; 64-я и 108-я стрелковые дивизии в составе 44 СК, 100-я стрелковая дивизия в составе 2 СК. Была еще и 161-я сд, но ее возможности были весьма скромными: перед войной дивизия находилась в 3-тысячном составе (так называемая «дивизия тройного развертывания») и лишь за несколько дней до 22 июня была укомплектована приписным составом по штатам военного времени. Все эти соединения (за исключением 100-й сд) оказались в районе Минска в результате начатой в середине июня передислокации «глубинных соединений» Западного ОВО, причем, как пишет в своих известных воспоминаниях бывший командир 64-й сд генерал-майор Иовлев, «станция назначения нам не сообщалась, о ней знали только органы военных сообщений» ; штаб 2 СК к моменту начала войны находился «на учениях в районе Белостока», откуда срочно возвратился в Минск.

Окончательное отмобилизование корпусных частей должно было произойти в Минске, однако «обстановка сложилась так», что очередь резервистов не выстроилась. Начальник отдела политпропаганды 2 СК бригадный комиссар Мифтахов докладывает:

«К 24.00 24 июня призывников явилось в части: 151-й корпусной артполк — явилось 86, должно явиться 750, 86-й зенитный дивизион — 85 из 340, 10-й батальон связи — 45 из 240, 5-й саперный батальон — 210 из 410. Четыре госпиталя, формирование которых возложено на штаб 2 СК, приписники явились от 6 до 27 %. Слабая явка приписного состава имеет место даже из РВК г. Минска. Еще хуже дело обстоит с доставкой приписного автотранспорта. В 151-й КАП из приписанных 204 автомашин прибыло в полк только 10, в 5-й ОСБ — из 24 машин не получено ни одной…» [458] Даже в 100-й сд, постоянно дислоцированной в Минске, «явка приписного состава составила 70 %… к исходу дня 25 июня в дивизии, главным образом в тыловых частях, некомплект в личном составе достигал 3000 человек, дивизия также не получила 40 % положенного ей автотранспорта». [461]

Неявка резервистов была еще не самой большой бедой — соединения 2-го и 44-го стрелковых корпусов непрерывно пополнялись людьми за счет не предусмотренного никакими Уставами источника. В политдонесении 2 СК от 24 июня читаем: «По дорогам, ведущим к Минску, усилилось движение бойцов, младших командиров и начсостава, идущих пешком и едущих на автомашинах, в поисках своих частей. При задержании этих людей выясняется, что эти люди в беспорядке, панически настроены, бегут подальше от боевых действий… Командир решил задерживать движение этих военнослужащих и формировать из них воинские подразделения и части» . [459]

Гораздо сложнее было решить проблему обеспечения блуждающих войск боеприпасами. 28 июня командующий 13-й Армией докладывает в штаб фронта: «По участку армии непрерывным потоком идут люди и даже части. Остановлен и введен в боевой порядок 108-й стрелковой дивизии 301-й гаубичный артиллерийский полк с ограниченным количеством снарядов. Прошел 518-й зенитный артиллерийский полк, который имеет новую матчасть, но ни одного снаряда». [460] И это, заметим, при том, что непосредственно в западных округах было сосредоточено: на одну 76-мм зенитку в среднем по 1109 выстрелов, на новые 85-мм зенитные пушки — по 143 выстрела.

В первой половине дня 25 июня дивизии 2-го и 44-го стрелковых корпусов заняли назначенные им полосы обороны. К сожалению, и без того малые силы были использованы не лучшим образом — поставленная задача (оборона Минского укрепрайона) была понята дословно, и две стрелковые дивизии 44 СК были равномерно растянуты «в нитку» протяженностью в 80 км, повторяющую очертания УРа; тактика, возможно, уместная при отражении наступления польской пехоты, но не немецких танков. На наиболее угрожаемом направлении (дороги Раков — Минск и Радошковичи — Минск) оказалось всего два (30-й и 159-й) полка 64-й стрелковой дивизии, причем и там концентрация усилий на дорожных направлениях не просматривается (ни в оперативных сводках, ни в схемах, приложенных к воспоминаниям командира 64-й сд); третий полк дивизии (288-й сп) был растянут на 15 км в лесном массиве к западу от реки Вяча (севернее дороги Козеково, Слобода), т. е. был в значительной мере выведен из активных действий.

Вторая дивизия 44 СК (108-я стрелковая) была развернута южнее, на 30-км участке Старое Село, Койданово [150], Станьково (н.п. в 8 км юго-восточнее Койданово), опять же, без необходимой концентрации сил у шоссе Койданово — Минск; в дальнейшем это привело к тому, что удар 17-й немецкой танковой дивизии пришелся по одному (444-й сп) из полков дивизии при бездействии (прямо зафиксированном в документах) других частей. Приходится констатировать, что факт, известный сегодня даже любознательному школьнику — немецкие механизированные соединения наступали строго вдоль дорог, не рискуя (да и не считая нужным) углубляться в леса и болота, — на тот момент еще не был осознан командирами Красной Армии.

Наиболее боеспособное соединение, ордена Ленина 100-я стрелковая дивизия (участник «освободительных походов» в Польшу, Финляндию и Румынию), заняло оборону южнее дороги Козеково, Слобода, охватывая полукругом северные пригороды Минска, фронтом на запад, север и восток; не вполне понятно — какого противника и откуда ожидало увидеть там советское командование. Самым причудливым было оперативное построение 161-й сд (также включенной в состав 2 СК) — один стрелковый полк дивизии (603-й сп), усиленный двумя батальонами 542-го полка занимал оборону у н.п. Острошицкий Городок (т. е. в полосе 100-й дивизии), остальные части дивизии оставались в восточных пригородах Минска.

В конечном счете удар трех (!) танковых дивизий вермахта пришелся на фронт двух стрелковых полков 64-й сд и во фланг 100-й сд; только незаурядные стойкость и мужество, проявленные бойцами и командирами этих дивизий — отнюдь не случайно первыми в Красной Армии получивших звание Гвардейских, — не позволили немцам с ходу пробить организованную подобным образом оборону.

Первый «ход» в сражении сделали «красные», и он оказался весьма эффектным. В боевом донесении № 1 штаба 44 СК это событие — в дальнейшем вошедшее, со всевозможными преувеличениями, в сводку Совинформбюро, книги и учебники — описано так: «Вечером 25.6.41 г. высланные разведывательные отряды 64-й и 108-й стрелковых дивизий проникли в глубину расположения противника и натолкнулись в районе Шелухи, Декшняны, Путники (западнее Радошковичи. — М.С. ) на мототехчасти противника. В результате ночного боя обнаруженное подразделение было полностью уничтожено (видимо, штаб войскового соединения), взятые документы 27.6.41 г. мною препровождены в штаб фронта». [462]

До «полного уничтожения штаба войскового соединения» дело не дошло, но штабные документы 39-го танкового корпуса вермахта реально оказались захвачены разведотрядом 64-й сд.

Правда, в ЖБД 20-й немецкой танковой дивизии этот факт «стыдливо» заменили на уничтожение документов: «Около 20.00 командир 39-го корпуса при попытке подойти с авангардом 92-го разведбата (подразделение 20 тд. — М.С. ) от Олехновичи (н.п. в 9 км западнее Радошковичи. — М.С. ) к Радошковичи неожиданно вступает в бой. Многочисленные потери убитыми и ранеными, также и в автомобилях. Генерал временно отрезан. Автомобили генерала и штаба корпуса уничтожены противником вместе с радио и прочими документами». Командир корпуса, генерал танковых войск Шмидт уцелел, но документы, включая оперативную карту с нанесенной обстановкой и подробные сведения по боевому составу корпуса, попали в Москву (в дальнейшем «отзвук» этого события проходит по многим документам советских штабов).

Утром 26 июня передовые подразделения немецких танковых дивизий стали выходить к рубежу Минского УРа. Отданный накануне приказ № 5 требовал: «Прорыв 3-й Танковой группы к Минску является неотложной задачей и для операций Группы армии «Центр» имеет решающее значение… Участие во взятии города Минск не является главной задачей 3-й Танковой группы, более важным для нее является перекрыть местность с обеих сторон города, особенно автомобильные и железные дороги в восточном направлении». [353]

Имеющиеся документальные описания событий дня 26 июня весьма сумбурны и противоречивы, сложить из них единую внятную картину практически невозможно. Неизбежно присутствующий в боевых донесениях «туман войны» (фрагментарность, запаздывание и недостоверность информации) в данном случае усугублялся состоянием, в котором находились дивизии 3-й Танковой группы. Чудес не бывает, и безостановочный пятидневный марш на 250–300 км привел к тому, что единые «механизмы» стали разваливаться на отдельные «узлы и агрегаты»; то, что в газетных статьях принято называть «танковыми клиньями», превратилось в тонкие, длинные, часто разорванные «стальные нити».

В наиболее выраженном виде это проявилось в 7-й танковой дивизии: в первой половине дня 26 июня арьергард дивизии (противотанковый дивизион с приданными ему пехотными подразделениями) все еще вел бой у Молодечно, мотоциклетный батальон был в Радошковичи, 6-й мотопехотный полк выходил к н.п. Мацки, передовые подразделения танкового полка вышли на дорогу Козеково, Слобода, разведбат дивизии мчался к Рудне; таким образом, части одной дивизии были разбросаны в полосе протяженностью 60 км, и немногим отличалось от этого положение 20-й и 12-й танковых дивизий.

Отразилась эта чехарда и в документах штабов Красной Армии. В Журнале боевых действий 44 СК запись от 26 июня начинается так: «В 5.00 танковая группа противника до 1000 разных машин прорвалась из м. Радошковичи на Козеково… 6.00 танковые группы противника, мотопехота на мотоциклах и транспортерах при поддержке артиллерии и авиации начали атаку переднего края укрепрайона…» [463] Однако в Боевом донесении № 1 штаба корпуса (составлено 30 июня) пехота противника «исчезает», танков же становится гораздо меньше: «Непрерывно в течение всего дня танки противника небольшими группами 5—10 танков, а иногда и больше, продолжали атаковывать 30-й и 159-й стрелковые полки (64-я сд) , сочетая свои действия с налетами авиации. Танки противника распространялись по дорогам на Городок Семков и Минск. Пехота противника в течение 26.6.41 г. перед фронтом 44 СК почти что не появлялась». [462]

В ЖБД 3-й Танковой группы боевые действия 26 июня на западных подступах к Минску описаны довольно скупо: «Части 20-й танковой дивизии стоят юго-восточнее Радошковичи после того, как они были вынуждены преодолеть серьезное сопротивление противника у Grodek (вероятно, речь идет про Городок Семков. — М.С. )… Бомбовые удары по скоплениям наших головных групп танков… Поступает сообщение из штаба 12-й танковой дивизии… После прорыва рубежа ДОТов северо-восточнее Раков усиленный мотоциклетный батальон 12-й танковой дивизии находится на рубеже ДОТов перед Шубники (н.п. в 4 км западнее Заславль. — М.С. ) на дороге Раков, Заславль; части 25-го усиленного пехотного полка 12 тд вошли в соприкосновение с частями 20-й танковой дивизии юго-западнее Радошковичи…» [353]

Однозначным — и подтверждаемым документами с двух сторон — является только конечный итог: «Танковая группировка противника, встреченная организованным огнем противотанковой артиллерии, дивизионной и корпусной артиллерии, в течение всего дня [26 июня] не прорвала фронт обороны 64-й сд, которая оставалась на своих позициях». Несомненно, этому способствовал и факт нахождения штаба 44-го стрелкового корпуса (а с вечера 26 июня — и штаба 13-й Армии) в районе Ждановичи (ныне — в черте г. Минска), всего в 20 км от поля боя; командный пункт 64-й сд был в лесу у станции Ратомка, т. е. в 10 км от передовой.

Значительно успешнее для противника развивались события дня 26 июня к северу от Минска. Воспользовавшись тем, что рубеж обороны, занятый частями 2-го стрелкового корпуса, проходил южнее дороги Козеково, Слобода, передовые подразделения 7-й танковой дивизии вермахта к вечеру практически без боя достигли рубежа Рудня, Слобода, Смолевичи. Это означало выход немецких танков на бетонную автостраду Минск, Борисов, Смоленск, что, собственно, и было главной задачей минской операции. Примечательно, что система связи в 3-й ТГр к тому моменту разладилась до такой степени, что о своем успехе немецкое командование узнало по донесениям разведывательной авиации, да и то с ошибкой («согласно донесению авиаразведки, части 39-го танкового корпуса вышли в 18.45 на шоссе Минск — Борисов; предположительно, это части 20-й танковой дивизии» ).

Попытка подтянуть к автостраде основные силы 7-й тд и левый фланг 20-й тд встретили ожесточенное сопротивление частей 2-го стрелкового корпуса. В Журнале боевых действий 2 СК это описано так:

«26 июня в 15 часов противник атаковал из района Ворново, Острошицкий Городок в направлении Скураты, Курганы (н.п. в 6–9 км юго-восточнее Острошицкий Городок. — М.С. ) . В атаке участвовало не менее батальона мотопехоты и авиадесанта и батальон танков. Не встретив артиллерии [151] , танки прорвали фронт [обороны] пехоты и начали углубляться в расположение 85-го стрелкового полка (100-я сд) . До 10 танков было подожжено бутылками с бензином. Часть танков дошла до Скураты, причем несколько танков еще было подожжено в районе второго эшелона полка, и к Скураты вышло всего 14 танков и группы мотопехоты и мотоциклистов. Встретив здесь оборону 542-го стрелкового полка (161-я сд) и не в состоянии ее прорвать, танки и пехота противника начали отходить на северо-запад…

Еще одна группа противника силою до роты пехоты и не менее роты танков атаковала в направлении Паперня, Дубовляны (т. е. на юг от Острошицкий Городок к Минску. — М.С. ). После того как 8 танков противника было сожжено, атака пехоты была отбита с большими потерями для противника, причем некоторые подразделения 355-го стрелкового полка (100-я сд) бросились в рукопашный бой. Противник в беспорядке отошел в северном направлении… В 17 часов противник, собрав свои части, повторил атаку, но с меньшими силами и настойчивостью. Атаки на всех направлениях были отбиты перед передним краем обороны… Потери 100-й и 161-й стрелковых дивизий, несмотря на полное отсутствие артиллерии, были незначительны». [461]

27 июня ситуация значительно ухудшилась — боевые порядки немецких танковых дивизий естественным образом уплотнялись (к передовой подтягивались отставшие на марше части и подразделения), и «тонкие стальные нити» начинали превращаться в «бронированный кулак». К тому же утром 27 июня 12-я танковая дивизия была передана в подчинение 39-го танкового корпуса, таким образом все три танковые дивизии, ведущие бой в северо-западных пригородах Минска, были объединены под единым командованием. У обороняющихся тем временем возникли проблемы (неразрешимые в обстановке нарастающего хаоса) с боеприпасами. «Уже к вечеру 26.6.41 г. артиллерия стала ощущать недостаток в снарядах, так как подвоза с тыла совершенно не было. Посланные командиром 64-й стрелковой дивизии 15 машин за снарядами в Минск до сего времени, видимо, не возвратились. Особенно острый недостаток сказывался в снарядах 152-мм артиллерии, и совершенно отсутствовали гаубичные снаряды 122-мм». [462] Недостаток снарядов заметили даже немцы. «Кажется, что планомерный подвоз боеприпасов у противника отсутствует» (ЖБД 3-й ТГр, запись от 26 июня).

Направление главного удара немецких танковых соединений начало смещаться к северу. 12-я танковая дивизия, не сумев 26 июня пробить оборону 159-го стрелкового полка вдоль шоссе Раков — Минск, повернула на Заславль с намерением пробиться в дальнейшем к Семков Городок и подойти к Минску с северо-запада. К 11 утра немцы заняли Заславль; командир 64-й стрелковой дивизии, введя в бой последние резервы (один стрелковый батальон), вынудил противника отступить; в этом бою погиб командир 159-го сп подполковник Белов. К 16 часам 12-я тд снова заняла Заславль и танковыми подразделениями продвинулась еще на 5 км восточнее, к н.п. Лапоровичи.

На северном фланге 64-й стрелковой дивизии (в полосе Мацки, Козеково, Семков Городок) действовали уже две танковые дивизии противника. Правофланговый полк дивизии без приказа отошел на восток. В Боевом донесении № 1 штаба 44 СК это описано так: «Вечером получили единственную за весь день радиограмму 288-го стрелкового полка, в которой сообщалось: «Полк отошел в лес северо-восточнее Логойска». Мы не знали, что делается в этом полку. Посылаемые для связи люди не возвращались». [462] Оставшийся без соседей 30-й стрелковый полк до вечера сдерживал атаки вражеских танков. Журнал боевых действий 3-й ТГр кратко фиксирует безрезультатные попытки 20-й танковой дивизии развить наступление: «13.45. 20 тд должна пройти рубеж ДОТов в 6–7 км юго-восточнее Радошковичи… 19.30. Части 20 тд все еще ведут бой против ДОТов южнее Радошковичи». [353]

Запись за 27 июня в ЖБД 44-го стрелкового корпуса:

«10.00. Начальник штаба 64-й сд полковник Белышев доложил, что в течение 26.6 были случаи оставления ДОТов постоянными гарнизонами [152] . Командир 44 СК комдив Юшкевич приказал: немедленно выслать в район боевых действий заместителя по политчасти коменданта УР, принять самые жесткие меры по восстановлению постоянных гарнизонов в ДОТ, в случае самовольного оставления ДОТ — бегущих в тыл расстреливать на месте.

16.10. Связь 288 сп со штабом 64-й сд потеряна. Танки противника курсируют по дорогам Рогово, Козеково и Заславль, Лапоровичи, одновременно мотопехота противника действует в направлении Козеково, Вышково (н.п. в 7 км южнее Козеково. — М.С. ). 30-й сп оказался в окружении. Контратака 30 сп из Вышково на восток успеха не имела. В 16.10 связь командира 64-й сд с командиром 30 сп была потеряна и больше не восстанавливалась.

Не менее ожесточенный бой полыхал 27 июня и к северу от Минска. Для немцев день начался со странного эпизода: «Командир 39-го танкового корпуса докладывает радиограммой: 7-я танковая дивизия в 06.00 отбила у Смолевичи танковую атаку противника с направления Борисов с тяжелыми потерями у противника. Следует принять во внимание возможность продолжение атак. Не идет ли речь о танковых резервах из-под Москвы?» [353] Что это было? «Резервы из-под Москвы», т. е. 1-я моторизованная дивизия 7-го мехкорпуса появится у р. Березина лишь 29 июня, а у Минска ее не было никогда. Скорее всего, немцев атаковало (странно, что с восточного направления) одно из многочисленных подразделений разгромленных мехкорпусов Западного фронта (а может быть, и подразделение 5-й тд Северо-Западного фронта, докатившееся от Вильнюса до восточных пригородов Минска).

Как бы то ни было, сообщения о контратаках с участием танков встречаются в немецких документах за 27–28 июня неоднократно; немцы даже ввели в действие противотанковый резерв (один взвод 50-мм ПТО из состава противотанкового дивизиона 7-й тд и две 88-мм зенитки, поставленных на огневую позицию у автострады Минск, Борисов) и отчитались о 35 уничтоженных за 27 июня танках противника.

Главные же события развернулись в районе Острошицкий Городок, Белоручье, где 100-я стрелковая дивизия при поддержке 151-го корпусного артполка нанесла контрудар в северном направлении, продвинулась на 10–12 км и на некоторое время перерезала коммуникации прорвавшейся в район Смолевичи 7-й танковой дивизии вермахта. Ситуация была оценена как весьма тревожная: «В случае продолжения противником организованных атак против частей 7-й танковой дивизии у Смолевичи командующий 3-й ТГр приказал командиру 39 ТК во избежание прорыва противником позиций 7 тд произвести отход ограниченными силами на запад». [353]

В реальности немцы ограничились тем, что повернули на 180 градусов разведбат 7-й танковой дивизии и в 16–30 поставили перед ним задачу наступать от Рудня на Острошицкий Городок. [455] Вероятно, этот эпизод отражен в донесении начальника отдела политпропаганды 2-го стрелкового корпуса: «До полка пехоты с танковым батальоном из Рудня начали выдвигаться в западном направлении во фланг и тыл 603-го стрелкового полка (161-я сд) , примыкавшего к 100-й сд». [464] Основную же роль в деблокировании коммуникаций 7 тд сыграло начатое в 7 вечера наступление мотопехотных частей 20-й танковой дивизии от Мацки на Белоручье, поддержанное действиями танкового полка дивизии, наступавшего вдоль дороги с запада.

Ожесточенный бой продолжался до темноты, понесшие большие потери части 100-й сд отошли к м. Паперня (н.п. у реки Вяча в 3 км южнее дороги Козеково, Слобода). [461] «Когда батареи направили хорошо скорректированный огонь на позиции противника, сопротивление прекратилось, и наше наступление могло быть продолжено. Между оставленными противотанковыми пушками, минометами и пулеметными гнездами лежали тела убитых советских солдат. Артиллерия и танки противника смогли уйти».

Развязка наступила 28 июня, когда к месту сражения у Минска с юго-запада стали подходить передовые части 17-й и 18-й танковых дивизий 2-й Танковой группы. С этого момента положение 44 СК стало совершенно безнадежным — последний неиспользованный резерв, 108-я стрелковая дивизия, ранее практически бездействовавшая, оказалась теперь под ударом превосходящих сил противника:

«10.00. В штабе 44 СК получены сведения об отходе 444 сп (108-я сд) из района Дзержинск (Койданово) . Командир 44 СК приказал командиру 108-й сд сменить КП ближе к 444 сп, лично руководить боем 444 сп…

10.10. Командир 44 СК комдив Юшкевич [153] отдал устное приказание своему заместителю генерал-майору Орлову выехать в 444 сп и железной рукой восстановить порядок, потребовать стойко обороняться, ни шагу назад, в тыл не пропускать ни одного человека, по отношению к беглецам и не выполняющим требование о возвращении на фронт применять оружие.

12.00. 444 сп атакован несколькими группами танков из района Дзержинск общей численностью до 70 танков [154] . Танки противника подавили один дивизион легкого артполка, нанесли поражение 3-му дивизиону 49-го корпусного артполка и прорвались внутрь обороны 108-й сд.

Тем временем отнюдь не бездействовали и «старые противники»; 12-я танковая дивизия прорвалась, наконец, через оборону обескровленного 159-го стрелкового полка (64-я сд) и в 16 часов вошла в разрушенный бомбежками Минск. В центре полосы обороны 64-й сд кто-то еще оказывал сопротивление, о чем скупо свидетельствуют документы 20-й танковой дивизии вермахта: «28 июня в 04.30 танковый полк с 3-м батальоном впереди снова выходит в наступление. Вначале движение хорошее, но затем попадается все более сильный противник. Даже с поддержкой одного батальона 59-го мотопехотного полка сопротивление не удается сломить, а собственные потери увеличиваются…» Именно в этой, последней фазе сражения 20-я тд теряет командира мотопехотного полка (убит) и командира артполка (ранен). Лишь к вечеру 28 июня 20-я тд выходит к дороге Острошицкий Городок, Минск и, повернув на юг, в 9-30 29 июня входит в Минск.

Штаб 44 СК окончательно теряет связь с подчиненными ему частями. «В 24 часа связь с 108-й стрелковой дивизией совершенно прекратилась и более не возобновлялась, а посланные делегаты от штаба корпуса в штаб 64-й стрелковой дивизии — помощник начальника Оперативного отдела майор Нартов и начальник Отдела тыла подполковник Кузин — в штаб корпуса не возвратились. Посланный в 108-ю стрелковую дивизию помощник начальника Оперативного отдела ст. лейтенант Сыроежкин, делегат от 539-го стрелкового полка и три командира [из] батальона связи корпуса, из них один командир батальона связи капитан Аршавский, также не возвратились обратно». [462]

29 июня оставшиеся в строю командиры и бойцы 64-й и 108-й дивизий сосредоточились в лесном массиве между Ратомка и Старое Село; туда же подходили многочисленные группы бойцов, отступающих с запада, а вечером 30 июня появились и командиры штаба 3-й Армии вместе с ее командующим, генерал-лейтенантом В.И. Кузнецовым. Решено было прорываться на юго-восток, и это решение оказалось верным: южный обвод «минского котла» был еще очень тонким [155], части 17-й немецкой танковой дивизии растянулись на 60-км участке от Столбцов до Минска, а 18-ю танковую Гудериан бросил в обход Минска с юга, через реки Свислочь и Волма к магистрали Минск, Борисов. Выход из окружения начался в ночь с 1 на 2 июля, с боями удалось вывести из «котла» порядка 3 тыс. человек.

Отход 2-го стрелкового корпуса (т. е. немногочисленных сохранивших боеспособность и управляемость частей 100-й и 161-й дивизий) начался раньше, соответствующий приказ командир корпуса генерал-майор Ермаков отдал в 3-00 28 июня. Части с боями отходили на восточный берег р. Волма, в обширный лесной массив между дорогами Минск, Смолевичи и Минск, Смиловичи. Об обстановке красноречиво свидетельствуют несколько строк в донесении политотдела корпуса:

«Начштаба 331 СП майор Маргон покончил жизнь самоубийством. Командир полка был тяжело ранен, а начальник штаба майор Маргон не сумел руководить отходом полка, в результате два батальона не прибыли в намеченный район сбора». На другой странице архивного дела политуправления Западного фронта, вероятно, этот же эпизод описан так: «Майор Моргун убил трех командиров и нанес себе тяжелое ранение». [467]

Потери противника (как можно судить по донесениям частей 7-й танковой дивизии) 28 июня были единичными, но одна из них оказалась «очень громкой» — был убит командир танкового полка дивизии полковник Ротенбург, уже представленный на тот момент к награде за успешное форсирование Немана у Алитуса. Обстоятельства происшествия в ЖБД 3-й ТГр описаны так: «После легкого ранения по дороге к дивизионному медицинскому пункту, которая шла через территорию, занятую противником». В документах 2 СК и 100-й сд подчеркивается, что «личный портфель с документами отправлен в штаб корпуса» . [487]

Несмотря на то что противник особых усилий по преследованию отходящих не предпринимал (немцам нужны были дороги — борисовское и могилевское шоссе, а не погоня по лесам за отступающими), за реку Волма вышли лишь малочисленные группы бойцов и командиров. В докладной записке батальонного комиссара Диброва (представитель политуправления фронта в 161-й сд) читаем: «В районе Волма из оставшихся бойцов и комначсостава и собранных из 155 сд, 100 сд, 108 сд — всего 1200 человек — сформировано два батальона. За период боев 161-я сд имеет незначительные потери убитыми и ранеными (примерно 354 человек, максимум), остальные потеряны, попали в окружение (так называемые без вести пропавшие), пробились к другим частям или ходят по дорогам и лесам и ищут свои части». [468]

Так закончилось трехдневное сражение за Минск. Учитывая, что с немецкой стороны действовали исключительно танковые соединения, стоит отметить и уровень потерь техники. 7 июля командование 3-й ТГр вермахта направило в отдел тыла Генерального штаба сухопутных войск донесение о потерях. По состоянию на 30 июня безвозвратно потеряно: 30 танков в 19-й тд, 25 танков в 7-й тд (но тут следует учесть, что 11 танков дивизии было потеряно у Алитуса), 15 танков в 20-й тд; 12-я тд по состоянию на 4 июля безвозвратно потеряла 11 танков. [486] Всего в трех дивизиях, воевавших у Минска (7-я тд, 12-я тд, 20-я тд), безвозвратно потерян 51 танк [156]. Если убрать из категории «танк» пулеметные танкетки Pz-I, то в перечне потерь останется 41 единица.